Начало войны - глазами подростка. Ялта-Одесса

   Эти воспоминания написал мой брат, Марат Васильевич Тетенко,  в ответ на мой вопрос:  «Где ты был в первый день войны?»   Написаны они в 2011 году, когда брат был уже  тяжко болен, а я, чтобы отвлечь  его от мрачных мыслей, задавала ему вопрос за вопросом, уводя  его в довоенное детство и послевоенную юность . Потом его  воспоминания  легли в основу некоторых моих рассказиков. Вот , как этот, о первых днях войны. Наш дед, Андрей Артёмович Скляренко,  в то время уже несколько лет плавал  на пассажирском  судне «Абхазия»,, однотипном
 с  печально известной «Арменией»(их шесть таких «союзных  или автономных республик»  ходили по крымско-кавказской линии  (ещё  «Грузия»,  «Крым», «Аджария» и «Украина».  Каждое из этих судов достойно отдельного рассказа! )
   Конечно, воспоминания брата – это не суровая  военная документалистика,  это  записки подростка, одной ногой ещё стоявшего в прекрасной  мирной жизни, а через полтора года  уже работающего  в далёком Казахстане на танковом заводе ответственным контролёром,  вкладывающим в дуло каждого проверенного  им огнемёта  листочек со своим личным клеймом.  А по вечерам  посещающий 6-й и  7-й классы вечерней школы, где в классе всего  4 или 5 учеников…
Но вернёмся  в воспоминания  моего братишки, Марата. Ему в марте 41-го исполнилось 13 лет….




     « Летом 1941-го года дед Андрей взял меня в очередную поездку по Крымско-кавказской линии, как поощрение за отличное окончание пятого класса.
Это всегда были замечательные путешествия, запомнившиеся на всю жизнь. Побережье Крыма и Кавказа, все порты, в которые мы заходили, я уже знал «в лицо»: Севастополь, Ялта и Феодосия в Крыму. К Евпатории тоже подходим, но там глубоководной гавани нет, и мы останавливались на рейде, а пассажиров с корабля и на корабль возят катерами.
Мы идем вблизи от берегов, а в последнее время дед подарил замечательный цейсовский бинокль – побережье видно как рядом.
Вот мимо проходит самая высокая гора Ай-Петри, вот знакомые очертания Аю-Дага, что возле Артека, вот «проплывают» курортные городки и поселки: Алупка, Алушта, Симеиз, Кореиз, Гурзуф…
На Кавказе – Туапсе, Новороссийск, Гагра, Поти, Сухуми, Батум. В Туапсе и Гагре тоже стоим на рейде.
На главные достопримечательности дед тоже сводил: в Севастополе на панораму «Оборона Севастополя», в Феодосии – в картинную галерею Айвазовского, в Сухуми – в обезьяний питомник, в Батуме – на Зеленый мыс, в знаменитый дендропарк.
Во время перехода страшно интересно облазить весь огромный корабль, заглянуть в машинное отделение (только заглянуть, внутрь нельзя), побывать и на самой верхней палубе, и на нижней, и на корме, где мощные винты выворачивают страшноватые буруны воды.
Во время стоянки самое интересное – это наблюдать за погрузкой и разгрузкой. Заглянешь в трюм – высота страшенная!  Мог ли я подумать, что через 5 лет придется поработать грузчиком в таком трюме: из военно-воздушной школы отряжали команды на разгрузку американских кораблей «Либерти», привозивших продукты по ленд-лизу.
На бак, где находятся лебедки для подъема якорей, цепи и другое хозяйство, пассажирам нельзя, для непонятливых заборчик. Но я иногда забираюсь туда взглянуть сквозь клюзы, а главное, первому на корабле ощутить лицом порыв встречного ветра, щелкнуть пальцем по колоколу, который почему-то называют неуважительно «рындой».
А однажды, свесив голову, увидел незабываемое зрелище: в полуметре от взрезавшего воду носа плыли два дельфина. Они как бы игрались с кораблем – нас не догонишь!

Утром 22-го июня 1941 года, на обратном пути с Кавказа в Одессу, мы стояли в Ялте. Уже должны были выйти на Севастополь, но почему-то не уходили. Пассажиры спрашивали у команды, те пожимали плечами, причину объяснить никто не мог.
Никто не знал, что несколько часов назад немецкая авиация совершила массовый налет и бомбила базу Черноморского флота Севастополь, что через тысячекилометровую границу Советского Союза вторглись немецкие войска, и там уже шла война. Нам все это было неведомо. Несколько часов мы жили по-прежнему спокойно, тихо, в довоенном мире. Хотя в воздухе витала какая-то неясная тревога. Лишь в двенадцать часов, когда по радио выступил Молотов, громко средь этой тиши и ясного неба прозвучало-«война»!
В сторону Севастополя и Одессы, то есть в сторону фронта, корабль выпустить опасались, и мы продолжали стоять в Ялте. Сколько дней это продолжалось, я уже не помню. Запомнилось только, что вскоре облик города, каким его можно было увидеть с корабля (на берег уже не выпускали, так как каждую минуту могло прийти неожиданное распоряжение о выходе в море), немного изменился: выросли насыпи земли у вырытых окопчиков-траншей, окна домов крест-накрест были заклеены полосками бумаги.
Но пассажиров надо было доставить в Одессу. И однажды ночью, крадучись, мы прошли мимо Севастополя и вернулись в Одессу, где мама очень переживала по поводу нашего отсутствия: никто не знал, попали мы в эту бомбежку Севастополя или нет.
Одесса жила обычной жизнью, разве что те же окна, заклеенные бумажными лентами (которые, как выяснилось позже, были совершенно бесполезны при настоящих бомбежках), да одна-две воздушные тревоги за день, по которым мы иногда бежали в бомбоубежище, находящееся через улицу, под «шахским дворцом» на Гоголя №2.
Здесь нужно сказать, что жители Одессы (не войска!) по-настоящему целый месяц не «нюхали пороху». По каким-то соображениям с 22 июня по 22 июля фашисты не трогали Одессу, бомбежек города не было. Воздушные тревоги и пальбу зениток, стоявших на бульваре и в скверах, вызывали самолеты-разведчики.
Первая бомбардировка произошла 22 июля 1941 года.

22 июля…
Утром небо было безоблачным. Солнце поднялось уже не только над горизонтом, но и над дворцом Воронцова. Окно из первой комнаты и зимний балкон были обращены на восток, в сторону дворца и части порта (от маяка до Арбузной (военной) гавани).
Завыла сирена воздушной тревоги и тотчас загрохотали зенитки. Взрослых дома не было, все были по своим работам: отец где-то на Западной Украине работал бухгалтером на строительстве аэродрома, дед – на корабле, мать, как медсестра, уже была мобилизована и работала в госпитале №411, который начал прием раненых с фронта.
Мысль бежать в бомбоубежище под шахским дворцом почему-то даже не пришла в голову. Я чувствовал себя в безопасности и из балконного окна стал разглядывать небо. Высоко над портом с запада на восток летели два маленьких серебристых самолетика. По доносившемуся завыванию я понял, что это «Юнкерсы».
Вдруг недалеко от волнолома, за пределами Арбузной гавани, в море взметнулись два взрыва. До меня не сразу дошло, что это взрывы бомб, брошенных именно этими «Юнкерсами». И уже гораздо позже я понял, что был свидетелем первой бомбардировки. Впрочем, даже сейчас, когда пишу эти воспоминания, я не владею точной информацией – когда и что бомбили фашисты впервые.
Уже в самом первом правительственном сообщении было упомянуто, что немцы бомбили Одессу. В то же время по собственной информации знаю, что до 22-го июля в городе разрушений не было. Предполагаю, что в первое утро войны немцы бомбили не город (какой от этого военный выигрыш?), а аэродромы возле города. Именно это было главной целью первой бомбежки территории СССР: внезапным коварным ударом уничтожить на аэродромах как можно больше советских самолетов. И этой цели они достигли – более 1200 советских самолетов было уничтожено еще на земле, не дав им подняться в небо.
То, что самолетов было только два, и летели они так высоко, что не сумели своими бомбами попасть в огромную территорию порта, производит впечатление какой-то пристрелки. Потому что главные события начались вечером…»
    На этом воспоминания брата обрываются… « Я ответил на твой вопрос , Валюша, где я встретил первый день, и даже дни! войны?  А дальше – вон три полки в книжном шкафу серии «Одессика». Там всё об истории Одессы, о героической обороне в ВОВ… там  свидетели и очевидцы, историки и писатели – там найдёшь ответы на свои одесские вопросы…»
    Так говорил он мне. Но сам, не дожидаясь  вопросов, продолжал писать  об эвакуации, о нашей жизни там и работе, о возвращении в Одессу в 44-ом, и много о своих друзьях по школе,  которую вместе с ним  окончили  некоторые космонавты.   К тому же он был очень востребованным лектором общества «Знание» по международным вопросам. Лучше него  и понятнее  никто не мог мне объяснить причины и следствия  хитрой и лживой политики бывших «друзей» и партнёров, ставших злобными врагами.
   Жизнь вопросы множит, а задать их уже некому… Светлая тебе память, дорогой мой братишка!