Лобио кушать

Вот это глория и горе.
Начальный счёт - один:один.
В начале всех её историй
Сошлись славянка и грузин.

Росла не в гетто, не в клоаке,
Её не искалечил Спок.
Выращивалась в мирном браке
Девчушечка-здоровячок.

Ни там чудных манифестаций,
Ни под глазами там мешки.
Уже в одиннадцать-двенадцать
Писала глупые стишки.

Любовь-морковь сродни кометам.
В тринадцать вышло трах-бабах.
Вагоны счастья, но при этом
Мозгов не более в стихах.

И всё бы ей то счастье мацать!
Вдруг покусились, наконец,
Её предать в её пятнадцать
Юннат-любовник и отец.

Ревела Наночка в постели,
Мол, это не её вина.
Вот тут стихи и поумнели -
В них появилась глубина.

К другой любви была готовой,
Но всё-провсё смывает душ.
В шестнадцать сделалась оторвой
И лёгким циником к тому ж.

Ах, жизнь! Чего там только было!
Всё ж выпустившись из тенет,
В столицу света поступила
На философский факультет.

Курила "Винстон" и "Родопи",
Семь или восемь лет подряд
Копила сексуальный опыт
И философский аппарат.

Но Нану увлекала вяло
Телесность мысли. Нана тут
Влюбилась в рокера и впала
В литературный институт.

И превратилась на картинке,
Как на неведомом посту,
Цветущая полугрузинка
В англо-германскую глисту.

Всю драму этого момента
Поймёт не всякий индивид:
Она в конце эксперимента
Своих родителей родит.

Что ж! Счастья ей в её попаре.
Да выйдут снова, как яйцо,
Из англоговорящей твари
Опять славянка и кацо!