Уходи

Эл Шейгец
Уходи

События...
Я даже не знаю, что мне сказать, ведь события последних десяти месяцев унесли меня так далеко в этом безумном, неистово бурлящем, журчащем круговороте жизни, куда-то так далеко, может быть, на Аляску... волшебную Аляску. Без времени. Без людей.
«Я смогу. Как только... переварю это...»
В этом круговороте из взглядов, фраз, слов прощаний-приветствий, просмотренных фильмов, прочитанных книг и разорваных криком стекол мне словно казалось, что это какой-то сон.
Нет, он – скорее кошмар. Один из тех кошмаров, которые снятся тебе в трудные минуты жизни, но наполненные не монстрами и ужасающими картинами, а, скорее... скорее бессмысленной безнадёгой, одноразовым сексом, плохими, невыразительными объятиями и дымом заводских труб.
И ещё голосами. Вот уже десять месяцев мне всё кажется, что я слышу голос – ищу его в книгах, в картинах Дали, нотном стане фортепиано и скрижалях своего безумия. Может, я сам его выдумал, может, что это – лишь слово моей болезни – последнее слово в последней песне. Но представляя, что он реален, можно выиграть себе ещё времени. Времени до того момента, как я...
«... но то, что ты называешь себя Элом...»
Мы никогда не говорили об этом всерьёз. Не в смысле, что он воспринимал это, как шутку, но в смысле «Ну, это очень печально, давай о печальном не будем».
Хорошо, не будем.
Тогда проходи скорее, я думаю, что нам будет, что обсудить.
Наш с ним дом, расположенный где-то на ***-пойми-стрит, в городе снов и мечтаний, дом, которого никогда не было и не будет на самом деле, стоит нетронутым. Словно музейный экспонат. Словно картина Дали, господи. Наверное, он расположен неподалёку от Киевского вокзала. Да, я люблю эстетику поездов. Наверное, шум раздражает его, когда он направляется в свой универ, но мне нравится думать, что этот очаг, так заботливо спрятанный в сердце страны, заставляет его возвращаться. Снова и снова.
Я улыбаюсь, когда вспоминаю, что он учится на врача.
«...мне нужно дописать конспект и как-то впитать его в себя, но это будет уже настолько из последних сил...»
Отдохни, думаю я, – у тебя есть для этого место.
Думаю, этот вечер я провожу у камина – на улице очень холодно, ветрено, сыро... Мне хочется греться у него до конца своих дней. Или, может, я с час или два восседаю у фортепиано, пою Адель и тону в этом море секвенций, тональностей, альтераций... тону в ожидании лучших дней.
Неожиданно я ловлю себя на мысли, что я забываю, каков цвет его глаз... Вроде чёрный... а, может, карий... а, может, нет?
Думаю, это не волновало меня несколько лет назад, когда цвет глаз был лишь непростительной банальностью. Когда мы танцевали на дискотеке под откровенно дерьмовую музыку и всё было хорошо... когда всё только начиналось. Когда я сказал ему, что, возможно, нам стоит увидеться снова. В месте, где музыка не будет лишённой смысла.
«Я прямо чувствую, как я деградирую!»
Сквозь пространство своих мечтаний я слышу шаги в прихожей и вижу его лицо. Откровенно не славянские черты и дурацкая причёска торчком, теплый свитер... кажется, наши имена начинались на одну букву... когда я носил ещё имя.
И не было всех тех стихотворений, что я посвящал разрыву, не было слёз и обид, черных списков и странных заносов... Как будто мы снова пьём Изабеллу, он курит, фальшиво поёт, а я его поправляю. Как будто мы снова находимся в моём белом доме на Готской, с кем-то, кого я уже не вспомню и смотрим тупейший фильм под названием «Преисподня». Как будто смеёмся с тех странных шуток, что сами выдумали.
- Проходи, - улыбаюсь я, - я вижу, ты очень устал.
Он снимает пальто и, словно случайно касаясь плеча, говорит мне:
- Ведь всё переплетено, время и цейтнот...
- Господи, послушай уже что-то другое, - смеюсь я.
«Успокойся. Они тебя не стоят. Ты – умничка».
Он садится, берёт себе виски, болтает о чём-то неведомом, чём-то, чего мне уже никогда не понять – он рассказывает мне, что у него новая девушка, что со старой всё кончено, что он смотрит дурацкие баттлы... Я слушаю, улыбаясь. Я не перебиваю. Мне хорошо.
Я неожиданно вспоминаю, что именно он подсадил меня на аниме. Что благодаря его хлопотам я узнал столько нового в этом жанре... и мне становится грустно, потому что я никогда уже не смогу смотреть всё это. Всё это слишком... напоминает о нём.
- И она меня засосала, - улыбается он, - а у тебя как дела? Что у тебя...
Он не договаривает. Он всё понимает – нужды продолжать предложение просто нет. Он слишком хорошо и давно меня знает, чтобы такое спрашивать – он-то знает, что у меня всё никак.
Как и до него.
Как и после.
- А дома..?
А дома... если бы я мог представить свой дом сейчас... этого места бы не было. Я бы был сейчас... может быть, далеко. Может быть, на волшебной Аляске или где-то ещё... мне очень... хотелось бы думать, что меня кто-то ждёт домой. Кто-то... что-то... что-то, для чего я был создан. Но я не ребёнок и мне давно ясно, что это – ошибка в програмном коде.
Мне не хочется ни о чём думать, ничего вспоминать. Мне хочется просто самозабвенно болтать о какой-то фигне, не чувствуя никаких оков, слыша лишь треск в камине. Слыша лишь вой метели и голос, что я давным давно позабыл. К сожалению.
Всё как раньше. Мы вместе смеёмся с моих одноклассников (людей, которых я, слава Богу, уже никогда не увижу), болтаем о рифмах, возможно, мы смотрим с ним что-нибудь, что он мне предложил. Мы всегда это делали – он был очень подвижный, весёлый и искренний, на подъёме, а я был лишь имитацией жизни, ходячей асистолией, но ему это было в кайф. Он принимал меня таким, каким я был, не лечил меня, не критиковал, не указывал мне, что делать, и слушал мой поэтический бред.
« - ... и мне очень, очень с тобой комфортно. – Спасибо. Мне с тобой тоже комфортно».
- Ку хи шетео, хи шетео... – напевает он строки из японского опенинга.
- Первый сезон был самым лучшим, - отзываюсь я из пелены опьянения.
Он курит. Бросает и снова курит. Я никогда его не судил.
Я гадаю, может ли этот вечер попасть во временную петлю. Знаете это стандартное до пошлости режиссёрское решение? Когда идея «Дня сурка» воплощается снова и снова... и снова... Мне так не хватает именно этой пошлости. Я так бы хотел это так оставить...
«...чувак, ты плохо выступил».
Я нервно сглатываю и смотрю в его глаза.
«...но то, что ты называешь себя Элом...»
- Обними меня, - еле слышно прошу я.
Зависимый от объятий. Не сексуальных даже, а дружеских. Порою мне кажется, что я персонаж из Sims 3 со шкалою потребностей – «Ваш Сим грустит, потому что его недообняли». Я вообще не помню, когда меня последний раз искренне обнимали.
Он убирает в сторону сигарету и делает это.
Я закрываю глаза...
«Ну не дано тебе петь, так и что теперь?»
Я вспоминаю все те моменты... когда мне было так плохо... так одиноко... как он появлялся в дверном проёме, а, может быть, коридоре школы, размахивая руками, приглашая меня на сцену, либо забирая с неё, называя меня по имени (о, когда у меня было имя), когда мы закрывали глаза, обнимая друг друга, забирая всю боль и даря энергию... Когда время не значило ничего. Когда боль не прожгла ещё моё сердце.
«И если ты выпилишься, мне будет просто плевать».
- Уходи, - шепчу я.
«Ты будешь прятать от меня взгляд. – Не волнуйся, не буду».
Мне не хочется этого говорить. Мне не хочется отпускать его. Мне не хочется думать, что 10 месяцев разделили нас навсегда.
«Спасибо тебе за эти два года дружбы».
...
Я открываю глаза и вижу перед собой ноутбук.