Скульптор. Глава 22

После закрытия НИИНИ Родик еще какое-то время приходил на работу. Приветствуя его, сторож Палыч, сидевший совершенно один в огромном пустом вестибюле, слегка приподнимался со стула и молча кивал головой. «Не подбегает к дверям... и руки не тянет... – думал Родик, проходя мимо сторожа и слегка кивая головой в ответ. – Да, ну и времена настали... Правильно говорили древние: «Упаси вас бог жить в эпоху перемен». Раз или два он медленно обошел институтские корпуса, встречая бывших сослуживцев, увозивших с работы свои чайники, чашки и другую утварь. Кто-то сдержанно здоровался с ним, кто-то отворачивался, делая вид, что не замечает бывшего начальника. Родик в одиночестве бродил по пустым мастерским, кабинетам и лабораториям. На стенах по-прежнему висели плакаты и лозунги: «Верным курсом идете, товарищи!» – говорил нарисованный на всю стену Ильич, рукой показывая направление движения. Раньше на его призыв никто не обращал внимания, но сейчас лозунг звучал издевательски. В углах висели графики социалистических соревнований, отражающие фантастические трудовые успехи НИИНИ. Сейчас, на фоне общей разрухи, это выглядело по меньшей мере смешно.
«Куда все делось?» – вяло думал Родик, проходя по институту. Словно в ответ, хлопали закрывающиеся сквозняком двери пустых комнат. Ветер перемен закружил Родика в своем потоке.
– Все, мы с Сашей уезжаем к родителям. С нас хватит! Ты каждый день пьешь, денег нет! – кричала в лицо Родику жена, кидая свои вещи в два огромных чемодана, стоявшие посередине комнаты. – Александр, где твои учебники? Быстро неси, чего стоишь! – и Сашка, с широко открытыми глазами молча стоявший у чемоданов, бросился в соседнюю комнату.
Родик прошел в спальню и, не раздеваясь, лег на кровать, сиротливо стоявшую без подушек, наволочек и одеяла. Закончив укладывать вещи, Наталья открыла дверь в спальню.
– Даю тебе две недели, и чтобы духу твоего здесь не было. Понял?
– И куда мне деваться? – поинтересовался Родик, открывая глаза и пытаясь подняться.
– Куда хочешь! Не знаю. Дело твое. Сними квартиру где-нибудь... Но через две недели тебя здесь быть не должно, ты понял? Пойдем, Александр. Ну же! – она схватила сына за руку и, оторвав от дверной ручки, потащила в коридор.
– Мама, я скажу папе «до свидания», – всхлипывал Сашка, спотыкаясь и волоча по полу игрушечную машину.
– Потом скажешь! Он все равно сейчас не понимает ничего, папа твой, – отвечала ему Наталья и тащила за собой сына к дверям. – Здесь стой, горе ты мое, – она вернулась в комнату за чемоданами. – Ничего не забыл? – крикнула она Сашке. Сын молча кивал головой, размазывая по лицу слезы. – Пойдем!
Они вышли из квартиры. Еще некоторое время Родик продолжал лежать на кровати, бессмысленно глядя в потолок. Он понимал, что случилось что-то важное, необратимое, что-то в его жизни прошло и возврата быть не может. Только сейчас, глядя в открытый огромный, на всю стену, пустой шкаф, он, мгновенно протрезвев, осознал всю тяжесть своего положения. Страх и отчаяние охватили его. Наташу он не любил, как не любил, впрочем, и никого в своей жизни, кроме себя, но за многие годы, проведенные бок о бок, привык к ней. «Что делать? Что делать? – мучительно думал он. – Ведь денег же нет совсем... Как продержаться?»
Только что прошедшая денежная реформа совершенно обесценила их с Наташей сбережения и, придя недели две назад в сберкассу, он снял аж пятьдесят тысяч рублей. Еще год назад на эти деньги можно было купить почти все. Сейчас этого едва хватило на килограмм бананов и апельсинов, так неожиданно появившихся на прилавках в разгар зимы. В магазинах было все. Исчезли только деньги, за которые это «все» можно было купить. Родик поднялся, прошел в гостиную и, открыв бар, достал одиноко стоящую бутылку дешевой водки. Затем побрел на кухню, взял из раковины немытый стакан, налил до краев и залпом выпил, не закусывая.
Прошло три дня.
– Ну что? Нашел квартиру? – Наташа сидела на диване в строгом черном костюме, поджав под себя ноги, и смотрела на Родика.
– Нет, ты же сказала две недели, а прошло всего лишь три дня. Не успел еще, – Родик не выдержал ее взгляда и опустил голову. С минуту они помолчали.
– Вот что, Родион, отец сказал, что нельзя нам так с тобой расставаться, – продолжила Наталья.
– Как «так»?
– Нельзя выгонять тебя, как собаку. У нас же сын... и вообще... Поэтому вот... – она открыла портфель и достала аккуратно скрепленные листы договора.
– Что это? Не понял...
– Это документы о размене квартиры. Я только что от нотариуса и адвоката. Все уже сделано. Тебе осталось только подписать. Мы с Сашкой переедем в двушку, а ты – в однокомнатную. Давай расстанемся и разъедемся по-человечески, – она положила перед ним несколько печатных листов.
– Наталья, подожди... прошу тебя, давай поговорим.
– О чем, Родион? – Родик вдруг увидел в ее глазах слезы.
– Пожалуйста, прошу тебя, не бросай меня... У меня же никого, кроме вас с Сашкой, нет – ни друзей, ни родных. Ната, пропаду я без тебя, без вас! Мы же столько лет вместе!
– Вместе?! Ты думаешь, я дура и ничего не замечала? Все твои секретарши, референтки, бабы самые разные... Я терпела ради Сашки. Он любит тебя. И я любила... но все, хватит! Больше терпеть не могу и не буду! Давай, подписывай скорее бумаги. Меня внизу ждут.
– Наташ, ну подожди... – начал было Родик, но, посмотрев в холодные глаза жены, понял всю тщетность своих усилий. Не читая, он подписал необходимые документы и даже не поинтересовался, в каком районе ему предстоит жить и где. Наташа, взяв из рук Родика договор об обмене квартир, проверила, в нужной ли графе он расписался, аккуратно сложила документы в портфель и, не прощаясь, пошла к выходу.
Через неделю Родион Михайлович Белов, бывший директор НИИНИ, лауреат Премии Ленинского комсомола, член Союза художников, бывший член президиума секции скульпторов, дипломант и безработный переехал в скромную однокомнатную квартиру в многоэтажном доме на окраине города.