Самозванка. Пролог

Эпиграфы:

Mundus vult decipi, ergo decipiatur* (* - здесь и далее, сноска, примечание; (лат. «мир желает быть обманутым, пусть же он будет обманут») — выражение, приписываемое в «Historia sui temporis» де Ту (кн. XII) папскому легату Караффе (позднейшему папе Павлу IV, † 1559)).

...Чертополох нам слаще и милей
Растленных роз, отравленных лилей.
Уильям Шекспир. Сонет 94. Пер. С. Маршака.

– Мы забрели в зону с сильным магическим индексом, - объяснил он. - Когда-то давно здесь образовалось мощное магическое поле.
– Вот именно, - ответил проходящий мимо куст.
 «Цвет волшебства» Терри Пратчетт


Пространную залу, судя по габаритам, древние зодчие спроектировали исключительно, дабы поразить до глубины души воображение даже искушённого да супротив всякого великолепия подкованного посетителя, а то и в глубокий раболепный ступор повергнуть державным изыском, буде нервишками случится гость послабее. Но сейчас в хоромине, нимало не чинясь да на общую помпезность сооружения внимания не обращая, гулял шальной сквозняк, ехидно, по-змеиному, шелестя в крошеве, пол устилавшем.  Заигрывая с пылью да рисунок, золотой тесьмой вычертивший каменные плиты, драпируя. Хлопья чернильного сумрака окутывали тронную залу. Мрачные сполохи зарниц, витражным стеклом расцвеченные, пятнали зыбким кружевом неестественно сгущавшийся сумрак. Зал мерно подрагивал в суеверном ознобе. А под кряхтящим, сыплющим перетёртой кладкой потолком клубилась жирная, сажистая тьма. Расползалась из углов, пластая сырые щупальца мрака горячей смолой. Цепляясь за полированные стены да струпьями гноящимися углы обтекая.

Выгодно оттенённый, золотистый узор ярко полыхал. А в мёртвом, хрустящем пылью воздухе, на расстоянии вытянутой руки перед королевой, мерно сиял неподвижный искристый шар, здорово смахивавший на призадумавшуюся в полете Летавицу* (* - змей или нечистый дух, персонификация падающей звезды или метеора, который слетает на землю "падучей звездой" и, принимая знакомый человеческий образ (в том числе превращаясь в умерших или отсутствующих мужей и жён), вступает в связь со своими жертвами. Летавицы бывают женского и мужского пола), с небес сверзившуюся да при виде Величества оторопевшую.

Дивиться было чему. Королева, блескучую гостью надменно игнорируя, ледяным монументом величию замерла на фоне чёрного трона, ни то позируя возможным соглядатаям, ни то каверзу злоумышляя. Корона блестящим обручем охватывала всклокоченную голову: пожалуй, на золотом венце да позе характерной всё величие и заканчивалось. Лицо правительницы, едва освещаемое колдовским огнём, отливало лазурной бледностью, основательно подпорченной наливавшимися цветом синяками. Рваные, точащие сукровицу ссадины да размётанная клоками шевелюра эффект губили окончательно. Про платье, сделавшее честь тёртому попрошайке, лицедействующему у околицы за плошку гороха про горести да лишения, коварной судьбиной учиняемые, и говорить не стоило.

Игнорируя не спешившую запекаться кровь, пробивавшую узкие тропки в подсыхавшей на щеках грязи, потрёпанное Величество без всякого выражения наблюдало за гостьей, судорожно вцепившейся в резьбу одной из могучих колонн. Выглядела девица, пожалуй, и того хуже, однако - следует отдать должное самозабвенному упрямству – уже в который раз пыталась утвердиться на трясущихся ногах. Прожигая ненавидящим взглядом коронованную победительницу. Сдирая кожу на руках. Кусая разбитые в кровь губы. Да зенками ненавидящими полыхая за добрый факел. В общем, всеми силами решимость шалую демонстрируя. Несмотря на ещё менее приглядный нарядец.

Холодный каменный рисунок казался самозванке раскалёнными углями тлеющего кострища. Зал, темнотой милостиво драпируемый, чудовищно вырос, норовя задавить твердокаменной, тяжеловесной мощью. А песок, мешаясь с испариной, ел свежие раны полком плотоядных насекомых.

Неужели так всё и закончится? Неужели эту венценосную дрянь нельзя одолеть? Неужели ни одно заклинание, ни одно проклятье не возьмёт это чудовище, высокомерно жонглирующее астральными энергиями у своего окаянного чёрного трона? Чёрного трона Каменной Розы. Жуткого символа незыблемости власти. Незыблемости поганого обычая. О нет, эта тварь, угнездившаяся в своём мерзком замке, останется тут присно. Древней ворожбой оберегаемая, Летавицами да прочей нечистью убаюканная, под защитой своры кровожадных монстров-соплеменников, стен и башен, грязных тайн и мрачных секретов, пророчеств тёмных и издёвок провидения.

Звезда сияла. Бледный лик Королевы отличался выразительностью каменной плиты. В пустых глазах танцевала, плеща искристым хвостом, всепожирающая ярость. Готовая воплотиться черепно-мозговыми последствиями. Милостивая госпожа Каменной Розы, объект трепетного поклонения влюбленных подданных, воистину, умела злиться. И ненавидеть. Удивились бы эти холерные приспешнички, узри своё нежное чудовище теперь.

И, будто вняв безмолвной мольбе, огромные, резные двери залы распахнулись. Луч куда более тривиального, обыденного факельного света вспорол полумрак. Чадное, рдяное и беспокойное пламя выстелило неровную дорожку к ногам повелительницы, расплескалось грязными отсветами по колоннам.

Искалеченная самозванка, содрогаясь от боли, выпрямилась, оглянулась в шальной надежде: в зале объявились ещё двое, в форменных куртках, на миг застывшие на пороге. Тоже зрелищем слегка… впечатлённые. Солдаты гарнизона или заговорщики? Благородство попранное возвернувшие соратнички, покинувшие в решающий момент… В воздухе ощутимо пахло благовониями, но теперь несчастной примерещился тлетворный душок разложения, запах ветра, дующего с Зелёной Хмури, как прозвали Великие Топи люди. В зал ввалилась солдатня.

Самозванка конвульсивно отшатнулась к колонне, ещё прежде, чем стража преодолела разделявшие их полторы сажени. Гвардейцы, не чинясь, ухватили за плечи, привычно выворачивая суставы. Девица рухнула на пол, лицом разбитым в полированные плиты, рванулась, извиваясь. Королева продолжала равнодушно наблюдать страшными, неправдоподобно раскалившимися зенками. Руки стражников крутили и выламывали, заставляя распрямиться. Самозванка выворачивалась, отчаянно косясь на мучителей. Но лишь получила крепкого пинка под ребра, а от очередной затрещины в глазах потемнело. Вот теперь настал конец. Куда её отволокут? В застенок? К катам-изуверам, к клещам и дыбам? А там – в Северные Башни, вечную ссылку среди промёрзших насквозь скал? Или скорее убьют сразу, без всякого правосудия? По своему свирепому обычаю. Словно угадав, один из гарнизонных сухо, язвительно хмыкнул: «Не дергайся, курва. Тебя будет судить народ, так что не беси стражу допрежь сроку».

… Она упиралась. Безнадёжно упиралась, огрызаясь и ноги поджимая, но её выволокли прочь. И даже тогда она продолжала истошно вопить на весь Замок. Бессмысленно, но самозабвенно. Верещать безумной кликушей, сыпля проклятьями да оскорблениями. Видимо, стражничком-доброхотом не вразумлённая. Гулкое эхо множило жуткие вопли вороньим граем над полем боя.

Королева, всё так же равнодушно и отрешённо, потянулась к «Летавице»: звезда полыхнула особенно ярко, рассыпав по стенам блики. Заструилась, полилась раскалённым золотом, жидким огнём в бледные ладони, ластясь к пальцам верным питомцем, просачиваясь сквозь кожу, сливаясь с плотью. Правительница прикрыла слипавшиеся от крови веки. Размяла шею обыденным, почти неуместным движением. Встрепала уродливо обкорнанную в драке шевелюру. И удовлетворённо хмыкнула.

В зал, неспешно и вальяжно, даже как-то неуместно-вальяжно, с учётом кутерьмы, судя по отзвукам, активно процветавшей как за пределами замка, так и внутри оного,  завернул самодовольной, хоть и потрёпанной, наружности аристократик, ехидно кривящий физиономию в привычном оскале. Уж этот-то в любых обстоятельствах умел остаться на коне да при сухой одёжке. Несмотря ни на какие перипетии да попытки переворотов, пусть бы и самочинных. Талант – даже завидно.

Остановившись возле одной из колонн в непринужденно-выжидательной позе праздного зеваки, на огонёк заглянувшего да к хозяйке полоумной подходить передумавшего, вошедший проницательно сощурил яркие зенки, очевидно, оценивая положение. Положение недвусмысленно выскалилось в ответ, а мужик расчётливо усмехнулся: «Снаружи бой, моя Королева…» - заметил он, вроде как, между делом, очевидно, и не помышляя оправдываться в учинённом безобразии. Королева на столь ценное замечание, как будто, не отреагировала вовсе: ничком без чувств не грянулась, в лице чумазом, державной госпоже сомнительном украшении, не переменилась. «О, правда?» - скупо бросила правительница, взглядом обмораживая за целый буран. Кажется, всё же слегка оскорблённая. Но месть благоразумно до лучших времен отложила, в качестве десерта приберегая. Да в воздухе без предупреждения растаяла. Мужик, покачав головой (и что за манеры, посреди разговора драпать?), последовал монаршему примеру. А под тёмными сводами жуткого тронного зала всё метались, неугомонными в злорадстве призраками подхваченные, отголоски бессвязных проклятий.