Он парил вровень с орлами ч. 7

26 мая 1913 года поднялся в небо первый в мире многомоторый самолет конструкции Игоря Сикорского "Русский витязь".

Показали себя в деле и гвардейцы, прибывшие вслед за Кавказским корпусом. Они двинулись в атаку в парадном строю, будто на Марсовом поле в столице. Так, лейб-гвардии Павловский полк пошёл на противника по суворовской традиции - во весь рост, с ружьями наперевес. Геройский порыв кавказских и гвардейских полков, при удачно действовавшей артиллерии, положил начало успеху в Галицийском сражении русских войск между Западным Бугом и Вислой, несмотря на численный перевес врага. При ликвидации «мешка» под Травниками были разгромлены X австрийский корпус и немецкий ландверный (формировался призывниками по принципу - одной территории) корпус. К сожалению, русское воинство понесло в этих боях также большие невосполнимые потери. Роль и значение воздушной разведки значительно выросла. Безусловно, авиаотряды несли потери и в этой связи их стали использовать более мобильно - перебрасывать из состава одной армии в другую. Так, в VIII русской армии, авиация освещала обстановку не только перед фронтом главных сил, наступающих вглубь Галиции, но и наблюдала вражеский тыл против левого растянутого вдоль Днестра фланга своей армии. Частые вылеты, материальная изношенность аэропланов, отсутствие на них вооружения приводили к далеко не лучшим результатам. Интересное мнение и оценку о роли авиации в период Городокского сражения высказал ген. от кавалерии А.А. Брусилов - один из самых выдающихся высших военачальников в ПМВ: «Воздушная разведка вследствие недостатка и плохого качества аэропланов была довольно слабая.

Тем не менее то, что мы знали, получалось главным образом через её посредство. Агентов шпионажа у нас было мало, и те, которых мы наскоро набрали, были плохи; кав. разведка проникнуть глубоко не могла, так как пограничная р. Збруч была сплошь и густо занята неприятельскими пехотными заставами» (5). Не лучше ситуация с использованием авиации складывалась и в III-й - самой многочисленной русской армии ген.-адъютанта Н.В. Рузского. В неё входили 3 авиаотряда, одним из которых командовал штабс-капитан П. Нестеров. Постепенно число аэропланов уменьшалось и соответственно нагрузка на лётчиков увеличивалась, что в буквальном смысле приводило некоторых пилотов в обморочное состояние. Несмотря на самоотверженную работу, офицеры штаба армии, который недавно переехал и расположился за городом, в старинном замке, стали выражать неудовольствие. Им хотелось, чтобы русские авиаторы, аэродром базирования которых находился вблизи армейского штаба, не допускали полётов неприятельской авиации в тылу. Австрийцы даже успели сбросить в районе штаба 2 шумные бомбы, не причинившие никакого вреда. Чем же могли защитить войска и мирных жителей наши лётчики, поначалу летавшие на безоружных французских «моранах» и «ньюпорах»? Получавшие долгое время от военного ведомства России необъяснимый отказ в вооружении русской авиации - «по инструкции не положено»? Они отгоняли вражеских бомбёров пальбой из пистолетов, пугали столкновением, в бессилии грозили кулаком... «Если бы в 1914 г., - напишет позже в одной из своих книг ген. Ткачёв,- мы располагали аэропланами с установленными на них пулемётами, что, кстати, предлагал в своё время сделать П.Н. Нестеров, то наверняка смогли бы создать в воздухе такой заслон противнику, что немцы и носа бы не сунули на нашу территорию».

Особенно сильно русским войскам мешали регулярные разведполёты австрийского пилота - лейтенанта барона Фридриха фон Розенталя. Такая обстановка и послужила своеобразным толчком для осуществления командиром 11-го корпусного авиаотряда П. Нестеровым его давней идеи - уничтожения врага в воздухе ударом по поверхности вражеского аэроплана колесами собственной летательной машины. И хотя этот приём был смертельно опасен, 26 августа 1914 г. штабс-капитан Нестеров, над городком Жолкиев, его отважно применил. Из воспоминаний пилота 9-го авиаотряда Виктора Г. Соколова, сослуживца и друга Нестерова: В Жолкиев, куда перешёл после взятия Львова штаб III-й армии, наши отряды перелетели 21 августа. И вот каждое утро, австрийский биплан стал делать круг над городом и уходить обратно. В штабе нервничали, неприятно было и лётчикам. Но чем можно было остановить эти регулярные полёты австрийца? Никакого вооружения на наших летательных аппаратах так и не было. И всё же несмотря на это, некоторые офицеры из штаба армии, считали, что мы должны сделать нечто невозможное, чтобы прекратить полёты австрийского летчика. Особенно настаивал на этом ген.-квартирмейстер армии ген.-майор Бонч-Бруевич, ведавший разведкой и контрразведкой и по роду службы близко соприкасавшийся с лётчиками-разведчиками. Вечером 25 августа он устроил своеобразный скандал... После октябрьского гос. переворота Михаил Дмитриевич стал первым генералом, перешедшим на сторону большевиков, и в этом не было ничего удивительного.

Его родной брат Владимир Бонч-Бруевич был большевиком с 1895 г., а в 1917 г. занимал должность управляющего делами Совнаркома. Именно поэтому М.Д. Бонч-Бруевич сразу же стал начштаба после назначения нового главкома прапорщика Н. Крыленко. Ген. Бонч-Бруевич занимался созданием на бывшей линии фронта частей «завесы», которая по его замыслу препятствовала бы дальнейшему продвижению вглубь страны германских и австро-венгерских войск. В условиях развернувшейся Гражданской войны Бонч-Бруевич, чувствуя невозможность применения старых методов управления войсками, подал в отставку, и 27 августа был освобождён от должности военрука ВВС. На следующий день стояла хорошая погода. Австрийский аэроплан появился над Жолкиевом рано утром. Офицеры Нестеров и Кованько поднялись за ним в погоню, но у Петра Николаевича при подъёме оборвался трос с грузом. С его помощью он собирался разбить винт у австрийца. Затем в воздухе у Нестерова стал давать перебои мотор, и пилот пошёл на посадку. Вслед за ним приземлился и Александр Кованько. Нестеров приказал быстро отремонтировать мотор, а сам сел в автомобиль и поехал в казначейство армии, где получил деньги для нужд своего авиаотряда. Когда он возвращался в канцелярию отряда, расположенного рядом с аэродромом, около 11 утра в воздухе снова показался австрийский разведчик. Неустрашимый Нестеров подъехал на автомобиле прямо к «Морану-Солнье», около которого уже стоял Кованько, и спешно сел в самолёт. Кованько хотел занять место наблюдателя, но Пётр Николаевич отказал ему и поднялся в воздух один.

Австриец сделал круг над городом на высоте 900-1000 м и зашёл на второй. С земли поднялась беспорядочная винтовочная стрельба. Завершив круг, вражеский биплан шёл над городом курсом на запад, слегка набирая высоту. Очевидно, он увидел всё, что ему было нужно. А Нестеров на своём маленьком моноплане обходил город с южной стороны и, быстро поднимаясь, шёл наперерез противнику, заметно догоняя его. Было ясно, что скорость «Морана» намного выше скорости большого «Альбатроса» австрийца. Вот они уже на одной высоте. Ещё секунды полёта и Нестеров уже выше врага, делает над ним круг. Австриец заметил быстроходный «Моран» и, не сбрасывая газ, стал снижаться, но уйти уже не смог. Свидетель воздушного единоборства - механик Нестерова, наблюдавший с земли в бинокль писал: «Нестеров зашёл сзади, догнал врага и как сокол бьёт неуклюжую цаплю, так и он ударил противника». Сверкнули на солнце серебристые крылья «Морана», и он, круто планируя, врезался в австрийский аэроплан-разведчик, после чего на мгновение как бы остановился в воздухе, а затем потеряв управление, начал смертельное падение носом вниз, медленно кружась вокруг продольной оси. Громоздкий «Альбатрос» после удара какое-то мгновение ещё держался в воздухе и летел прямо, но затем внезапно остановился, застыл в воздухе и тотчас же как-то странно закачался; крылья его двигались то вверх, то вниз. И вдруг, медленно повалился на левый бок (отвалилась правая коробка крыла), повернулся носом вниз и стал кувыркаться и переворачиваясь стремительно полетел вниз, распадаясь в воздухе.

Более тяжёлый, чем «Моран», он быстро обогнал его в воздухе и упал на землю первым. И всё же, как Нестеров таранил «Альбатрос»? Очевидец, пилот Виктор Соколов утверждает, что Пётр Николаевич сначала промахнулся и не ударил по краю несущей плоскости, как собирался это сделать. Удар пришёлся в середину самолёта австрийца, причём колеса попали под верхнюю плоскость, а винт и мотор ударили её сверху. Удар был настолько сильным, что тонкостенный вал, на котором держался мотор «Гном», переломился. Ротативный мотор оторвался и упал отдельно. Удар же шасси был сравнительно слабым, так как разница в скоростях самолётов была небольшая и «Моран» ударил «Альбатроса» в направлении движения. Он толкнул биплан австрийца, остановился и начал падать, а «Альбатрос» ещё какое-то время продолжал лететь прямо. «Моран» без мотора стал лёгким, как планер, и поэтому падал очень медленно. Невольно возникает вопрос: почему же Нестеров, непревзойдённый мастер полёта, в этом бою нанёс неверный удар? На этот вопрос трудно ответить до сих пор. Многие очевидцы и исследователи считают, что здесь сыграло свою роль крайнее переутомление пилота... Самолёты упали в 5 км от Жолкиева, с левой стороны шоссе, ведущего в Раву-Русскую. Никаких строений поблизости не было, но повсюду виднелись палатки военных лагерей: километрах в двух, около леса, стояли казаки; в километре от «Морана», за дорогой, разместился большой обоз; а ближе к Жолкиеву, около с. Воля Висоцкая, виднелись большие палатки походного госпиталя.

Продолжение следует в части  8                http://proza.ru/2021/01/08/1501