Ко дню пионерии

Не стесняйся, пьяница
Носа своего
Он ведь с нашим знаменем
Цвета одного
    Игорь Губерман

Пионерские свои годы я помню плохо. Ну, была ходьба строем, конкурсы чтецов и барабанщиков, какому-то ветерану пол в квартире вроде вымыли. Как умели. Я дома обычно катышки пыли шваброй под кровать загонял. Не думаю, что тогда у ветерана стало чище, чем в нашей с братом комнате.  Так или иначе мыли мы у него полы два раза: первый и последний. Помню, как пару раз в месяц покупал я за 75 копеек в промтоварном магазине новый пионерский галстук на замену прожженому старому. Как-то раз в комплекте с  обращением к пионерам какого-то 2-тыщи мохнатого года мы похоронили галстуки в капсуле времени. Помнится, вроде послание наше было замуровано в бетон при возведении школьной ограды...
Все эти эпизоды хранятся в памяти моей выцветшими черно-белыми снимками. Иных лиц на них не разглядеть, а других уж и не вспомнишь, как звали. Все яркие мои воспоминания связаны с Комсомолом. Потому, что комсомолки выглядели гораздо привлекательнее пионерок: на смену галстукам пришли сетчатые чулки, туфли с каблучками и оторочка на школьном платье, выгодно подчеркивающая уже оформившуюся комсомольскую грудь...
Два лишь пионерских эпизода в моей памяти расцвечены бледной акварелью эмоциональных переживаний. Вступление в пионеры и выход из организации. Оба по одной и той же причине. И начало, и конец пионерской карьеры означали зримый переход в очередную возрастную категорию. Все мы когда-то хотели казаться старше. В пионеры я был произведен не в первых рядах, что заставляло меня страдать от острейшей зависти при виде одноклассников в кумачевых галстуках, разгуливающих на важняке по школе и в ее окрестностях. Учителя нам, конечно, втирали, что в пионеры берут самых достойных. В итоге самыми достойными стали все без исключения, даже Юра Ничепоренко. Юрка, через несколько лет зарезанный в бандитской разборке, тот еще хулиган был, а в пионеры попал раньше меня. Некоторые, достойные из достойных, чёткие барабанщики, звонкие чтецы и преждевременно созревшие девочки в лице одноклассницы Ирки Шерстовой  пополнили состав Совета Пионерской дружины школы. У них даже своя комната была. С вымпелами, горнами, барабанами и характерным запахом спортзала. Меня туда, тоже хотели заманить, но чтец из меня был никакой, а строем я уже тогда ходить не любил. Да и для возрастного статуса галстука мне вполне хватало. Расставался с пионерией я с тем же светлым и радостным чувством, с каким я в нее и вступал. Помпы, правда, было меньше. Скучающие секретари райкома Комсомола спросили меня что-то о числе орденов присвоенных организации и, конечно стребовали с меня формулировку демократического централизма. Таким образом, не по уставу рано (за два дня до 14-летия) став комсомольцем, я простился с пионерами. И, несмотря на скучно-унылую атмосферу безразличных лиц секретарей, дубовых стенных панелей и красных ковровых дорожек райкома, внутренне я ликовал, как-будто прощался не с пионерским галстуком, а с девственностью и становился взрослым и состоятельным.

Пионерское детство моего старшего брата было отмечено событиями значительно более яркими. История его вступления в пионеры была настолько неординарной, что стала не только достоянием его личного жизненного опыта, но и одной из легенд, которые передавались в семье и за ее пределами из уст в уста еще долгое годы. Дело в том, что принимали Сергея в пионеры дважды. И если о втором пришествии брата мне сказать нечего, то первый раз пионером маленький Сережа стал тайно в возрасте 7 лет.
Тут я должен сделать небольшое отступление, дабы обстоятельства этой истории стали читателю понятны. Мамы у нас с братом были разные.Так случилось, что до 6 лет Сергей воспитывался без матери. Отец, похоже, воспитанием ребенка не занимался, и до моего рождения большую часть времени брат оставался на попечении деда и бабки, а лето проводил в детских и пионерских лагерях. Среди прочих отцовских родственников, принимавших участие в воспитании маленького Сережи, выделялся младший брат отца, наш с Сергеем дядька. Дядя Гена был экстраординарным человеком, и судьба у него сложилась необыкновенно. Младший сын в многодетной семье золотаря и портнихи, рос дядя Гена в рабочем предместье  города Иркутска. Переняв от своего отца недюжую физическую силу (в 16 лет он подрабатывал грузчиком и легко управлялся в большими весами, говорили, что как и его отец мог он голыми руками гнуть подковы), Генадий Петрович, тем не менее меньше всего походил на доброго былинного русского богатыря. Мальчиком Гена рос задиристым, и характер у дядьки во взрослой жизни был жесткий. Помню, что тяжелого взгляда его бесцветных глаз выдерживали не все. Удивительно, но вот с таким характерным социальным бэкграундом дядька не попал в тюрьму по малолетке, а успешно отучившись в школе, закончил с отличием Качинское высшее военное авиационное училище и даже был как-то отобран в отряд подготовки космонавтов. От Судьбы не уйдёшь, и тюрьма дядьку всё-таки нашла. Будучи как-то в отпуске на малой родине в рабочем предместье имени Марата, он закрутил шуры-муры с матерью-одиночкой Дзаной и ввязался из-за неё в драку с местными хулиганами. Драку заказала обиженая Дзана, после того, как Гена  с ней поматросил, а потом и бросил.  В драке он пырнул кого-то ножом и получил срок. Из ВВС дядьку, понятное дело, отчислили. Но со временем выяснилось, что злодейка Судьба не на того напала. Отсидев трёшку какими-то правдами и неправдами поступил Генадий Петрович в училище гражданской авиации, которое он также закончил с отличием. Всю оставшуюся жизнь дядя Гена и тетя Дзана были счастливы в браке и жили в одном из поселков за Полярным Кругом. При поселке был авиаотряд, и  дядька работал в нем пилотом самолетов и вертолетов. В конце-концов в 1982 г. он погиб в должности командира экипажа в возрасте 44 лет при крушении Ми-8. Вертолет попал в буран и по ошибке диспетчера врезался в сопку. В отличие от остальных членов экипажа и перевозимой группы геологов Генадий Петрович Татаров погиб не сразу. Выброшенный через лобовое стекло, покалеченный, он ползал вокруг вертолета, пока не замёрз.
Печальная эта история заслуживала отдельного повествования, но тут автор поддался искушению добавить героических штрихов к портрету человека способствовавшему одной летней ночью тайному вступлению брата в пионерскую организацию СССР.
Полярные летчики в те годы получали огромные зарплаты, и имели многомесячные отпуска на Большой Земле. К заработанным тяжелым и опасным трудом деньгам дядя Гена относился беззаботно и легко просаживал крупные суммы на разного рода удовольствия, часто сомнительные. Когда дядька приезжал в очередной отпуск, вокруг него начинал кружиться праздничный карнавал жизни. Спиртное лилось бурными потоками, в броуновских поездках на такси по  ночному Иркутску оживлялись старые связи, и вокруг дядьки возникали мрачные тени прошлого. Уже на моей памяти с каждым его приездом мама мертвой хваткой вцеплялась в моего отца, изо-всех сил сопротивляясь погружению мужа в бешенную воронку праздника жизни. Единственным, может быть, утешением этому смерчу жизнелюбия была красная икра, которой нас всех дядя Гена угощал. Десятки килограммов икры, расфасованной по трехлитровым банкам забивали наш холодильник, вытесняя из него практически всё  остальное. Долгое время ещё  после отбытия дяди на Север ели мы эту икру столовыми ложками...
Ко мне дядька особо теплых чувств никогда не питал и называл меня Саша с Уралмаша. Зато Сергея он любил и даже брал его с собой погулять. Не знаю, как и где они там гуляли, но возвращал он племянника с кульком из серо-коричневой бумаги, заполненным плитками шоколада и шоколадными батончиками. "Кулек" был огромных размеров, и шоколада в нем было несколько киллограмов. Мама билась в истерике, уверенная в том, что из-за дядьки у детей будет диатез.
В один из таких фиерических дядькиных отпусков, вскоре после моего рождения отправлен был мой брат в традиционную летнюю ссылку в один из загородных пионерлагерей. Дядя Гена не мог не навестить любимого племянника, и, выторговав за икру у матери моего отца в попутчики, отправился в лагерь. Маленький Сережа, как спустя годы и я, с завистью смотрел на пионеров, гордо марширующих на торжественныхх линейках и хором отзывающимся на клич пионервожатой "Наш девиз?!" Стать пионером в возрасте 7 лет Сереже не светило, он и сам это наверное понимал. Но дети наивны и умеют фантазировать. В общем фантазией своей Сергей с дядькой поделился. Дядя Гена проникся мечтой племянника. Тем вечером отец домой не вернулся. А ночью за территорией лагеря у костра на торжественной линейке пионерважатые под песню "Взвейтесь кострами, синие ночи..." торжественно повязали Сереже на шею красный галстук.
PS:  Отправил рассказ брату. В целом мои воспоминания об этом эпизоде его пионерского детства он одобрил, но сделал некоторые уточнения:вслед за дядькой маленький Серёжа должен был повторять клятву пионера. "Слова клятвы были какие-то странные.  Типа, не врать папе и дяде и не оставлять ничего на тарелке".