Иголки

      И у нас тоже тридцать седьмой год был. Я-то ведь кто такая, а и за мной приходили. Меня два раза забирали. Один раз из дома. Мама уже болела - больная лежала. Военный приходил за мной - в форме - офицер высокий пришёл: «Собирайтесь!» Мама говорит: «Куда вы её уводите?» «Не беспокойтесь, мамаша, она вернётся. Если за ней ничего нет - её отпустят». А что за мной может быть?
      И правда, отпустили меня. Полчаса продержали. Что-то написано было. Они тоже почитали, почитали и отпустили - у них свои соображения.
      И в этом же году второй раз. Я работаю - он заходит. Посмотрел на меня, с нашим заведующим поговорил. Тот ему сказал, наверное: «Она сейчас будет кассу сдавать - выручку, вы её, пожалуйста, не пугайте, не волнуйте». Я вижу: он ждёт. Я хорошо считала - математику я любила - раньше всех успевала сосчитать по кассе - у меня потом девочки были - ученицы. Сдала всё. Он подходит: «Я за вами, идёмте».
      Здание НКВД возле костёла было - там сейчас санаторий. Мы к нему подошли по Санаторной улице, бывшей Малютинской. Я до сих пор этот дом ненавижу, боюсь подходить. Там много наших поляков - с кем мы в костёле виделись: «Ядька! А тебя-то за что?» Оказалось, из-за письма, из-за сестры, из-за Ванды. Ванда она мне в письмо две иголки положила - к машинке. Я написала, что нигде не достать. Наверное, из-за того, что я в Польшу писала. Она в Польше жила, в Лиде. Это совсем рядом с Германией.
      Они меня спрашивают: «Иголки отравленные?» «Ничего не знаю. Я у вас только это письмо увидела…»
      Они любили напугать - такой строгий - говорит: «Возьмите зубную щётку, белье…»