Анатомия распада ссср

ПЕРВЫЕ ТРЕЩИНЫ В ТОТАЛИТАРНОЙ СИСТЕМЕ СССР



    К сожалению, сейчас не могу вспомнить точно… То ли в конце 1987 или в 1988 гг. в «Доме политпросвещения» ЧИ ОК КПСС был собран партийно-хозяйственный актив ЧИАССР. Повода для этого было два: во-первых, т.н. «перестройка», инициированная М.С. Горбачевым и директивно принятая ЦК КПСС, посредством которой были намечены кардинальные реформы и новая идеология советского партийного руководства, имеющие цель достижения «больших и неоднозначных перемен» в экономической, общественной и политической жизни страны и всего советского народа…, а во-вторых, приезд в республику ответственного работника ЦК КПСС, представлявшего отдел пропаганды и агитации ЦК (сокращенно - агитпроп), некого Митрофанова. Цель его приезда была также прямо связана с темой и задачами «осуществления» в Республике той самой «перестройки».

     Делегация на это мероприятие от Ачхой-Мартановского района была представительной. В её составе было всё партийное и административное руководство, весь идеологический корпус нашего района, к которому относился и я, являвшийся к тому времени первым секретарем РК ВЛКСМ, руководители хозяйств и предприятий, депутаты разных уровней, в т.ч. Захаев Л., Матаев Б. и др. Возглавлял нашу делегацию первый секретарь РК КПСС Базгиев Р.А.

     В большом зале для заседаний наша делегация расположилась (примерно) в середине  первой и длинной рядной секции, занимая 5-6 рядов. С течением времени все делегации прибыли и заняли свои места. Зал был наполнен торжественной атмосферой, антураж зала - красно-кумачовой атрибуцией, являвшейся, в те времена, главным и знаковым символом «будущего коммунизма».

    В центре первого ряда нашей делегации сидел Базгиев Руслан, а рядом с ним (по обе стороны) – председатель РИК, прокурор района и др. первые лица нашего района. За ними (на втором ряду) сидели мы… Я сидел на первой от междурядного прохода скамейке, сразу от меня (правее) сидел зав. отделом пропаганды и агитации нашего РК КПСС Зайнутдинов Б.А-Р.

     В президиуме «высокого» форума расселись все важные республиканские руководители (среди них – Фотеев В.К., Завгаев Д.Г. и др.), «почётные лица» и представитель ЦК партии. Ровно в назначенное регламентом время было объявлено об «открытии» нашей работы.

     Согласно принятого порядка работы начавшегося форума, первые выступления и доклады были сделаны руководителями нашей республики. Далее слово было предоставлено представителю ЦК. Митрофанов делал все возможное, чтобы занять внимание аудитории своей «важной» и «страстной» речью. В огромном зале воцарилась тишина… А Митрофанов все более «накалял» свою речь. Он «утюжил» всю республиканскую идеологическую составляющую, что называется «сверху до низу», то и дело повторяя, что начатое партией «большое дело» - это потребность времени и делается оно во имя «великого советского народа», авангардом которого, безусловно, является КПСС. Много раз он касался событий исторического прошлого… и, конечно же, в т.ч. и чечено-ингушского народа.

     В какой-то момент, мне показалось, что чувственная речь оратора не лишена и искренности… Хотя я нисколько не сомневался в другом... Вся внутренняя суть партийной идеологии, снизу доверху, была выстроена на формализме. Формализм (это я хорошо понимал изнутри этой системы), тесно переплетенный с догматическим символизмом, являлся самим «цементом» коммунистической идеологии. И он не мог быть низвергнут не только искреннне-слащавыми речами пропагандистов (типа Митрофанова), но даже начавшейся «перестройкой». Однако..., если вдруг..., в силу ли стечения случайных обстоятельств, в силу ли иных причин, ставших следствием целенаправленных действий каких-то инициирующих сил, перестанет существовать этот «цемент», то в след за этим и неминуемо мог бы разрушится и сам концепт коммунистической идеологии.

     Тем не менее… Я решил задать свой наболевший вопрос московскому оратору. Продумывая эту «идею», я полушепотом обратился к своему соседу по ряду, одному из тех, кому мог доверить свою мысль – Беслану Зайнутдинову. В нескольких словах я объяснил Беслану, что хочу задать вопрос Митрофанову о том, почему до сих пор в Грозном стоит памятник А.П. Ермолову. Беслан не стал меня разубеждать… Но дал понять, что мысль моя сопряжена с известным риском и «пока ещё не ко времени». Хотя и согласился со справедливостью такого вопроса. Беслан до конца не сформулировал своё окончательное мнение… Я ждал пока он выскажется полностью. Для меня это было очень важно, чтобы скорректировать самого себя. Последние слова Беслана: «Знаю твой характер… И поэтому нет смысла тебя отговаривать. Вопрос, по сути, правильный… Но не стоит его задавать прямо. Просто напиши записку с вопросом и передай его аккуратно кому-то из впередисидящих... Впрочем, так же, как и все другие. Только не подписывай своим именем. Поступит твой вопрос в президиум и на него обратят внимание… Ответят на него или нет  – тоже под вопросом».

- - - - - - - - - - - -   

     А.П. Ермолов… Назначение этого человека «главным лицом» имперской России на Кавказе было не случайным. Александром I, в целях предполагавшихся «планов» завоевания Кавказа, помимо боевых заслуг Ермолова, приего назначении были учтены и его личностные характеристики – жестокость и «твердость духа в службе». И уже в непосредственном «действии» в своем новом должностном качестве главным правилом Ермолова была беспощадность в уничтожении не только людей и народов, а и их жизненного пространства. «Руками он действовал подобно железному молоту, ломающему камни». [1]
 
     В истории чеченцев Ермолов оставил глубокий и кровавый след. Соответственно и отношение к этой личности у чеченцев всегда было болезненным и сложным. Хорошо известно, что были и неоднократные попытки представителей местной чеченской общественности взорвать этот бюст или снести его, используя, в т.ч., все доступные и законные средства. И, тем не менее, они все оказывались безуспешными. В понимании же власти, и к периоду «перестройки» также, Ермолов считался и преподносился обществу в качестве выдающейся личности и героя,  полководца и просветителя. Гапуров Ш.А. в книге «Чечня и Ермолов (1816-1827 гг.)», ссылаясь на А.К. Текуева отмечает: «… Для москвича генерал Ермолов – герой Отечественной войны 1812 г., а для чеченца, ингуша или адыгейца жестокий колонизатор Кавказа. … Конечно, Суворов и Ермолов – дети своего времени. Но это не повод для оправдания насилия, жестокости, политики угнетения одного народа другим». [2] Моё отношение к личности Ермолова была сформировано на основе изучения исторического материала, а также мнении моего отца, дяди и других наших стариков, оно было подпитано исторической памятью народа… В тот день я хорошо помнил и рассказ моего дяди по отцу, – Вахи, - об одном случае, имевшем место быть где-то в начале 70-х годов. И связано оно было с заседанием в ОК КПСС, на котором Апряткин С.С. (1-й секретарь ЧИ ОК КПСС на то время) вопросительно заявил: «Почему взрывают бюст Ермолову?! Ведь он же внес огромный вклад в историю и культуру Чечено-Ингушетии?! Ему надо бы не только бюст поставить, а памятник… прямо на площади Ленина!». По воспоминаниям Вахи (мой дядя – ныне покойный), Мовлади Висаитов, присутствовавший на этом же совещании, заявил в ответ С.С. Апряткину: «В таком случае надо и Чингисхану поставить золотой памятник на Красной площади в Москве. Вы, наверное, согласитесь, что и он тоже внес в культуру России большой вклад...».

     Как бы то ни было, «за большие заслуги перед отечеством» Ермолову в Грозном был установлен памятник (1881 г.). Автором «памятника» был скульптор А.Л. Обер. В 1922 году «бюст», символизировавший Ермолова, снесли, основываясь на декрете «О памятниках республики». В последующем его передали на хранение в грозненский краеведческий музей. В период депортации чеченцев и ингушей бюст Ермолова был восстановлен и установлен на прежнем месте, вернув его, таким образом, на свой прежний «пьедестал славы». При изготовлении нового бюста в качестве эталона была использована сохранившаяся голова «старого». На ограждении памятника были установлены чугунные плиты с цитатами. На одной из них приводилось изречение самого Ермолова: «Никогда не разлучно со мной чувство, что я россиянин». На второй — слова А. С. Грибоедова о Ермолове: «Патриот, высокая душа, замыслы и способности точно государственные, истинно русская, мудрая голова». На третьей была надпись: «Народа сего под солнцем нет подлее и коварней. Ермолов о чеченцах». После смерти И. В. Сталина последняя надпись была удалена, но ниша с плитой осталась». [3]
- - - - - - - - - - - -   

     Таким образом, записка с вопросом о «неуместности в Грозном памятника А.П. Ермолову», адресованная «гостю из Москвы», мною была написана. Я её держал наготове до удобного момента, чтобы незаметно передать в президиум. Через некоторое время, сама по себе, появилась и возможность осуществить задуманное. С заднего ряда мне протянули две или три записки с вопросами, адресованные президиуму, для их последующей передачи (через меня) впередисидящим. Я незаметно доложил к ним свою записку и все вместе передал дальше..., сидящему впереди меня участнику «большого собрания». Далее же я начал спокойно  наблюдать за тем процессом, как эти записки передавались из рук в руки и далее в президиум форума - «к месту их окончательного предназначения». Кто-то из ЧИ ОК КПСС, сидевший сбоку в президиуме, внимательно прочитал каждую записку. Какие-то записки передал по «назначению». А одну, - похоже было – «мою», - отдал кому-то поважнее себя, прежде чем передать Митрофанову. Я продолжал спокойно следить за дальнейшим ходом событий. Тот - «второй» и «поважнее», всё-таки, решился записку передать Митрофанову, но, как стало видно далее, дополнив это действие своим приватным комментарием, предназначенным только для уха «высоко гостя».
 
     Реакция-ответ «высокого гостя» не заставила ждать себя долго. Митрофанов отобрал для первого ответа именно мою записку. Он громко зачитал содержание моего вопроса… Нагловато усмехнулся… А потом, обратившись в зал, произнес: «Написать эту чушь – написал кто-то… А смелости подписать, видно, у него не хватило! Ну и кто этот герой, анонимщик? Имя у него есть!?». В зале воцарилась гробовая тишина. Мною овладело внезапное чувство презрительности к «гостю» - с одной стороны и негодование из-за убийственной растерянности, охватившей в этот момент чечено-ингушскую элиту и большую часть всех здесь собравшихся - с другой.    Действительно, это растерянно-подавленное «присутствие», что я успел увидеть в тот самый момент обозревая зал, было жалким зрелищем...

     Мне показалось, что Беслан уловил моё психологическое состояние и, возможно (я этого точно не помню), хотел остановить мои дальнейшие действия... Пытаясь совладать с чувством внутреннего протеста и негодования, внезапно овладешим мной, я встал и произнес: «Я являюсь первым секретарем Ачхой-Мартановского РК ВЛКСМ… Записка с вопросом – моя». Дальше мне было интересно уловить реакцию, не только Митрофанова, но и снова того же «растерянно-подавленного» зала. Теперь же многие повернули в мою сторону свои «важные» головы, источая в своих вытаращанных глазах какую-то бесформенную ненависть ко мне… Часть «зала» верно и коленопреклонно, как завороженная, смотрела прямо в глаза «гостя», будто бы выжидая с президума звучную команду «фас», чтобы потом наброситься на меня. Обратил я внимание и на Завгаева Д.Г., сидящего в президиуме. Его лицо, прямо смотрящее на меня, не выражало ничего. Кажется, он воспринял произошедшее как фрагмент непонятного сна. Была и третья категория присуствовавших… Они спокойно просматривали какие-то записи, тихо перешептывались между собой о чем-то другом, отвлеченном от создавшегося в зале конфуза. В этот самый момент мне было очень важно понять отношение к моему поступку Базгиева Руслана. Когда я подробно представлялся, Руслан повернулся в мою сторону… На его лице я заметил незаметную улыбку. Улыбка у него получилась несколько кривоватой, говорящей, скорее то, что это для него неожиданность. Но в целом, в его лице читалось спокойствие. Я понимал, конечно, что своим действием я подставляю и его репутацию. Но промолчать  я не смог. Взгляд Базгиева в мою сторону(его я видел своим боковым зрением) был коротким… Он опять повернулся к своему соседу-собеседнику (сидевшего рядом с ним), и продолжил (в невозмутимом состоянии) говорить ему что-то своё.

     Так же я успел обратить внимание и на Беслана Зайнутдинова. Беслан сидел совершенно спокойно и также невозмутимо. Во взгляде и выражении его лица мною читалось: «Алви, ты все сделал правильно. И если надо, то впрягаемся вместе». На что я ему мысленно ответил: «Нет. Я сам справлюсь. Я обязан так поступить». (Повторюсь, это было только мысленно и в моём воображении)

     Митрофанов мне: «Вы, первый секретарь райкома? И с таким знанием истории вы работаете с молодёжью?! Как вы можете не знать, какую выдающуюся роль в судьбе, в том числе и народов Чечено-Ингушетии, сыграл этот великий человек?! … »  А дальше были целые наборы слов, фальшивых и неприятных.

     Форум, наконец-то, завершился. Мы начали выходить с «Дома политпроса». Я спокойно вышел из здания, зашел в одно из ближайших городских кафе, что-то перекусил, выпил горячего чая. Выходя из кафе, психологически я уже был готов «к служебному несоответствию» и другим ожидаемым последствиям в «карьере». Далее поехал прямо домой, не заезжая в райком.

     С того момента прошло несколько дней. Мне за это время никто из вышестоящего руководства ничего не сказал в продолжение той «темы». Но я ожидал «разбор полетов» в любую минуту. Как-то, я сидел у себя в кабинете. Было 9-10 часов утра. Зазвонил мой рабочий телефон. На том конце говорила Л. Первая (Люся) - секретарь Руслана Базгиева. Она мне: «Здравствуйте! Вас вызывает к себе Руслан Ахмедович». Я: «Прямо сейчас?» Она: «Да… Он ждёт в своём кабинете».

     Облегченный чувством того, что наконец-то произойдет ожидаемая мною развязка, я поднялся на второй этаж РК КПСС и зашел в приёмную первого секретаря. Люся попросила подождать пока она доложит. Почти сразу же она вышла, оставив за собой открытые двери в кабинет Р. Базгиева. Я зашёл в кабинет и поприветствовал Руслана. Тот, с той же кривоватой улыбкой (уже после я понял, что такой бывала улыбка у Руслана, когда он был в хорошем расположении духа) на лице, ответил мне взаимным приветствием. А Люсе напомнил: «Пусть, как я сказал, пока никто не заходит». Ну, думаю, началось… Встреча «тет-а-тет» с Русланом у меня была впервые за все время нашей совместной работы. Он спокойно предложил мне присесть возле офисного стола, на кресло-стул с зелёной кожаной обивкой. А дальше расспросил меня из какого я тайпа, о моих родителях… И ни слова о моём вопросе к Митрофанову.

     Тем временем в кабинет Базгиева опять заглянула Л. Первая и доложила, что хочет зайти заворг РК КПСС Р.Эльжаев. Базгиев Р.: «Пусть заходит… Пока мы не закончим, пусть никто более не отвлекает». Базгиев Р.А. Эльжаеву Р.Х.: «Что-то срочное?». Эльжаев Р.Х. в ответ: «Нет… Не срочно». Тогда и ему Базгиев Р. предложил присесть, а между тем продолжил беседу со мной.

     Речь была о партийно-хозяйственных задачах в районе, что положение дел в сельском хозяйстве требует особенного внимания. Он выдвинул из-под своего рабочего стола специальную вставку, на которой был уложен большой лист ватмана, расписанный графически разбитыми сведениями о надоях молока в хозяйствах района. Сделав небольшой анализ, он указал, что и у меня должна быть такая же статистика и учет положения дел в хозяйствах района. Нашу беседу он завершил запомнившимися мне словами: «Имей ввиду! В нашем районе два первых секретаря – это я и ты! Отныне заведем практику, согласно которой еженедельно мы будем осуществлять совместный выезд в наши хозяйства».

     На том наша встреча и закончилась, а вместе с ней завершилась и история моего вопроса Митрофанову о памятнике Ермолову.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

     В сентябре 1989 года, после завершения работы II съезда ингушского народа, вместе с Бековым С.М. и другими руководителями нашей республики, ОК ВЛКСМ посетил Д.Г. Завгаев (в это время уже в качестве первого секретаря ЧИ ОК КПСС). Мы обменялись мнениями по поводу состоявшегося на этих днях ингушского форума, о его итогах и задачах идеологических работников в связи с этим. Так как я представлял один из приграничных районов с Ингушетий, на этом совещании дали слово и мне. В конце этой встречи, почти неожиданно, взглянув на меня, то ли в шутку, то ли всерьёз, Завгаев Д.Г. спросил: «У первого секретаря Ачхой-Мартановского РК ВЛКСМ нет вопросов?».

     Вопрос, заданный Завгаевым, был «говорящим» и тут же напомнил мне о случае на партхозактиве в «Доме политпроса», на котором участвовал тот самый Митрофанов.

     В том же 1989 году был демонтирован и бюст А.П. Ермолова, установленный в Грозном и напоминавший собой многолетнюю военную завоевательную политику царской России по колонизации Кавказа и Чечни. 

_______________________________________
 1. Е. Марков. ОЧЕРКИ КАВКАЗА. Картины кавказской жизни, природы и истории. Издание товарищества М.О. Вольфъ. С.-Петербург, Москва, 1887, стр. 664;
2. Ш.А. Гапуров. Чечня и Ермолов (1816-1827 гг.). Грозный, ГУП «Книжное издательство», 2006. Стр. 4;
3. Памятник А. П. Ермолову (Грозный).//