Первое воспоминание

        Моё самое первое воспоминание – это разговор с дяденькой, гулявшим в нашем дворе со своим ребёнком. Я копался в песочнице, а дяденька встал рядом и стал задавать вопросы:
 
        — Мальчик, как тебя зовут?
        — Боря.
        — А сколько тебе лет?
        — Четыре года. Мы недавно переехали в этот дом.
 
        Почему-то именно этот разговор засел в моей памяти. Из этого воспоминания следует, что я в четыре года был довольно смышлёным мальчиком, и что родители не боялись отпускать меня одного играть во дворе нашего дома, велев лишь никуда со двора не уходить. Сейчас это кажется невозможным, а в те годы все дети, кроме самых маленьких, гуляли сами по себе, и никто не считал это чем-то необычным.
 
        Когда приходило время обедать или делать уроки, мамы или бабушки выглядывали в окно и громко, на весь двор, звали своего ребёнка домой.
 
        В квартиру около метро Аэропорт мы переехали из коммуналки. Папа говорил, что он с большим трудом выбил в министерстве новое жильё. Неужели ему и на самом деле пришлось побить какого-нибудь министра? В это трудно поверить, папа у меня очень добрый.
        Правда, так просто квартиру ему не дали. Пришлось бабушке отказаться от своей комнаты в другой коммунальной квартире. Зато теперь мы могли быть все вместе.

        Мне новая квартира казалась большой и уютной. В ней были две комнаты, расположенные одна за другой. Прямо как во дворце. В ближней комнате спали мои родители – мама и папа, а в дальней – бабушка и мы с братом. Ближняя комната выполняла роль гостиной, гардеробной, библиотеки и спальни для родителей. В ней стояла хельга для посуды и одежды, книжные шкафы (тогда ещё читали настоящие книги!), письменный стол для уроков, обеденный стол для гостей, стулья и диван-кровать. И ещё телевизор «Чайка» в жестяном кожухе. Когда у него было хорошее настроение, он показывал целых две программы. А когда его настроение (или настройка) портилось, то просто нужно было как следует постучать по кожуху до появления чёткой картинки. По вечерам я смотрел «Спокойной ночи, малыши!». Говорят, эта передачу и сейчас показывают.

        До того счастливого дня, когда в нашем доме появилась модная хельга, на её месте стоял старинный клавикорд. Он занимал много места и отнимал много времени от моих игр. Клавикорд – это младший брат рояля и старший брат пианино, а струны у него не вдоль, как у рояля, и не вертикально, как у пианино, а поперёк.

        Родители решили (на самом деле, это значит, что мама решила, потому что именно мама у нас всё решала), что мальчикам необходимо научиться играть на фортепьяно. Это было нужно, чтобы мальчик стал центром внимания в любой компании. Мой же старший брат, которому уже пришла пора становиться центром внимания, считал, что в центр внимания в любой компании легче попасть с переносным магнитофоном или, хотя бы, с транзистором. Поэтому он сразу же отговорился от занятий музыкой, сделав вид, что у него большая нагрузка по школьной линии. А мне, дошкольнику, послушному и недогадливому, деваться было некуда и пришлось осваивать клавикорд. Конечно, я возненавидел этот благородный инструмент. К тому же оказалось, что он настолько старый, что его невозможно настроить. Но мне всё равно приходилось на нём играть. Казалось, от клавикорда не будет спасения.

        Но потом подошла мамина очередь на хельгу, и клавикорду пришлось уступить своё место. Он был очень тяжёлый и вынести его на улицу папе было не под силу, а вызывать грузчиков было дорого. Пришлось папе применить топор. Клавикорд был сделан из очень твёрдого розоватого дерева, и даже топором непросто было его разрубить на части. Бабушка не могла на всё это смотреть и заперлась в своей комнате, зато я радовался, что этого до смерти мне надоевшего инструмента больше не будет.

Целой осталась только крышка, отделанная вставками из перламутра. Крышка была очень крепкой, и папа сделал из неё антресоль, чтобы хранить чемоданы с барахлом.
 
Через неделю после этого, нам попалась газета, в которой было напечатано объявление, что киностудия готова купить антикварный клавикорд для съёмки фильма «Чайковский». Оказывается, мы могли бы и жизнь клавикорду спасти, и даже получить за него деньги. Но, газета попалась нам на глаза слишком поздно. Зато место клавикорда заняла модная хельга.
 
В дальней комнате были две кровати – бабушкина и моя, и диван моего старшего брата. Как говорится, в тесноте, но не в обиде (если брат не дразнился). Ещё был трельяж, это такой столик с тремя зеркалами, большое зеркало посередине, а два маленьких - по бокам. На нём стояли мамины духи и хрустальная пудреница c пушистой кисточкой, а ещё бабушкины склянки с лекарствами
.
        Кроме кровати, в моём распоряжении был подоконник. Стены в нашем кирпичном доме были толстенные, и поэтому подоконник был таким глубоким, что на нём можно было играть в хоккей – сам с собой, левая рука против правой, клюшки свинчены из конструктора №3, а вместо шайбы – металлический шарик от подшипника. А что, даже шахматисты сами с собой играют!
 
        Ещё на подоконнике было удобно играть в фантики. Фантики – это не просто бывшие конфетные обёртки. У каждого уважающего себя ребёнка, даже у девчонок, была своя коллекция фантиков. Их не только собирали, но, главное, в них играли.
 
        Иногда ко мне приходили друзья, и мы играли в хоккей, в фантики или в солдатиков. Самым близким другом была моя ровесница Ирка Синицына –— она жила ближе всех, в соседней квартире. А что, нельзя разве дружить с девчонками?
 
        Ещё у меня был друг – Игорёк Иванов, он жил в соседнем подъезде. Папа у него был лысый, а мама – красивая. Мне очень нравилось ходить к ним поиграть. У Игорька был ручной бурундук: стоило сунуть в его клетку руку, как он впивался в палец зубами и повисал на нём, как воздушный гимнаст в цирке. Здорово, правда? А у меня даже котёнка не было!
 
        В нашем доме жили ещё и другие ребята, с которыми потом вместе мы пошли в первый класс. Но об этом — как-нибудь в другой раз. Не всё сразу!