Второй шанс Глава 4

           Глава 4. Здесь мертвые живы, здесь немые говорят.

     Стадия просыпания утром следующего дня ознаменовалась новым способом пробуждения. Это был звонок, обыкновенный телефонный звонок, то есть этот звук был знаком и находился не на таких уж нижних памятийных этажах как предидущий звонок будильника, но все же это был звонок не того привычного толка, который мы определяем сразу и безошибочно за его повседневностью. Еще не разлепив веки глаз, я стараюсь определить источник звука. Судя по периодическим трелям он находится позади меня. Только я собирался повернуться на призыв средства коммуникации, как он вдруг затих, резко оборвав свою однообразную звуковую гамму. Ну и черт с тобой. Надо хоть немного привести в порядок мысли после вчерашнего экскурса в студенческое бытие, которое было забавным, но удручающим своей общей, а зачастую и конкретной предсказуемостью цепочки событий. Это как развлечение, которым иногда нас балует сознание, периодически отправляя нас в прошлые времена нашей же жизни. И сейчас, еще полностью  не осознав себя после пробуждения, я с тревогой прислушиваюсь к своему состоянию, которое с учетом вылаканного вчера портвейна должно к утру проявить себя известными последствиями. Хотя эти последствия могут быть и не столь серьезными, учитывая такой фактор как молодость, которая позволяла в свое время печени с легкостью перемолоть за ночь влитый в организм алкоголь, разложив его на составляющие. Анамнез состояния показывает, что или действительно я обладатель печени 80-х годов, которая работает просто замечательно, или, а это уже больше греет душу, что все это мне пригрезилось. А именно, что мне был продемонстрирован увлекательный, изобилурующий подробностями сон. И в таком случае можно вступать в так скверно начавшиеся выходные. Для начала я все-таки повернусь к источнику разбудившего меня звука.
     Я  разглядываю белый стационарный телефонный аппарат, похожий на приземистый автомобильчик и стоящий недалеко от моего изголовья. Наборный кружок диска, а главное вписанный шариковой ручкой его номер, расположенный как и положено автомобилю в прямоугольной ячейке спереди, ясно свидетельствует, что этой один из моих бывших телефонных номеров, поскольку их было не так уж и много у меня до всеобщей мобильной телефонизации населения. Мне ужасно не хочется отводить от него взгляд, так как вид окружающей аппарат обстановки предполагаю, подвигнет меня в тоску пребывания в том же временном периоде, к которому относится и обозреваемое телефонное оборудование. Скосив все-таки глаза и памятуя старую следовательскую привычку производить осмотр помещения по часовой стрелке, я упираюсь взглядом в сервант, в котором, понятное дело стоят, как и положено внутреннему убранству серванта советских времен, всякие рюмки, плошки, селедочницы и прочие предметы из хрусталя или «чешского стекла». Сервант венчает фирменный двухкассетный магнитофон с двумя круглыми динамиками по бокам. Больше обстановки под этим углом зрения мне не обнаружить не удается, но и увиденного достаточно для определения себя в моей бывшей однокомнатной квартире, выделенной мне городской прокуратурой как ценному молодому специалисту, к тому же единственному следственному работнику этого  города в области, из которого я вчера уезжал вчера беззаботным студентом. Поворот головы на небольшой градус обзора приговаривает к пребыванию в определенном мною времени окончательно, так как на меня с вешалки, уцепленной крюком за ручку двери, смотрит прокурорский мундир темно-синего цвета с обязательными петлицами звания, обрамленными соответствующими щитами и мечами , т.е. значками принадлежности к органам правоохранительным, а не к железнодорожной службе, на обмундирование представителей которой китель тех времен сильно смахивал. Что же это. Либо продолжение психического недуга и все окружающее есть суть игра моего больного ума, а я сейчас со счастливой улыбкой дебила нахожусь в реалии на больничной койке специального медицинского учреждения и, может быть, даже окружен безутешными родными и близкими, пытающими врачей о скором или не скором возращении меня в нормальное состояние. Или это продолжение моего «путешествия» по реке судьбы. В первом случае от меня мало что зависит. Во втором, если допустить какую-то реальность моих временных скачков, то можно порадоваться, что они идут поступательно,  и я не оказался на сей раз в годах школьных, а паче того хуже,  в детсадовских,. Все-таки я  в каком то взрослом социальном статусе,  к тому же облеченный определенной властью. Кроме временной поступательности иных закономерностей в перемещениях пока не просматривается. Можно предположить, что первичный прыжок в прошлое был кем-то неправильно рассчитан и в студенческом времени мне поправлять в историческом ходе событий нечего, или же не мог я в силу занимаемого социального положения повлиять на что то. Все таки «эффект бабочки» никто не отменял и если нужно изменить настоящее, то это можно сделать не прыгая по революционным баррикадам и не устраивая различных социальных потрясений, а вот, допустим так. Запускаем вроде бы не очень значимого и не очень известного человечка в прошлое и он, думая , что теперь, вооруженный знанием будущих событий уж точно постарается в своем жизненном пути все сделать без «прошлых своих ошибок». И начинает жить «правильно» и его измененное этим знанием поведение в прошлом неминуемо образует цепь причинно-следственных связей, изменяющих будущее. Такой расчет у кого то или чего то (Вселенский Разум, Биополе Разумной Планеты Земля и т.д.) мог быть. Но надо же при этом и принимать во внимание субъект перемещения. Я с детских лет увлекаюсь фантастикой и перечитал ее массу во времена советские и еще более значительный объем во времена постсоветские, когда печатное слово  стало общедоступным, а не дефицитным. Жанр этот изначально во время юношества, когда в стране все бредили космосом, привлек меня жаждой открытия новых горизонтов, а впоследствии и неограниченностью сюжетных линий, в отличие от того же детектива, например, где есть жертва, преступник, деяние и как, правило, воздаяние, которые смешиваются в различной последовательности и различных ингридиентах. Прочтя эти книги , а особенно памятуя сюжеты, связанные с различными экспериментами во времени, я прежде чем что-то изменить в существовавшем порядке событий, тысячу раз подумаю и скорее всего не буду импровизировать, поскольку есть судьбы мира, а есть и моя конкретная судьба, которая меня устраивает. Любое активное мое вмешательство в ход событий, неизбежно повлечет изменение именно моей, конкретной судьбы. То есть при возврате во время, соответствующее моему ментальному возрасту я могу недосчитаться не только привычного окружения предметов, но и также объектов, а что еще хуже субъектов, поскольку ни мне, ни иному простому человеку не дано определить последовательность возникающих причинно-следственных связей после определенного действия. Так что пока я буду осторожно двигаться по течению, поскольку фарватер моей жизни если не в мелочах, то в определяющих веках мне знаком и склерозом  я не страдаю.
     Для начала конкретизируем дату, понятно, что это начало девяностых, потому что пока еще работает правоохранительная система и еще не треснула по национальным швам Советская империя. Этот период небольшой по времени и, покосившись на большую звезду в петлице мундира, которая соответствует чину младшего советника юстиции, я определяю год как 1991-1992, ну а погода за окном опять летняя. Обыск однокомнатной квартиры не позволяет найти периодической печати (странно, что ж я не выписывал уже ничего в этот период), ни дневников , ни иного источника информации. Хотя, что же я? Вот стоит уже цветной, но по- прежнему, громоздкий цветной телевизор, ну и двухкассетник имеет радиодиапазон фм. Как раз он под рукой. Где то тут наверху планка, которую надо подвинуть:
- Вас приветствует рэйдио роккк-ссс!!!, - громыхнуло из динамиков с соответствующей музыкально-дробящей заставкой, - Сегодня 18-го августа и мы начинаем новый рок-марафон!
    Вот что-то мне подсказывало, что выбросит меня временными волнами перед самым августовским путчем, хотя это еще не точно, может год и не 1991-й. Опять трель телефона. Беру трубку и осторожно говорю в нее:
-   Да, я слушаю.
-  Роман Юрьевич, доброе утро, дежурная часть, капитан Михайлов. У нас труп на Ленинской. Машина выехала за Вами и экспертом.
-    Хорошо, одеваюсь,- бормочу я, осторожно кладя трубку на место.
     Что ж, утро как-то задалось с самого начала. Непонятно день-то будний или выходной. Раз сына нет, значит, он в такое раннее время пребывает, наверное, в своем нелюбимом детском дошкольном учреждении, ну а первая жена на работе соответственно. В то время все пребывали на какой-нибудь работе. Ладно, пойдем, глянем на себя в зеркало и будем примерять мундир, хотя я ведь его не жаловал. Значит надо поискать партикулярное платье. Через пятнадцать минут все необходимое было найдено, да и круг поисков в однокомнатной квартире, обставленной на достаточно скромный прокурорско-следовательский оклад, не был обширен. Осмотр своей внешности в изумление, как вчера меня не привел, сейчас это уже был  по Карлсонски « в меру упитанный мужчина , в самом расцвете сил». Осмотр холодильника не то чтобы произвел удручающее впечатление, но натолкнул на осознание дефицитно-талонного времени начала 90-х. Но кое-что все-таки было, даже индийский кофе. Насколько я мог припомнить, у нас тогда вовсю действовала система продовольственных заказов, когда к искомому продукту питания в нагрузку шли крупы или мука, тоже, впрочем, съестные вещи, но избыток нагрузки сваливался на антресоли за малым потреблением «на черный день». Подкрепившись, я направился на выход. Но, вот опять у меня чувство, что я забыл что-то прихватить. Наморщив ум, вспоминаю, что, конечно, тогда у меня мобильного не было, да и не было этого понятия в сегменте связи, пейджеры появятся позднее. Ага, вот что, лезу повыше к антресоли - там в укромном месте, вместе с лифчиком, то есть подмышечной ФБРвской кобурой (выменянной мною у моего приятеля из «убойного отдела» Главка, который на свою беду напился у меня в кабинете по случаю командирования именно в мою следственную бригаду и по пьяни сменял ее на нож-выкидуху, изъятый у какого-то уголовника и валявшийся у меня в сейфе, так как по бумагам значился уже давно уничтоженным) хранится мой табельный «Макаров». Высота места хранения обусловлена большим интересом сына к данному предмету, который его привлекал больше, чем разнообразное пластмассовое вооружение, в избытке складированное в «детском углу». Я обрядился в «сбрую» и приобрел вид воинственный, прямо как в уже получивших хождение на больших пленочных видеокассетах американских боевиках. По примеру которых, на допросах злодеев нужно было расхаживать перед ними демонстрируя эту саму сбрую, и чтобы рукава рубашки были непременно по локоть закатаны. Нащупав в карманах ключи, заперев дверь, я спустился к знакомому подъезду «своей» девятиэтажки, где меня уже ждал «бобик» дежурной части с опером и экспертом.
-   Привет, Серега, здравствуй Владимир Иванович, - поприветствовал я следственно-оперативную группу, так город у нас на тот момент был невелик, и все знали друг друга хорошо, тем паче работающих на ниве криминальных расследований.
     Советский УАЗик прилично рванул с места. По дороге опер Серега стал рассказывать, что на месте происшествия дежурит «околоточный», сиречь участковый, а вызов сделали соседи, как обычно, почувствовав «специфический запах» из-под соседней двери. Я с грустью слушал его и эксперта, который периодически вклинивался в Серегин рассказ , сдобряя его как водится судебно-медицинским «черным юмором». Грусть моя объяснялась тем, что в «моем» мире этих двух людей давно уже нет в живых. Серега, получив назначение после развала Союза в Главное управление по борьбе с организованной преступностью и  проработав там два года, потом застрелится в подъезде собственного дома из собственного же табельного пистолета, и дальнейшее расследование не установит каких-либо причин к этому. А Владимир Иванович, проработав еще много лет, уйдет из жизни от онкологии уже на заслуженном отдыхе. Но сейчас они более чем живы и мы вместе должны приступить к расследованию, которое может что-то значить для того, кто или что забросило меня последовательно в начало восьмидесятых, а теперь уже и девяностых годов прошлого века.
     Мастерство, как известно, пропить невозможно, поэтому вид лежащего на разлохмаченной кровати зеленого « не свежака» (так по нашей терминологии назывался  труп с некоторыми изменениями покрова и тканей, почивший значительное время назад) не вызвал у меня тошноты или брезгливости. К тому же при жизни труп был женщиной и судя по найденному паспорту далеко не старой. Стандартно поручив Сереге притащить понятых, я стал ждать приезда начальствующего состава, поскольку по тем временам убийство, а Владимир Иванович, бегло осмотрев труп такой вердикт уже вынес, для маленького города это ЧП и следует ждать на место происшествия начальника УР и прокурора города. Приведенные расторопным Серегой понятые с зелеными лицами оттенком, напоминающим саму убиенную, с моего разрешения удалились на кухню, где тут же высунулись в открытое окно, что мало способствовало избавлению от запаха, который, казалось, зримо впитывался в одежду. Поручив Сереге писать протокол осмотра, поскольку каждому оперу нужно было, по моему глубокому убеждению, совершенствовать  почерк, как и врачам, но с последними дело совсем уж безнадежное во все времена. А у Сереги шансы поправить каллиграфию были. Тем более, что эксперт наш сам был охоч до диктовки протоколов осмотра мест происшествия, что развязывало зачастую мне руки, поскольку уже в то время я старался все свои документы изготавливать на печатной машинке, что очень радовало судей, рассматривавших расследованные мною дела и избавленных от труда расшифровки  бывавшей зачастую в делах «клинописи» тех или иных сотрудников. Я стал вспоминать, чем закончилось это дело, и вел ли его я до какого-то логического конца или его забрала областная прокуратура. Надобно пояснить, что в те времена на нашем уровне по закону мы расследовали убийства «неквалифицированные», то есть бытовые. А уж если жизни лишали из корысти или группой лиц или еще по какому-то признаку, переводящему деяние в «расстрельную статью», то расследованием занимались структуры на уровне области. Однако поиск в моей «оперативной памяти» ответа пока на этот вопрос не дал, поскольку дел было много как в следственной, так и впоследствии, в адвокатской практике, к тому же после Универа, это была уже третья прокуратура, где я работал, не считая командировок по различным следственным бригадам. Пока я «копался» в памяти, прибыл прокурор и целый начальник местного ОВД, которые как обычно стали изображать кипучую деятельность и топтаться как кони по месту происшествия, оставляя на нем следы своей обуви и бычки от выкуренных сигарет.
-   Ну что, Роман Юрьевич, соображения какие-нибудь есть? – с надеждой спросил прокурор, которому, понятное дело нужно будет скоро отчитываться перед областным начальством.
-   Да я прибыл минут за двадцать до Вас, пока еще вникаю с Владимиром Ивановичем, поквартирный обход еще не начинали, -  стал обыденно объяснять я начальству, поскольку все это сразу всплыло в моей голове, как только я влез в свою же прошлую шкуру, - хотя вот, думаю, это может натолкнуть на след, - я указал на пару бычков в пепельнице, оставленных пришедшими.
     У обоих побагровели лица, но с вопросами они отстали. Со стороны входной двери раздался  шум, будто кто-то упорно пытался прорваться через поставленный мною же милицейский кордон.
-   Что там? – крикнул я в коридор, - Впустите! Кто там хочет помощь следствию оказать?
     В комнату вбежал грузный дядька в форме полковника медицинской службы, который оторопело уставился на труп , промычал:
-    Наденька…- и мешком осел, на кстати подвернувшийся стул.
-  А Вы кто такой? Что здесь делаете? Кем приходитесь убитой? – сразу оживились прокурор и начальник милиции.
     Полковник тяжело поднял свою седоватую голову, полез в карман и протянул прокурору документы:
-  Я был знаком с Надеждой. Близко. Был  несколько дней назад здесь, звонил, стучал. Потом уехал в Ленинград, я работаю в Военно-медицинской академии, кафедра полевой хирургии, оставил свой телефон соседке, она позвонила сегодня, рассказала…
-   Завтра Вы убываете за границу. По линии военного ведомства, – вытащив свой нос из полковничьих бумаг, сказал прокурор, - а когда Вы ее видели последний раз?
-    Около двух недель тому назад, - ответил, вздохнув полковник.
    Я глянул на Владимира Ивановича, тот задумчиво качнул головой. Таким образом, я молча спросил его, что он думает по поводу времени наступления смерти, и получил от него ответ, что вполне может быть.
   Закончив быстренько с осмотром, мы, захватив полковника, проехали в прокуратуру, где он не смог достаточно вразумительно объяснить свою связь с убиенной, путанно говорил о любви «на старости лет» (  был женат, имел троих детей), сейчас получил назначение в одну из африканских стран, строящих «зачаточный» социализм. Короче, по мнению прокурора и собравшихся в кабинете начальника милиции и уголовного розыска он идеально подходил на роль пока подозреваемого.  А поскольку указания прокурора для следователя обязательны, был наш военный медик отправлен отдыхать в местный изолятор на 48 часов до «приискания улик» его обличающих, или обеляющих, это как у розыскников карта ляжет. Вдохнув, я оформил задержание, немного «зависнув» над подзабытой формой документа и достаточно неумело водя ручкой. Потом еще пришлось и переписывать все, так как забыл я подложить две копирки, а надо было в трех экземплярах бумаги по задержанию оформлять.
     Наконец-то я уединился в своем кабинете, который занимал целых две комнаты, поскольку сама прокуратура и городской суд по тем временам, располагались на первом этаже жилого дома гостиничного типа, что в общем-то никак не влияло на законопослушность жильцов, судя по запахам нашего «правового подъезда». Отбившись наконец от розыскников, которым как обычно сразу потребовались отдельные поручения на обыски и прочая, которые нужно было оформлять мне. А электрическая пишущая машинка «Ятрань», это не «клава» ПК и далеко не ноут позжих времен, ошибку с бумажного листа нажатием клавиши не сотрешь. Промучавшись минут десять, я плюнул на свой принцип оформления документов и выписал все вручную, отправив «бивших копытом» оперов зарабатывать свою палку за раскрытие тяжкого преступления. Итак дело с полковником мед. службы. Убийство гражданки (имярек). Что-то ведь начинает в памяти вырисовываться. Так городская прокуратура, год все ж таки 1991–й, еще при осмотре в протокол заглянул, который Серега начал оформлять естественно с обозначения даты и места оформления. Завтра путч, но это завтра, а сегодня это убийство приблизительно двух недельной давности. Все, есть! Дело это потом заберет в виду «важности» действительно областная прокуратура. Полковник , понятное дело, покормив клопов в местной кутузке, через пару дней счастливо отбудет в свою Африку, напутствуемый по-жегловски о необходимости во время разбираться со своими бабами, а через пару недель мы выйдем через агентуру на подозреваемую и окажется, что покойная любила не только полковников, радовавших ее сердце определенными материальными моментами, но и была лесбиянкой, что в те времена скрывалось. И задушила ее «подружка-любовница», приревновав к тому же полковнику. Ну и как это дело может повлиять на судьбы мира? Допустим, меня используют «втемную». Как я бы поступил, имея на руках невиновного, и зная преступницу. С учетом того, что сейчас не беспредел, обрушившийся позже на правоохранительную систему, я как «законник», наплевав на мнение прокурора и милицейского начальства, выпускаю полковника, он успевает во-время рвануть в свою «командировку» и там, допустим, спасает от смерти местного царька, который впоследствии выпестует террористов, которые в свою очередь…И т.д. и т.п. А может он спасет и хорошего человека, который появления этих террористов не допустит. Если цепляться за вот это дело, то причина должна быть в полковнике. Хотя еще не вечер, жизнь по тому времени в прокуратуре была насыщенной. По крайней мере, пока я придерживаюсь своего принципа «невмешательства».
     Раздался писк селектора, потыкав в несколько кнопок на нем, я, наконец, нашел нужную:
- Роман Юрьевич, зайдите ко мне, срочно. - как-то уж больно рисуясь начальственным положением, приказал прокурор.
    Значит кто-то у него в кабинете, перед кем он зависим, не стал бы он так «начальственно» басить по внутренней связи. Действительно сидит у него за столом для совещаний некто солидный гражданин, который мне кивнул, здороваясь, и возвел очи горе. Так, что-то не помню, я его знаю? Думаю, сейчас мне все прояснят.
-  Так вот, Роман Юрьевич, - продолжал прокурор, - у Евгения Дмитриевича горе. Пропала его супруга…
-   Розыск «потеряшек» дело милицейское, - пожимаю я плечами, - чем мы-то можем помочь?
-   Полагаю, мы можем возбудить дело по убийству и сами объявить розыск,- неуверенно предложил прокурор. Он в бытность свою работал до прокурорского кресла инструктором райкома. Похоже, и этот посетитель из тех же партийцев, коих скоро попрут с главенствующих высот.
-   Возбудить дело без трупа не могу, кроме того, как отреагирует область на вторую «мокруху» за день, я спец.донесение подписывать не буду, - это был хорошо поставленный бюрократический удар прокурору ниже пояса.
     Он вздрогнул, побелел при слове «спец.донесение». Все-таки в его положении ближе к ягодицам было его прокурорское кресло, чем оказание услуги товарищу по партии:
- Ну, тогда, может, мы затребуем материал из милиции, проверим ход розыска? – неуверенно предложил он.
-  Материал затребовать можно, когда Вы обратились за розыском жены? - спрашиваю уже, обращаясь к Евгению Дмитриевичу.
-  Да я собственно… Ммм, туда не обращался, я вот, памятуя знакомство, сразу сюда, - замялся Евгений Дмитриевич, искательно глядя на прокурора.
-   А что  в исчезновении жены Вас насторожило и каков срок ее отсутствия ? – строго глядя на «партийцев» бывшего и настоящего, спросил я.
- Э, ммм, да вот уже с неделю, - совершенно растерялся Евгений Дмитриевич, - Вы понимаете, она раньше никогда не задерживалась, я ума не приложу, что с ней могло произойти.
-  Давайте, я свяжусь с начальником розыска. Вы возьмете фотографии жены. Там податите заявление о розыске. Будет заведено розыскное дело, в рамках которого будут сделаны запросы по неопознанным трупам, ну и весь комплекс розыскных мероприятий, - терпеливо разъяснил партийному функционеру и заодно прокурору, похоже напрочь позабывшему на партийной работе то, чему его учили на юридическом.
    Покинув прокурорский кабинет, и снова оставшись один в своем, следовательском кабинете, я подумал, что эта история с пропавшей женой партийного чиновника тоже чем-то ведь закончилась. Нашлась законная у него. Ох, нашлась. Наверное, через неделю-другую на территории соседнего района в реке будет найден женский труп, случайно зацепившийся за речную корягу, и только поэтому не унесенный речным течением в Финский залив, где он непременно был бы скелетирован рыбами, причем в таком виде  его унесло б течениями, господствовавшими в заливе до окончательной постройки дамбы, аж до Вильнюса. Точно! И будет установлено, что этот Евгений Дмитриевич сам ее задушил и с помощью своего папаши затащил труп любимой в багажник «Жигулей», после чего они сбросили труп в эту речушку, как раз и предполагая, что унесет ее в залив течением. Что-то там с мотивом было интересное. А почему я помню? Ах да, несмотря на проведение следствия соседней районной прокуратурой, меня дернули туда на подмогу, и беседовал я с дражайшим Евгением Дмитриевичем, пугая его своей сбруей и закатанными рукавами. И убил он свою половину, потому что была у него любовница, с которой он желал вступить в законные отношения, а развестись, как обычные граждане он не мог, так как относился к партийной номенклатуре, будучи вторым секретарем горкома КПСС и развод перед повышением его был бы рассмотрен как «аморалка». Такие вот изыски советской морали того времени. Ну а собственно, что это дает к моим трудностям, к решению задачи моей непосредственно? Я что в «той, другой жизни» не направил его в розыск для написания заявления, которое сыграло роль в том, что он стал первым подозреваемым. Или я сейчас должен вернуться в прокурорский кабинет и если Евгений Дмитриевич еще не ушел, схватить его за кадык и закричать; « Куда девал труп убиенной тобою жены?!». Последнее это активные действия, они могут на что-то повлиять, если вдруг «Митрич» развалится ( в смысле «расколется») сразу как «гнилой пень», мы найдем сразу труп жены и он не сможет произвести по партийной линии какие-то действия, отразившиеся на будущем. Может, может быть. Но у нас запрет на вмешательство. Макс Глебов это в своей книге популярно разъяснил. Так что кадык Митрича пока останется невредим.
    Видимо что-то в природе предчувствовало завтрашние события по изоляции Горбачева на даче в Форосе и последующего «переворота трясущихся рук». Два раза я выезжал на трупы по городу, но это были обыкновенные висельники, хоть и ушедшие из жизни не естественным путем, но и без криминала, поскольку в их квартирах было полно пустых бутылок из-под спирта «Ройал», который в народе именовали просто «роялем». Спирт тот был техническим, но продавался как спиртное в ларьках, и видимо обладал галлюциногенными свойствами, потому что на моей памяти самоликвидировавшихся роялистов было очень много в тот период. Все это заняло весь рабочий и нерабочий день, и уже около полуночи я доделывал материал по последнему самоликвидатору, понемногу с помощью мышечной памяти, овладев непослушной вначале «Ятранью». И когда я уже подумывал, что сейчас мне придется отправляться домой, что было бы очень пикантно ввиду того, что в своей реальной жизни я уже больше десяти лет женат на совершенно другой женщине и как себя вести в такой ситуации я не представлял совершенно. По телефону в течении дня мы не пересеклись, однако дежурный сообщил о ее звонках и том, что он о моих выездах ей доложил. Мои раздумья прервал визит полковника Ярцева. Он состоял комендантом расположенного в нашем городе воинского гарнизона, за которым в свое время я надзирал, трудясь в «специальной прокуратуре», обслуживающей войско и закрытые институты города.
-  Привет, Юрич, шел мимо, смотрю свет у тебя, дай думаю, зайду, - Ярцев ,пожав мне руку, присел.
-  Да что-то сегодня, все как с ума сошли, трупы находят, пропадают, вешаются, - посетовал я, - бумаг невпроворот.
-   Я что спросить хочу, Юрич, - замялся Ярцев, - если что, ты с нами?
-  Ты по поводу завтрашнего? – спокойно спросил я, - глупость, и тебе не советую, потом еще и сопли на кулак наматывать будут.
-  Так ты в курсе! – выдохнул он,- Послушай так это ведь шанс, страну развалили, надо же….
« Боже мой, сколько еще разных людей, на различных уровнях будут произносить эту фразу, -  тоскливо думал я, - оправдывая свои безрассудные действия в попытке  вернуть то, что им казалось правильно устроенным , не понимая, что эта конструкция отжила свое, что в реку одну дважды не вступают, и тени прошлого бесполезны для настоящего и будущего».
-  Ты меня услышал, Толя. Думай сам. Хорошо думай, - я пожал еще раз руку Ярцеву, давая понять, что разговор окончен.
     Толик, осуждающе на меня посмотрев, вышел, явственно недовольно хлопнув дверью. Насколько я помню, в «той» жизни Толик остался в стороне,  когда пришел приказ из Ленинградского военного округа ввести по всей территории, где есть войсковые подразделения  комендантский час и учредить вместо гражданских военные органы порядка и управления. Но день сегодняшний судя по настенным часам уже кончился, и вроде ничего различающегося с прошлым своим поведением я не сделал,  по крайней мере, старался не сделать. Вот отключу телефон, лягу на этот диван и завтра за явной бесполезностью проснусь в своем времени, так как второй раз проходить путь следователя я не в силах. А может на это расчет. Завтра просыпаюсь в этом кабинете. Психую, иду, увольняюсь. А потом со мною происходит что-то, чего от меня добиваются? Но это будет утром, сейчас вкипячу чаю, печенье , смотрю, у «меня» имеется. Завтра и буду думать…