полосатый мент

               
               
               

     Вид из окна открывался потрясающий! Прямо как у Пушкина, который Александр Сергеевич, -"Мороз и солнце - день чудесный..." Это за окном. За ним же дорога, обрыв и под обрывом разлег -лось озеро. Не сказать, что широкое, но и не узкое. Зато длинное и изогнутое. Не слишком, но заметно. За озером простирался остров. Точнее, островом этот кусок земли, приличный, кстати,становился весной, когда речка за островом разливалась и соединялась с озером. Протяженностью озеро было километров пять. Может больше - кто мерил? И всё это экологически чистое великолепие было покрыто чистым, сверкающим под холодными, но весёлыми лучами солнца, снегом. И
небо. Синее, бездонное, хрустальное, расчерченное белыми полосами следов от самолетов, которые повадились летать туда-сюда.
 
 Вид из окна портило само окно. Рамы были старые, покрытые сантиметровым слоем краски: при ремонте старую краску не удаляли, а просто покрывали свежим слоем и всё. И так на протяжении десятков лет. Зачем заморачиваться, старую краску соскребать, это ж не частный дом. Это больница, государственное учреждение. Покрашено - и ладно. Чисто, вроде, и хорошо...
 
 Больница села Монастырева располагалась в одноэтажном  деревянном,  собранном из бревен,барачного типа здании. Если судить по внешнему облику здания, то в нем похоже ещё хан Кучум с атаманом Ермаком лечились. Не вместе, естественно. По очереди.
 
Но ничего, стоит ещё, даже людям служит. Так иногда   что-нибудь залатают, где-нибудь подопрут и дальше стоит, бедное, на высоком берегу озера, всеми ветрами обдуваемое и продуваемое, скрипит, потрескивает, а, быть может, это оно так постанывает. Но стоит, ждёт, когда власть, то есть сила, которая "руководящая и направляющая", вспомнит и, либо отремонтирует капитально, либо разберёт по брёвнышку и построит новое  здание под больницу. Пора бы уже. Оно давно бы
уже рухнуло, чтобы не мучиться, да нельзя. В палатах больные лежат, в основном старики и старушки, ветераны войны и тыла, детишки тоже, одни или с мамашами. Рухнешь - их зашибёшь. Вот и стоит здание больницы из последних сил, терпит, впрочем, как и многое в этой стране...

Если заглянуть в окно с улицы, то картина открывается не такая радужная, как из окна на улицу.
Палата больничная на четыре койки. Стены хоть и потрескавшиеся, но побелены до середины, а дальше покрашены в ядовитый цвет крокодила Гены. Почему-то в стране все стены в больницах
да и в других учреждениях все время красили  в ядовито-зелёный цвет. Промышленность, видимо, краски других цветов - голубой, например -выпускала мало. Или производство зелёной краски обходилось дешевле? Как там и чего - история умалчивает. Потому красили тем, что давали...
 
 Кровати и тумбочки Ермака и ли декабристов  не застали, но Хрущёва Никиту Сергеевича уже помнили, судя по виду. А про гранённый  графин для воды на столе и говорить неудобно.
Оранжевые в полоску шерстяные одеяла на кроватях  тоже помнили, хоть и смутно, апологета кукурузы.
 
Но всё равно, несмотря на непритязательный вид , в палате было как-то  по- деревенски,  по-домашнему  уютно. И старенький черно-белый телевизор (цветные телевизоры в домах-то были редкостью) дополнял картину домашности.
 
 В палате было четыре кровати. Больных тоже. Палата укомплектована полностью. День клонился к обеду, перед которым было время процедур, и поэтому все четыре постояльца бодрствовали.
В телевизоре  мужик, радостный такой, азартно вещал на всю страну   о том,  каких грандиозных успехов они достигли и ещё грандиознее достигнут в сельском хозяйстве под руководством горячо любимой Коммунистической  партии Советского Союза и её Генерального Секретаря верного ленинца мудрого и глубокоуважаемого товарища Михаила Сергеевича Горбачева.
 
   Участковый инспектор старший лейтенант милиции Анатолий Нечаев сидел на кровати  у окна, смотрел на остров и скептически ухмылялся, слушая азартного мужика из телевизора. Рядом на тумбочке лежали книги:  " Анти- Дюринг" Фридриха Энгельса,
"Государство и революция" Владимира Ленина, " О кооперации" того же Ленина.  И то, что происходило в стране  в общем и в сельском хозяйстве в частности ну никак
не увязывалось с тем , что было написано в этих книгах. Да и в других трудах классиков марксизма - ленинизма. Еще во время службы в армии Анатолий однажды разговорился с замполитом роты Чуркиным Виктором Петровичем и они , анализируя окружающую действительность, пришли к однозначному выводу: социализма, а тем более развитого, в Советском Союзе нет и никогда не было.
-  Хорошо, что нас Особый отдел не слышит, - с горькой усмешкой произнес тогда Чуркин.
 
   Об этом сейчас и думал Анатолий, глядя в окно и слушая восторженного оратора.
Напротив Анатолия  на кровати у стены лежал Леша Седов, скрюченный буквой "зю". Он поступил в больницу три дня назад. Валил лес на деляне , поднатужился и, как говорят в народе,  спину пересекло. В больницу он пришёл в позе вышеназванной буквы.
Деревенский врач Геннадий Михайлович  Андронов свозил беднягу в районную больницу, но там выпрямить его не смогли. Прописали пилюли, уколы и отправили назад выпрямляться по месту жительства.  Гена настелил на кровать досок под матрас  и строго-настрого приказал Леше лежать  на твёрдом, доски не убирать, с постели не вставать, даже в туалет.
Принесли ему белую эмалированную , чугунную, если судить по весу, "утку", древнюю, как сама больница, для "справления малой нужды".
 
И вот уже третий день Леша, изобретая новые словесные   обороты, ярко характеризующие его ощущения, его умственные способности во время
работы на деляне в лесу, а так же медицину  и медиков и многое другое,  маялся в позе
вышеназванной буквы на кровати. Даже ел лежа, с табуретки, сопровождая этот процесс не менее сочными фольклорными комментариями,  в которых цензурными были только предлоги. Анатолий за эти дни не раз уже успел восхититься  богатством "великого и могучего"! Четыре слова всего-то нецензурных! А сколькои каких букетов, венков, гирлянд народ из них плетёт, когда приспичит?!. Владимир Даль в гробу,
наверное, ворочается от досады, что не может записать такие шедевры словесного творчества.

    Дверь из палаты в коридор была открыта - спасибо кочегарам, топившим так, что при закрытых дверях париться можно было, за что они часто удостаивались от больных самых "восторженных" эпитетов на русском народном языке, да и на татарском тоже. Хотя, как заметил Анатолий, татары между собой говорят на своём языке, а матерятся чаще по-русски. Видимо, так вкуснее..
 
- Леша!- раздался голос дежурной медсестры из конца коридора, где был сестринский пост. - Укол ставить буду, снимай штаны!
- О, сегодня военврач второго ранга дежурит, - весело констатировал Анатолий.
- А почему военврач второго ранга?  - поинтересовался Леша настороженно. Ему назначили смесь Бойко - укол так называется. Дико болючий. Вводить смесь надо медленно, чтобы обезбаливающий компонент подействовал. Анатолию прошлось однажды  испытать "непередаваемые очучения", как говорил один комик, от контакта с этой адской смесью.
 
- Сейчас узнаешь... - загадочно сказал Анатолий. Военврачом второго ранга он в шутку называл медсестру Тихонову Евдокию Митрофановну, которая была родной сестрой Ивана Митрофановича, майора милиции, участкового инспектора в городском отделе. У него Анатолий учился работать участковым инспектором, постигал премудрости и хитрости этой службы до того, как переехал в его родную деревню Монастырева.
 
Это была женщина под пятьдесят лет, не толстая, так - в меру. Характером веселая, любила пошутить, певунья. Знала огромное количество частушек, в том числе с "картинками", как и ее брат.
 
 Помнится, когда "обмывали" майорскую звёздочку Ивана Митрофановича, он взял баян и начал петь частушки. Сначала приличные, типа:
                С неба звёздочка упала
                Прямо милому в штаны.
                Ну и пусть  детей не будет,
                Лишь бы не было войны.
   А потом перешёл на частушки с "картинками" и через пять минут все присутствующие заливались гомерическим хохотом, а ещё через полчаса смеяться уже никто не мог, просто ползали по полу, тряслись, как эпилептики, сипели, хрипели и махали руками, чтоб прекратил... Такая вот семья была у них.
 
 Нрава Евдокия была открытого, простого, с любым могла поладить.
Обижаться на неё было просто невозможно. Она работала медсестрой уже около тридцати лет. Сколько и каких подвигов она за это время совершила - не рассказать. Сельская медицина - сама по себе подвиг, тем более в таком медвежьем углу. Но она об этом не рассказывала. Только если какие-то курьёзные случаи.

   Лёша, кряхтя и охая, вспоминая бога и всех его родственников, передислоцировался из положения
" лёжа на боку" в положение "на четвереньки", обнажил белые ягодицы, направив их в сторону двери. В палату быстро вошла Митрофановна. В одной руке в она держала шприц, зажатый в кулаке, во второй руке шарик из ваты. Подошла к ягодицам, мазнула пару раз ваткой по ближней  и, как заправский мясник с ножом, с размаху вогнала иглу по самый шприц в несчастную ягодицу, а ладонью второй руки, пальцы которой держали вату, резко вдавила поршень шприца.  Леша взревел белугой, упал на живот, даже выгнулся в обратную сторону, соскочив тем самым с иглы.
 
- Чо, Леша, больно что-ли? - участливо спросила Митрофановна, прикладывая ватку к месту укола. - Ты уж потерпи, это смесь Бойко, сейчас боль пройдет. - И добавила весело. - Зато распрямился. - повернулась к Анатолию. - Так, полосатый мент, приходи на укол. - и ушла.
 Полосатым  ментом  она звала Анатолия, потому что одет он был в полосатую больничную пижаму, новенькую, яркую такую, в красные и желтые полоски. Не такие, как у других - зелёные с белыми.
 
Бедный Лёша продолжал лежать на животе, держась за ягодицу, и изощрялся в изобретении новых слов и словосочетаний, характеризующих медицину в целом и её отдельных представителей в частности. Когда фантазия иссякла, он замолчал,  прислушался к чему-то, пошевелился раз, другой, натянул на многострадальную задницу штаны, повернулся на бок, заулыбался и встал с кровати, выпрямившись в полный рост. Нагнулся до пола, снова выпрямился, растянул рот до ушей в счастливой улыбке.
- Действительно,  военврач второго ранга! - произнес он в восхищении, потирая рукой место экзекуции.
- Клин клином вышибается, - многозначительно произнес Анатолий, вставая с кровати. - Пойду и я  пыточную, моя очередь.
   
 Анатолий лежал в больнице по причине обострения язвы двенадцатиперстной кишки. Что поделаешь - профессиональное заболевание: всё время на нервах, питание -  где попало, что попало и как попало. Дома чаше всего только ужинал. Зачастую в ужине и состоял весь процесс приема пиши за день. Завтрак и обед переносились на ужин. Территория, которую обслуживал Анатолий,  огромна, по площади равнялась Шотландии, сорок населенных пунктов. Не больших и совсем
маленьких, но до них надо как-то добираться, а своего транспорта у него небыло, приходилось где на перекладных, как говорится, или вообще пешком. Так что язва - профессиональная болезнь.
 
Вот и приходилось иногда ложиться в больницу подлечиваться. Слава  Всевышнему
(а кому же ещё), в селе была больница, не ахти какая, но всё же. Полежать спокойно, питание хорошее, лечение немудреное : уколы, таблетки. Опять же рядом жена Настя, работавшая в этой больнице фельдшером-акушеркой.
Врач  молодой, после института. Ровесник Анатолия. Подружились, естественно. Оба молодые, не местные, интересы совпадают, вот и подружились.
 
 В деревне было ещё два человека, с которыми можно было побеседовать  не только о бабах и водке. Но одного, Михаила Галишникова, парня умного от природы, но своеобразного, Анатолий недавно отправил в места, не столь отдаленные,
за кражу из магазина. Он любил время от времени ненадолго посещать эти места не столь отдаленные. Хобби у него такое.
 
 Второй -  Иван Затонский был поэтом, стихи писал в стиле Твардовского.
Неплохие, кстати. Даже в городской газете печатался. Правда, образование было слабенькое, но книги почитывал .Он был старше Анатолия на несколько лет и по каждому вопросу имел своё, единственно правильное мнение. Любил порассуждать о высоких материях. На этом они и сошлись.
 
Анатолий ещё со школы увлёкся философией, психологией, астрономией, историей - вообще, всем, что было доступно его пониманию. А пообщаться по этим вопросам было не с кем. И Иван был, в какой-то степени, отдушиной в плане общения на эти темы, хотя нес порой такую чушь, что смешно становилось. Приходилось объяснять на пальцах тот или иной вопрос. Со временем Иван стал прислушиваться к мнению Анатолия.  К тому же Иван с удовольствием помогал  Анатолию  в работе. Работал он директором так называемого Дома культуры, который был по сути просто клубом.  Не сказать, что это была серьёзная дружба между ними. Но всё-таки...

  Процедурный кабинет был  в другом конце коридора. То есть в начале коридора, так как там был вход в больницу. От входа  с одной стороны кочегарка больничная, напротив приемная комната, больше похожая на бытовку. Там стояла бочка с водой,
ведра, швабры и другая хозяйственная мелочь
Потом соответственно процедурный кабинет и напротив кабинет врача.
   
 Митрофановна была на месте, возилась со шприцами. Увидела Анатолия, заулыбалась.
- Заходи, полосатенький, укольчик воткнем, витаминку. Снимай курточку.
- Митрофановна, только не с разбегу, пожалуйста, - откликнулся Анатолий , снимая полосатую униформу. - А то я тебя знаю. На Леше прорепетировала, теперь за нас примешься.
- Не боись, мент в полосочку, кабинет маленький, тут не разбежишься, - как бы успокоила Митрофановна. - Подставляй руку..
 
 Анатолий повернулся к ней левым   боком, руку прижал к груди. Евдокия ваткой со спиртом протерла плечо и попыталась вонзить  иголку туда же. Фигушки...  Иголка не проколола кожу.
- Задубела шкура - то, - усмехнулся Анатолий.
- Когда это она успела? Три дня назад всё было нормально. Молоденький такой ещё, мякенький.
- Да, молоденький, - Анатолий убрал улыбку. - А ты знаешь, Митрофановна, что у сельского участкового год за три считается?..
 
Митрофановна попробовала уколоть в другое место, чуть левее, но итог был тот же. Тогда она вращательными движениями вправо-влево стала ввинчивать иглу в кожу и... получилось. Иголка вошла в кожу и мышцу сантиметра на полтора. Евдокия  чуть отодвинулась назад, как бы оцениваярезультат своих трудов, осталась довольной и стала вводить лекарство.
Анатолий поморщился - больно всё-таки. Не зря процедурный кабинет называют пыточной.

- Чего скривился, больно что ли? Ну, подумаешь, игла тупая. Терпи, раз больным назвался, - Казалось, что настроение медсестре ничто не может омрачить.
- Слушаюсь, товарищ военврач второго ранга, буду терпеть! - Анатолий в шутку вытянулся "во фрунт",
приложив пальцы ладони к виску, - разрешите идти?
- Шагай давай, чубук, -отмахнулась Евдокия.  Кто такой "чубук" или что это такое - Анатолий не стал выяснить. Он вышел в коридор и постучал в дверь кабинета врача. Из-за двери послышалось:
- Войдите, -  Анатолий открыл дверь. Гена сидел за столом, рядом стояла , чуть наклонившись, жена Анатолия Настя. В белом халате и в белой шапочке она смотрелась потрясающе. Анатолий на мгновение позавидовал сам себе.
 Они молча с умными лицами смотрели в какую-то бумагу на столе.

- Привет, эскулапы! - весело произнес Анатолий. - Не помешал?  А то вы тут, вижу, с умными выражениями" морд лицов" какие-то проблемы вселенского масштаба решаете. Может чем помочь?
Настя повернула голову к Анатолию, сделала о-очень  строгое лицо и произнесла тоном учительницы:
- Грамотей нашелся. Таких и "словов" вообще - то нет. Но за "морды" ты мне дома ответишь! - и заулыбалась. И к Геннадию:
- Геннадий Васильевич, я картотеку проверю и потом сообщу.
- Хорошо, - кивнул Гена. Настя вышла.
- Ну, что, ментяра позорный, - Анатолий понял, что это обращение - ответка на "эскулапы".-  Садись, рассказывай.
- А что рассказывать .Все происходит так, как и должно происходить, даже если происходит иначе.
- Во завернул. Сам придумал?

- Где мне с моими ментовскими мозгами. Одна извилина - и та от фуражки. Прочитал где-то. - Анатолий помолчал немного и перешёл на другую тему:
- Слушай, Гена, а что это у тебя в больнице иголки  тупые?
- Так они же железные. - Гена с утра был в хорошем настроении и крепко сидел, как он однажды выразился,  на ироническом коне.
- Я говорю не про интеллект орудий для пыток, а про их остроту.  Мне сейчас Евдокия чуть ли не отверткой иголку в руку вкручивала. Больно, ё-пэ-рэ-сэ-тэ...
- Да, иголки старые. А новых не дают, нету, -  слез Гена с иронического коня
- Конечно, - Анатолий усмехнулся - железа в стране не хватает, оно вон всё по полям да по лесам валяется. Куда пионеры смотрят? Придется тебе самому точить иголки. Вон у тебя в кочегарке на подоконнике брусочек лежит литовки точить - в самый раз для иголок подойдет. А то ведь так и  сепсис может случится. Было у меня такое уже один раз.

- И не помер? -  Гена снова вознамерился на" коня" залезть.
- Руку чуть не отрезали, - "жалостливо" произнес Анатолий. - В городе в больнице тоже тупой иглой укол против столбняка поставили.
- А что случилось-то?
- Да это еще в городе работал. Злодея одного задерживал. У нас по дороге автобусы перестали ходить - водители забастовали из-за ям на дороге. Людям приходилось пешком идти. Хорошо весна была, конец апреля. Тепло уже, снег почти растаял, лужи везде. И вот однажды иду на остановку, а народ навстречу мне. И злодей один, дважды судимый, прямо на дороге, пьяный, топором машется. Люди только успевают в стороны шарахаться. А я форме был. Только, кстати, получил новую, плащ новый, штаны, ботинки, фуражка. Пришлось с ним вступить в схватку. Топор отобрал, отбросил в сторону, а злодей бежать пытался. Я за ним. Он в лужу возле дома. Я за ним.
А лужа с метр глубиной. Я его там завалил.  Та он прямо в воде ухитрился зубами в мой
большой палец правой руки вцепиться, прокусил до кости. Вынырнул с моим пальцем в зубах и говорит, чтобы я у него прощения просил. Я левой рукой его за шею держу, правая у него в зубах, вытащить не могу и отпустить не могу. А он ещё зубами по кости елозит. Меня чуть не рвет: не так больно, как противно. Хорошо, подбежали два мужика, два брата из дома рядом с лужей. Оба судимые, один у меня под надзором был, но нормальные мужики. Так они с двух сторон одновременно приложились по морде злодея, у того челюсть отпала. Только так я смог палец вытащить.
Тут и наша машина подъехала - с почты, видимо, позвонили в  милицию. Почта напротив, через дорогу.
 
Злодея в отдел увезли, а меня в больницу. Там и пытали тупой иголкой. А на следующий день рука, куда укол ставили, распухла, покраснела. Снова в больницу. Там компресс наложили, перевязали, а опухоль и краснота ниже бинта вылезли. Так вот по руке опухоль и гуляла полмесяца. Хотели уже резать, но опухоль, видимо испугалась, исчезла. Ноготь га пальце отвалился, потом новый вырос.
 Вот так при тупых иголках бывает

- Нет, это не тупая игла виной, - произнёс Гена.- рану плохо промыли или иглу плохо простерилизовали. А со злодеем что?
- А что. Вечером ему уже кусаться нечем было. Я сам не видел - ребята мне сказали. Так на зону и ушел. Четыре года ему дали.
- Да, весёлая у тебя жизнь, - усмехнулся Гена.
-Фамилия у мене такой, - в тон ему ответил Анатолий и добавил,- судьба...
- Кстати, о судьбе, --продолжил, помолчав, Анатолий. - За всё время работы в милиции мне ни разу по морде не били. А вот кусать кусали. И за палец, за плечо, за руку, за коленку. И всё  бичёвки Эсколбинские. Ну их ты знаешь. Судьба, однако. Съедят когда-нибудь. Судьба. Родился я в год собаки, с детства был вожаком в какой-нибудь стае: командир звёздочки октябрят, командир отряда в пионерах, в комсомоле успел покомандовать, теперь вот легавый. А ты знаешь, что собачатина в последние годы стала популярной, особенно у бичей. Так что - съедят.

- Всё верно, - хмыкнул Гена.- Кому суждено быть съеденным, того по морде не убьют.
Он прищурил глаза, рассматривая Анатолия, потом задумчиво произнес:
- Не, тебя не съедят...
- Почему? - удивился Анатолий. - Не вкусный что ли?
- Наверное. Сам же сказал, что бичёвки пробовали разные части тебя. Не понравился, видно.
- Это не им не понравилось, это мне не понравилось. Если бы я существенно не возражал по поводу такой трапезы, то неизвестно, чем бы дело кончилось.
Гена заулыбался с хитрецой:
- А "существенно" - это как?...
- Ну, как, как?.. Существенно...
- Нет, не съедят, ты на себя посмотри.

- А что во мне такого? - Анатолий поднял брови. - Всё на месте, всё при мне.
- Ага, всё при тебе, - Гена оценивающе окинул взглядом собеседника. - Суп из тебя сварить ещё можно, а вот котлеты слепить или стейк зажарить - уже проблематично. Мякоти в тебе мало, тощий не в меру - одно рагу.
- На себя-то посмотри. Не больно -то упитанный, - наигранно обиделся Анатолий. - Да и рыжеватый, к тому же.
- Ну, меня пока ещё на зуб не пробовали, а тебя со всех сторон уже погрызли, - с гордостью произнес Гена.

- А тебе не кажется странным? - задумчиво произнес Анатолий.
- Что  странное?
- Сидят два молодых сельских, так скажем, интеллигента : врач и участковый уполномоченный и, как два папуаса из племени "Ням-Ням", на полном серьёзе обсуждают гастрономические особенности друг друга. Нас ведь могут неправильно понять , если кто услышит, и из города придет "скорая" с милиционерами. -  Последние слова Анатолий говорил уже сквозь смех.
- Вы правы, гражданин начальник! - Гена , смеясь, поднялся со стула, поглядел на часы. - Пошли на обед, пока скорая не приехала, а то в жёлтом  доме так кормить не будут.
 
 Они вышли из кабинета, потом на улицу. Кухня и столовая были в отдельном доме тут же во дворе больницы. Дом был, естественно, таким же древним, как и больница. Развитой социализм бережно относился к древним  "памятникам сельской архитектуры", старался их эксплуатировать до полного разрушения.  А построить новое, современное, удобное толи тяму не хватало, толи желания. В деревне, мол, и так сойдет...
 
 Анатолий спускался с крыльца, когда услышал со стороны ворот:
- Анатолий Иванович, я к вам, срочно!
Анатолий оглянулся. От ворот быстрыми шагами шёл, почти бежал Суючбакиев Зайнулла  Татарин.  Лет за пятьдесят, изношенный, худой, как совхозная корова по весне. И немудрено, ибо основным продуктом питания у него была "дурная  веселящая вода", а она, как известно, привеса не даёт.
Жил он с семьёй, если можно так выразится, в подгорной части деревни в старом ветхом домишке, который мучительно размышлял - сегодня развалится или перенести кончину на завтра. Был у Зайнуллы ещё один дом в на самом краю деревни. Но этот домишко был ещё старше того, в котором Зайнулла жил теперь, и потому  жить в нём уже нельзя было.
 
 Детей у него, как и в большинстве татарских семей, было много, пять человек. "Четыре сыночка и лапочка  дочка". Сыночки - уже взрослые - пошли по стопам отца в плане времяпровождения, были ярыми противниками трезвого образа жизни. Любили побродить по деревне с целью рюмки посшибать. Бывало, что пропадали на
месяц- два то один, то другой. Правда самый младший  - Рахимчан, недавно отслуживший в армии, ещё был похож на человека, не успел спиться окончательно. Короче - семейка ещё та...
   
И вот этот Зайнулла спешил к Анатолию, размахивая руками. Подбежал, запыхавшись. Трезвый, чтоудивительно.
- Иваныч, я к тебе! Беда у меня!
- Зайнулла, ты же видишь - я в пижаме, в больнице лежу, не работаю пока.
- Иваныч, к кому мне идти ещё? Подскажи, что делать?
- Ладно. Пошли в кочегарку. Не май месяц на улице разговаривать.
   Анатолий крикнул Геннадию, ждавшему у входа на кухню, что задержится и пусть Романовна оставит ему обед. Доктор кивнул и зашёл в столовую. А Анатолий с Зайнуллой пошли в больницу.
   
Кочегарка представляла собой небольшую комнату  где стоял котел отопления и нагрева воды, от которого шли трубы  по периметру больницы. Топился котел дровами, как в старину, и в помещении кочегарки стоял запах дыма и табака. Больные использовали кочегарку как комнату для курения.
У стены стояла небольшая скамейка, у второй стены  -  стул, древний, как и всё вокруг, но ещё крепкий.
- Садись рассказывай. - Анатолий указал Зайнулле на скамейку, а сам сел на стул.
- Я Рустама нашел убитого, - глухо проговорил Зайнулла.
"Плакал мой обед", - подумал Анатолий. Убийств у него на участке ещё не случалось. "Так, спокойно, не суетиться", -сказал сам себе Анатолий.

- Давай рассказывай  всё по порядку. Когда он исчез, когда и где нашел его?
- В начале ноября он пропал. Мы думали, что как обычно в город уехал, шабашку там нашел, и не беспокоились. А сегодня я пошел в старый дом, у меня там в погребе кой -  какие железки лежали, понадобились. Я и пошёл. В дом зашёл, а там на полу кровь размазана, замерзшая. Лопата валяется, тоже вся в крови. Дом обыскал - нет ничего. Подпол открыл - а там Рустам лежит, рука рядом валяется отрубленная.
- Ты там не трогал ничего?.
- Нет. Я даже в подполье не спускался. Как увидел, так сразу к тебе.
- Кому-нибудь говорил об этом?
- Нет. Никто не знает.
- Дома знают, что ты пошёл в старый дом?
- Нет не знают. Я с утра на работу ушёл и оттуда пошёл в старый дом.
 
  Анатолий задумался. Сыновья Зайнуллы хоть и алкаши, но не конфликтные. В драках не замечены.
Жалоб на них не поступало. Комплекцией и силой не выделялись, аллах их в этом обидел. Дружбы между ними, так что брат за брата, тоже не замечалось. И потому врагов у них в деревне не было, впрочем, как и друзей. Вывод: подозревать, что кто-то из деревенских мог совершить это убийство, нет оснований. Иногородних, то есть из других близлежащих деревень и поселков, относящихся к городу, тоже вряд -ли. Это летом на мотоциклах приезжают в клуб на дискотеку, бывало, что и драки
устраивают. А в ноябре были уже морозы за двадцать, снег. На мотоциклах  не климат. Да и тащить труп  на край деревни, там руку ему отрубать. Зачем? Иногородние этого делать бы не стали, бросили бы где-нибудь в трех шагах от места преступления и все. Убийство ведь не заказное и убийца не профессиональный киллер. Так что иногородние тоже исключаются.
  Остаются - братья.  Да, скорее всего. Меж собой они, бывало, скандалят, даже дерутся по пьяни.
 
К Анатолию несколько раз поступала информация, что братья меж собой не ладят, дерутся даже.
Анатолий вдруг вспомнил, что за всю зиму ни разу не встречал на улице Рахимчана. Видел только издалека. Рахимчан или Ромка, как его звали в деревне, завидев участкового, старался обойти его стороной, как будто избегал встречи. Хотя раньше он не боялся встреч с Анатолием. Всегда поздоровается, поговорит. А с осени стал избегать встреч. Сейчас Анатолий понял - почему.
- Так, Зайнулла. Сейчас идешь домой. Если Ромка дома- приведешь его сюда ко мне. Ничего ему неговори. Скажи, что доктор вызывает его в больницу. Скажешь, что на работе спину прихватило, пошёл в больницу и доктор велел ему прийти. Зачем- ты не знаешь. И сам тоже придешь. Если его дома нет, ты сам придешь, а жене, или кто дома будет, скажешь, что как только Ромка придет, чтобы шел сюда. Всё понял? Дома никому не говори про Рустама. Всё,  иди.
 
 Зайнулла ушел. Анатолий зашёл в кабинет Геннадия. Тот сидел за столом и что-то писал в карточках.
- Гена.  У нас в деревне убийство.
Доктор аж подскочил на стуле.
- Кто, кого? - Глаза у него стали круглыми, размером с шестнадцатикопеечную монету.
  - Сейчас, - Анатолий снял трубку телефона и стал набирать номер дежурного РОВД. Ответил капитанЗагваздин.
- Привет,Вася. Нечаев беспокоит.
- О, заречный Анискин  появился. Давно тебя не видели, хвораешь говорят.
- Да вот в больнице лежу, задницу всю искололи.
- Соскучился, что ли?
- Ага. Ещё бы вас столько же не видеть. Не дают болеть.  Короче, собирай группу, убийство у меня в деревне.
- Кибиткина покрышка! -цензурно выругался  Загваздин. - Говори суть дела.
- В подполье старого отцовского дома в деревне Монастырёвой обнаружен  труп Суючбакиева Рустама Зайнулловича, двадцать шесть лет. Отрублена рука. Пропал в начале ноября прошлого года.
Родители думали, что он в городе работу нашел и не заявляли о пропаже. А сегодня отец в своём старом доме нашёл его труп. Группа пусть прямо в больницу ко мне едет, я все им расскажу.
- Подозреваемый есть?
-Пока нет, но кое-какие соображения имеются. Приедут - расскажу.
- Хорошо, жди, - дежурный отключился.
Анатолий положил трубку телефона, откинулся на спинку стула.
- Вот так, Гена. Убийства у нас с тобой ещё небыло. Сейчас должен прийти Ромка, ты его знаешь.
Я отцу сказал, что ты его вызываешь. Подозреваю, что это он убил. Потом расскажу. Я буду в кочегарке. Придет - позовешь меня. Тут его и задержим до прибытия группы.
 
 Анатолий зашёл в кочегарку, закрыл дверь и сел на стул у стены, закурил и стал ждать, поглядывая в окно. Как они придут в окно видно будет, другой дороги нет. 
Ждать пришлось минут пятнадцать. Зайнулла с сыном шли по дороге к входу в больницу. Шли вроде спокойно, как обычно. Значит Ромка ни о чём не догадывается. Это уже хорошо. Значит момент внезапности должен сработать. А дальше, как говорится, дело техники. Мозгами Ромка не очень обременён , главное - не давать ему время на раздумье.
 
Анатолий услышал как открылась входная дверь  со скрипом - ну старая, что поделать, старьё всё скрипит- подождал ещё секунд десять, чтобы вошедшие подошли к двери докторского кабинета хотя бы.  Тогда выйдя из кочегарки Анатолий окажется между входной дверью и  вошедшими и тем самым отрежет Ромке путь к бегству, если у него соображалка, вдруг, сработает. Тихий то он тихий, но...  Как говорят на  Востоке  - на Аллаха надейся, а верблюда привязывай.

  Анатолий вышел из кочегарки и оказался там, где планировал - перекрыл Ромке путь к бегству. Хотя, судя по внешнему Ромкиному спокойствию, его сейчас волновали мысли не о побеге, а о том, зачем его вызывал доктор и рука его уже тянулась к ручке двери в кабинет доктора. Но Анатолий лишил его возможности зайти в кабинет и разрешить эту загадку. Он крепко взял Ромку под руку:
 - Пошли-ка, друг ситный, со мной.
 -Зачем? - насторожился Ромка.
-  Зачем, зачем. Беседу будем разговаривать. Заходи в кочегарку, - Анатолий придерживая Ромку за руку, завел его в кочегарку.
 - Садись вон на стул у стены, - сказал Анатолий, присаживаясь на лавке у двери. Того, что Ромка по-пытается убежать через окно, Анатолий не опасался. Разбежаться негде да и рамы двойные, хоть и  старые , но сделаны из берёзы и за много лет высохли, не просто сломать. Да и перехватить Анатолий успеет.
 
 Был в практике Анатолия случай, ещё в городе, когда молодёжка учинила в Доме
культуры драку и один пьяный юнец пытался убежать от ментов через окно. Толи боевиков насмотрелся, толи перед девками решил выпендриться,  но попытался выпрыгнуть "щучкой" в окно.
Разбежался, прыгнул и промазал. Попал не в окно головой, а между окон. Минут пятнадцать потом в чувство приводили. Хорошо, что  среди девчат медсестра из роддома была. Парни долго над ним потом потешались, спрашивая, как роды прошли.
 
  Анатолий смотрел пристально на Ромку и молчал, создавая напряжение. Ромка сидел на стуле сначала спокойно, потом начал скукоживаться, видимо в голове пыталась родиться какая-то мысль.
Анатолий подумал: - " Пора, клиент созрел."
 - Я вот всё думаю, - Анатолий заговорил спокойно, негромко, тщательно выговаривая слова. - А почему ты, Рома,  Рустама не расчленил до конца? Только руку отрубил и всё...
Говоря это, Анатолий жестко блефовал. У него небыло ни одного, даже косвенного доказательства, не говоря уже о прямых уликах, доказывающих вину Ромки.
 
Но с другой стороны:  Рахимчан до сего момента даже не подозревал о том, что труп Рустама обнаружен. Участковый лежит в больнице и вдруг такой вопрос. Значит он знает всё. Анатолий почувствовал, что попал в яблочко, потому что
Ромка мгновенно побледнел, опустил голову, вжался в стул, руки задрожали.
 - Я не смог, - еле слышно проговорил Рахимчан.  Анатолию показалось, что Ромка сейчас потеряет сознание от страха. Не от того страха, что его разоблачили и придется отвечать по суду, а от того страха, который он испытал, убивая брата, и который сейчас вернулся и затопил его всего.
 Анатолий быстро вышел в коридор. В подсобном помещении напротив кочегарки стояла бочка с водой и был металлический ковш. Анатолий быстро зачерпнул полный ковш воды и снова зашел в кочегарку, протянул воду Ромке.
 - На, попей и успокойся.

Ромка схватил ковш и жадными глотками, словно утром с глубочайшего похмелья, стал пить, стуча зубами по металлу и проливая воду себе на грудь. Анатолий забрал у него ковш, поставил на лавку.
 - Вы вдвоём были? - спросил он когда Ромка немного успокоился.
- Вдвоём, - голос у Ромки уже не дрожал.
 - Вас кто-нибудь видел, когда вы туда шли?
 - Орел старый сидел возле дома на чурке, пьяный.
Орел - это Васька Монастырев. Кличка такая. О них вся семья  были орлы, орлята. Клички, как фамилии передовались по наследству, а новые клички давались за какие-то особые заслуги, приметы, привычки. Потом эти прозвища также наследовались. Васька Орел жил за три дома до
старого дома Зайнуллы.
 - Больше никого?
 - Не знаю. Я никого не видел.
 - А когда ты назад один шел Орел видел тебя?
 - Видел. Мы ещё с ним выпили бражки по кружке, у него была, - Ромка отвечал уже уверенно.
   
 В это время Анатолий увидел , что во двор больницы заехал милицейский УАЗ - Группа приехала.
 -Ладно, сиди здесь пока, - велел Ромке Анатолий, а сам вышел в коридор, дверь в кочегарку закрывать не стал.
  Уличная дверь открылась и в больницу друг за другом вошли начальник следствия Сидорова  Алевтина Геннадьевна,  оперуполномоченный Седых Виктор и эксперт- криминалист  Щапов Андрей.
Алевтина, увидев Анатолия, заулыбалась.
 -Здорово, мент полосатый. Что тут у тебя за страсти египетские?
- Да брат брата убил лопатой,- ответил Анатолий.
 - Ты и здесь не можешь без стихов, - с улыбкой заметил Андрей.

 Анатолий сначала не понял о чём это он. Потом дошло: брат брата, лопатой. Анатолий в городе и районе был известен еще и как поэт, печатался иногда в местной периодике, на концертах выступал.
- Это вот тот, на стуле который сидит? - спросил Виктор, заглядывая в кочегарку через открытую дверь.
- Ага, он злодей. Он всё рассказал, признался, так что убийство раскрыто не выходя из больницы.
- Витя, тащи злодея в машину, - распорядилась Алевтина.  - А потерпевший где? -спросила она.
 - У доктора в кабинете ждет, - Анатолий подошёл к двери кабинета врача, открыл её.

Зайнулла сидел на кушетке. Гена сидел за своим столом, повернул голову на звук открываемой двери.
 -Геннадий Васильевич, - Анатолий обратился к доктору, - следователь в твоём кабинете поработает немного? Потерпевшего надо допросить. Гена кивнул в знак согласия и вышел из - за стола. Вышел в коридор.
 - Алевтина Геннадьевна, прошу, - Анатолий шагну в сторону, давая возможность  Сидоровой пройти в кабинет, потом закрыл за ней дверь.
 - Через пятнадцать минут Алевтина  с Зайнуллой вышли из кабинета и направились к машине. Опер с экспертом уже были в машине. Поехали на место происшествия, помахав Анатолию ручками на прощанье.

 - Ну, теперь жди премию за раскрытие убийства в размере оклада! -весело произнес Гена, когда Анатолий снова зашел к нему в кабинет.
-  Ага. Дадут. Потом догонят и  ещё добавят, - Анатолий взял трубку телефона и набрал номер дежурного. Ответил Загваздин.
 - Вася, это снова Нечаев. В общем злодея я задержал. Это родной брат убитого Рахимчан Зайнуллович Суючбакиев. Он мне тут в больнице до приезда группы во всём признался, сейчас группа уехала на место происшествия. Я свою работу сделал, буду дальше болеть.
 - Понял тебя, понял. Молодец, заречный ты наш! Ну давай выздоравливай. Пока.
 - И тебе не хворать! - ответил Анатолий и положил трубку.
 - Я тебя тоже на следующей неделе выпишу, - радостно сообщил Гена.
 
  Через три недели на еженедельном совещании в райотделе милиции был зачитан приказ
начальника УВД области  о поощрении премией в размере пятьдесят рублей каждому  всех членов оперативной группы, включая водителя, за раскрытие убийства в течении дежурных суток. Фамилии участкового инспектора Нечаева в приказе не было.
"А что обижаться," - подумал Анатолий, выходя из Ленинской комнаты  после планёрки,- сказал же полковник из областного УВД, что сельским участковым грех жаловаться. У них в деревне не жизнь, а малина.
               
                Александр Криволапенко.
                22.05.2021г.