Как ты пришла к Богу?.. 2 часть

- Ты вроде, обвиняешь себя, что он так холодный, сухой и жестокий был с тобой.
- Да, да я в этом была виновата сама. Я его так боготворила и любила, что была готова сделать всё, ради него.  А он столько унижал меня так, что я  видела себя, да и ощущала себя , как говорят: "ниже плинтуса".
- О, какой он бестолковый, не оценить такую жену! - воскликнула Мария.
- Он не бестолковый, а очень даже начитанный, но в духовном совсем не разбирался. Для него Бога нет и не существовал. Всё духовное он отрицал и злился, что не может меня переспорить в духовном. Да и в последнее время, мы с ним, почти не разговаривали и не спорили. Раньше, когда я чем-то восхищалась и делилась чем-то интересным мне, он мне говорил: "я уже забыл то, что ты сейчас узнала".  А когда мы вместе ходили в кино, по моей просьбе, то он после кина говорил мне; "я знал, что ты потащишь меня на какую-то дрянь!"
- Он намного был старше тебя? Ты мне говорила, просто "старше", - сказала Мария.
 - Да, он был старше меня на четырнадцать лет, и считал себя умным-заумным. Выслушать меня было "ниже своего достоинства" - во всяком случае, так он мне говорил. Он любил только моё молодое тело, а я тогда не понимала этого и любила его всем сердцем.  Вначале, я всё доверяла ему, хотя видела, что это было ему не интересно и не нужно. Потом уже я поняла. Да, ведь мы умные задним умом.
- Да это точно, - поддакнула Мария и тут же спохватившись, сказала, - ой, я опять тебя перебила тебя! Но, молчу-молчу... рассказывай дальше.
  Лариса сказала,
- Ох, вернуться бы назад туда с этим умом, что я, благодаря Богу, приобрела на это время, - она глубоко вздохнула и сказала, - но, к сожалению, это невозможно. Всему своё время! Я была тогда совсем другая; наивная и доверчивая и не воспитанная, как ленинградцы. И мне всё время говорили это, не только мой муж и его мать, но и все его родственники. Да муж мой  был начитанный ленинградец, Так сказать "рабочий интилегент", а я какая-то приезжая,  да ещё и "мордовка необтёсанная". Он говорил мне обидные слова такие, как например "мордва щи лаптем едят" или "мордва хуже цыган" и тому подобные. Я проглатывала всё это, плакала ночью в подушку, а днём, я старалась угодить ему во всём. Я прекрасно готовила, а он ел и не поднимал своего взгляда от книжки. Когда я спрашивала: "Ну как вкусно?" то он отвечал: "съедобно".  Или же часто называл меня по имени своей первой жени. Часто на стол положит только две тарелки и две ложки, для себя и мамы, а что я, тоже, за столом он про это забывал. 
- Я бы задавила такого мужа,- снова вырвалось у Марии, - она тут же добавила: "прости" , - я опять перебила тебя, но пойми, мне досадно и обидно из-за тебя.
 Лариса продолжала рассказывать,
- Ну, не такой уж он был плохой, просто мне теперь немного обидно за себя, но всё происходит по воле Божьей. Так надо было, чтобы выкорчевать из меня гордыню, чтобы смирить меня. Ну ладно, всё прошло и я теперь смиренная, и не гордая, а тогда я была хорошей хозяйкой и муж мой, иногда даже хвалил меня и говорил мне об этом. Я была так радо этому, что "лезла" целоваться. Да, я стирала, убиралась, гладила бельё и у меня была чистота, как в Эрмитаже. Так говорила мне соседка, когда приводила к нам в комнату своих гостей.
 - А что, у тебя ещё и была соседка?! - удивилась Мария.
- Да, мы жили в коммуналке. Ну я продолжаю говорить про мужа. Надо отдать ему должное, он был очень эрудированный человек. Для себя, конечно, чтобы спорить с людьми на всякие темы. Он разбирался во всём, что только было интересно и нужно ему, чтобы его все считали эрудированным человеком. Позже я поняла его; эрудиция нужна была ему, чтобы про него говорили: "какой он умный". Я тогда ещё не отличала, что эрудиция и ум, воспитанность и порядочность в человеке совсем не одно.  - Ну вот, - продолжала рассказывать Лариса, - когда я забеременела и он, не зная того, и,  даже я не понимала, что со мной происходит, он проводил меня "не очень мягко" на улицу. Я не знала, куда мне пойти. Домой возвращаться мне было стыдно, пойти обратно в общежитие я, тоже, не могла, ведь, я снялась с прописки. И я, тогда пошла к его двоюродной сестре, у которой мы были две недели назад. Теперь я понимаю, что это было сверх наглости с моей стороны. Наташа, так звали его двоюродную сестру, жила в коммуналке, на канале Грибоедова. Конечно, она меня приняла, она знала меня, как молодую жену её двоюродного брата, так как мой муж недавно познакомил меня с ней. Она, меня выслушала и, как будто и поддержала, а через две недели, когда она "выпроводила"  меня в кино, я  вернулась к ней, но она не хотела открыть мне дверь. Я много времени стучалась в её двери, и наконец,  она не выдержала и открыла, сказав мне "мы немного уснули". У ней тогда был её бывший  муж, с которым они  развелись два года назад. Видимо, они договорились не впускать меня к себе обратно. Я теперь знаю, что она и позвонила тогда своему двоюродному брату, моему будущему мужу, и они договорились, чтобы и она меня тоже выгнала. Но, видимо, она заметила, что я беременна и уговорила моего мужа взять меня к себе.  Когда мой будущий муж пришёл за мной, я обрадовалась. Он сказал мне недовольно и сухо: "пойдём домой!" Я шла за ним как безродная собачка. Он шёл и не оборачивался и не глядел на меня. Я что-то говорила, но он не отвечал мне. Так и дошли до дома. Теперь мне стыдно всё это вспоминать. Да ладно, всё прошло! 
- А он за это время не женился.
- Нет, да не нужен он такой никому, жадный, скупой, ворчаливый "сухой не мазанный" - так он иногда, шутя, говорил о себе.  Это он только при людях хороший. Да он умел себя подать! Он нужен был только мне, ведь я уже влюбилась в него, "по уши". Правда позже я  видела все его недостатки. Но, а вскоре тогда, когда он взял меня от Наташи, я поняла, зачем он взял меня. Ему нужна была хозяйка, прислужница, которая может кормить его и обстировать, а так же содержать в доме порядок, ведь его мать заболела. И потом, он не хотел,  чтобы другие говорили о нём: "негодяй, бросил девчонку беременную!"  Видимо мать тоже уговорила его взять меня к себе, когда узнала, что я беременна от её сына. Потом, когда мы с ним повели мать к врачу, выяснилось, что у неё смертельная болезнь - рак. Это потом, врач мне об этом сказала, когда я вернулась в её кабинет. Она, как будто, забыла дать рецепт, который выписала. Я понимаю теперь, что это было сделанно специально. Мать мужа и он сам, послали меня вернуться к врачу за рецептом. Врач узнав, что я ещё не жена и не невестка свекрови, а, почти, посторонний человек, сказала мне, что у моей будущей свекрови рак, и проживёт она не больше месяца. Я об этом тихонько, чтоб мать не услышала, сказала будущему мужу. Через месяц она умерла, но прежде сказала сыну, чтобы мы расписались и она меня прописала, сказав мне: "я, ведь, могла прописать тебя без права на жилплощадь". Теперь я понимаю, что она видела мою беременность от её сына и, что скоро у неё будет внук или внучка от здоровой деревенской женщины, у который и "кровь с молоком".  Потом, когда я ходила беременной последние месяцы, мой муж выпроводил меня рожать к моей матери в Мордовию. Я там очень скучала по нему, так как очень любила его и восхваляла его, что он такой умный,... и инженер, хотя он инженером не был, а простым рабочим на заводе. Мне теперь стыдно, что я обманывала свою маму и не говорила ей, как он в самом деле относится ко мне.
- И мать не догадалась?
- Нет! Когда родила дочку, они с отцом даже плакали от счастья. Ну ладно, я говорила о муже и буду о нём рассказывать тебе. Потому что знаю, что ты не сплетница и мою откровенность не разболтаешь. - Спасибо за доверие, - сказала Мария, будто обидевшись.
- Ну ладно, подруга, не обижайся, Я продолжаю тебе рассказывать о муже; я часто писала ему, как нужен он мне и как я скучаю о нём.  И он приехал в Мордовию. Перво-наперво, когда он приехал, стал раздавать моим родным маленькие не дорогие подарки. Они приехали с моей сестрой, и та сказала ему, что, кому купить в подарок. Он умел себя преподнести, казался мягким и добрым человеком. Все говорили мне: "какой хороший и умный твой муж"
- А как он отнёсся к тебе и дочке, когда приехал?
 - А тогда, когда он приехал и перво-наперво, открыл свою сумку и не смотря на меня и доченьку, которую я тогда кормила грудью, дарил всем небольшие подарки. Это я уже тебе говорила. А я ждала, когда, наконец он подойдёт ко мне и посмотрит свою дочку. Потом, не дождавшись я сказала: "может посмотришь сначала дочку, которую я родила для тебя" и, только тогда он подошёл ко мне.
- Ужас, так унизить! Неужели и тогда твоя мама не догадалась, что он из себя представляет?
- Думаю что догадалась. Она усмехнулась, посмотрела на меня, а потом на него и ничего не сказала.
- А в Ленинград вы сразу поехали?
- Он через две недели. А мне он сказал, чтобы я была там всё лето, так как девочке надо чистый воздух. Я думаю, что в его ждала в Ленинграде любовница, а я могла помешать им. Но я не догадывалась, я была слепа от любви. А когда я приехала в Ленинград он встретил меня в аэропорте, взял дочку, на руки, а сумку не взял. Я сама тащила тяжёлую сумку. Так, как кроме вещей в ней было ведро солённых грибов - одни белые грузди. Дома он ел и нахваливал, какие они вкусные.   
 - А потом, он помогал тебе с маленьким ребёнком?
- Да помогал, и надо отдать ему должное, после в Ленинграде, он много помогал мне сначало с дочкой, потом и с сыном. Когда дети были маленькими, он гулял и играл с ними, чтобы они только его любили, а во мне видели лишь няньку, прачку и уборщицу. За это время, пока он гулял с детьми, а он меня никогда не брал меня с собой гулять, говоря, что за это время, я могу сделать дома очень много дел.
- Ой, какой ужас, - вскрикнула Мария, - муж и жена всегда должны были вместе. Вот я всегда ходила гулять с мужем. Мы часто играли, шутили или пели.
- Но самое досадное, - продлолжала рассказавать Лариса, - было то, что он унижал меня при детях. Он говорил им с насмешкой: "какая мать(плохая) нам досталась". И всё плохое в детях было от "мордвы", а всё хорошее от него. Он и говорил всегда и подчёркивал "мои дети", как будто не я родила их, а была лишь их нянькой и гувернанткой при "его детях". У него была любовница и очень давно, она даже несколько раз приходила к нам, но я ничего не подозревала, я любила его и доверяла ему. Я благодарна была ему за детей, что он так любит их. Я всё прощала ему и была словно слепая. Да он гордился своими детьми, особенно дочкой, что она первенькая и поздний ребёнок. Он демонстрировал её всем, кто к нам приходил. Смотрите мол, какая она умная , то есть, вся в меня. Он готов был посадить её на золотую тарелку и молиться на дочку. Сына, тоже, не спускал с рук, а вначале говорил, чтобы я снова пошла на аборт, прервала беременность, как уже я делала два раза по его приказу.
- Как ты могла так ошибиться или, может, он так сумел влюбить в себя, что ты стала, как слепая?
- Может быть, но он и сам был вначале влюблён в меня. Да-да, конечно, у него была ко мне влюблённость вначале, я этого не отрицаю, я ему полностью доверилась, когда мы с ним переспали. И с этого времени я считала, что он мой муж, и роднее его нет на свете. Я выложила всю душу ему и доверяла ему слепо...
- Расскажи, же мне, подруга, как вы познакомились?
- А познакомились мы на турбазе "Красный треугольник" весьма странно. Он приехал туда отдыхать, а я работала там поваром. Однажды в турбазовской библиотеке я искала книгу, он тоже там был и обратился ко мне улыбаясь: "Скажите, а главный повар ваша сестра?" Я ответила не очень учтиво(потому что мы только что поссорились с моей сестрой) "мы все главные повара!"
А после шла по тропинке под окнами библиотеки и думала про себя: "смотрит или нет в окно на меня этот рыжий дядька". Да, он был для меня "дядька" и был на много старше меня. Но он был настырный и мы стали, волей не волей, встречаться с ним.    То он позовёт меня за грибами, то кататься на лодке, то как будто придёт за добавкой в мою смену и так далее. Девочки повара(а нас было трое) смеялись и подшучивали надо мной, а я, почему -то, сердилась на них. Конечно я не о нём мечтала, но, как все девочки "о принце на белом коне".  Но наступила осень, кончился сезон, на базе, и мы все разъехались. А потом уж в Ленинграде, глубокой осенью, он пришёл в общежитие и позвал меня через Машу,  девочки-повара, с которой мы работали вместе на турбазе. Маша пришла в комнату и долго смеялась, глядя на меня. Мне стало не по себе. Она высмеявшись сказала: "там к тебе пришёл дядя Толя" Мне стало стыдно, но я вышла. Он улыбался и он мне подарил духи "красная Москва" . Потом долго в общежитии девчонки приходили к нам в комнату "по-Анатолиться", пока не кончились духи, а сама я не терпела запах духлов. А тогда, когда он пришёл в общежитие мы пошли с ним гулять. Мы долго гуляли по Ленинграду, он показывал достопримечательности и расказывал мне о них, будто гид. Рассказывал так же о машинах. Он знал все марки машин и похвастался мне, что скоро купит машину. Через часик он долго шёл молча. Потом спросил меня: "скажи, ты бы вышла за меня замуж, за такого?" Я засмеялась и сказала: "тебе давно пора купить вот такую машину" и показала на детскую коляску, которую там, рядом с нами, катила молодая мать. Тогда, почти молча он проводил меня до общежития, и в какое-то время не приходил к нам. Я была рада этому. Потом через три года все мои девочки повыходили замуж, а меня никто не брал.  Но я тоже дружила с хорошим парнем. Он был очень скромный и стеснительный и ни разу не обнял меня и не поцеловал, а только вздыхал, но не звал меня замуж. Мы ходили с ним по Ленинграду и я рассказывала о блокаде, о достопримечательностях, что сама знала. Он был влюблён в меня, это я знала, но не умел красиво говорить. Он чаще всего молчал и это мне надоело. Однажды мы с ним сидели на скамеечке, недалеко от общежития и я ему сказала: "прости, но мне с тобой скучно", я встала и ушла, и на этом кончилась вся любовь. Теперь пожалуй, я жалею, что тогда ушла. Мне надо было взять инциативу в свои руки, но тогда я не догадалась. А, потом я через недели две сама стала искать Толю, который ухаживал за мной прежде и нашла на заводе. Почему-то я тогда обрадовалась ему. Он сказал мне тогда: "ты сюда не приходи". Теперь я знаю, что ему было стыдно за меня перед друзьями. Тогда он опозвал меня к себе, якобы, на квартиру, сказав, что его мама об этом просила его. Я вначале жила в большой комнате с его мамой. Она много мне рассказывала о себе, о блокаде и о сыне, которого ещё ребёнком успели увезти в деревно к её матери. Она рассказывала и о том, как после войны он боялся её и прятался. Сын не хотел с ней ехать в Ленинград. Она рассказала о своём муже, который умер от ран, ещё до войны. Что муж её воевал в отряде Тухачевского на гражданской войне. Рассказывала то, что они поженились  после гражданской войны, а в тридцать шестом году. Что  он умер и, даже, не видел своего сыночка, который родился после его смерти через месяц. Я привязалась к ней и говорила о ней подружкам, какая она хорошая и добрая женщина. Только потом узнала какая она "добрая"
А потом, однажды, когда мы играли в шахматы в маленькой комнате с будущем мужем, то есть с её сыном, тогда мы с ним нечайно поцеловались и оказались на его кровати. Я после этого сказала: "иди, скажи своей матери, что я останусь ночевать у тебя!"  Я же не знала, что он решил "поиграть" со мной. У нас в Мордовии так не принято. Если девушка доверилась какому-то мужику и переспала с ним, то должна стать его женой. Я была глупая и наивная, а свекровь говорила, что я хитрая. И все родные внушали Толе это. И он поверил им. Его "влюблённость"  длилась всего лишь год, потом он терпел меня ради дочки. Да, дочку он любил всем сердцем, потому что она была первенькая, похожая на его мать, и очень поздний ребёнок. В меня он, пожалуй, даже ненавидел. О, я какая была тогда глупая, хотя мне было уже больше двадцати лет. Ему было тридцать восемь лет, когда я родила дочку. Тогда уже мне надо было "прозреть". Я видела, что я была всего лишь являюсь няней или гувернанткой, при его дочери. Но я всё терпела и теперь знаю, что моё  "правильное, мордовское воспитание" совсем не было правильным. Его мать (да и все его родные)внушала ему, что он достоин много лучшего, что мы не пара. Конечно мы с ним не пара, он -ленинградец, а я мордовка. Он умный и воспитанный, а я нет.  Но я не такая уж была не воспитанная, только за первый год своего пребывания в Ленинграде, я семь раз посетила Эрмитаж, часто ходила в кино, театры, музеи и на всякие концерты. Я пешком ходила по улицам Ленинграда, смотрела всякие достопримечательности и всё узнавала про них. Мы с девчонками не раз ездили в пригороды Ленинграда; в Пушкин, Павловск, Петродворец и другие красивые места. Но всё равно были не пара. Конечно, я не могла знать больше него - ленинградца, который почти всё время читает. Конечно,  мать была права! Я теперь, да и раньше, понимала, какая пропасть была между нами. Он единственный сын у матери, а я приезжая, да ещё и не русская. Я была с большой мордовской семьи. У мамы и папы нас было десятеро и мы "паслись" сами по себе. Там, в Мордовии у нас тогда, не было никакого кримминала, никакого мошеничества или обмана. Мы все были открытые, а его я называла "человек в футляре" потому что он про себя, почти никому не говори л и никому не расскрывал душу. Он и все его родственники говорили, что я  с какой-то с грязной провинции, с какой-то Мордовии. Да я не была ленинградкой и в этом была моя вина. Поэтому он вскоре поверил, что я вышла замуж за него из-за квартиры, то есть, из-за ленинградской прописки, а не по любви.  Конечно, я выходила замуж за него не по любви, но по влюблённости, которую я тогда не могла отличить, хотя я была уже взрослая и мне было двадцать лет.  Но я была "чистая, не тронутая" и это ему прельщало. Я тогда многого не понимала так, как ленинградские девчонки, которые не были девочками уж в пятнадцать лет. И стал он меня воспитывать, порой очень жёстко.  Но я благодарна ему за такое "жестокое воспитание".  Потом, у меня сошла с глаз пелена, я всё видела, но я всё терпела. Ведь, наш мордовский обычай, не позволял мне говорить о нём плохо, или тем более разводиться. Мне и мама моя всё время говорила: "ты подчиняйся, дочка, подчиняйся!" И я подчинялась и считала себя недостойной его.  В конце концов от домашней работы(я суетилась, как белка в колесе) я попала в больницу с редкой болезнью. У меня повисла рука, как плеть, и я не могла даже ложку поднять ко рту. Врачи определили мою болезнь так. Они сказали "ребро С-7".  Что такое "ребро с-7" я не знала, но согласилась на операцию. Моей дочке тогда исполнилось уже десять лет, а сыну ещё три годика. Тогда, наверное, при той операции, впервые подсознательно я и была с Христом, потому что уже тогда я проснулась другим человеком. Мне было ужасно жалко, что я проснулась в ренимации, что я жива. Мне было так хорошо Там с Любимым. Теперь всё это кончилось и я снова на грешной земле, где грех, грязь, страдания и болезни. И вдруг вот такое виденье, я увидела настоящую Любовь и узнала чувство блаженства. Это было похоже, как на разорвавшую пружину, которую слишком долго закручивали. Мой муж сразу стал мне "понятным" и нелюбимым, я будто видела его насквозь, и мне было неприятно с ним спать.  Да, это так! и чувство прозрачности не покидала меня не на миг, меня нельзя было обидеть или обмануть. Мне жаль было его я видела, будто он весь тёмный.          Я видела грехи людей, как чёрную черноту. Я отличала чистую душу от греховных. Мне жаль было всех людей, потому что все были греховны.  От этого мира, я уходила в церковь и там я находила более светлых, не запачканных грехом душ, но они тоже были не так чисты, как Там, в вечной прозрачности и святости. Когда я оставалась одна в ночной тишине, то меня переполняла радость от того видения и я долго молилась и всё доверяла моему новому Любимому и больше узнавала ;  что то прекрасного и чистого. И, наконец, настал час, когда я спросила душепопечителя в семинарии, где я училась: "что я теперь умру, ведь Бога никогда никто из земных не видел"?  Выслушав весь мой рассказ, душепопечитель мне сказал: "нет ты не умрёшь, да Бога никто не видел, но Иисус нам явил Его, и мы не знаем другого Бога, как только Христа. Иисуса видели тысяча людей и они долго жили, а виденье твоё для укрепления твоей веры!".  Я , тогда, более или менее, успокоилась и училась по-прежнему хорошо.  После духовной семинарии, я некоторое время работала на церковном радио, но не долго, всего лишь с год. Потом случилось неприятное. На нашем радио стал работать некий Финогенов, который прежде работал на радио "Теос" и считал себя "асом", а нас просто  за любителей, не умеющих.  Он долго "бегал" за нашим епископом, чтобы получить это место. Во- первых потому, он бегал за нашим епископом , чтобы получить место на радио, потому что на радио платили деньги, а во вторых, там было неплохое питание и в третьих его квартира сгорела и ему негде было жить, паэтому он жил на нашем радио. Но это потом, а учиться в нашу Колтушскую семинарию он пошёл только ради того, чтобы ему не отказали работу на радио. Да, язык у него был подвешен, и он тогда, всячески старался унизить нас с Володей, с которым мы работали в то время на радио.  Когда мы с Володей шли делать передачу и заходили на наш прежнее радио, где мы работали только вдвоём, Финогенов был недоволен потому что он жил там и, наверно,  считал радиорубку своей квартирой. Он всё время ворчал, что мы его рано разбудили, хотя было  уже двенадцать часов дня, то есть полдень.  На радио рубке была такая вонь, как из свинарника или конюшни, где ночевали штук тридцать лошадей. Я всегда, прежде проветривала рубку, до записи передачи. Ему это очень не нравилось. После передач, у нас должна быть трапеза, но Финогенов всё съедал до передачи. И нам с усмешкой говорил: "вы, наверно, тоже хотите есть?" Мы терпели, нам нечего было делать, ведь мы верующие и он, нам как брат. Мы терпели ещё потому, что у Финогенова была в церкви "мохнатая рука" в лице нашего викария. В конце концов это мне надоело и я пожаловалась епископу.  Он собрал совет и они  решили дать мне тысяча рублей, тогда это были не малые деньги, и он тогда оставил Финогенова работать на радио.  Не знаю, что уж про меня и Володю говорил Финогенов, на тот совет мы не были приглашены, только они поверили Финогенову, а не нам. Эта несправедливость меня обидела и я решила, вообще, уехать, и Володя тоже ушёл и не захотел работать под его началом. И как хорошо, что я уехала, и мне надоела вся церковная суета и  несправедливость. А в начале мне казалось, что там не может быть никакой не справедливости. Потом на своей даче наедине с Богом я поняла, что в церкви всякие люди и тоже немало грешников. На своей даче наедине с Богом я многого поняла и узнала Его мудрость тысяча раз больше, чем в церкви. Продав свою комнату в коммуналке, а с мужем мы в то время были уже в разводе. Дети выросли, дочка вышла замуж. Когда встал вопрос, куда и кто переселится, мой муж и дочка по наущении родных моего зятя, уговорили моего сына, чтобы он ехал с ними, а не со мной. Но это было прежде того, когда я продала свою комнатку и уехала на дачу. Сына уговорили потому, чтобы он ехал с ними , они хотели получить двух-комнатную квартиру на Гражданке. Родители моего зятя, наверное, рассчитывали получить двух-комнатную квартиру, но у них ничего не вышло, потому что вскоре молодые развелись. А я уехала на дачу, на сто пятьдесят второй километр, недалеко от  Приозерска и посёлка, где жила моя сестра, к которой я часто до этого ездила. На сто пятьдесят втором в дачном посёлке у меня была так называемая дача "сарайчик". Но, уехав туда, я была свободна и счастлива и всё же, в каждое воскресенье, по прежнему я ездила в Ленинград свою церковь. На даче я устроилась на работу в Кузнечном гранитном заводе. Я работала в охране, особенно мне нравилась охранять экскаватор, который копал гранит в лесу. В тишине там изучала финский язык, так как мне часто приходилось в церкви общаться с финами. Они помогали(оснащали) нашу церковь всем; и "гумманитаркой", и техникой, и, конечно, деньгами.  А там, на экскаватор весь вечер и всю ночь у меня работал финский канал на переносном радио. После меня перевели работать в гараж, охранять машины.  В комнатке, где я охраняла был стол и я могла писать. Я время зря не теряла, между работой, я много писала. Во-первых изучала по учебнику финский язык, а после писала стихи.  Стихи у меня получались неплохие, даже, можно сказать, хорошие. Мысли так и текли в моей голове так, что я не успевала записывать. Я знаю, это диктовал мне мысленно Бог, потому что до писания стихов, я долго молилась. Правда, я и раньше писала стихи, (после снисхождения на меня Духа Святого Бог дал мне такой дар), но теперь стихи были стройнее и красивее. Я писала жадно и много, и уже не могла не писать. А в Бога я верю и теперь, думаю, что это на всю оставшуюся жизнь...Ну вот, Мария я и рассказала тебе, почти, всю про мою жизнь и теперь рада, что я живу в этом посёлке и у меня есть хорошие друзья.Но и отсюда я могу ездить в нашу церковь. Здесь я живе с Богом и Он даёт мне полную свободу. Я не одинока у меня и здесь есть друзья. Вот, Мария, я и ответила тебе на все вопросы и ты, если хочешь можешь быть нашим другом ..А сейчас пойдём, пожалуй, а то дождик нас застанет, видишь какая туча...
   И Мария радостно и довольно сказала ,
- Конечно, Лариса я тоже буду другом Богу и тебе!
  И они пошли домой.