Дорога в Мосгосантракт. Пролог

Московское лето, такое жаркое и душное в этом году, давно закончилось. И хотя на дворе стоял октябрь, все еще было тепло. Казалось, кто-то большой и сильный из последних сил держит дверь и не дает осени войти. Лишь небо было пронзительно-голубым, по-осеннему прозрачным, да в воздухе летали тоненькие паутинки.
Холода и дожди, как всегда, нагрянули неожиданно, но Андрею Лукичу Михайловскому на днях исполнилось семьдесят пять, и отставной актер МХАТа уже чувствовал их наступление – ломило спину и крутило руки. По привычке он проснулся рано и, не вставая со стоящей возле окна кровати, раздвинул выцветшие занавески. Утро было мрачным и хмурым. Ничего хорошего день не предвещал. Всю ночь моросил мелкий, противный, осенний дождь. Редкие прохожие кутались в плащи и куртки. Ветер безжалостно срывал последние желтые листья с мокрых веток деревьев. Вставать Андрею Лукичу не хотелось. Он старался лежать, не шевелясь в своей холодной постели, съежившись, чтобы как можно дольше сохранить уходящее тепло. Вчера боли в спине долго не давали ему уснуть. Андрей Лукич осторожно потянулся, боль почти прошла. «Еще немного полежу», – подумал он. Отопительный сезон еще не начался, и в маленькой квартирке было ощутимо прохладно. Длинный звонок в дверь заставил его все же откинуть одеяло и сесть на край кровати.
– Кого это принесло? – вяло подумал он и стал шарить босыми ногами под кроватью в надежде найти старые войлочные тапочки.
В дверь позвонили снова. Не найдя тапочек, Андрей Лукич в спешке натянул старые потертые брюки, надел вывернутую на левую сторону майку и, шлепая по холодному полу босыми ногами, ежась от холода, поплелся к двери. Подойдя ко входу, он на минуту замер и приложил ухо к двери. За дверью было тихо.
– Кто это там?! – спросил Андрей Лукич, стараясь придать голосу значимость и солидность.
– Это я, Нина, открывай, папа! – услышал он.
Андрей Лукич был поражен. Меньше всего он ожидал услышать за дверью голос дочери. Невообразимый даже в теории приход заведующего секцией ветеранов сцены Московской гильдии актеров удивил бы его меньше. С дочерью Андрей Лукич не общался, пожалуй, лет пятнадцать, а то и больше. Тогда он тяжело заболел. После операции, едва придя в себя после наркоза, Андрей Лукич позвонил дочери. Разговор не получился.
– Я в больнице, – слабым голосом уведомил он дочь. – Операцию сделали, такие вот дела…
– Ну а сейчас все нормально? – равнодушно спросила дочь.
– Да как сказать… Пока лежу. Мне бы чего домашнего поесть. От больничной бурды просто тошнит. И с медикаментами тут плохо. Мне кажется, ты могла бы прийти, если, конечно, тебя это сильно не обременит…
– Я могу помочь, – многозначительно произнесла дочь, перебивая его. – Могу, но меня надо попросить. Я так устроена. Понимаешь?
– Попросить? Я должен тебя просить? – удивился Анд­рей Лукич.
– Да, – подтвердила дочь.
– Вот оно что. Попросить, значит… Видишь ли, – несмотря на слабость после операции, голос Андрея Лукича зазвучал твердо, – просят об одолжении. За одолжение надо платить. Я не буду платить тебе за заботу и внимание. Ясно тебе? Это, в конце концов, твой долг. Долг, понимаешь? Я мог бы не просить, а требовать. Это мое право! – уже почти кричал Андрей Лукич. – Жаль, тебе этого не понять. Цивилизационный код у тебя отсутствует напрочь. Невежественный ты человек! – В ярости он швырнул трубку телефона на рычаг.