Сказ Второй. Глава Первая

1. НЕ ЦАРСКОЕ ЭТО ДЕЛО – НА ЛЮБИМЫХ ЖЕНИТЬСЯ.

«Блестит въяве, а не возьмешь»
П.П. Бажов

Михаила Федоровича тоже не спросили: желает ли он и дальше на печи сидеть, да на девчонок румяных любоваться, или царские заботы на себя в шестнадцать лет взвалить? Приехали послы от Земского Собора в вотчину Романовых, в землях Костромских, с печи юношу не мешкая стащили, да в Москву увезли, а там шапку Мономаха на голову нахлобучили и царем «всеа Русии» объявили. И закончилась на этом юность Михаила Федоровича Романова, ушли вольные годы, а мечтания и желания царские мало кого интересовали, и даже жену ему другие выбирали. Помните дочку боярскую Марию Хлопову – первую любовь Михаила Федоровича, на которой он жениться мечтал? И чем эти царские мечтания закончились? Правильно, ссылкой царской невесты, которая некоторое время в Верхотурье своей красотой блистала!

Отравителей, говорят, потом нашли и наказали сурово, но это никак не поубавило стремлений и других царедворцев выдать дочек любимых за властвующих особ. Любыми способами. Уже в следующем поколении история повторилась. Правда, на этот раз интриганы действовали намного изобретательнее.

Кто был этот портной, какого роду-племени, и как его звали, никто при дворе сказать точно не сумел бы, но все звали его Сантимер, потому как портной этот пользовался особой измерительной вещицей, которую и называл сантимером, ловко прикладывая во многих местах к прелестным женским телам. Поначалу девицы при дворе и их маменьки конфузились и стыдливо прикрывались руками, а потом пообвыклись, и позволяли портному Сантимеру легкие шалости. Учитывая, что наряды женские у портного получались блистательные, всякий раз продуманно подчеркивающие красоту женской фигуры, в чрезвычайно короткой срок Сантимер стал самым популярным портным в царских палатах. И теперь, чтобы сделать заказ на очередной наряд, столичные красавицы записывались к Сантимеру на многие недели вперед.

Затаив дыхание, все присутствующие в примерочной слушали тихое бормотание портного:

- О да, бонжур мадам, так мадам, и так мадам! Cent-quatre-vingt-cent, mon Dieu! Quelles forms! (Сто-восемьдесят-сто, мой Бог! Какие формы!) Великолепная фигура, мадам! Идеально, мадам!

Про магические цифры вскоре заговорила вся женская половина Москвы. Все желали непременно соответствовать этим стандартам. Да вот досада, вещица сантимер всегда висела на шее у портного, он с ней не разлучался и никому в руки не давал, и как привязать эти «Cent-quatre-vingt-cent» к привычным сажени или аршину никто точно не знал, тем более, что и в самом Париже того времени метрическую систему еще не ввели. А обладательницы «идеальных фигур» категорически отказывались предоставлять свои тела для снятия мерок прочим портным.

Зависть, слезы, бессонные ночи юных и не очень московских барышень будоражили столицу. Да и как могло быть иначе, когда царю российскому Алексею Михайловичу Романову в 1647 году пошел уже девятнадцатый год, и по горячим взглядам его в сторону встречаемых красавиц, опытные маменьки безошибочно почувствовали, что нельзя медлить ни минуты. Разговоры в то время у женихов царствующих с избранницами были не в моде, с микрофонами девчонки еще не подружились, да и шесты полированные с собой таскать везде не будешь: царя молодого может и не встретишь, а собаки точно облают. Румянцем во всю щеку опять-таки никого не удивишь. Оставались только наряды, чтобы глянул молодой Романов, и пропал… В пылу нешуточной борьбы чуть было Сантимера не разорвали на части, да спасибо боярину Морозову, выручил портного и спрятал в своих хоромах. Разгоряченные маменьки долго кругами вокруг боярского двора ходили, что-то там про свободу и моду кричали, но на штурм не решились. А караулы выставили.

В то время, как боярыни караулили Сантимера, а почти стройные дочки их торопливо поедали хлебные булки да калачи, надеясь понравиться для начала модному портному, царь Алексей Михайлович отправился на охоту. Надо сказать, что охота с соколами да кречетами была любимой потехой молодого царя. В ней он понимал толк, мог со знанием дела любую птицу «понять»: как кругами ввысь идет, как соколом на дичь падает или как ястребом в угон берет. Опять-таки охотники в его команду подбирались молодые, любители пошутить и посмеяться, это вам не степенные бояре, с которыми беседовать приходилось на скучные государевы темы. (Только в кино молодые правители все как один вровень с Сократом по мудрости). Поэтому Алексей Михайлович взял за правило выполнять самую трудную часть царских забот – подписывать грамоты, а чтение их дядьке своему доверил – Борису Ивановичу Морозову. («Дядька» – должность наставника при молодом царе. А Морозов и впрямь приходился Алексею Михайловичу родственником по линии матери).

Наступила пора долгожданная, пришла весна, и охотники выехали из села Измайлова на первую охоту. Царь был взволнован необыкновенно, на руке его, защищенной крепкой рукавицей, сидел молодой сокол-красавец, которого Алексей Михайлович сам пожелал испытать на этом выезде. Голову птицы до поры до времени прикрывал бархатный клобучок, ноги в суконных «ногавках» были опутаны узорчатой тесьмой, а в хвосте крепился маленький серебряный колокольчик. Сокол сидел на царской длани спокойно и гордо, не переступал, не дергал как другие новички крылом, и все более и более нравился охотнику.

Царь долго выжидал, не желая отвлекаться на куликов и уток, которых затравили другие охотники, он надеялся встретить достойную добычу. И вот ему повезло: в одной из проток именно он наткнулся на большую белую цаплю, неторопливо вышагивающую в неглубокой воде. Миг – другой они смотрели друг на друга, и вот уже цапля взмахнула крыльями, а Алексей Михайлович сорвал с соколиной головки бархатный клобучок, поднял руку и подбросил красавца. Снурок развязался, и молодой сокол начал кругами уходить ввысь. Там, в доступной лишь ему высоте, он высмотрел летящую добычу и, сложив крылья, камнем упал вниз.

Ведомо мне, что белая цапля птица хотя и крупная, но легкая и в полете стремительная, и в отличии от большой серой способна преодолевать за один перелет большие расстояния. Царь видел, как цапля разворотом ушла от соколиной атаки и стала, не набирая высоты, уходить вдаль, а промахнувшийся сокол бросился в погоню. Терять красавца Алексей Михайлович не хотел и, пришпорив своего резвого коня, поскакал следом.

Найти птицу было непросто, серебряный звон колокольчика растаял где-то вдали, и только чутьем ведомый добрался царь до… прекрасной усадьбы. Где нашел и сокола, и цаплю, и необычайной красоты девушку. Впрочем, и рассмотреть-то ее Алексей Михайлович толком не успел: сбежала зардевшаяся под царским взглядом красотка и спряталась надежно.

Это она так думала, что спряталась надежно, и что на этом ее встречи с царем и закончились, и была очень удивлена, когда в зимний день прискакал в их усадьбу гонец царский и зачитал указ о намерении Алексея Михайловича жениться, и что для выбора невесты решено собрать со всех земель русских двести красавиц, и что в составленном царским советом заветном списке есть и ее имя – Евфимии, дочери дворянина Федора Родионовича Всеволожского.

(Федор – крестильное имя, по которому детям дворянским и отчество писали. А мирское имя у Федора – Раф. Надо сказать, что отец Федора – Родион Власьевич – выбирал для сыновей своих яркие мирские имена. Судите сами: старший сын Меркурий Родионович, в миру Ворколан; второй сын Федор Родионович, в миру Раф; третий сын Александр Родионович, в миру Астрадам; четвертый сын Григорий Родионович носил мирское имя Двина. В составлении большой родословной со множеством «колен» очень удобно: крестильные имена могли повторяться, не такой уж и великий выбор статусных дворянских имен был, мирские же имена – в роду не повторялись никогда.)

Рафа Всеволожского появление царского гонца глубоко взволновало, в отличии от женской половины, пребывающей в радостном и восторженной состоянии, отец семейства к этому событию отнесся со всей серьезностью. Так случилось, что во время посещения молодым царем их усадьбы, старшие Всеволожские были в отъезде, в своей Касимовской вотчине, и не были свидетелями встречи их дочери с Алексеем Михайловичем. Поэтому Раф Родионович собрал еще раз всю прислугу и внимательно выслушал каждого. В последнее время он редко бывал при дворе, но какие там нравы преобладают, знал от многих знакомых бояр. Будь его воля, не отпустил бы на смотрины Евфимию, но царского решения ослушаться не посмел.

К февралю в Москву съехались все двести достойнейших семейств. Царским советом было решено провести в Кремле для избранниц общий обед, на котором им прислуживали молодые люди в одинаковых одеждах, чьи лица были скрыты масками. (Вот когда в России был проведен первый конкурс красоты!) Среди тех, кто ходил между столами, появился и не узнаваемый никем Алексей Михайлович. Он и выбрал шесть «финалисток».

Борис Иванович Морозов чутко уловил случившиеся с молодым царем в последнее время перемены, и когда в число «финалисток» попала Евфимия Всеволожская, все подозрения царского дядьки переросли в уверенность. И Морозов взялся претворять свои коварные замыслы, которые готовил исподволь. У Евфимии, единственной из «финалисток», не было наряда от Сантимера, и по шепоткам, и по критическим замечаниям московских красоток, она вскорости узнала о вышедших из моды своих лучших одеждах. И конечно же они с маменькой теперь стеснялись своей провинциальности, и искали возможности как-то поправить дело. Вот тут-то и нарисовался Борис Иванович и пообещал помощь. Ну а поскольку «светить» Сантимера было нельзя, то от Всеволожских в боярский дом Морозовых была направлена одна из девушек, помощница Евфимии. Ее провели в комнату к Сантимеру, где портной подробно объяснил посланнице, как следует производить замеры. Измерительную вещицу Сантимер ей не доверил, а вручил три ленточки: белую, лазоревую и алую, чтобы после замеров обрезала в нужных местах.

Когда помощница Евфимии воротилась с размерными ленточками, ее провели к боярину Морозову, который сам вызвался передать ленточки Сантимеру. Что было дальше, думаю, все догадались: от лазоревой был отрезан приличный кусок, и Сатимер только головой крутил и восклицал удивленно «Mon Dieu!», когда готовил наряд для дочки Рафа Всеволожского. Это восхитительное платье не было готово к смотру «финалисток», но Евфимия и в старых своих нарядах нравилась влюбленному в нее царю, и получила из рук его заветные платок и колечко.

Вся Москва, да что там, все Руское царство было шокировано этой новостью. И пока несчастные претендентки лили горькие слезы, к Всеволожским подъезжали и подъезжали на расписных каптанах – каретах – столичные богачи, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Был среди них и Борис Иванович Морозов, который и преподнес царской невесте подарок желанный, платье несравненной красоты, вышитое жемчугами да каменьями заморскими многоцветными, скрепленными нитью золотой.

В суете предсвадебной платье невеста сразу не примерила, и открылось неудобство великое в последний час. Прочие наряды Евфимии событию никак не соответствовали, и пришлось прибегнуть к помощи жесткого корсета, про коварство которого невеста никогда и не слыхивала. Ей хватило еще духу до Кремля доехать, да царских рук коснуться. Так в руки возлюбленного она без чувств и упала…

Всеобщее оцепенение приглашенных на венчание длилось всего-то несколько мгновений. «Падучая», - прошептала одна из отвергнутых девиц. «У невесты падучая!» - взвизгнула ее маменька. И началось! Все неудачницы спешили отомстить царской избраннице за свое унижение. Вскоре о тайной болезни невесты говорила вся Москва. А двор царский единодушно решил, что выбранная невеста испорчена. Евфимию, конечно же, привели в чувство, разрезав жесткий корсет, и более она никогда в своей жизни сознания не теряла. Но о свадьбе теперь не могло быть и речи. Возможно, будь Алексей Михайлович немного постарше да порешительней, да знай он возлюбленную поближе, и по-другому решилась бы судьба Всеволожских, а так царя и спрашивать не стали. Сгоряча обвинили во всех напастях Рафа Родионовича и выслали со всем семейством в Касимовскую вотчину. Потом подумали немного и отправили в ссылку в далекую Тюмень. Кто-то при дворе, шутник великий, вспомнил вдруг про Верхотурскую ссылку предыдущей неудавшейся царской невесты, и в 1649 году Рафа Всеволожского на Верхотурье воеводой перевели.

Что касается Сантимера, то исчез он вдруг, и никто не ведал, в какой стороне и к каким женским телам прикладывал в будущем модный портной свой изящный измеритель. Девицы московские и их маменьки погоревали маленько, забросили изучение языка французского и вновь доверились столичным портным с их саженями и аршинами.

Царь же молодой долго не мог в себя прийти, все снилась ему любушка Евфимия Федоровна. Но жизнь свое берет. Под давлением настойчивых царедворцев Алексей Михайлович через год женился, на дочери медынского стольника Ильи Даниловича Милославского – Марье Ильиничне. «Дядька» его, Морозов Борис Иванович, не сильно от царя отстал и через десять дней после царской свадьбы обвенчался с младшей сестрицей царицы – Анной Ильиничной. (Молоденькой совсем, а вдовому «дядьке» в ту пору чуток до шестидесяти не доставало).  Еще через год у Алексея Михайловича и Марьи Ильиничны родился первенец - Дмитрий.  Радовался вся Москва, но недолго, и года не прожил наследник.

Трудно назвать сей царский брак по настоящему счастливым: слишком часто болели дети, а желанные наследники жили недолго. Вообще-то первая жена Мария родила царю тринадцать! детей, и ушла в мир иной вослед за последним ребенком, скончавшись от родильной горячки. Двум наследникам от этого брака довелось на царском троне посидеть, но набедокурить они по-крупному не успели, а потому и книг про них историки слагать не стали.

Из веселого улыбчивого молодого человека, Алексей Михайлович быстро превратился в серьезного государственного мужа. Современники отмечают стремление царя во всем добиваться правды и порядка. В 1652 году в Москву были привезены из Соловецкого монастыря мощи митрополита Филиппа, который был загублен по указу Грозного. Сам Алексей Михайлович так описывает любимому боярину Одоевскому это перенесение:

«А как его световы мощи поставили на лобном месте – все прослезилися: пастырь, гонимый понапрасньству, возвращается вспять и грядет на свой престол... А как принесли его света в соборную и апостольскую церковь и поставили на престол его прежебывшем, кто не подивится сему, кто не прославит, и кто не прослезится, изгонимого вспять возвращающася и зло с честию приемлема? Где гонимый и где ложный совет?! Где обавники – клеветники, где соблазнители, где мздоослепленные очи, где хотящие власти восприяти гонимого ради? Не все ли зле погибоша? Не все ли исчезоша во веки, не все ли здесь месть восприяли от прадеда моего царя и великаго князя Ивана Васильевича всеа Росии, и тамо месть вечную приимут, аще не покаялися?

О блажены заповеди Христовы! О блажена истина нелицемерная! О блажен воистину и треблажен, кто исполнил заповеди Христовы и за истину от своих пострадал! Ей, не избраша лутче того, что веселитися и радоватися во истине и правде, и за нее пострадати, и люди Божия разсуждати в правде! А мы великий государь ежедневно просим у Создателя и всещедраго Бога нашего, и у пречистой Его Богоматери, и у всех святых, чтобы Господь Бог, прошения ради Матери Своея Пресвятыя Богородицы и всех святых ради молитв, даровал нам великому государю и вам болярам с нами единодушно люди Его Световы разсудити в правду, всем равно; писано бо есть: суд Божий николи крив не живет, разве безхитростные прямые статьи, то и Бог не взыщет…»

И слог высокий, и мысли ясные, и как здорово государь сказал про правду, где «всем равно» - об этом в следующей главе. Здесь же хочу добавить, что через два года после смерти Марьи Ильиничны, царь женился во второй раз. Супругой его стала Наталья Кирилловна Нарышкина, которая успела родить Алексею Михайловичу трех детей. Первенца назвали Петром Алексеевич. Мы его привычно называем Петром I.

Дел государственных за свою недолгую жизнь (47 лет) Алексей Михайлович «наворотил» немало, хотя и прозван был Тишайшим царем. Одно «Соборное Уложение» 1649 года чего стоит! По этому своду законов государство Российское жило почти 200 лет!

(Понимаю, что «стольники медынские», да в написании то «бояре», то «боляре», могут вызвать некоторые вопросы, ниже привожу разъяснения Шишонко Василия Никифоровича, которые тот тоже позаимствовал. О местном самоуправлении было написано в Первом Сказе, теперь же коснемся «элиты». Очень даже любопытно сравнить).

 «Представим пояснение степеней чинопоставление в нашем государстве. Слово «боярин» одни производят от глагола «болеть», то есть пещись о деле государевом, и потому полагает больше, правильным говорить и писать «болярин». Другие находят в одном этом слове сочетание двух понятий: бой, или сражение, и ярый или свирепый. Не вдаваясь в этимологию слова «боярин», скажем, что боярам, и в думе царской, и в поле ратном, одинаково вменялось в обязанность пещись о деле государевом. На Руси очень давно ведется боярство; святой Владимир Киевский имел уже своих бояр. Сан боярский, говорит русский историк Михаил Дмитриевич Хмыров, составлял высшую степень нашего Руского чиносостояния. – До времени Иоанна III в Русии было три рода бояр: государевы или столичные, удельные и новгородские. При нем же пали уделы и Новгород, и все Руские бояре стали государевыми. Грозный всех бояр разделил на комнатных, участвовавших в тайных совещаниях, и ближних, присутствовавших только в публичных заседаниях.

Первых, то есть комнатных, можно сравнить со значением чина действительного тайного советника (премьер-министр и министры, I ранг), а последних – тайного советника (генеральный прокурор и генералы армии, II ранг).

При царе Федоре Ивановиче, когда, в 1589 году, учреждено в России достоинство патриарха, возник и новый род патриарших бояр, одною только степенью уступавшая государевым. Бояре получали ежегодно жалованье по 700 рублей (!).

Общие обязанности бояр, в разные эпохи можно обозначить так: они заседали в Тайной государевой думе, откуда и формула старинных указов: Великий государь указал, бояре приговорили; представительствовали в больших приказах, куда принадлежали: посольский, судный, большая казна, аптекарский, земской, иноземный, рейтарский, стрелецкий, пушкарский, разбойный и прочие. Далее, бояре назначались царскими наместниками в главнейшие русские города, какими в старину считались: Новгород, Киев, Казань, Астрахань и Тобольск; начальствовали ратными силами; ездили, в звании великих послов, к иностранным дворам, с полномочием договариваться о делах; ведали Москву, то есть один из них, в отсутствие государя из города, хотя на один день, был безвыходно во дворце, где и ночевал с двумя – тремя чиновниками разных званий; начальствовали частями Москвы, когда столица, в ожидании неприятеля, приводилась в оборонительное положение; наконец в XVII столетии бояре, обще с дворянами и решеточными приказчиками, объезжали Москву, заставляя во избежание пожаров, гасить огни тотчас по изготовлении кушанья.

Кроме сих обязанностей, бояре исполняли многие придворные должности. Боярин и слугой был тоже, что нынешний обер-камергер. (Здесь и далее Шишонко и Хмыров приводят сравнения с чинами – должностями своего времени. Приведем их в рангах, так как на «звездочки» перевод затруднителен. Обер-камергер – II ранг). Боярин-дворецкий, заправлявший приказом большого дворца, значит то же, что обер-гофмейстер (II ранг). Если он был «с путем», что приобреталось самыми важными услугами, то пользовался преимуществами. Последнюю должность, по замечании М.Д. Хмырова, можно приравнять обер-гофмаршальской (II ранг). Боярин-конюший, ныне обер-шталмейстер (II ранг), кроме дворцовых конюшен ведал и все конские заводы по государству. Кравчий, также крайчий или обер-шенк (II ранг), заведовал царским столом и погребом, разнимал или разрезал государю кушанье и прочее. Грозный, в продолжении 9 лет, казнил трех кравчих. Боярин-оружничий, то есть генерал-фельдцейхмейстер (II ранг), ведал оружие государево, все дворцовые мастерские и всю русскую артиллерию.

Вторую степень древнего русского чиноположения занимали окольничие. Это слово толкуют различно. Историк Татищев производил оное от околичностей, то есть границ, наблюдение за которыми вверялось окольничим; другие – от слова околица, или путь, на том основании, что Ощера, первый окольничий в России, всегда ездил впереди великого князя Василия Темного, наблюдая за чистотой и безопасностью дороги. Окольничии назначались наместниками в пограничные города и, в этом случае, наблюдали границу, ведали пограничные суды и всю граничную переписку России; ездили передовыми в царских путешествиях, смотрели за чистотой дорог, безопасностью мостов, заготовлением подвод и всем, что касается общего порядка такого путешествия; причем имели в своем ведении «корпус сановников», разбивавших, на известных пунктах, шатры для государя и его свиты. Обыкновенно, окольничие отправлялись в путь за день до выезда государева. При публичных аудиенциях, назначаемым иноземным послам, говорит Михаил Дмитриевич Хмыров, окольничие вводили послов и ставили их пред лицом государя. Окольничие должны были присутствовать на узаконенных тогда судебных поединках и решать, кто «одержал поле», то есть кого оправдал суд Божий. Эти судебные поединки существовали у нас с незапамятных времен и отменены Грозным лишь в 1556 году. Они происходили обыкновенно в Москве, у церкви святой Троицы, что в Полях. Судившиеся дрались палками.

Воеводствуя по городам, окольничие заседали в думе государевой, занимали места бояр, за отлучкою или по другой причине не присутствовавших во вверенных им приказах; наконец, сами председательствовали в некоторых. Окольничие служили и в войске, занимали и придворные должности, государевых казначея и постельничего. В 1692 году Петром I это звание было уничтожено. – Окольничими ведались приказы: челобитный, поместный, монастырский, холопий и земский.

Коснувшись чиносостояния древней Руси, не считаем лишним обойти и других придворных чинов. Так, в третьей степени состояли думные дьяки, о которых ранее сего уже было сказано, а в четвертой – стольники. Слово «стольник», как говорит Хмыров, обязано своим происхождением должности – служить при пировом столе владеющего лица и предлагать явства. Есть сведения, что стольники впервые заведены митрополитами, кои заимствовали их из Греции, и действительно, в русских летописях о первом стольнике, как прислужнике митрополита, упоминается в 1398 году. Вначале их обязанности ограничивались одной придворной частью, затем стали занимать государственные и военные должности. Так, они заседали в думе государевой; ездили к тем дворам, где не полагались великие послы; назначались в города воеводами; бывали в Московских приказах судьями, а в холопьем даже председательствовали. Иногда стольники посылались в дальние города объявлять о восшествии на престол и приводить жителей к присяге; служа в войсках, стольники распределялись по полкам в заводчики, полковые судьи, или обер-аудиторы; есаулы или адъютанты главных военных начальников, головы или командиры дворянских сотен.

Главная же обязанность стольников состояла в прислуживании за столом. Так, принимая в передней палате кушанье, они ставили оное на стол государев и служили при этом столе. В дни церемониальных обедов в Московской гранитовой палате, дававшихся в честь иноземных послов, один из стольников, наряженный к угощению гостей, сидел с ними за отдельным столом, который, по фигуре своей, назывался «кривым». Далее, на стольников возлагалось также «в столы смотреть и в столы сказывать»: иначе обязанность их заключалась в предложении, по указанию государеву, питья какому-нибудь из гостей, с произнесением во всеуслышание слов: «Юрья – ста! Великий Государь жалует тебя чашею». (Здесь частица ста прилагалась к имени лица весьма значительного; к имени же менее важного человека прибавлялось «су». Юрий-су. И то не всегда. В распознавании этих тонкостей не должен был ошибаться «смотревший и сказывавший в столы»). Сотрапезник, означенный царем, вставал, принимал кубок и осушал его с поклоном. Тогда «смотревший» докладывал царю: «Юрья, выпив чашу, челом бьет».

Из стольников выбирались комнатные стольники, служившие при обыкновенном царском столе. Во время пасхальной заутрени, стольники, в дорогих кафтанах, открывали за стрельцами ход; один из них, поднося государю корзину с яйцами, которыми тот христовался с двором и духовенством, и за эту службу стольник, державший корзину, получал 10 рублей; стольники сопровождали государя и во время выезда; возница или лейб-кучер был также стольник. Из них поступали также в «рынды», начало которых относится к 1380 году; а также в «подрынды» или «поддатни», носившие за царем его оружие; «спальники», «чашники», ставившие перед царем напитки». («Графиня Е.И. Головкина и ее время 1701-1791 годы. Михаил Дмитриевич Хмыров).

(Русия и руские. Так правильно и писали в XVII веке, потому как русы мы! Но вот почему изменилось написание?.. Будет еще «разбор полетов»).