Бесовские угодья

  «Мир прелюбодейный и грешный поднял гордую голову свою на Церковь и ныне учит крещеный народ не веровать в Учение Христа, в воскресение мертвых, в Страшный Суд Христов и жить по своей плотской воле, исполнять все похоти плоти...» Иоанн Кронштадтский.

Глава первая. Бесовские угодья (VI-VII в.в.)
   
Язычество. Боги (Перун. Сварог, Велес, Ярило и др.). Верования в сверхестественное (ведьмы, русалки и пр.). Кудесники, чародеи, волхвы, колдуны, ворожба.  Положение женщин. Княгиня Ольга. Жены на экспорт. Измены. Игрища. Алкоголь. Купала. Умычка. Борьба с язычеством. Традиции. Княжеские разборки. Многоженство. Разводы. Раздел имущества. Выбор Владимира.

Незадолго до  Рождества  Христова  на  территории северного Причерноморья  объявились новые наглые и дерзкие завоеватели. Крымский Неаполь скифский не устоял под  ударами готов,  а его жители смешались с нахлынувшими племенами роксоланов, аланов, сарматов, языгов и др. Начался процесс самоопределения восточных славян. Он шел долго и болезненно. С середины первого столетия славяне находились под игом хазар,  половцев,  печенегов,  торков,  берендеев... Хорошо вооруженные, мобильные отряды кочевников действовали организованно и безжалостно: вырезали    мужчин,   насиловали  женщин,  предавали население безжалостному "потоку и разграблению".

И все-таки Русь выстояла! Ее исторический центр сформировался на берегах Днепра. В летописи  860 г. уже упоминается  стольный  град Киев,  основанный  в  VI-VII в.в. полянами. Плодородные  нивы способствовали развитию  земледелия  и скотоводства, процветали  ремесла,  налаживались торговые связи. Речными путями шли во все стороны света струги с воском, медом, мехами и хлебом. Вещий Боян воспел славу Киевской Руст: "Кони ржут за Сулой - звенит слава в Киеве; трубы трубят в Новгороде - стоят стяги в Путивле".

Заметно выросло  политическое значение Руси. С Киевом считались  немцы  и венецианцы,  поляки и моравы, литовские племена ятвягов и деремелов. Русь держала в своих руках великий путь "из варяг в греки".  Она привлекала внимание христианской Византии как торговый партнер и оплот в борьбе с варварами. Но отношения складывались  непросто:  с  одной  стороны  Византия  задабривала  Русь, заключала договоры, а с другой - постоянно чинила препятствия. Одной из главных причин взаимного недоверия, несомненно, являлось различие религий.
До конца  X в. Русь исповедовала язычество. Одним из главных богов древних славян  являлся  Перун - "громовержец, творец молний", подобный индийскому Индре, греческому Зевсу,  римскому Юпитеру, германскому Тору. Культ Перуна поддерживался  высшей  знатью, боярами, дружинниками. Князь Владимир  (?-1015), воцарившийся в Киеве в 980 г., поначалу сам был ярым язычником. Будущий  реформатор  "поставил  кумиры  на  холму  вне двора теремного: Перуна древяна, а главу его сребрену, а усы злат..." Размещение идола  возле  Теремного двора - фамильного каменного замка Рюриковичей, красноречиво говорило само за себя. Перуном клялись князья и дружинники, его именем скреплены договоры Игоря в 945 и Святослава в  971  г.г.  с  греками.  Следы  культа  Перуна  сохранились повсеместно. Так, на озере Ильмень, близ  Новгорода, вплоть до принятия христианства  просуществовала  так называемая Перынь - восьмилепестковый земляной  ров с жертвенными кострами и идолом в центре.

Важное место в языческом пантеоне занимал Сварог (от санскритского Svar  - светить, сиять, блестеть). Он олицетворял небесный свод, всей толщей возлежащий на земле.  В народном фольклоре постоянно подчеркивалось соединение Сварога с землей:  "свара" – т.е. "свадьба". По свидетельству одного из исследователей, в  Новгородской губернии  говорили  "сварьба"  и  "сваребный"  вместо "свадьба" и "свадебный". Сварог  покровительствовал домашнему  очагу,  поэтому  молодые  девушки  часто обращались к нему с просьбой сковать колечко или венец - символы брака.

Многие славянские боги  считались детьми Сварога. Среди них был наиболее популярный в народе Велес (Волос). В Киеве идол Велеса возвышался на Подоле, над берегом Почайны. Кумиры стояли и в других городах: Ростове, Новгороде,  "чудском краю"... Память о Велесе  до сих пор сохраняется в географических названиях, например, Велестово озеро и одноименное село в современном Демидовском районе Смоленской области. Хотя Велес преимущественно покровительствовал простому люду, великие князья постоянно  клялись  его  именем, добавляя при этом "и Русь вся!". В договоре русских с греками 971 г. сказано:  "Веруем в Перуна и в Волоса, скотья бога…"* (* В.О.Ключевский  связывал эпитет "скотий бог" с богатством и меновыми ценностями: понятия "скот" и "деньги" были тогда синонимами.) Главное назначение Велеса - торговля, он соответствовал древне-греческому Гермесу. Велес  служил  посредником  между  продавцом  и покупателем, от него ждали преуспеяния и барыша. Вместе с тем, судя по "Слову о полку Игореве", Велесу поклонялись и народные сказители.
 
Дабы "не  тешить дьявола", православные летописцы избегали упоминать языческих богов всуе. Тем не менее, из "Повести временных лет" мы узнаем имена тех из них, кто составлял высший пантеон: боги солнца, ветра и дождя Дажьбог  и  Стрибог;  загадочные  Симаргл и Хорс; женское божество Мокошь. В древних апокрифах встречается имя Траян, "бяше царь в Риме". У балтийских славян почитались Святовит, Триглав, Радегост, также олицетворявшие силы природы.  Западные  славяне поклонялись Краку, своему  легендарному правителю. Богом весны и плодородия являлся Ярило, почитались также Лад, Лель, Авсен, Таусен...

Поэтическая  фантазия  русского  народа  создала  целый  мир  сказочных персонажей,  наделенных сверхъестественными  способностями.  Наши  далекие предки искренне верили в существование Кащея-бессмертного, Змея Горыныча, водяного, оборотней... В дремучем лесу, в избушке на курьих ножках обитала баба Яга, которая летала в ступе, помелом след заметала, крала и  даже поедала  детей.  На  севере  была   известна  кикимора  -  заговоренная девка-невидимка,  которая прядет и проказит по ночам. Согласно позднейшим верованиям, в кикимор превращались младенцы, умершие нехристями. Близок к ним Игоша - уродец без рук и ног, тоже  некрещеный в земной жизни. По холмам и полям скакали таинственные дубыни и полканы. За печкой жил чур или домовой - добрый, но своенравный покровитель домашнего очага.* (*В.Даль: "Домовой, домовик, дедушка, старик, постень или постен, а также лизун, когда живет в подполе с мышами")

Характерной  особенностью  древних  суеверий  была  их  включенность  в повседневную жизнь. Особое место в быту занимали ведьмы. Народные поверья представляли их "в виде пожилой женщины, чаще старухи, высокой, тонкой, худой,   костлявой,  несколько  сгорбленной,  с  растрепанными волосами", желтыми глазами, косым взглядом из-под насупленных бровей. У ведьмы был широкий рот, тонкие губы, выдающийся вперед подбородок, длинные руки. К числу особых примет относился хвост и полоска шерсти вдоль хребта. Кроме того, на теле ведьмы имелась "печать дьявола" - участок кожи, лишенный чувствительности и не выделяющий крови при надрезе или уколе.

С незапамятных времен на Руси была распространена вера в русалок - зеленоглазых и зеленоволосых девушек-утопленниц, которые обитали в реках, озерах и колодцах.* (*По мнению  академика  А.Н.Веселовского, название "русалка" восходит к латинскому “rosalia" - русалия, празднику весенних поминок ("dies rosае").) Древние славяне, также как и римляне, считали водный поток дорогой в царство мертвых. Русалки для них являлись проводницами на тот  свет.  Всю  зиму  обитательницы  глубин  спали  беспробудным  сном,  пробуждались  лишь весной,  когда прилетали птицы и расцветали цветы.  В сиянии молодого месяца они выходили на берег порезвиться. Заливаясь жутким смехом,  русалки  водили хороводы и расчесывали свои роскошные  волосы, которые служили им вместо одежды. До Троицына дня и особенно на Троицу купаться не рекомендовалось: русалки в омут утащат!

Русалки, а также родственные им берегыни, водявы, вилы пользовались дурной  репутацией:  путали  рыбакам  сети,  рушили  плотины  и  мосты, заворачивали крылья домашним  гусям и т.п. Невероятный шабаш  наступал во время так называемой зеленой или русальей недели.* (*Русалья  неделя  начиналась на "семик"  (четверг седьмой недели после Пасхи) и длилась вплоть до заговления.) Обнаженные девы носились по лугам,  бесновались  и  пели  нескромные песни. Особую опасность они представляли для молодых витязей: проказницы заманивали их, щекотали и зацеловывали насмерть.  Русалки породили богатую романтическую традицию в фольклоре и искусстве:

Русалочки, земляночки,
На дуб лезли, кору  грызли,
Свалилися, забилися...

Древние язычники поклонялись могучим дубам, водам, травам: "к кладезям приходили молиться", "идолослужение колодезное и речное". Нестор-летописец подтверждает, что люди в те времена "жрут (т.е. жертвуют - А.С.) бесам, болотам и кладезям". Фигурки богов зачастую делались  просто  из  комля дерева,  вывернутого  из  земли  и  установленного  корнями вверх. Такое художественное решение средневековых мастеров ничуть не умаляло ценности их творений, а, наоборот, подчеркивало живую связь с природой.

Русское язычество не имело строгой обрядности и отличалось обилием персонажей:  волхвы,  чародеи,  вещуны, бахари,  доки... Таинственные старцы обитали в недоступных дебрях, но в суровую годину объявлялись в Киеве, Новгороде и других стольных городах. Считалось, что они излечивают раны и болезни, указывают путь к победе. Кудесники  и  чародеи  знавались  с  потусторонними  силами,  управляли дождями,  градом, снегопадами, напускали болезни на людей  и  животных, лишали женщин  плодородия.  Благодаря  магическому знанию, колдуны могли превращаться в птиц и зверей, восставать после смерти из могил, высасывать   кровь из невинных жертв.  Вера  в их сверхъестественные способности была широко  распространена  на  Руси:  сам  князь  Игорь  просил  кудесника предсказать ему судьбу.

Физические и нравственные страдания, причиняемые колдовскими чарами в народе назывались порчей. "Бывает  ли чародей на свадьбе,  - писал  И.П.Сахаров  в  "Сказаниях русского народа... " - он портит жениха или невесту, или гостей. Обойдут ли его приглашением на свадьбу, он бросает порчу на дорогу, где проезжает поезд;  таким образом от него зависит благополучная семейная жизнь, вечные раздоры, болезни  первых годов, домашние беды и т.д. Видит ли кудесник дружную жизнь в семействе, он портит мужа с женой, отца с сыном, мать с дочерью.  Поссорится ли знахарь с поселянкой, он присаживает ей на нос килу;  испортит ли ведун  женщину,  она лает собакою, квакает лягушкою".

Сфера любовных переживаний полностью контролировалась волхвами и чаровницами. Кто влюблен, тот очарован! А.Н.Афанасьев в "Поэтических воззрениях славян" отмечал:  "Заговоры  на любовь называются присушками, а на утрату этого чувства - отсушками или остудою. Для того, чтобы уничтожить в ком-либо любовь,  надо погасить в нем пыл страсти, охладить внутренний  сердечный жар. Заговоры на любовь состоят из заклинаний, обращенных к божественным стихиям  весенних  гроз, к небесному пламени молний и  раздувающим  его ветрам…"

Для  достижения своих целей колдуны использовали различные заговоры: заглазные, голословные, с нашептыванием  на воду, которую давали пить в наиболее  тяжелых  случаях.  Чары  могли  действовать  через  тысячи  верст посредством пускания них на ветер. Волшебство  осуществлялось  также  путем подкидывания ("подлета") различных предметов, выемки следа того или иного человека. Чаще всего подобными методами пользовались женщины,  за которыми закрепилась репутация  ворожей  и  знахарок.  Они  оберегали от сглаза, разыскивали  пропажи,  привораживали  возлюбленных  и  совершали  множество других действий, непонятных окружающим.
Профессиональные чародеи ревностно относились к попыткам вторгнуться на свою территорию. При этом они не брезговали никакими средствами. В.Даль сообщает, что  колдуны ловко "внушали" порчу посредством конской упряжи и всего относящегося к езде: они пугали лошадей запахом сушеного волчьего сердца и таким образом поворачивали вспять свадебные процессии.

Понятно, что нечистым на руку шарлатанам не нужны были конкуренты. Так во время голода в Ростове в 1024 и 1071 г. г. волхвы обвинили жен горожан: "Знаем мы, кто держит обилье. Вы сокрыли жито, мед, рыбу, шкуры..." На глазах изумленной и запуганной толпы они наносили несчастным женщинам жестокие раны и делали вид, что извлекают из них изобильные яства.

На долю женщины  в  Древней  Руси  выпадали  тяжкие испытания. Она находилась несравненно в более стесненном положении, чем европеянка. Если средневековая   француженка  или  итальянка  пользовалась    значительной свободой,  присутствовала на турнирах  и празднествах, раздавала венки и награды, то славянка постоянно сидела взаперти в своем высоком тереме с мамушками, нянюшками, да сенными девушками. Общественное мнение относилось к  ней  настороженно и даже враждебно. Оно трактовало  женщину  как "колдунью",  "еретичку",  "притворщицу"; награждало эпитетами "злая", "хитрая",  "коварная", "льстивая",  "сварливая",  "злоязычная", "блудливая". Летописцы  называли  женщину  змеей,  скорпионом,  василиском,  аспидом; рекомендовали мужу обходиться с ней "и словом, и жезлом, и пинанием, и за власы рванием".

За утешением женщина  часто обращалась  к всемогущим  богам.  К природе, к ее наиболее действенным силам  взывает плачущая в Путивле Ярославна:  "О ветре!  ветрило! чему господине насильно вееши?.. Светлое и трижды светлое солнце! Всем ты теплом прекрасно: зачем, владыко,  простерло  ты  горячие  свои лучи на воинов моего лады?". Она заклинает воды:  "О Днепр Словутич! Ты пробил каменные горы сквозь землю Половецкую. . . Прилелей же, господин, моего милого ко мне..."

Начиная  с  глубокой  древности,  славянская  женщина  исполняла  особую провидческую миссию. Пока мужчина воевал, охотился и землепашествовал, она постигала  сокровенные  таинства  природы.  Погружаясь  в  экстатические переживания, женщина старалась предугадать будущее. Балтийские славянки с острова Рюген часами сидели у костра, проводя отметины на пепле: если в конце концов выходил "чет", то это означало успех, "нечет" - беда...

Впоследствии эти традиции воплотились в святочных гаданиях: девушки строили над чашкой воды мостик  из  лучины  для своего суженого; клали гребень под подушку, чтобы любимый оставил на нем свои волосы; бросали башмачок за ворота - куда ляжет носком, туда и идти; рассыпали под ногами у  гостей  овес  -  к  кому первому подойдет  петух,  тот  и  окажется избранником...

В годину испытаний славянская женщина обнаруживала редкое присутствие духа,  незаурядное мужество и  решимость.  Такова киевская княгиня Ольга (?-969), принявшая христианство еще около 957 г. Муж ее, Игорь, отнюдь не был ангелом. По  свидетельству  летописца,  он шел по жизни "аки волк, восхищая и грабя". Тем не менее, Ольга никогда  не  переставала любить супруга.  Когда  Игорь  погиб  от  рук  коварных древлян,  княгиня  сумела отомстить убийцам. Она смирила себя и сделала вид, что соглашается выйти замуж за древлянского князя Мала: "Уже мне мужа моего не  воскресить".

Тоскуя и скорбя, Ольга сотворила тризну и поставила над могилой Игоря высокую насыпь. А именитым сватам,  прибывшим  из  Коростеня,  уготовила страшную расправу: "И когда опьянели древляне, велела отрокам своим пить за их честь, а сама отошла прочь и приказала дружине рубить древлян, и иссекли их пять тысяч". Решительно проявила она себя и в Царьграде. Царь Цимисхий дивится ее разуму, уступает энергичному нажиму: "Переклюкала мя еси, Ольга!". Княгиня посрамила  византийцев,  когда  они пришли в Киев посольством: "Постойте у меня на Почайне, сколько я у вас в Суду" и, в конце концов, отпустила их ни с чем.

Самобытное очарование  славянской  женщины  не могло не волновать сердца чужеземцев:

Станом статна и умом свершна,
Белое лице как бы белой снег,
А ягодицы как маков цвет,
Черные брови как соболи,
Ясные очи как у сокола...

Заезжие гости часто пленялись "красоты ради лица ея". Завидовали славянским мужам: "Жены их выше всего хранят верность к мужьям своим, так что многие из них утешаются в смерти мужей только собственной смертью". Германский архиепископ Бонифаций поражался до глубины души: "У них муж и жена так ревностно хранят взаимно супружескую любовь, что жена, по смерти своего мужа, отказывается жить, и та хвалится особенно,  которая  сама  себя  убивает, чтобы сгореть с мужем на одном костре".

Европейские государи охотно женились на дочерях  великих  князей. Достаточно вспомнить браки наследниц Ярослава Мудрого: его дочь Анна была замужем за французским королем Генрихом I;  другая дочь, Елизавета, вышла замуж  за короля Норвегии Харальда;  внучка Евпраксея Всеволодовна  была женой германского императора Генриха IV, а Евфимия - венгерского короля.

Привлекательность русских дев возрастала, увенчанная речными жемчугами  и  собольим мехом. И они это прекрасно понимали. В "Слове о полку Игореве" безутешные жены горюют не только о милых ладах, но и о том, что "злата и сребра совсем не погладить". А анонимный летописец около 1204 г. вспоминает старое время, когда "ходили жены в серебре", но требовали у супругов  золотых  обручей.  Недаром  говорилось "В тихом омуте  черти водятся": в русской красавице клокотала гремучая смесь самоотверженности и своенравия, бескорыстия и пристрастия к роскоши, напускной скромности и необузданной чувственности.

Доверчивым мужчинам случалось и пострадать.  "Знаю я ваши умы-разумы женские, - сетует былинный Добрыня Никитич, - муж пойдет за дровами в лес, а жена пойдет во  замужество".  Только  что  вышла  Настасья  за Ивана Годиновича,  как уже готова оставить его  ради царя Афромея Афромеевича. Марья-лебедь белая уходит от мужа Михайлы-Потыки к королю Политовскому. Жена Бермяты Васильевича изменяет своему старому мужу с красавцем Чурилой Пленковичем... Фольклор не щадит и самого князя Владимира  с его женой Апраксеевной. Открыто, ни перед кем не таясь, имеет она связь с Тугарином Змеевичем. Когда же явились "сорок калик  со  каликою",  то Апраксеевна немедленно прельстилась их предводителем Касьяном Михайловичем:

Молоду Касьяну поклоняется,
Без стыда, без сорому,
А грех свой на уме держит.

По замечанию В.Даля,  в  языческие  времена тонкие любовные переживания были несвойственны большинству населения.  Напротив, простолюдины считали их порчей,  напастью, "сухоткой".  Отношения  мужчин  и женщин подчинялись,  прежде всего, инстинкту. Древние  славяне "не знали закона Божия,   но  сами  себе творили закон"; "жили по зверски, жили скотски, убивали друг друга, ели нечистое,.. срамословье было у них пред отцами и пред снохами".

Вольные  дети  природы  "Радимичи,  Вятичи,  Северяне  сходились  между селами на игрища,  на  плясания и тут умыкали себе жен, с которую кто сговаривался". В программу гуляний непременно входили "плясания и всякие игры,   позоры  делающие";   "на  улицах  града  уродсловия и глумления"; "смехотворцы,  скоморохи,  игрецы";   "сатанинские  плескания,  свирельные звуки, фряжские слоньница, гусли";  "кощюны елинские и басни жидовские".

Отголоски промискуитетных ритуалов* (*Промискуитет -  предполагаемая стадия ничем не ограниченных отношений между полами, предшествовавшая установлению брака и семьи.) прочно укрепились в быту. Митрополит Кирилл отмечает:  "В субботу вечером собираются  мужи  и жены вместе и играют бесстыдно, скверну делают, в ночь  святого воскресения, будто дионисов  праздник празднуют нечестивые еллины".
Ему вторит декан собора святого Вита в Праге Козьма ( ок. 1045-1125):  "Вступают юноши на пир с  девицами,  как  хищные волки, ищущие добычи. Весело в питии и  еде проводят первый день. Чем  больше  пьют,  тем больше возрастает жажда. Только к ночи затихает пир. Едва на ясном небе засверкает луна, затрубит один юноша и даст этим знак:  "Полно пить, есть, играть!.. Вставайте! Вас зовет любовь!.. " Тотчас бросаются юноши на девушек и похищают их". По словам святого Феодосия Печерского, в те далекие времена все были падки "блуду и злым играм".
Разгулу страстей немало способствовали хмельные напитки. Коварный  дьявол-искуситель  восклицал:  "Ничему  так  не  веселюсь  и  не радуюсь, как пьянству поганых человек". Медопитие осуждалось на бытовом уровне, но жестких запретов и гонений не наблюдалось. Само  по  себе  употребление  алкоголя  вовсе  не считалось пороком.

"Слово о недели Иакова брата Господня" высказывается в этом отношении совершенно ясно: "Ибо сказал пророк; хлеб сердце человеку укротит, а вино возвеселит. А мы, когда пьем, то не супротив закону Божьему творим: питие на веселие дано, а не на пьянство". "Слово святых о пьянстве" говорит: "Питие умным на веселие дано, а несмысленным, которые упиваются часто, во пьянство". На сей счет имелись и практические наставления: не пить до обеда, не осушать более трех чаш и т.д. Впоследствии народная мудрость сформулировала  эти  требования  коротко  и  выразительно  "Пей,  да  дело разумей!"

"Руси веселие нити..." Хмельным медом и пивом угощались не только в миру, но и в монастырях. Митрополит Иоанн II замечает: "Иже монахи часто пиры творят и в тех застолья друг друга преспевают..." Владимир-Красное Солнышко досыта поил и кормил свою дружину. Девушки и замужние жены на пиры не допускались, зато в них участвовали "честные вдовы", которые не отличались  особым  целомудрием.  На  княжеской  вечеринке  загуляла  некая Марина Игнатьевна:

Она больно Марина упивалася,
Голова на плечах не держится. . .

Бесполезно возмущались поборники морали:  "Пляшущая жена многим мужам жена есть; тою дьявол многих прельщает. И все любящие плясать со Иродиадою в негасимый огонь осудятся". Сильна, видать,  оказалась  вдовушка,  ибо измотала здоровенных мужиков, "обернула десять молодцов сильных, могучих богатырей, гнедыми турами"!

Ярче всего языческие начала выступали во время праздников, связанных с теми  или  иными явлениями природы. Как известно, самый  короткий  день приходится на середину декабря: с этого момента свет начинает прибавляться "на куриный шаг". Зимний солнцеворот всегда отмечался язычниками. С 17 по 23  декабря  у  греков  проходили  Сатурналии,  празднества  в  честь  бога Диониса. В последующие январские календы люди толпами ходили по улицам, поздравляли друг друга,  пели, плясали, занимались гаданиями. То же самое творилось у славян-язычников  во  время колядок, а затем у христиан на святки.  Весной  же  отмечалась  масленица  -  праздник  равноденствия.  На масленицу  катались  с  гор,  ели  блины,  предавались  бурному  веселью  и излишествам.

Ярилин день отмечался в  июне, в разгар сдержанного северного лета. Дата проведения праздника впоследствии совпадала с Петровым днем. Одно из редких упоминаний о нем содержится в увещевании святого Тихона Задонского: "Из всех обстоятельств праздника сего  видим,  что  некий древний идол, называемый  Ярилою,  за  бога почитаем был, пока не было  христианского благочестия".
По преданию,  "бесчинные  торжества"  близ  города  Галича продолжались три дня. В том, что они были именно "бесчинными", сомневаться не приходится.  "Ярый"  в  русском  языке  означало  в числе прочего и "похотливый", а "яриться" - возбуждаться, проявлять агрессивность*. (*На Смоленщине яруном называли быка производителя.) Сладострастный идол обнимал украшенную венком куклу и благосклонно взирал на расположившиеся у его подножия парочки.

Самый  известный  языческий  праздник  Купалы  происходил  23  июня  по старому  стилю,  т.е. соответствовал христианскому Иоанну Предтече. Ночь накануне Купалы была полна таинственных чар: считалось,  что именно в  это время зацветает папоротник, клады выходят из земли на просушку и т.п. Люди готовили отвары из природных афродизиаков, Праздник проходил в полубезумной горячке: мужчины и женщины плясали до изнеможения, водили хороводы вокруг  огня, качались на качелях, скатывались с горы прямо в воду...  Ночные  купания  носили  характер оргии.  Древние летописцы отмечали, что купальщики творят такое, о чем писать "не лепо, но стыдно".

Впоследствии христиане называли Купалы "бесовской лестью и поклонением сатане". В 1505 г. игумен Елизарова монастыря Памфил сообщал псковскому наместнику  Дмитрию  Владимировичу  Ростовскому:  "Когда  приходит  великий праздник, день рождества Предтечева, исходят  огавнивцы,  мужи  и жены, чаровницы, по лугам и по болотам,  пустыням и дубравам, ищут смертные травы и привороты чрева, отравное зелие на пагубу людям и скоту, тут же дивные корения копают на потребу мужам своим...
Во святую ту ночь чуть не весь град воспрянет, и в селах взбесится: в бубны,   и  в  сопели,  и  гудение струнное,  и всякие  неподобные  игры сатанинские. Жены же и девы головами кивают, устами неприязненный  клич издают, все скверные бесовские песни; хребтом же вихляют и ногами скачут. В ту ночь есть мужам и отрокам великое падение, на женское  и девичье шатание  блудное  воззрение, а также женам замужним осквернение и девам растление".

При этом "не стыдно было мужу, - отмечает Козьма Пражский, - похитить жену другого и жене выдти за чужого мужа". "Умычка" в глазах  современников  была  нормальной  формой    установления  брачных отношений: они с сочувствием относились к обыденным происшествиям "если кто умчит девку". Браки  сплошь  и  рядом  заключались между ближайшими родственниками. Богатырь  Илья-Муромец   ехидно    интересуется    у Соловья-разбойника:

Што у тя дети во единый лик?
Отвечает Соловейко разбойничек:
Я сына-та выросщу, за нево дочь отдам;
Дочь-ту вырасщу, отдам за сына,
Штобы Соловейкин род не  переводился.

Семена  христианства всходили  весьма неспешно.  Обряд  церковного освящения брака долго не приживался в народе.  "Сказывал ты мне, - говорит митрополит  Иоанн  черноризцу  Иакову, - что у простых людей не бывает благословения церкви и  венчания,  но  венчаются только бояре и князья, простые же люди берут себе жен с плясанном, гудением и плесканием, таких подвергать строжайшей эпитимии".

Примечательно,  что  заветов  предков  наиболее цепко придерживались женщины. Мать Всеслава Брячиславича Полоцкого обратилась при его рождении не  к  православным  священникам, а к волхвам:  "его же мать родила  от волхования" - сообщает летописец. В этой связи монах Кирик вопрошает иерея Нифонта: "Что делать с женами, когда оне при болезни детей своих несут для молитвы не к священникам, а к волхвам?". Вопрос этот так и остался без ответа,  ибо  к  тому  времени  первохристиане  еще  не  порвали  связей  с язычеством.

Изменить  сложившийся  уклад жизни было нелегко даже феодалам и  их ближайшим соратникам: чуть ли  не половина дружины Владимира продолжала поклоняться  идолам.  Еще    более  туго  перестраивались  низы.  Церкви понадобилось приложить титанические усилия, чтобы  добиться  перелома  в общественном сознании. Зачастую она прибегала к грубому окрику. Митрополит Кирилл II грозно пенял духовенству: "В пределах новгородских невест водят к воде и ныне, не велим тому быти!"

По мнению Нестора-летописца, тверже всех закона Божьего придерживались приднепровские поляне:  "Кроткий  и  тихий  имели  обычай  Поляне, имели стыдение к снохам своим и сестрам, к матерям и отцам своим, к свекровям и деверям". Поляне "брачные обычаи имели: не ходил жених за невестою, но ее приводили к нему вечером, а на другой день приносили то, что за ней дано". В  этой  связи законных жен стали именовать "водимыми". При  сватовстве жених должен был испрашивать  разрешения  родителей  избранницы. Жена в отсутствие хозяина принимала гостей, распоряжалась  слугами  и детьми...

Вместе  с  тем,  женщина   беспрекословно  следовала  патриархальным традициям,  например,  обувала  своего    господина.   Этот  обычай  был распространен  в  древности  повсеместно.  В  скандинавских  странах  варяг закалывал трехлетнего быка и делал башмак из кожи, снятой с правой ноги. Сначала  обувал  его сам, затем отдавал детям, а после  них  -  другим наследникам и вассалам.  Это называлось "вступить в башмак". Также и у древних славян молодая жена обувала  снятый с мужа башмак, символизируя свою зависимость от него.

Суровые  варварские  нравы  часто приводили к кровавым разборкам. В "Повести временных лет" говорится, что Владимир соперничал со своим братом Ярополком из-за руки полоцкой княжны Рогнеды (?-1000). Он обратился к ее отцу князю Рогволоду за разрешением:  "Хочу взять дочь твою себе в жены". Своевольная Рогнеда заупрямилась:  "Не хочу за Владимира, но за Ярополка хочу".

Отец  не  стал принуждать любимую дочку, что привело к  трагическим последствиям. Владимир силой отвоевал красавицу, расправившись при этом с ее  родителями.  Оказавшись в Киеве, Рогнеда и там не  захотела покориться немилому: "Не хочу розути робичича... "* (*Робичич (от древнерус.  "робити")  -  по  В.Далю "обращать в раба, в рабство, делать кого рабом".) Супружеская жизнь не удалась и Владимир был вынужден  отступить.  Он посадил строптивицу "на Лыбеди,  потом в сельцо Предиславино", а через несколько лет и вовсе сослал вместе с сыном в Изяславль.

Серьезным испытанием для христианской морали являлось многоженство. "В то время, - сокрушается Козьма Пражский, - каждый, кто хотел, мог иметь по две и по три жены и что теперь почитается за стыд,  в те времена было великим бесславием, когда муж довольствовался одною женой, а жена имела только  одного  мужа.  Ибо  жили  как  дикие звери, имея общие браки". Митрополит Иоанн подтверждает, что в переходный к христианству период "без стыда и без срама имеют по две жены, вопреки святой веры  нашей".  Из послания митрополита Ионы к вятскому духовенству узнаем, что среди мирян были такие, которые имели до десяти жен.

Тем более не стеснялись князья и  крупные  феодалы: польский король Мечислав I, уже имея семь жен, посватался к "чехине-христианке" Домбровке, а после ее смерти взял в жены еще и Одду, монахиню Калвского монастыря. Святой  Оттон  грозит  карами  и  увещевает князя поморского Врацислава отказаться  от  24   своих  наложниц.  Многие  феодалы  вынуждены  были удовлетворить протесты церкви. Князь Владимир,   "многожен удивительный", обладал  целым  гаремом:   кроме пяти "водимых" жен, имел еще около 800 наложниц, которых летописец называл "хотями". После принятия христианства "ласковый князь" порвал с ними, оставив только одну жену - византийскую царевну Анну.

Сколь легко  заключались  браки, столь же легко они и расторгались. "Счастливое было время, - говорит Козьма о западных славянах, - как свет солнца,  как влага водная, общим достоянием всех были и нивы, и пажити, и даже самые браки. Брак продолжался одну  ночь. На утро разрывались цепи  любви. Тогда позволялось мужу брать чужую жену и жене выходить замуж за чужого мужа". Разрыв семейных уз и вступление в новый брак были делом самым обыкновенным. Король Польши Болеслав I, женившись  на  дочери маркграфа Ригдага,  вскоре оставил ее ради молодой венгерки. Но после рождения сына охладел к жене и вступил в новый брак с Кунильдой. После ее смерти у него было еще несколько жен, а будучи в Киеве, он сватался к сестре Ярослава Мудрого Предславе.

Неразбериха в  матримониальных  делах порождала серьезные проблемы в имущественных притязаниях наследников. Выходя замуж, дочь получала от отца и родственников приданое;  кроме того, будущий муж платил ей выкуп - так называемое вено. Вено могло быть  весьма  значительным: князь Святослав подарил ключнице Малуше, матери Владимира, село Будятино. Перед смертью Малуша завещала свое вено церкви. Сам Владимир, "царицы деля" с дочерью византийского императора Анной, отдал грекам город Корсунь.

При разделе имущества   первую очередь обеспечивалась жена с детьми. Благодаря  этому княгиня Ольга, например,  обосновалась в Вышгороде, где лично ей принадлежало сельцо Ольжичи. Многочисленное потомство плодовитых князей имело равные права на отцовское наследство. Владимир, сын ключницы, наследует  наравне  со  своими  братьями,  детьми  других жен  Святослава. Чешский князь Одальрих возвел на престол  Брячислава,  своего  сына  от крестьянки Вожены. Польский король Владислав признал наследником Збигнева, также  родившегося  от  простолюдинки.   Княжеские  отпрыски  бесконечно враждовали  друг  с  другом,  огнем  и  мечом  утверждали  свои  права. Междоусобные распри разоряли феодальное хозяйство, уносили тысячи жизней.

В  этих  условиях  распространение  христианства    играло    важную организующую  и регулирующую роль.  "Мужей,  которые оставляют своих жен, также и жен подобным же образом поступающих - какую эпитимию возлагать на них?" - вопрошает черноризец Иаков. Ему отвечает митрополит Иоанн: "Таких, которые  соединяются  без Благословения церкви и берут много жен и потом отделяются, оставляют своих жен и соединяются с другими, таких считать чуждыми  нашей вере". Князь богемский Брячислав повелевает: "Я  требую прежде всего, чтобы ваши браки,  которые у вас были до сих пор общими, как у диких зверей, теперь, сообразно с правилами церкви, были бы законны, отдельны и неразрывны. Если разлюбит жена мужа, а муж жену и разлад между ними  дойдет  до развода, то кто  не  воротится  к  прежнему,  законно совершенному браку, изгоняется в Венгрию, без возвращения  на  родину".

В  этих  настойчивых  требованиях  отцов  церкви,  как  в  капле  воды, отразилось  неумолимое  веление  времени.  Языческая  вольница  должна  была покинуть арену истории,  поскольку не соответствовала более  достигнутому уровню  общественных    отношений.  К  9-10  в.в.  языческое  многобожие превратилось в тормоз нарождающейся государственности. Князьям требовался единый бог на небесах,  по чьему образу и подобию они могли бы безраздельно править на земле.

В силу своего срединного  географического положения, Русь оказалась перед  выбором из двух мировых религий - христианства и ислама. Почему Владимир предпочел дряхлеющий Рим и Византию, во многом остается загадкой. Впрочем,   "новые люди",  как называли первохристиан, появились  на  Руси давно. В летописях говорится, что святой Андрей проповедовал Евангелие еще среди  скифов. Да и сам киевский князь  предпринимал  попытки  внедрить православие еще ранее, задолго до официального обряда крещения.

Возможно,   выбор  Владимира  определялся  подсознательно,  на уровне врожденного антагонизма к  тюркским завоевателям. Возможно, сыграли роль налаженные взаимовыгодные торговые контакты с Европой. Выбор мог зависеть от династийных  соображений,  конкретной ситуации. Разбираться в них не входит в нашу задачу, это под силу только специалистам. Так или иначе, но в  988-989 г. г. Владимир Святославич крестил Русь в православную  веру, несмотря на сопротивление значительной части своих подданных.

Киевского  Перуна,  привязанного  за  хвост  лошади,  стащили  вниз  по нынешнему Крещатику и Подольскому спуску, били палками и утопили в Днепре. То же самое творилось и в Новгороде. Летописи 15-16 в.в. подтверждают, что идола сбросили в Волхов и не успокоились, пока он не затонул. При этом, якобы,  в Перуна вселился бес, он кричал "аки человек"   и даже швырял в своих гонителей палицу.

Свержение идолов, однако, вовсе еще не означало победы христианской нравственности.  "Уничтожение язычества,  - писал  академик Ф.И.Буслаев, -можно  определить  не  столько  веками,  сколько  местностями.  В  Киевской области, например, уже в 12 в.  господствовало  христианство, тогда как северо-восточная  Русь  была погружена в язычество". Новгород,  во время построения  храма  святой  Софии,  был  еще  настолько  языческим,  что новгородскую  епископию пришлось обнести стенами во  избежание  погрома.

Результаты насильственного приобщения к новой религии трудно оценить однозначно. Состоявшееся по произволу князей и не разделявшееся по-началу широкими  слоями  населения,  оно  резко  изменило  моральный  потенциал общества. Отрубив свои языческие корни, Русь обрекла себя на прозябание на заемной византийской почве. Потянувшись к Европе, она надолго оказалась гадким утенком в сложившейся семье христианских народов. Так и не став частью европейского сообщества, Русь во многом утратила свою самобытность. Варварские  нравы  смягчились,   зато  приобрели  черты  латинизированной изощренности. Вместе с заезжими торговыми гостями на Русь проникли далеко не лучшие образчики половой морали Восточной Римской  империи. Русь, не имевшая  иммунитета  к порочным традициям античного мира, переживала серьезные испытания.

Продолжение следует.