Мотылёк

Сколько Эва себя помнила, она всегда рисовала. И по словам матери, рисовать начала раньше, чем ходить и говорить. Требовала, причём осмысленно и настойчиво, посредством крика, маловразумительных звуков и активной жестикуляции рисовальные принадлежности. Затем, когда начала ползать, а затем ходить, мать выделила ей в серванте нижний ящик с бумагой, карандашами, мелками и фломастерами. Бумаги требовалось много. Очень много. Иначе Эва принималась раскрашивать обои, книги и всё, что плохо лежит. Однажды по-своему расписалась в отцовском паспорте. После этого он пару раз в месяц стал приносить ей с работы черновики, собирая их сразу в трёх отделах своей адвокатской конторы.
     Мать, часто наблюдавшая за ней во время творческого процесса, утверждала, что дочь никогда не занималась этим бездумно. Даже в самом нежном возрасте. Каждый раз это было нечто конкретное и сознательное.
- У тебя во время рисования почти всегда было такое отрешённое, такое отсутствующее выражение лица, - вспоминала она, - что казалось, будто ты не здесь, а где-то далеко, в каком-то своём мире, где смотришь на что-то, видимое только тебе и торопишься запечатлеть это…
     Рисовала Эва очень хорошо, только неправильно. Так сказали родителям, когда в шесть лет они отдали её в художественную школу.
- Отсутствие элементарной техники, отсюда кошмарные диспропорции и полный завал с выбором цвета, - разглядывая её этюды, говорили им, - но потенциал, вне всякого сомнения, есть… Не переживайте, мы её научим…
     И сдержали обещание, научили. К тому же Эва была способной ученицей. Она благополучно окончила обе школы и легко поступила в художественное училище. После получения диплома Эва несколько лет проработала в рекламном бизнесе. К своему удивлению именно там она поняла, что является совершенно посредственным художником. Это было неприятное открытие, которое девушка тяжело переживала. В первую очередь потому, что не представляла себя больше ни в какой иной ипостаси. Она, как потерянная ходила по вечернему городу, и ей казалось, что каждый второй прохожий, ухмыляясь, смотрит на неё и хочет сказать:
- Глядите, вот идёт бездарная халтурщица, возомнившая о себе невесть что! Подумать только, и она ещё мечтала о своей мастерской и готовила персональную выставку… Вот же умора…
     Самое обидное, что Эва действительно работала исступленно и много. И с шестнадцати лет с особым пристрастием и тщательностью отбирала свои работы для будущей галереи, где они будут выставляться. Ещё совсем недавно она в этом не сомневалась.
     Как же так, размышляла девушка. На курсе она была одной из самых перспективных студентов, подающих большие надежды. Её приглашали на работу сразу в несколько организаций. Она выбрала рекламу. Эве импонировала в ней её амбициозная динамика, вариативность и разнообразие, а также современность, смело встречающая завтрашний день.
     И вдруг такое открытие…
     Причём никто об этом Эве не говорил. Она пришла к такому неутешительному выводу сама. Наблюдая, сравнивая и анализируя. И результат был беспощадным и резким, как приговор о высшей мере наказания. Её талант исчез, развеялся, иссяк. Ушёл, как вода в сухую, растрескавшуюся землю. А может, его никогда и не было. Она уже не знала, да и не хотела об этом думать.
     Она немедленно уволилась, пока очевидный, как ей казалось факт, не стал достоянием всех, и погрузилась в чёрную депрессию.
     Те несколько человек, кто знал об истинной причине её ухода с работы и последующего состояния говорили о том, что она, скорее всего, ошибается. И что слишком рано делать выводы по поводу своего дарования на основании сиюминутных и поверхностных ощущений. Её бывший учитель, с которым  у неё сохранились хорошие отношения и пара друзей, пытались её поддерживать, как могли. Приводили примеры извилистого и тернистого пути к вершинам мастерства известных художников, указывали на отсутствие опыта, при котором ошибки неизбежны, хвалили её работы, но всё было напрасно.
    Полгода Эва жила, погружённая в себя, перебиваясь мелкими заказами, подбрасываемыми более успешными друзьями. Рисовать «своё» она практически перестала. И вскоре устроилась на работу в реставрационную мастерскую и вышла замуж за того самого своего бывшего наставника. И, казалось, полностью успокоилась.
     Со временем молодая женщина начала даже находить своеобразную прелесть в своей однотонной, размеренной и очень понятной жизни. В ней, конечно, не было взлётов, но именно поэтому можно было не опасаться падений.
     Только иногда ночью Эве снились странные сны. Они были прекрасны и пленительны. И в них она иногда видела себя. Но совсем другую себя. Смелую, яркую, талантливую. С горящим сердцем, зорким взглядом и открытой душой. Ту себя, которой всегда мечтала стать, но так и не стала. Это были сны - откровения и сны - покаяния. Это был призыв и отчаяние. После них она несколько дней бывала больна. Она уходила в себя, становилась молчалива, задумчива и раздражительна.
     Однажды после особенно тяжёлого пробуждения она сказала своему мужу, что проживает не свою жизнь. Что всегда чувствовала это, но только боялась признаться. Потому что это очень больно. И очень страшно. Заглядывая в душу, увидеть то, что совершаешь самое большое предательство, на которое только способен человек. Предательство самого себя.
     Он снова пытался ей помочь, но она его не слышала. Не намеренно, просто так получалось. Ведь она не слышала даже себя. Он ушёл. Эва почти не заметила этого. И продолжала жить, стараясь не слишком углубляться и задумываться. Как все.
     И вдруг случилось неожиданное. Она проснулась среди ночи, как от толчка. Какое-то время неподвижно лежала, пытаясь соединить осколки исчезающего, ослепительного сна и вдруг встала, включила свет и закрепила холст на подрамнике.
     К рассвету картина была закончена. И она была великолепна. Это осознавала даже сама Эва, которая всегда оставалась самым безжалостным своим критиком. Она опустилась на высокий, деревянный табурет и устало улыбнулась, глядя на своё полотно и откидывая волосы испачканной в краске рукой. На холсте была изображена странно знакомая ей девочка в сюрреалистическом лесу… 
     С этой заблудившейся в таинственном лесу девочки всё и началось. А может, всего лишь продолжилось… Только несколько в ином смысле.
Эва стала смотреть по-иному на всё. На мир за порогом, на себя саму, на окружающие её вещи. Начала использовать разные техники и цвета. Её проекты в рекламном агентстве, с которым она возобновила сотрудничество, стали самыми продаваемыми за последний квартал.
      А самое главное, снова появилось стремление жить и творить. Что, по сути, для Эвы являлось словами-синонимами. В ней била такая колоссальная энергия, что родственники и знакомые не переставали удивляться её оптимизму и продуктивности.
     Спустя некоторое время её работы увидел агент одной европейской галереи. Они ему очень понравились. С ней был заключён контракт сразу на несколько картин.
     Скоро она узнала, благодаря чему случился в её жизни такой прорыв. Это происходило из-за опухоли в мозгу, которая медленно, но неуклонно убивала её. Но Эва ни разу не пожалела о том, что больна. Более того, даже если бы опухоль признали операбельной, она никогда бы не согласилась на её удаление. Потому что она только сейчас стала жить настоящей, а не придуманной и фальшиво-размеренной жизнью. 
    Эва чем-то напоминает мотылька, сознательно летящего на огонь. Он обжигает свои крылья и однажды сгорает. Но всё равно счастлив, так как не только не знает, но и не хочет ничего другого.
    Эва самозабвенно работает и чувствует, как с каждым мазком, с каждой новой картиной, она становится свободнее и легче. Ярче, смелее и увереннее. Точно такой, как в детстве или своих недавних снах.