Скорый из... Гл. 10. 13. Здравствуй, мама...

       За окном автобуса замелькали новенькие кирпичные дома — красно-белые, в один-два этажа. Ими была плотно утыкана вся земля по обе стороны трассы на добрый десяток километров. Вокруг зданий, порой помпезных, с крохотными земельными участками, щетинились прочные металлические ограды, а за ними, на солнцепеке, никли от зноя куцые молодые деревья.

       Впереди показалось утопающее в зелени село с объездной дорогой. Одно, другое, третье... На горке слева церковь засияла в солнечных лучах золотыми куполами. Пожилая женщина набожно перекрестились:
         
       — Спаси и сохрани, Господи…
         
       Что с Антоном? Он смотрел на купола, ему хотелось на них смотреть. Раньше, во время отпусков, он не обращал на них никакого внимания. Таня всякий раз предлагала:
       
       — Свернём в село, зайдем в церковь!
       
       — О чем ты говоришь, Таня?! Нет времени.
 
       Хорошие на его родине дороги, лихо гонял он по ним на джипе.
       
       — Сбавь скорость, Антон! Вдруг «гаишники» впереди?
      
       — Остановят — дам денег. Какой гаишник откажется? Да никакой!
      
       Но теперь каким-то образом надо объяснить маме и сестрам, почему он вдруг приехал не на джипе и почему без Тани. Правдивый рассказ о его жизни будет для мамы невыносимым. Бабушка с вязаньем права.
       
       Сердце, как бьется в груди сердце! Вот и родная сельская улица с бронзовым солдатом за стройными березами и с временно погашенным Вечным огнем. Слева и справа ухоженные дома. Старые и только что выстроенные. Бабушки в платочках на лавочках. Курицы с яркими петухами и собачонки, совсем не злые, у некоторых дворов.
       
       Улица, по которой на небольшую горку поднимался автобус, вела к сельской площади. Над ней возвышался огромный серп и молот. Стоял всем известный символ до распада Союза, ничего не делалось ему и сейчас. Было видно, что за ним ухаживают, подкрашивают своевременно, как будто на что-то надеясь.
      
       Чуть подальше — продуктовый магазин, бар, еще несколько магазинчиков в ряд. Здесь и выходить. Автобус свернет через сотню метров направо и окажется через километр уже на улице районного центра.
         
       Вот и двухэтажное здание бывшей школы с окнами, заложенными кирпичом. В ней Антон учился. Построили ее еще до революции, а сама площадь, сейчас заросшая разной сорной травой, много повидала на своём веку. Здесь раньше стояла большая церковь — в советское время её разобрали до фундамента на «хозяйственные нужды». Во время Отечественной войны немцы устроили лагерь для военнопленных, потом площадь стала школьным стадионом. С памятником красноармейцам.
      
       Один знакомый перекресток, другой. Антон свернул влево, на улицу своего детства, и увидел маму. Стояла она у края дороги и смотрела из-под руки в его сторону.
      
       Невероятно! Как она могла догадаться, что вот сейчас ее сын покажется из-за поворота? Сердцем чувствовала, надеялась, ждала?  Подбежать бы к ней упасть на колени и всё по правде рассказать!
      
       — Я уж думала, что и не дождусь тебя, сынок.
      
       — Дел у меня много разных, мама. Еле собрался. И то проездом.
       
       — Быстро уедешь?
      
       — Дня через три.
       
       — Совсем мало погостишь, совсем мало.
       
       — Мама, жизнь сейчас такая, сложная очень.
         
       Ещё недавно счастливее и самоувереннее его никого на свете не было!
       
       Они не вошли в низенький дом, а посидели на лавочке.
       
       — Жалко, что ты без Тани приехал. Хорошая у тебя жена. Береги ее, не обижай. Приснилась она мне. Прошлым летом. Приснилась и говорит: «Здравствуй, мама! Взгляни на внуков — мальчика и девочку». Как их имена — не сказала. Как вы их назвали, Антон?
         
       — Имена? А, имена… имена... Девочку зовут… Аней зовут… Да — Аней!  Мальчика — Сергеем… Сережей…
         
       Он врал напропалую, страшась сказать правду.
         
       Скрипнула металлическая дверь, и сестра Настя обняла Антона:
      
       — Братик, здравствуй! Я в саду была, с травой сорной возилась. Глушит картошку. Возвращаюсь, слышу разговор. По голосу тебя узнала! Без предупреждения приехал? Где остановишься? У нас с мамой или у Люды? У нас в жару душно. Дом ведь шлакоблочный.
         
       — Конечно, у Люды. Как и раньше.
       
       — Почему один? Ой, побегу Люде скажу, что ты приехал. От соседей, у них есть телефон, позвонить надо Нине. Мы, наверное, у Люды и праздничный стол накроем. Во дворе, на свежем воздухе. Ну, посидите тут, а я побежала.
       
       Мама предложила войти в дом. Две комнаты, разделенные друг от друга печкой и узкой стенкой. В первой комнате, слева у стены, мамина кровать. Дальше, за широкой занавеской, которая делит эту комнату на две равные части, разместились кухонный стол, шкафчик с посудой и газовая плита.  Два окна в сад. Только одно, над кроватью, плотно заложено фанерным листом, чтобы не дуло снаружи, особенно зимой.
      
       В другой комнате — и гостиная, и спальня одновременно. Кровать — для Насти, диван, стол, шкаф, телевизор.
      
       Он посмотрел в угол, который издревле в избах называют святым. Иконы там. Ему вдруг захотелось подойти поближе, но он не мог сделать к ним ни шагу. В ногах — свинцовая тяжесть.
      
       Кто же там, на иконах? Не понять. Портрет вождя мирового пролетариата узнал бы сразу. Мама сделала к иконам несколько легких шажков, перекрестилась:
    
       — Слава Тебе, Господи! Приехал сынок.
    
       Вслед за мамой он решил перекреститься, но на руки  кто-то подвесил тяжелые неподъёмные гири.
      
       — Антон, ты что-то побледнел. В сильную жару у нас, правда, душно в доме. Пойдем на улицу. Да и к Люде — что ждать?
      
       — Пойдем, мама.
    
       — А я привыкла жить тут. Ты же помнишь старый дом деревянный? Его твой дедушка строил. Сломали дом, отжил своё.
      
       — Помню, мама.

       — Люда позвала меня к себе в кирпичный дом жить, а я не могу отсюда перебраться. Однажды собралась, пожила у нее с недельку, и скорей назад. Мы же тут с отцом жили, трудились, детей растили, пока я не осталась вдовой. В саду яблонька отцовская держится до сих пор каким-то чудом. Старые ветки отмирают, а новые появляются, даже яблоки бывают. Не можно мне отсюда куда-то перебраться, не можно.
      
       Они почти возле дома Людмилы, и мама приостановилась:
    
       — Антон, слабенькая я совсем. Приедешь хоронить меня?
    
       — Ты о чем, мама? Ты о чем? Живи. Жди…
    
       Еле слезы сдержал. Из глубины сердца выплеснулось невероятное и никогда несбыточное:
    
       — Буду приезжать и с Таней, и с внуками! Ты, мама, живи.
      
       Да, права бабушка с узорами: никогда он не сможет сказать маме всю правду, никогда. Надо врать.
      
       — Мама, давай и здесь посидим на лавочке. Люды, наверное, нет дома, да и Настя не возвращается.
      
       — Я вас ищу, — послышался ее голос. — Думала, что вы в саду. Звонила от соседей, мы и разминулись. Нина скоро придет, а Люда в городе. Виталий мигом ее привезет.
         
       Виталий — сын Людмилы, его племянник, значит. Не один год торговал на рынке обувью. Кажется, успешно.
         
       — А вот и они, — обрадовалась Настя.
         
       Люда, самая старшая из его сестер, выбралась из кабины. Обняла, расцеловала:
         
       — Братик, дорогой…
         
       Виталий, загорелый, в футболке и шортах, поздоровался с Антоном крепким рукопожатием и сразу озадачил присутствующих вопросом:
         
       — Кашу будем варить сегодня или завтра?
       
       — Сегодня! — ответила за всех Марина, сестра Виталия. — С приездом, дядя Антон…
       
       - Здравствуй, Антон! — здесь уж и сестра Нина.
         
       — Здравствуйте, дядя Антон!
               
       — С приездом…
       
       Часа через два родни был полон двор. Быстро возникли столы, стулья, лавки. На столах стали прибавляться разные закуски. С кухни пахло жареным луком и еще чем-то вкусным. В углу двора Виталий разогревал мелкими дровами вместительный котел, и скоро начала вариться каша с аппетитными кусочками сала и разными домашними добавками.
       
       — Надо сто грамм принять, иначе каша не получится. А, дядя Антон?
       
       — Я согласен!
       
       И, правда, ему захотелось выпить, несмотря на жару. Он предложил Виталию:
       
       — Может, всех пригласим?
         
       — Нет-нет, мы потом, — разом откликнулись сестры.
      
       — Настя, а где мама? — спохватился Антон.
      
       — Утомилась. Я ее домой отвела отдохнуть. Пусть полежит немножко. Ноги устали. Она ночью мало спала и даже выходила несколько раз на улицу. Я ей говорю: «Мама, почему не спишь?». Она в ответ: «Антон едет, встречать надо…». Так и промаялась всю ночь. Дождалась. Чуяло материнское сердце, что приедешь. Побегу к ней, проведаю, вернусь быстро.
         
       — Давайте, дядя Антон, еще чуток за удачную кашу! — вновь предложил Виталий.
       
       Чокнулись, выпили.
       
       — Как водка, дядя Антон? С братской Украины. На березовых почках, на бруньках, значит.

       — На бруньках не пробовал. По-моему, отличная!
         
       — Садимся все за стол, — распорядилась Люда. — А где мама?
         
       Настя тут же откликнулась:
         
       — Спит мама, устала. Сказала, чтобы без нее праздновали. Я чуток посижу и пойду к ней.
         
       Тост известный — за встречу! Антон с Максимом водки на бруньках по третьей, сестры с племянницами и племянниками угостились домашним вишневым вином. Разговорились о разном, закусывая летними салатами, жареной курятиной, кашей, которая получилась вкусной. Антон почти не поддерживал разговор, больше молчал — боль невыносимая на сердце. Люда спросила:
      
       — Ты, братик, что так загрустил? Ой, чуть не забыла! Твои друзья по бизнесу нашли тебя? Прошлой осенью они деньги тебе хотели возвратить. В долг, говорят, брали у тебя крупную сумму. Виталий, расскажи.
      
       — В начале сентября они приезжали. Но не только деньги вернуть, но и какой-то выгодный бизнес надо было обсудить. Сказали, что очень выгодный! Ты им обещал, что на родину приедешь. Они с большой трассы и завернули сюда. Я объяснил, что давно ты не приезжал. Торопились они, но по городу поездили, на рынке вдоль рядов прошлись. Крепкие мужики, уверенные. Видать, преуспевающие бизнесмены.
    
       — Толковые парни, — ответил Антон, как можно спокойнее: — Долг вернули. Насчет выгодного бизнеса тоже полный порядок. Обсудили, но у меня своих дел хватает. Я собирался, действительно, сюда ещё в том году приехать, а получилось несколько позже, сейчас.
    
       — Дядя Антон, давайте еще водки?
   
       — Давай, Виталий, давай…
    
       Летели на свет яркой лампочки, подвешенной на шесте, доверчивые мотыльки, обжигались, но не улетали. Многие гибли. Виталий засмеялся:
    
       — Вот дурачье!
      
       Вскоре гости отправились по своим домам, и в опустевший двор заглянула Настя:
      
       — Спит мама спокойно. Ей, по-моему, лучше. Ты тоже отдыхай с дороги.
       
       Антон помог убрать столы и стулья. Виталий осторожно загнал машину во двор:
       
       — Теперь пешком домой!
         
       Он живет в райцентре. До своей квартиры идти всего лишь двадцать минут.
       
       Прощаясь с племянником, Антон, как бы невзначай, спросил:
      
       — Друзья мои приезжали вчетвером?
      
       — Ага. Один в машине был все время, такой мордатый, шея — толстая, почему-то без левого уха. На лице — то ли шрамы, то ли от рождения... Трое по рынку ходили. Здесь, у дома, то же самое: один в машине, а трое вышли, разговаривали. Я как раз сюда и подъехал за яблоками…   
      
       Не спалось Антону в думках о Тане. Виноват он перед ней. Своим упрямством подтолкнул её к измене. Умоляла, просила не уезжать. А он — вперед, только вперед! Оставил её одну с розами на пыльной обочине, помчался догонять фуру. Встретиться бы однажды, на колени упасть, попросить прощения. Будет ли так, он не знал. А пока ему надо уезжать отсюда, как можно скорее. Даже здесь появляются неясыти. «Круглый я идиот...» — иначе и не мог подумать о себе Антон, проваливаясь в сон. 

       Продолжение: http://proza.ru/2021/05/21/855