Мантра

Исполнительница мантр и дочь тибетского ламы Дечен Шак – существо абсолютно нездешнее, ведь она - подарок божества Тары. Дечен родилась в Катманду, ребенком вместе с тибетскими беженцами нашла приют в Швейцарии, живет в Цюрихе и поет по всему миру. Поет для таиландской принцессы в Бангкоке, для Его святейшества Далай Ламы, в Карнеги Холле в Нью-Йорке и даже в саундтреке к фильму Бертолуччи «Маленький Будда». Архаичными звуками, по-шамански завораживающими, освобождающими мощную заложенную в них силу, Дечен раскрывает сердца людей для любви и сострадания и, случается, даже излечивает их от болезней.

- Посмотри на меня – это такая хорошая карма, что я перевоплотилась в человека. Это значит для нас, буддистов, что-то очень ценное, потому что мы исходим из того, что могли бы родиться животными. Но даже будучи людьми мы могли появиться на свет в местах военных действий или страшного голода. И уже эта мысль наполняет меня благодарностью и желанием прожить эту жизнь так, чтобы следующая была хотя бы не хуже. Моя мама говорила: «Смотри, чтобы твоя карма не вытекла». Карма – это как банковский счет. Позитивная карма растет, размножается, но, если мы неосмотрительны к ней, она тает. Я стараюсь поддерживать свою карму, хранить ее. Хочу давать позитивную энергию, а для этого я сама должна быть ею заряжена. У меня такое чувство, что наши мысли сильно зависят от нас самих – когда мы думаем позитивно, происходит что-то хорошее, когда негативно – плохое.

- А как ты для позитивного настроя день начинаешь? Наверное, сразу мантры поешь.
 
 - Мои первые слова утром «Ом мани падме хум». Говорят, нет мантры сильнее этой. Моя бабушка повторяла ее много раз в день – не помню, чтобы она меня встречала или провожала без нее. Дословно это значит «О жемчужина в цветке лотоса». Как лотос, прекрасный несмотря на то, что ему приходится цвести в грязной воде, наша природа Будды будет оставаться чистой и ясной, даже если в этот момент мы застряли в негативе. Кстати, буддисты верят в то, что все живые существа без исключения, то есть и люди, и животные, содержат в себе нерушимую, чистую природу Будды. После чтения мантры я делаю приношение воды у алтаря. Когда я была маленькой, и к нам приходили мои швейцарские подружки и одноклассники, они восхищались нашим домашним алтарем с фигурками Будды и Тарами.

- Наверное, они думали, что Дечен – самый счастливый ребенок. У нее столько кукол!

- Существование между двумя мирами, Азией и Европой, — самые яркие воспоминания детства. У нас дома – Тибет: язык, еда, цвета, запахи, музыка. А за стенами – идиллическая Швейцария, как с картинки, с пасущимися коровами с колоколами на шеях. В школе в те годы еще носили форму, и утром, одеваясь, я ныряла в швейцарский мир и выныривала из него, приходя домой и погружаясь в тибетский. В классе я была единственным ребенком, который выглядел по-другому. Бабушка, когда собирала меня в школу, очень туго затягивала косички, и от этого мои глаза казались еще уже. Швейцарцы удивлялись, что я вообще что-то вижу.
 
Так вот, приношения воды – это прекрасный ритуал, которым мы просим у Будды защиты. Ведь любой человек хочет чувствовать себя защищенным и свободным от страхов. Каждый вечер я выливаю воду, промываю чаши, а утром наполняю их заново – вода не должна перелиться, недолить тоже нельзя, это означало бы жадность, а тут очень важно намерение – принести Будде радость, ведь вода – большая ценность. Это очень хорошее упражнение на концентрацию. Когда я подросла, и мне разрешили разливать воду самой, у меня руки тряслись – очень боялась рассердить какого-нибудь Будду, некоторые из них супили брови и выглядели сурово. После приношения воды я зажигаю ароматические палочки и молюсь, но не «Будда, пожалуйста, пусть я сегодня буду счастлива». А о том, чтобы все живые существа были свободны от страдания – мы верим в то, что все они когда-то были нашей матерью. Это центральная мысль в буддизме, именно поэтому мы любого человека не воспринимаем, как что-то отдельное, но сразу выстраиваем с ним внутреннюю связь.
 
- Связь через пуповину?
 
- Да. И мне кажется, это очень хороший настрой, благодаря которому по-другому ведешь себя с людьми.

- А как же с животными? Ты вегетарианка?

- Нет, но я ем мясо очень осмотрительно. Мы не должны относиться к нему просто как к продукту, надо помнить о том, что животные помогают нам прокормиться, и мы должны быть им за это благодарны. В идеале надо прочитать мантру. Я обычно читаю медицинскую мантру – она помогает всем живым существам перевоплотиться в лучшей форме. И если животное при реинкарнации получит хорошую карму, значит мы вместе сделали что-то доброе.
 
- А если комары все ночь спать не дают? Не поднимешь руку?

- Сначала попробую прогнать. Если не получится – закрыться от них, особенно лицо. Но если честно, случалось несколько раз – да, бывало, посылала их в нирвану. Сработал материнский инстинкт: дочки были маленькими, и я спасала их от укусов. Зато потом обязательно читала мантру.
 
- Вот и Лев Толстой сказал: «Нельзя жить подробно», когда его обвинили в том, что он проповедует «не убий», а сам прихлопнул комара у себя на лбу. Признайся, а кроме мантр ты поешь что-нибудь? Ну просто, когда хорошее настроение или когда под душем стоишь? Шлягер приставучий, например.

- Конечно, пою, но, если честно, я редко слушаю радио. Бывает, меня что-нибудь зацепит, и тогда я подпеваю. Раньше много слушала «Битлз». Мне было лет семь, когда они вошли в моду, но моя старшая подружка ими сильно увлекалась, вот так я и узнала их музыку. Когда я была в школе, мы часто играли хит Тины Тернер «Nutbish city limits». Могла ли я подумать, что буду петь с ней?! Да никогда! Ее знают во всем мире, теперь даже в Тибете – невероятно! Тина – удивительный, захватывающий человек, очень харизматичный - она появляется, и как будто солнце выходит. Однажды мы были на фотошутинге, и я надела традиционную тибетскую блузу, сверху очень закрытую. Тина внимательно посмотрела на меня и сказала: «Дечен, откройся», а потом подошла и начала расстегивать мне пуговицы, по самому максимуму. Для меня как для женщины это был очень запоминающийся эпизод. Я уже тогда стеснялась, думала, декольте мне не по возрасту, а она старше меня лет на двадцать. В Тине много любви к жизни.

И по ее же совету я стала петь по-другому. Мы тогда как раз записывали новый альбом, и мой музыкальный продюсер Хельге ван Дейк хотел, чтобы я подчеркнула мой архаичный голос. На тот момент я пела тихо и мелодично - как мать, укачивающая младенца. Мои записи обычно использовались в медитациях, в йоге или как фон, для атмосферы, как успокаивающая музыка. Мой муж Калсанг – врач-натуропат, и у него на работе всегда играет мой диск. Его пациенты говорят, что, когда они попадают к нему кабинет, они уже наполовину поправились, так исцеляюще действуют эти звуки. Вдохновленная Тиной, ее советом, я нашла в себе смелость попробовать - сделать голос более пронзительным, пропитать глубинной энергией каждый звук, вернуться к своим корням. И тогда Хельге сказал, что это как раз то, что он искал. Заново открыть в себе голос – это прекрасное событие, и я ей очень за это благодарна.

- Твой муж – тибетец?

- Да, родителям было очень важно, чтобы я вышла замуж за тибетца. Но они и двух моих сестер тоже так воспитывали, но у них швейцарские мужья, и, кстати, они очень счастливы.

- По Тине Тернер чувствуется, что она буддистка? Я слышала, у нее на вилле на Цюрихском озере есть четырехметровая статуя Будды, которую они привезла из Индии. Притом стоит она на мансарде в домике для гостей.

- В ней чувствуется внутренний покой, находиться рядом с ней – это приятное чувство. Она не производит впечатление человека, которому необходимо самоутверждение, признание, который бегает в поисках счастья. Я думаю, это цель всех нас - достичь этого и давать такую энергию.

- Вы вместе записали диск с христианской и буддийской духовной музыкой и отказались от гонораров. Куда пошли сборы за альбом, твои и Тины?

- Я слышала, она пожертвовала их американской больнице на лечение матерей-одиночек. А я создала фонд «Дева че» и за счет поступлений туда открыла школу швей в Тибете. Когда я была там в десятом году, я хотела купить тибетскую одежду для выступлений и обнаружила, что практически всеми магазинами владеют китайцы. Я удивилась – мы же в Тибете, что бы это значило?! Мой друг монах Лап Саида объяснил, что у тибетцев просто нет средств на это. А он прекрасно шьет, вообще мужчины в Тибете очень хорошо шьют, но особенно монахи. Я предложила ему обучать молодежь, и он сказал, что это была его мечта. Он составил список, и тогда мы поехали в ближайший город и купили там швейные машинки, ткани и все необходимое. Потом попросили мэров всех деревень в округе собраться вместе, рассказали о наших планах: нам хотелось их поддержки, не в смысле финансов, а просто одобрения. И мы его получили – все были в восторге. Когда школа открылась, в ней было тринадцать учеников, сейчас – триста. Старшие уже хорошо стоят на ногах: шьют, продают свои вещи и даже владеют магазинами. Я вернулась в Швейцарию, и вскоре умерла мама моей подруги. Она очень любила мои мантры, и я спела на ее отпевании. Там был один родственник, и он так растрогался, что, когда пришел домой, сразу нашел меня в интернете и прочитал о школе швей. Он оказался исполнительным директором швейцарской фирмы Бернина, производящей швейные машинки. И они стали нашими спонсорами и подарили нам сорок великолепных машинок и даже бесплатно доставили их в Тибет. Еще на деньги из фонда я открыла школу автомехаников – в Тибете теперь много машин, но чинить их некому. Так что я пригласила китайского мастера, и он теперь обучает молодых людей.

- Китайского? Вы сильно пострадали от китайцев.

- Конечно, тибетцы грустят от того, что потеряли свою родину, но они пытаются трансформировать негативную энергию, развивая в себе любовь и сострадание ко всем живым существам. Думаю, если бы родители не научили меня и моих сестер молиться за всех, в том числе и за китайцев, и не включили бы их в нашу общую вечернюю молитву, во мне были бы и злоба, и ненависть. А такие чувства – не самая лучшая предпосылка для удачного перевоплощения. Я низко кланяюсь всем, кто обладает таким духовным благородством, как мои родители. Я счастлива, что выбрала именно китайского мастера. Для меня это - прекрасная возможность показать, что жить в мире и согласии и возможно, и нужно.

- Как твоя семья бежала из Тибета?

- 10 марта пятьдесят девятого года в Лхасе тибетцы подняли восстание против Китая. Мой дедушка по отцу был военачальником их маленькой армии, и китайцы понимали, что, если убрать верхушку, справиться с восстанием будет легко. Бабушка, мамина мама, рассказывала, что, когда появился нарочный с этой вестью, она в поле возделывала пашню. Было очевидно, что скоро китайцы придут и за ними, поэтому надо срочно действовать. Они тогда жили у подножья Эвереста, где мой дядя был ламой в монастыре Ронгбу. Вообще-то они были из Лхасы, но маминого брата в детстве признали ринпоче – реинкарнацией ламы, и вся семья переехала с маленьким ринпоче в эти далекие края. Они собрали самое необходимое, потому что были уверены, что скоро вернутся, и вышли, когда стемнело. Шли несколько дней и, в конце концов, удалось перейти на непальскую сторону. Спасло их то, что по дороге им встретилось стадо яков, и они смогли обменять на яков своих лошадей - лошадям было бы не под силу пройти этот путь.
 
Моя мама только что вышла замуж, и была уже в другой семье, и надо было срочно сообщить ей об опасности. Они передали ей с нарочным записку, спрятанную в мешке с цампой – мукой, которую готовят из сваренных, обжаренных и затем молотых ячменных зерен. Каша из цампа – главная пища тибетцев. Мама получила послание – тогда она пряталась с моим отцом в пещере в горах. Отец обещал, что придет позже и уговорил ее бежать сразу, не откладывая, чтобы хотя бы она была в безопасности. Мама зашла домой, собрала несколько ценных вещей, среди них была фигурка Тары, и отправилась в путь с двумя помощниками. Шла через пятитысячники, через ледники, в войлочных сапожках на тонкой подметке, это же невероятно, почти бесчеловечно!  Но у тибетцев тогда и не было другой обуви. И всю дорогу у мамы было чувство, что она встретит моего отца, но чувство это было очень странное. Не подозревая, что беременна мной, она постоянно молилась Таре – просила у нее ребеночка. И она так старалась, что ее желание сбылось. Позже она мне часто говорила: «Знаешь, Дечен, ты подарена мне Тарой». Когда она пришла в Непал, то вскоре узнала, что мой родной отец умер: он заболел, и там, где он скрывался, не было медицинской помощи.   
 
- Кстати, буряты признали Екатерину Вторую воплощением Белой Тары. А как вы оказались в Швейцарии?

- В то время швейцарский геолог доктор Тони Хаген по запросу швейцарцев измерял горы для непальского правительства. Он видел, как тибетцы бежали с гор, был свидетелем их страдания и смог посодействовать, чтобы Швейцария приняла беженцев, сначала тысячу, а в течение семи-восьми лет еще несколько тысяч. Так мы и попали сюда в 1963 году. В те же годы под Цюрихом был построен тибетский монастырь, в котором часто бывает Далай Лама, и кстати, у нас тут самая большая тибетская диаспора в Европе.
 
Мне посчастливилось выступать перед Его Святейшеством много раз и, думаю, теперь он уже знает, что я певица. Однажды я пела для него в день его рождения мантру «Ом мани падме хум». Я была со своим ансамблем «Драгоценности» – пианино, гитара, виолончель, ударные. Он сказал: «I like it very much. Мне очень нравится эта музыка. Я никогда не слышал, чтобы она исполнялась с этими инструментами», потом встал и пожал каждому музыканту руку. И я очень благодарна ему: это означает признание нашей работы, потому что исконно тибетские мантры, которые раньше пелись только в храмах и монастырях, притом довольно монотонно, мы исполняем в современной манере. И это что-то принципиально новое, возникла новая форма искусства.

У тибетских лам есть прекрасный подход, в любой ситуации: они считают, что самое главное – это побуждение. Если популяризировать буддийскую музыку из корысти, например, заработать больше денег, — это одно. Но мы работаем с этими инструментами и в этой манере, чтобы как можно больше людей, не только буддистов или йогов, притронулись к мантрам, чтобы дать им что-то для души, чтобы расцвело их сердце. Это очень чистые намерения, и без них не было бы в нашей музыке такой мощи. Музыка в целом способна исцелять, послушать хотя бы классическую, но у мантр есть субтильный, очень тонкий уровень. Это священные слоги, заряженные позитивной энергией, вот поэтому понимать смысл слов необязательно. Слушая, читая и произнося их, мы освобождаем скрытую в них силу. Я вижу, как люди реагируют на мантры, и мне очень хочется нести эту музыку в мир. Если бы я могла выступить в Китае – это было бы эпохальное событие. И мне очень хочется петь в России, особенно в Санкт-Петербурге - я слышала, там есть прекрасный буддийский храм. Я в восторге от того, что царица Елизавета Петровна в восемнадцатом веке принимала у себя тибетских монахов, и что буддизм признан в России одной из государственных религий.
 
- Вернемся к истории вашей семьи.

- Вообще-то я считаю, что надо смотреть в будущее и не нужно теребить раны, а то можно в них застрять; пусть лучше они заживают. Но нужно помнить, какое беззаконие может сотворить человек своему ближнему. Люди должны учиться трансформировать негативную энергию, так было раньше, так осталось и на сегодняшний день. Иначе нас ждет много страдания.

- А как ее трансформировать? 

- Нужно попытаться распознать смысл в страдании и боли. Согласно нашему мировоззрению - оно может показаться странным, необычным - все, что испытывает человек, будь то страдание или счастье, все, что мы пожинаем, мы активируем сами. Если мы активируем плохую карму, сеется плохое семя, которое когда-нибудь созреет. Наше будущее в наших руках.

- По этой логике тибетцы сами виноваты, что их аннексировал Китай.
   
- Так и есть. Это может сбить с толку, но тибетцы не такой уж нежный и трогательный народ, как о них думают.

- Так что, они и вправду не святые? А мы так их себе представляем.

- Это проекция. Тибетцы такие, какие они есть, и, если их поднимают на небеса, они тут не при чем. Они такие же, как и все остальные, со своими достоинствами, в них, например, много тепла, и недостатками - замкнутостью и несговорчивостью. В Тибете оставалось крепостное право вплоть до 1959 года. Моя мама говорила, что не так уж это и плохо, что пришли китайцы и сломали старую систему. Иначе она бы никогда не поняла, сколько в Тибете бедных. Моя мать была из видной семьи, ее предки были купцами, у них были свои караваны, они возили товары в Индию и Китай. В нашей семье были слуги, но им платили за работу, а у аристократов были именно крепостные. Получается, тибетцы накопили плохую карму, которая в какой-то момент созрела.
 
В моих родителях, а я преклоняюсь перед ними, было много доброты и мудрости. Но не все тибетцы в состоянии понять, что жадность, ненависть и невежество причиняют страдание тому, кто их в себе несет. Все зависит от того, нашел ли человек в себе эту внутреннюю мудрость или нет, а происхождение, вера, национальность – все это не имеет значения. Надо уметь отступить назад, остановиться, чтобы создать пространство для самого важного. Этого я и хочу добиться моей музыкой, но без фанатизма. Тогда эго ослабевает: оно заявляет о себе в те моменты, когда нам кажется, что нам не хватает признания, любви, это происходит от неуверенности. Когда человек доволен собой, когда нашел в себе внутренне пространство, это уже не имеет значения, и счастье не зависит от внешних вещей.

- Как тибетцы вписались в швейцарский ландшафт? Были сложности с адаптацией?

- В целом можно сказать, что швейцарцы им очень симпатизируют – все-таки это позитивный, добрый народ. Но, представь себе, ведь их катапультировали из Средневековья в Новое время, и я восхищаюсь поколением моих родителей – они многое пережили. Тибетцы совсем потеряли ориентацию: большинство из тех, кто приехал в наш городок, попали сюда с дорожных работ в Индии, где они подрабатывали, чтобы как-то выжить. Моя мама им помогала, объясняла, что принято в Швейцарии, а что нет, и, хотя многие были из тех же краев, что и наша семья, в Тибете они даже не посмели бы обратиться к ней на улице – ведь она сестра ринпоче, из богатой семьи. А на новой родине она рассказывала своим соотечественникам, что швейцарцам очень важен опрятный вид, так что не стоит намазывать сливочное масло на макушку. Они делали так, чтобы сохранить жизненную энергию чи, которая, как им казалось, может улетучиться. А, между прочим, в этом есть своя логика – ведь у нас, кроме физического, есть тело из тонкой материи, его также называют чи.  Это сейчас швейцарцы занимаются йогой и тай чи, они стали более восприимчивыми и открытыми, но в начале шестидесятых они бы не поняли этого.

А однажды я увидела, как тибетцы высунули языки, встретив мою маму. Я была в шоке – она же им так помогала, а они вон какие неблагодарные! Просто я не знала, что это такое приветствие. И когда, много лет спустя, мы с мамой ехали на ярмарке на самокатах, мы пересеклись с двумя молодыми людьми с длинными вытянутыми языками.
Был еще один необычный случай. В Тибете разрешена полиандрия, многомужество. Это не повсеместная традиция, но кое-где так делается и вполне принимается обществом. Такие браки обычно заключаются по экономическим причинам, в основном в крестьянских семьях. Чтобы не делить хозяйство, чтобы оно не распалось, если в семье есть двое или трое сыновей, они берут в жены одну девушку, притом она сама могла решать, хочется ли ей такого любовного треугольника или нет. Во всяком случае та женщина с двумя мужьями, которую мы знали, была вполне счастлива. Но когда она пришла в Швейцарии в официальную инстанцию, чтобы заявить о браке, ее не поняли. С другой стороны, и эти трое были в шоке, когда им объяснили швейцарские законы. Женщина ответила служащим, что не может бросить одного из мужей.

- И я ее понимаю. Если бы мне предложили отдать одного из детей, я бы тоже отказалась – ведь все же одинаково родные и любимые. Дечен, твоя мама еще раз вышла замуж - за человека, которого ты называешь отцом, перед которым преклоняешься. Ты считаешь его своим духовным учителем и даже поешь мантры на его слова. Кто же он?

- Мой отец – лама и ринпоче. Ринпоче - почетный титул, которым обращаются к опытным ламам, но в то же время он может означать перевоплощение духовного учителя. Мой отец Дагсай Ринпоче – реинкарнация Пятого Дагсай Ламы, главного учителя монастыря Чокри в Восточном Тибете.  Прямо перед смертью Четвертый Дагсай Лама сообщил, причем очень подробно, где его искать после перевоплощения. И монахи из его монастыря пришли в город, где родился мой отец, а ему тогда было два с половиной года. Он был слабым ребенком, отказывался от материнского молока и говорил загадками – например, что хочет вернуться домой. И как только он увидел этих монахов, он обнял их, как близких, хотя видел их впервые, а когда им пора было трогаться в путь, заплакал и попросился к ним. И монахи поняли, что нашли своего ламу. Родители везли мальчика в Чокри на лошади, проехав шестьсот километров за семнадцать дней. Они остались с ним при монастыре на год, на их глазах он расцветал, поправлялся, а потом они вернулись домой. В следующий раз они встретились, когда отцу было пятнадцать: ему разрешили приехать в родной город повидаться с родителями.

- Вот ты говоришь, а передо мной мелькают кадры из «Маленького Будды» Бертолуччи - очень похожий сюжет! А как же так – женатый монах?

- В буддизме можно в любой момент вернуться в мирскую жизнь и отказаться от монашества, без всяких последствий. Моего отца, а он как раз должен был начать преподавать в индийском университете буддийскую философию и санскрит, послали в качестве духовного учителя тибетцев в Швейцарию, и тогда он влюбился в мою маму. У меня родились две сестры. То, что отец – лама и ринпоче, в детстве меня немного напрягало, ведь приходилось быть примерным ребенком. Позже я поняла, какое преимущество - находиться у источника большого знания. Я слушала его лекции и помогала ему переводить, когда он читал их для европейцев. Но масштаб его личности мы осознали только, когда получили первое письмо из Тибета. Пока в 1979 году к власти в Китае не пришел Дэн Сяопин, у Швейцарии с Тибетом не было дипломатических отношений, и нельзя было переписываться. Мои родители даже не знали, живы ли их родственники и близкие, это было очень трудное время. И вот в Цюрих пришло письмо от уцелевших монахов (многих убили, а сам монастырь Чокри разрушили) – они просили, чтобы отец приехал их навестить. И тогда мои родители приняли очень важное решение – раз Китай разрешает свободный въезд и выезд, то нужно воспользоваться этой возможностью.

Они много раз ездили в Тибет, и мама заметила, что медицинское обслуживание там на очень низком уровне. Она попросила у властей разрешение построить клинику, и ей его дали. Это был очень смелый шаг - она указала китайцем на то, что нет врачей и медоборудования, хотя они заявляют, что принесли в Тибет прогресс. Мама отобрала пятерых талантливых молодых людей и оплатила им обучение, и когда они его закончили, как раз была готова клиника. Люди приезжали издалека, и многих смогли вылечить. А отец отстроил разрушенный монастырь для четыреста монахов и монахинь и по сей день им руководит. Моей мамы нет в живых, но мы с сестрами занимаемся теми благотворительными проектами, которые она когда-то начинала. Вот такой путь выбрали мои родители, и это правильно, они многим помогли, но цена за это – полное невмешательство в политику. Меня огорчают люди, а особенно много среди них тибетцев, которые считают, что я кооперируюсь с китайским правительством. И вот тут я должна серьезно работать над собой. Возможно, с их точки зрения – это верно, но они не должны сбивать меня с толку. Я иду моим путем.
 
- А как твой путь привел тебя в мир музыки?

- Я работала в одной международной компании в отделе маркетинга. У нас была прекрасная команда, замечательный шеф, я могла говорить на многих иностранных языках, а я их очень люблю. Но в то же время я пела. Когда я записала свой дебютный альбом «Дева че. Исцеляющая сила мантр», пошли предложения на концерты. И однажды на работу приходит факс: американский театральный режиссер Боб Вилсон, который делает постановки во всем мире, приглашает меня в Стамбул выступать в его спектакле, в вещи про апокалипсис. Это был для меня совершенно новый опыт, я не понимала, на что иду, куда еду – я же двадцать лет сидела в офисе! Кроме Стамбула, мы выступали в Испании и Португалии, в главной роли играла Изабелла Россилини, а я пела мантры а капелла, и меня безумно загримировали - очень странные ощущения! После спектакля ко мне в гримерку пришел Боб Вилсон и сказал: «Это как легкий снегопад на нетронутом пляже». Так поэтично про меня не выражался никто - ни до него, ни после.

Совмещать работу ассистенткой и пение стало трудно, и тогда мой муж предложил: если я готова полностью посвятить себя музыке, то могу уволиться – он меня в этом поддержит. Да, у меня была страховка, зарплата мужа, но откуда я могла знать, буду ли я успешна? Это невозможно предугадать. Я решила бросить офис и отдаться новому делу: это было, как прыжок в холодную воду. Прощаясь, мой шеф сказал: «Надеюсь, у тебя ничего не получится с этими твоими мантрами. И ты скоро вернешься к нам». Он живет в Испании и каждый год обязательно приезжает в Швейцарию, на мой концерт.

- А какие еще были яркие, не забывающиеся события в твоей карьере?

- Карнеги Холл в Нью-Йорке. И вся связанная с ним история – как я и мои музыканты туда попали. Я узнала, что в Цюрихе дает воркшоп Филип Глаз, самый знаменитый американский композитор нашего времени – он пишет оперы, симфонии, музыку к фильмам. Филип - друг юности Боба Турмана, которого я уже знала, и они оба - организаторы концертов Тибет Хауз в Карнеги. Боб, отец Умы Турман, ученый и писатель, когда был в Тибете в конце шестидесятых, постригся в монахи, подружился с Далай Ламой, а потом привез буддизм в Америку, сделал его популярным. Я пришла встретиться с Филипом на его воркшоп, подарила ему мой новый диск «Драгоценности» и спросила, не хочет ли он пригласить меня на их бенефис. Он очень обрадовался встрече, сказал, что много слышал обо мне от Турмана, что даст о себе знать, но несколько месяцев прошло – и по-прежнему полнейшая тишина. А я очень стеснялась позвонить, хотя он дал мне его номер. Долго-долго стеснялась, но как-то переборола себя и набрала. Мы говорили всего лишь несколько минут, он был в Южной Америке, но главное он успел сказать -  мы в списке музыкантов на следующий концерт, и он будет счастлив, если мы выступим.

Тибет Хауз в Карнеги – ежегодное благотворительное представление, деньги собираются для Тибета. В нем есть и традиция, и провокация, выступают тибетские музыканты и американские поп-звезды, рэп, панк, что угодно, но все как-то связаны буддийской философией. Концерт обычно открывается пением тибетских монахов, а Филип Глаз каждый год играет что-нибудь классическое, сочиненное специально для этого вечера. Я могла исполнить две-три мантры, но Хельге, мой продюсер и композитор, не умеет сочинять лаконично, так что мы исполнили небольшую симфонию. И вот это, наверное, произвело сильное впечатление, потому что зал очень эмоционально аплодировал, а американская пресса прекрасно о нас отзывалась. Когда я сошла со сцены, ко мне подошел Лу Рид и сказал: «Ты очень изыскано поешь! Карнеги – правильное место для тебя, Дечен». Я была очень растрогана, потому что Лу Рид – легенда американской музыки; песня, которую он написал, была гимном целого поколения американцев. Вместе с Филипом Глаз и Энди Уорхол он делал нью-йоркскую сцену. Но, кроме того, он очень разборчивый – не так-то легко услышать от Лу Рид комплимент. В конце концерта все музыканты вместе спели на сцене «С днем рождения» - оказалось, у Филипа как раз был день рождения.
   
- А что для тебя значит – быть певицей? Самореализация? Гонорары все равно перечисляются в Тибет.

- Ну что ты, я уже давно самореализовалась. Я не должна нравиться публике – это было бы для меня слишком большим напрягом. Я стою на сцене и выражаю, что чувствую или думаю. Мне очень повезло в жизни и мне хочется поделиться моим счастьем. И хочется, чтобы человек, слушающий мою музыку, стал немного лучше, а значит, и наше общество.
 
- Ты, наверное, как все русские, думаешь о смысле жизни?

- Конечно. Каждый день. И о том, как все преходяще и изменчиво. И как я в этот короткий период, которой еще уготован мне в этой форме, в этом теле – может, двадцать или тридцать лет, могу использовать мою жизнь.
   
- Ты такая духовная, как будто с небес на землю снизошла.

- Несмотря на духовность, я очень люблю жизнь. Люблю смеяться, шутить, красиво одеваться.

- Ты хоть когда-нибудь курила?

- Одну сигарету. Или две.

- Лет в восемнадцать?

- Раньше. Знаешь, я против запретов, подавления. Я за то, чтобы человек сам познавал вещи и решал, что ему хорошо, а что – нет.

- А что для тебя - хорошо? Что тебя по-настоящему радует?

- Когда доделаешь дела и сядешь пить имбирный чай с медом и лимоном. Мне мало нужно для счастья.

- Ты вообще умеешь сердиться, грустить?
 
- Я очень позитивный человек и плохое настроение могу мгновенно поменять на хорошее, но, конечно, всякое бывает. Моменты грусти помогают мне сосредоточиться на существенном. Самая главная мудрость в буддизме – сутра сердца, она - о пустоте всех вещей. Форма – это пустота, а пустота – это форма. Этот концепт невозможно понять сразу, нужно дать ему созреть в себе, нужно на него медитировать, но он невероятно помогает понять причину страдания. Если мы сердимся или грустим – почему это? Потому что в этот момент считаем, что мы – центр вселенной, а исполнение наших желаний – высшая цель. Ослабив эго, мы заметим, что наша проблема совсем крошечная. Будда учил: все изменчиво, все преходяще и ни одна вещь не состоит из самой себя. Проблемы будут появляться и исчезать, а искусство заключается в том, чтобы быть вооруженным против препятствий и уметь смотреть на них другим взглядом.

- По-моему, ты уже накопила на идеальную карму. Ты уже знаешь, в кого хочешь перевоплотиться?

- Вернусь маленькой Дечен! Знаешь, я ведь благословенная, действительно благословенная в этой жизни! 
.