Политическое

Хорошо известен оптический эффект: когда на светлом фоне темное пятно, мозг его запоминает, и чем оно темнее, тем дольше помнит. При взгляде на абсолютно черное пятно мозг его забыть не может, и сколько ни смотри на фон, будь он хоть абсолютно белый, увидишь только мрак, то есть ничего не увидишь. Зато познаешь ничто. Не это ли цель? Борхес рассказывает о гностической ереси (др.-греч. «ересь» – выбор, направление, школа, учение), адепты которой полагают целью исторического трипа «избывание мерзости мира сего». Это значит, пока вся мыслимая и еще не мыслимая мерзость не закончатся, не кончится и трип. А в самом конце – в тот миг, когда захочешь быть хорошим, – наступит просветление.

И Достоевскому покоя не давало это дважды два. Потому и в карты играл, на случай надеялся. Этот случай описан Гомером в сцене метания олимпийцами жребия (Илиада XV, 190) – тот миг, когда боги подвластны Тихе (у греков Случай женского рода), то время и тот пейзаж, что из мига разворачиваются. В логике гностиков, как и в логике Гегеля, Тихе вынесена за скобки, в этой картине мира нет места живым богам, здесь все, чему суждено случиться, возможно только завтра. Это развод.

Естественное желание объяснить дурную бесконечность трипа со временем стало его оправданием, герои и их волшебные предметы, от века помогающие сняться, методично выносятся за скобки. С разрушения Цезарем святилищ друидов началось уничтожение народной культуры, допускавшей волшебство волшебного. В «дисциплинарных таблицах» научного дискурса и на сцене дома культуры народная культура уже не опасна, при этом она как бы есть. Помню, приготовила жена супчик, пришло время обеда, и с первой ложки понял, что это тот самый супчик. А по Культуре концерт Алексея Архиповского, первый раз его тогда услышал. И вот ем я вкуснейший супчик, и с каждой ложкой мне все лучше, вдруг вижу, в тарелку что-то капает – слеза, другая, третья… В правой руке ложка, в левой хлеб, супчик такой вкусный, что не остановиться, ем, слушаю и плачу.