Томик стихов

Томик стихов согревался теплом её ладоней, раскрытых навстречу образам. Она давно уже полюбила электронные книги. Но было что-то особенное в печатных изданиях – то ли навеваемые запахами типографии радости из детства, когда в доме появлялась новая книга. То ли ощущения чуть шершавой обложки под пальцами и шуршащих страниц, когда переворачиваешь их. Запах, ощущение, звук – всё это и становилось волшебством, которое не способна дать электронная версия.

Это делало книгу живой, меняющейся. А когда она переселялась из типографии на магазинные полки, становилась, возможно, даже редкой. И уникальной, когда она появлялась в доме, в руках конкретного читателя.
Страницы этого томика несли на себе следы былых приключений – где-то росчерки маленьких ручонок, без спроса добравшихся до запретных полок домашней библиотеки. Какие-то из страниц были замяты многочисленными сгибами нерадивых читателей, так и не научившихся пользоваться закладками. А на самой обложке, словно морщины, проступили изгибы потопа.

Однажды в дом ворвалась гроза. Конечно, грозы и ливни бывали и раньше, но обычно книгам они не угрожали, ведь в доме вовремя закрывались все окна. В этот душный вечер всё было иначе. В доме было так же напряженно, как и на небе за открытыми настежь окнами – жар людских ссор накалил атмосферу, как июльское полуденное солнце.
Солнце и тогда весь день заливало ярким, томящим светом, от которого хотелось скрыться в прохладной тишине. Потому что свет заливал, затапливал, звенел своей невыносимостью в каждом миллиметре комнаты с книжными стеллажами. Слова, которые гремели в этом жаре, и сами обжигали с силой разверзнувшегося вулкана. Вечер не принес облегчения, наоборот, бессилие и злоба воцарились в этом миге.

Входную дверь с грохотом «вбросили» обратно в проём, впечатав последнюю точку в книге. И, словно по волшебству, именно в этот же миг с неба хлынул водопад слёз. Те, кто остались в доме, тонули сейчас в своих слезах, поэтому никому не было дела до книги, оставшейся на столике рядом с распахнутым окном. Томик намокал, обложка разбухала и покрывалась подтёками, казалось, вот-вот «кожа» книги разорвется и буквы, словно капли крови потекут наружу.

Книга выдержала. Поистрепалась, исказилась, замялась и даже слиплась. Потом кто-то бережно просушивал книгу, отлепляя страницу от страницы. Томик стихов, казалось, закалился, выдержав этот потоп – поверхность обложки стала еще более шероховатой, появились новые неровности. Страницы стали жесткими и хрусткими, иногда покалывая слух читателя, перелистывавшего их.

Она знала наизусть почти все стихи из этого томика. Они были о теплом весеннем дне и грустящей осенней листве. О том, как птицы парили над крышами домов, создавая невидимый узор небесной шали. Как потом эта шаль слетала на землю, укутав ее своим белым, рыхлым, пушистым теплом на долгие зимние месяцы. Томик стихов был о жизни, о природе, о красоте.

Ей нравилось греть этот томик стихов своими ладонями, возвращая ему тепло и радость встречи с образами, которые он ей когда-то открыл, создав мелодию из капель букв.