Скорый из... Гл. 10. 20. И нет лжи на устах...

       Антон шел с Марусей по улице, позабыв обо всём на свете — даже о причастности к исчезновению Кости, своем бегстве от Палача и его подельников; позабыв о восхитительной Карине и даже о Тане, о которой он так часто вспоминал с презрением к себе и с неисчерпаемой виной перед ней. Если бы встретившая их у дома тетя Клава сказала ему, женись, мол, на Марусе немедленно, живите в любви и согласии, то он бы и не раздумывал больше. До самой калитки надеялся, что трепетные мгновения не исчезнут в доме, как случайный мираж.
         
       — Не волнуйся, Маруся, — заулыбалась тетя Клава. — Спит Петенька… Ой-ой, слышите? Заплакал!
         
       Побежала Маруся в дом:
         
       — Маленький мой… Я сейчас… Молочка хочет…
       
       Тетя Клава, улыбнувшись, полюбопытствовала:
       
       — Хорошо было за околицей?
       
       — Великолепный закат… Как на моей родине… Я посижу в саду на лавочке с полчасика, ладно?
       
       — Как хочешь. А то бы телевизор включил, раз он исправен.
      
       — Успею, тетя Клава!
      
       — Смотри сам. Я отдыхать лягу, утомилась. Возвратишься — крючок на входную дверь набрось.
      
       — Хорошо, тетя Клава. Спокойной всем ночи!
      
       Антон ушел в сад, а тетя Клава заглянула в комнату к Марусе:
      
       — Корми, доченька, корми. Пойду себе постелю, а потом расскажешь, как погуляли.
      
       — Да так и погуляли, мама, — вскоре рассказывала Маруся. —  Чуть сама не поцеловала его. Получается, что женатого мужчину. Ужас какой! Я больше, чем уверена, что не развелись они. Сама не пойму, как в голову пришло дважды взять его под руку и так идти по улице.
      
       — Прекрасно, Маруся. Пусть все смотрят и завидуют.
       
       — Так я не о том, мама. А если бы и поцеловала, а рядом следующая черта, которую так легко будет перешагнуть? Месяц или два, и я не смогу  сопротивляться, если он воспользуется твоим отсутствием или ночью войдет ко мне в спальню. Или вдруг я — к нему сама. Одна роженица в роддоме рассказывала о себе. Природа в ней женская так взбунтовалась, что сама себя отдала мужчине, до унижения перед ним. А он вскоре, как испарился, оставив ей на память круглый живот. Вот и я боюсь. Не разведен Антон. Что-то у них с Таней не так, не по закону и не по совести.
       
       — А что нам гадать, Маруся? Когда захочет на тебе жениться, тогда и скажем прямо: поезжай, дескать, разведись. Он должен в тебя сначала влюбиться. Так что завтра после праведных трудов — искупаться на озеро. Я уверена, что Петр составит вам компанию, подвезет на своей машине.
       
       И всё же тетя Клава, на всякий случай, перед сном отправилась в сад. Присев рядом на скамейку, поговорила с ним о разных пустяках, а потом заметила, как бы между прочим:
      
       — Хорошей вы были бы супружеской парой — ты и Маруся, но это я так, к слову. Ты сейчас не обидь, не унизь ее, Антон, опрометчиво. Годы у вас молодые, легко ошибиться. Нравишься ты ей, да и она тебе. Я же вижу. Но до любви пока далеко.
      
       — Не волнуйтесь, тетя Клава. Слово свое сдержу.
      
       — Пойду отдыхать.

       Не решилась сказать тетя Клава о главном в ее мыслях:
       
       — Развестись тебе надо, Антон, развестись...
      
       Совсем стемнело, когда Антон возвратился в дом, стараясь ничем не потревожить его тишину. Включил телевизор, заранее убавив звук до предела, но вскоре выключил. Стрельба, трупы, кровь — какие там новости!
      
       Он забрался в постель, но уснуть, как и в первую ночь, долго не мог, догадываясь, о чем не договаривала тетя Клава и о чем думала, наверняка, и Маруся. Да, он не разведен с Таней. Как же в свое время он и Карина легко решили такую проблему! Её, этой проблемы, просто не существовало для них. Да и было ли время о чем-то другом раздумывать? Деньги, много денег — вот смысл жизни!  Правда, если бы сейчас Карина объявилась в селе и поманила его к себе своим зелеными глазами, тайну которых так и осталась им не разгаданной, то он отправился бы с ней хоть на край света.  Видимо, она сполна наслаждается жизнью в какой-нибудь экзотической стране, а он, увы, в бегах. А Маруся совсем не похожая на неё. Как она испугалась, когда предположила, что Таня делала аборты: «Это же настоящее убийство!».
      
       Но рядом с Марусей ему места всё же нет, и не будет никогда, как во всем этом доме, и в селе, пусть и с обворожительными закатами. По крайней мере, до той поры, когда он официально не разведется с Таней. В его ситуации — задача пока невыполнимая.
         
       Антон проснулся в ужасном настроении. Ему приснилось, что он насиловал Марусю, истошно кричал Петенька, а тетя Клава выговаривала гостю:

       — Кобель бесстыжий, обещал не трогать ее!
      
       Он взглянул на часы — пора вставать, скоро привезут ворота. Во дворе тетя Клава с ним поздоровалась радостно, а Маруся улыбнулась ему. Быстро забылся кошмарный сон.
      
       — Ешь вволю, а то исхудаешь! — тетя Клава угощала тушеными овощами с мясом, а Маруся приготовила кофе, бутерброды со сливочным маслом и сыром. Она притронулась к его правой руке своими пальчиками точь-в-точь, как когда-то в офисе Карина:
      
       — Кофе хочешь со сливками?
      
       — Спасибо. Люблю со сливками!
      
       Подумалось ему невольно, что замечательной женой была бы Маруся, красивая, заботливая, не избалованная. И не надо себя терзать понапрасну. Может, Сергею позвонить? Он не откажет, если попросить его оформить себе визу и поехать к Тане за нужной официальной бумагой. Хотя  сначала надо всё же узнать о порядке разводов.
      
       Забор с воротами и калиткой был установлен за три часа. Тетя Клава не могла нарадоваться:
      
       — Теперь любопытные не будут во двор заглядывать!
      
       К ее большой радости Петр сам предложил Антону:
      
       — Может, съездим на озеро? Вода теплая, да и припекает сегодня.
         
       — Возьмите с собой Марусю, — сказала тётя Клава. — Пусть искупается.
       
       — Пойду за машиной, готовьтесь...
       
       Пляж, хорошо ухоженный, был пуст. Петр пошутил:
       
       — Все заняты делами, только приехала группа отъявленных бездельников во главе со мной. Вы как хотите, а я с трамплина.
      
       — Мне только с трамплина и прыгать, — не сразу возразила Маруся, но Петр ее не слышал, исчез под водой и вынырнул далеко от берега. —  Антон, я буду за твою руку держаться, дно у берега, помню, неровное. Вместе в воду войдем, ладно? Ты меня не оставляй.
         
       Минут пять они поплавали рядышком, и Маруся сказала:
       
       — Боюсь простудить грудь. Плывем к берегу?
       
       Он помог ей выйти из воды, взяв за руку.
       
       — Спасибо. Смотри, тебя Петр зовет к себе.
       
       Направляясь к трамплину, Антон оглянулся. Маруся помахала ему рукой. Красивая она до невозможности, подумалось ему. На трамплине лихо разбежался и, почти без брызг, ушел под воду, а вынырнул далеко за Петром, фыркая от радости и удовольствия. Когда они с Петром, вволю накупавшись, вышли на берег, Маруся погрозила пальцем Антону:
      
       — Ты меня напугал. Смотрю на воду, а тебя нет и нет.
      
       — Обещаю, что больше так не буду нырять. Как же здорово тут у вас! Я бы не прочь завтра здесь оказаться.
      
       Но завтра не получилось, так как ночью резко похолодало. Погода сменилась на ветреную и дождливую. Через неделю дожди прекратились, чуть потеплело, но по всему было видно, что напомнила о себе осень. Антон приводил в порядок огород, вырубал молодую поросль, корчевал  яблоневые и вишневые пни. Тетя Клава предлагала нанять и загнать трактор на огород для вспашки, но он возразил:
      
       — Зароют молодняк в землю плугом, а весной  он полезет из пашни. Надо каждую сотку вычистить руками. До обрезки лишних веток время есть, так что займусь молодняком да пнями.
       
       — Цены тебе нет, Антон. Честно говорю.
      
       Сотка за соткой он приводил землю в порядок, начиная с конца усадьбы. И вот уже половина земли, почти до лавочки, чернела безукоризненно. Всякий раз, когда он возвращался с огорода пообедать, встречала его у крыльца Маруся с полотенцем в руках. Он снимал с себя рубашку, и Маруся черпала ковшиком из ведра слегка подогретую воду, выливая ее в натруженные ладони Антона и прямо на спину.
      
       — Через пару дней с огородом будет покончено, останется немножко подождать да обрезать с деревьев лишние ветки, — однажды заметил он, — а потом буду лодыря гонять.
         
       Лодыря не лодыря, но как быть дальше? Жгучий вопрос не давал ему покоя ни днем, ни ночью. Он часто просыпался среди ночи и лежал час, а то и два с открытыми глазами. Маруся, конечно, стало ему ближе и роднее. Она не раз звала взглянуть, как Петенька пьет молочко, и однажды, во время кормления, негромко спросила:
       
       — Антон, ты будешь любить Петеньку, как родного сыночка, если мы поженимся?
      
       — Конечно, Маруся. Он твое молочко пьет, ты его под сердцем носила. Как можно не любить?
         
       — Не сомневалась, что ты так ответишь. Нога слегка занемела — подставь стульчик под другую ногу… Спасибо… Пей молочко, Петенька… Наелся, а не отпускает… Хорошо-то ему у материнской груди… Вот чуток подрастет, и будет ему нужен отец… Как же нам быть с тобой, Антон?
         
       — С обрезкой покончу и займусь разводом с бывшей женой. Приеду к тебе насовсем. Что скрывать, Маруся? Характер у тебя ровный, добрый, сострадательный ко мне. Ты сейчас красивее даже, чем была в мой первый приезд, когда Костя без устали балагурил в твой адрес.
       
       — Только я твердо решила: если вновь выйду замуж, то непременно буду рожать, — она смущённо улыбнулась: — Буду еще краше от материнского счастья!
       
       — Ты правильно решила.
       
       — Сейчас я Петеньку уложу в кроватку, и мы с тобой угостимся тортом. Мама купила для нас, принесла и куда-то убежала по делам.
       
       Маруся приготовила Антону кофе, себе не крепкий чай и достала из холодильника небольшой торт:
         
       — Я такой однажды пробовала. Тебе понравится.
         
       Антон любовался ею. Перед ним была молодая женщина, милая и заботливая, необыкновенно чистая в своем внутреннем мире, и нет лжи на устах.
         
       — Хочешь добавки? — спросила тихо.
      
       — Спасибо, но уже достаточно. И торт, и кофе были вкусными. На крыльце немного посижу.
         
       «Любит он меня, любит», — убеждала себя Маруся. — «Может, зря я так с ним? Зачем справка о разводе? Таня же оставила его — ни духу, ни слуху. Значит, он свободен. Обласкаю его, никому не отдам. Вот сейчас и пойду к нему. Обниму, зацелую. Мама не скоро придет, скажу ей, что не стерпела. А если забеременею? Да мы завтра же и заявление подадим.  А вдруг справка потребуется, был ли он женат? А никакой справки нет — не разведен. Возможно, живет Таня в ненормальном — гражданском — браке?».

       Запуталась в своих рассуждениях Маруся, вышла из дома и присела рядом с Антоном на ступеньку крыльца. Он взял ее бережно за руку:
         
       — Завтра начну обрезку в саду. Управлюсь за несколько дней. Торопиться не буду, чтобы не навредить.
         
       — Уедешь?
         
       — Надо уезжать. Сколько можно жить без правил, надо закон исполнить. Получу справку о разводе. Зачем жить с оглядкой, женат я или не женат?
         
       — Я боюсь, что ты уедешь и не вернешься.
         
       Как когда-то Тане, он ответил:
         
       — Я ненадолго. Два-три месяца, и мы будем вместе.
         
       — Если бы знать точно, что ты вернешься, я бы решилась бы на многое. Я бы пришла к тебе сегодня на всю ночь, когда мама уснула бы, чтобы ты не забыл меня, помнил, когда уедешь. Мама бы простила. Ты не прогонишь меня?
         
       — Обещал маме, что не посмею обидеть тебя.
         
       — Ой, что я такое сказала, как с ума сошла? Я же себя предлагаю. Какой стыд, ужас, позор! Прости меня.
          
       — Понимаю тебя и нисколечко ни в чем не виню. Что же ты так плачешь? Не надо, ничего не случилось же.
          
       — Случилось, Антон.  Мыслями и словами.
         
       Он обнял ее за плечи, привлек нежно к себе, потом взял ее руки в свои:
      
       — Ты замечательная, милая, изумительно прекрасная женщина. Не надо тебе расстраиваться.
       
       — Да, нельзя, никак нельзя, невозможно. Молочко можно потерять. Слышишь, Петенька заплакал? Почувствовал, что я  огорчилась.
         
       Маруся робко поцеловала Антона в щеку и заторопилась в дом...

      Продолжение: http://proza.ru/2021/05/23/726