Скульптор. Глава 10

– Родион Михайлович, добрый день, кадры беспокоят, – как-то раз услышал Родик в трубке внутренней связи голос начальника отдела кадров НИИНИ Семенюка, подполковника КГБ в отставке.
– Слушаю, Александр Владимирович.
– Как ты жив-здоров? – переходя на «ты», поинтересовался Семенюк.
– Да ничего... относительно жив, относительно здоров, – ответил Родик.
С Семенюком у него были хорошие деловые отношения. Он не раз привозил бывшему гэбисту дорогие сувениры из заграничных вояжей, никогда не забывал поздравить Семенюка с Днем чекиста, хорошо помня, что чекистов «бывших» не бывает.
– Вот что, Михалыч, – задушевно сказал Семенюк, – направляю к тебе двух новых молодых сотрудников. Вот они прямо передо мной и стоят. Да, выпускники академии, с красными дипломами окончили. Да, наши, местные, квартиры им не нужны, живут с родителями. Да, не женаты. Ну, сам у них обо всем расспросишь. Фамилии их – Кузьмин Николай Константинович и Михлин Аркадий Иосифович. Так что прошу трудоустроить молодых специалистов. Ну, вот вроде и все, кажется, ах, да, завтра баня, не забыл? Ну, будь здоров!
Родик положил трубку и бросил взгляд на все свои четыре телефона, стоящие на полированной тумбочке возле огромного письменного стола с массивным чугунным бюстом Ленина в центре и небольшим бюстом дорогого Л. И. Брежнева, примостившегося возле него сбоку.
– Анжелика, – Родик нажал кнопку селекторной связи и тут же услышал знакомое:
– Слушаю, Родион Михайлович.
– Анжелика, – повторил Родик, – сейчас придут два парня на работу к нам устраиваться, из кадров звонили, – он сделал паузу.
– Да, Родион Михайлович...
– Так вот, пусть посидят у тебя, обождут, я чайку попью. Не соединяй меня минут тридцать ни с кем. Лады?
– Будет сделано, Родион Михайлович, приятного аппетита! Вы чай сами сделаете или мне вам помочь?
– Ладно, Анжелика, я сам, – после минутного колебания сказал Родик и повесил трубку.
Часа через полтора, после плотного перекуса, сидя в большом кожаном кресле и рассматривая картинки в глянцевом порнографическом журнале, привезенном из Германии, Родик наконец вспомнил о молодых специалистах, ждущих в приемной. Он неохотно отложил журнал, не без труда поднялся из глубокого кресла и, плотно закрыв дверь в комнату отдыха, вернулся к письменному столу.
– Анжелика, есть кто-нибудь ко мне? – спросил он у секретаря.
– Да, Родион Михайлович, к вам товарищи Кузьмин и Михлин по поводу трудоустройства, начальник отдела плаката товарищ Грибов, начальник производства Макаренко и...
– Хорошо, – прервал секретаря Родик, – прошу товарищей заходить в порядке очередности.
В кабинет к Родиону Михайловичу первыми зашли Кузьмин и Михлин.
– Здравствуйте! – почти в один голос сказали они, продолжая стоять у дверей и робко оглядывая стены его шикарного кабинета, сплошь увешанного фотографиями известных на всю страну художников, режиссеров, партийных руководителей, с коими имел честь быть знакомым хозяин. Паренькам было лет по двадцать с небольшим. Оба были одеты в дешевые хлопчатобумажные костюмы «Москвашвеи» темного цвета, узкие короткие пиджачки, брюки «дудочки», на обоих были белые рубашки и темные галстуки. Один из молодых людей – высокий, худощавый, светло-русый, – преодолев робость, направился к столу, за которым восседал Родион Михайлович; второй – невысокий, но ладно сложенный шатен, поспешил за ним.
– Здравствуйте! – подходя к столу, повторил блондин и протянул Родику руку.
– Приветствую вас. Товарищ Кузьмин, как я полагаю? Садитесь, – и Родик кивнул на один из двух свободных стульев, стоящих возле стола.
– Да нет... Я – Михлин, – несколько смущаясь, ответил парень, усаживаясь напротив Родика. – Кузьмин – это он, – указал Михлин на подошедшего к столу шатена.
– Ах, вот как, интересно... Ну усаживайтесь, усаживайтесь, не стесняйтесь. Давайте знакомиться, коль вас направили ко мне. Рассказывайте, чем вы знамениты? Как я понял, вы оба с отличием окончили академию. Кто был руководителем вашей творческой мастерской?
– Павлов, – ответил Кузьмин, – Николай Егорович Павлов.
– Ну что ж, Павлов – это хорошо. Павлов – это имя... это школа. Основы, так сказать, – задумчиво произнес Родик.
Ему действительно прекрасно было известно имя профессора Павлова, соратника и друга Эрнста Неизвестного. Работами Павлова «Сердце Христа», «Атомный взрыв» восхищались многие отечественные и зарубежные ценители искусства. Борьба добра и зла – вечная тема... Вместе с Неизвестным Павлов участвовал в организации знаменитой выставки в московском Манеже в 1962 году. Работы Павлова были далеки от всех направлений социалистического реализма. После разгрома выставки он, как и его друг Неизвестный, были лишены государственных заказов. Неизвестный вынужден был эмигрировать. Павлов остался. После долгих мытарств ему, мировой знаменитости, милостиво позволили вести небольшую группу в Академии художеств. Родик втайне восхищался работами Павлова, они передавали зрителю некое подобие космических вихрей, которые разрушают живую форму на глазах у публики. Жаль, но павловские скульптуры так отличались от мухинских, что не имели никаких шансов быть принятыми в СССР.
НИИНИ проводил регулярные научно-практические конференции, где Шемякин, Неизвестный, тот же Павлов подвергались уничижительной критике. Конечно, Родик был организатором и самым активным участником этих сборищ. И вот сейчас два ученика Павлова сидели перед ним, и Родион Михайлович совершенно не знал, как ему поступить с ними.
– Ну хорошо, расскажите-ка мне, что, собственно, представляет собой монументальная советская скульптура? Ваш взгляд, так сказать, на то, чем вы планируете здесь заниматься...
Кузьмин и Михлин переглянулись. После короткой паузы Кузьмин сказал:
– По моему мнению, совершенно очевидно, что советская монументальная скульптура должна впитать в себя все лучшее, что создано Вутетичем, Кибальниковым, Манизером. Вместе с тем «памятники-напоминания», как назвала их Мухина, по-моему должны уступить место «памятникам одухотворенности», раскрывающим внутренний мир героя. Так я думаю.
– Ну а вы, Михлин, как думаете? – обратился Родик ко второму соискателю. – Что скажете вы?
– Я согласен с Николаем. Ну сколько можно делать памятники по одному единому штампу?! Создается такое впечатление, что все они сделаны одним и тем же скульптором, ведь все они почти неотличимы друг от друга, только пластические детали разные: мантии, пиджаки, накидки, жилеты и пуговицы. Неплохо бы найти что-то новое, – после паузы закончил Михлин.
Родик был поражен не по годам зрелыми суждениями молодых людей. Как художник он прекрасно понимал, что советская скульптура давно выродилась в пропагандистский штамп, не имеющий никакого отношения к искусству. Но, немного помолчав, Родион Михайлович важно произнес:
– Вы, товарищи, должны помнить, что создание монумента – трудная и ответственная задача, в решении которой задействованы десятки людей. Скульптор обязан думать в первую очередь об идейно-образной основе своего памятника, а уж потом – о пластических и лаконичных средствах выражения. Нельзя забывать и о связи с окружающей архитектурно-пространственной средой. Наша задача – продолжать и развивать творчески лучшие традиции советских скульпторов-монументалистов: Мухиной, Аникушкина, Шадра и других. Вот на этих принципах стоит и будет стоять наш НИИНИ. Я ясно выражаюсь? Понятно вам?
– Понятно, – кивнул головой Михлин.
– Все ясно, – подтвердил Кузьмин.
– Ну вот и хорошо, – пробарабанил пальцами по столу Родион Михайлович. – С сегодняшнего дня вы зачислены в штат. Идите в кадры, оформляйтесь, – и Родик размашисто написал на листках по учету: «Согласен». И поставил свою подпись.