Спутниковый телефон. Часть первая

Имена и события вымышлены.
Совпадения случайны.


Глава первая


----- . . . -----

Стас Завьялов, ученик восьмого класса средней школы заштатного городишки, расположенного в южной части России, пришел в школу за полчаса до начала уроков. Дело в том, что его друг Ильяс Гурьянов, в отличие от Стаса, бывшего круглым отличником и гордостью класса, учился слабо. В особенности, почему-то тяжело ему давалась физика, хотя приоритетное право на это имели, разумеется, девчонки, за редким исключением. Ну, а Гурьянов был почти единственным исключением в классе среди пацанов, и в связи с этим очень переживал. Поэтому практически с первых же дней знакомства Стас взял над ним шефство. И сегодня, поскольку первым уроком была физика, они оба пришли в школу пораньше с одной целью: Стас хотел проверить, как друг уяснил новый материал и, при необходимости, дать тому списать домашнее задание.
Ильяс пришел в их школу год назад. Они с мамой приехали, как выяснилось, из другого города, а отца по какой-то причине у мальчика не было. Но в этом возрасте у детворы не было потребности лезть в душу приятелей. Родители, быть может, и узнали кое-что от классной руководительницы Лидии Алексеевны Синицыной, учительницы истории, но своих чад в этом отношении не просветили. Ильяс, чьи черты лица выдавали в нем кавказское происхождение, хотя мама была русской, вел себя достаточно длительное время отчужденно, что не помешало Стасу Завьялову, которого все знали, как коммуникабельного парня, легко сблизиться с новеньким учеником и вскоре подружиться. Дружба эта оказалась настолько крепкой, что после окончания школы они вместе поедут поступать в военное училище летчиков. Но это будет потом, а сейчас надо было подготовиться к встрече с физиком во всеоружии.
Дело было в первые дни сентября, еще свежи воспоминания о каникулах и настрой на серьезное отношение к учебе пока не наблюдался у большинства учеников. Как оказалось, напрасно. Учитель физики, Дмитрий Иванович, у них был новый, и, по имеющимся сведениям от предыдущих восьмиклассников, довольно сурово относился к нерадивым в отношении своего предмета ученикам. Но до какой степени проявлялась эта суровость, никто толком еще не знал, поскольку не представлялась для этого возможность за два урока, проведенные Дмитрием Ивановичем. Но главное весь класс уже четко уяснил. На его уроке в первой половине, когда идет проверка домашнего задания и вызов для этого отдельных учеников к доске, учебник физики должен лежать на углу парты в закрытом виде. Открытая книга автоматически означала выставление в журнал двойки за невыполненное домашнее задание, невзирая на фактическое его состояние. Опоздание на его урок, то есть вход в класс после звонка означало то же самое.
Возраст Дмитрия Ивановича был таким же, как у большинства родителей восьмиклассников и приближался, по-видимому, к сорока годам. Мог быть, конечно, и моложе. Но, как и все фронтовики, женился не рано, а вся школа уже знала, что физик был фронтовиком. Впрочем, как и большинство мужчин того времени, чьи дети учились в старших классах. Ростом он был чуть выше среднего, немного грузноват, а лицо с глазами чуть-чуть на выкате излучало доброту, что и ввело некоторых самых отъявленных разгильдяев, и не только, в заблуждение. Войдя в класс, Дмитрий Иванович поздоровался, кивком головы дал знак садиться, и, проведя рукой по черным, с проседью на висках, не очень послушным волосам, отбросил их назад. Прическа очень была похожа на сталинскую. Несмотря на то, что прошло уже достаточно много времени с тех пор, как Никита Хрущев развенчал культ личности Иосифа Виссарионовича, да и сам Никита был отправлен на пенсию, все хорошо помнили портреты Сталина, которые после известного съезда КПСС висели в школе почему-то еще в течение нескольких лет.
Прищурив глаза, Дмитрий Иванович прошелся взглядом по всем партам, обращая внимания на закрытые учебники, затем открыл классный журнал. В классе на некоторое время повисла тишина, после чего прозвучало:
– Завьялов, к доске!
Раздался коллективный легкий вздох облегчения, а Стас неторопливо вышел из-за становившейся уже тесноватой для восьмиклассника парты, стоявшей в середине ряда. Задача из домашнего задания, решение которой надо было изобразить на доске, была пустяковой, и Стас, закончив писать, с гордо поднятой головой посмотрел на физика.
– Всё? – невозмутимо спросил Дмитрий Иванович.
– Всё, – спокойно ответил Стас.
– Садись, двойка, – все тем же невозмутимым голосом произнес учитель физики, и через мгновение в журнале напротив фамилии круглого отличника Стаса Завьялова красовалась соответствующая оценка. Весь класс ахнул.
Сказать, что Стас ощутил шок, значит, ничего не сказать. Как? Двойка? За что? Да ведь у него по всем предметам даже четверка – крайне редкое явление, да и то за какую-нибудь незначительную оговорку, чтобы, по мнению отдельных учителей, не зазнавался. Он на негнущихся ногах вернулся на свое место, даже не спросив, за что такая оценка. В том, что решение задачи было верным, Стас не сомневался абсолютно, и это усиливало недоумение и обиду. Секунд на тридцать в классе воцарилась зловещая тишина, потому что большинство ребят, а также девчонок из тех, которые кое-что понимали в физике, недоумевали, как и Стас. И в этой тишине все-таки раздался чей-то девчоночий голос:
– За что двойка, Дмитрий Иванович?
С лицом, не выражавшим каких-либо эмоций, Дмитрий Иванович подошел к доске и написал обозначение массы и веса в килограммах. Там, где речь шла о массе тела, буква «г» была прописной, а в обозначении веса – заглавной. В задаче, которую решал Стас, фигурировал вес тела, поэтому он должен был написать «кГ» вместо «кг». При виде этого объяснения недоумение плавно начало переходить в возмущение. Не громкое, разумеется, но Стас почувствовал солидарность одноклассников, хотя этот факт не принес ему сколь значимой перемены в напрочь испорченном настроении. Между тем физик, не обращая внимания на шушуканье, доносившееся со всех уголков, произнес:
– Физика, ребята, это наука, к которой надо относиться с уважением. Надеюсь, вы меня поняли.
Может быть, и не сразу, а со временем все увидели, что Дмитрий Иванович с большой любовью относится к предмету, который преподавал, и всячески старался привить эту любовь и уважение к физике, как науке, своим ученикам. А к концу учебного года, как и к окончанию школы, он стал одним из немногих учителей, которых в те годы было принято называть любимыми.

----- . . . -----

Несмотря на то, что с приходом нового учителя физики урожай на двойки в классе, в котором учились Стас и Гурьянов, резко возрос, на общую картину успеваемости по этому предмету данный факт не повлиял. По окончании четверти каждый получил то, что заслуживал исходя из имеющихся знаний, невзирая на двойки, выставленные в журнал за опоздания или учебники, открытые во время проверки домашних заданий. Самое интересное в этой истории то, что ни классные руководители, ни завуч, ни директор школы не выражали беспокойства в отношении метода преподавания физики в тех классах, в которых работал Дмитрий Иванович. В школу работать он пришел сразу после возвращения с фронта, и за все эти годы приобрел непререкаемый авторитет, как среди учителей, так и учеников старших классов.
Стас после первой двойки, словно в знак протеста, демонстративно пару раз опоздал на урок физики, и во время проверки домашнего задания столько же открыл учебник. Как и следовало ожидать, в журнале дополнительно появились четыре двойки. И только после этого состоялся серьезный разговор с классной руководительницей.
– Послушай, Стас, что происходит? – нахмурилась Лидия Алексеевна. Но ее строгий взгляд и редкие разговоры на повышенных тонах никого не вводили в заблуждение. Характер Лидии Алексеевны был патологически мягким, и даже ученикам было понятно, что для профессии школьного учителя не очень подходил. По истории в ее классе даже троек ни у кого не было. Впрочем, как и выдающихся знаний. Тем не менее, как опытный педагог с двадцатилетним стажем, Лидия Алексеевна не пренебрегала таким методом воспитания, как задушевная беседа.
– А что происходит Лидия Алексеевна? – с невинной физиономией спросил Стас.
– Не валяй дурака! Прекрасно знаешь, что я имею в виду. Ну, схлопотал двойку у нового учителя, и что? Ты не характер демонстрируешь Дмитрию Ивановичу и всему классу, а свою слабость. Прекращай выкаблучиваться, только хуже себе сделаешь. Имей в виду, даже если в первой четверти будет тройка, за восьмой класс все равно есть шанс получить отличную оценку. Ведь не за горами десятый, а мы тебя готовим к золотой медали.
Стас стоял, насупившись. Он терпеть не любил разговоры по душам и просто терялся, не понимая, как себя вести в таких случаях.
– В общем, родителей твоих беспокоить пока не будем, – решила, очевидно, завершить беседу Лидия Алексеевна. – Я могу надеяться на твою сознательность?
Стас молча кивнул и пошел в класс, поскольку прозвучал звонок, возвестивший об окончании большой перемены.
На самом деле Дмитрий Иванович в четверти вывел Стасу даже не тройку, а четверку, поскольку в дальнейшем ниже пятерки оценок у Стаса не было. Но все равно общая картина в дневнике была подпорчена.
– Везет же тебе, – проворчал Ильяс, когда после последнего урока, завершившего окончание первой четверти, они шли домой.
– В каком смысле везет? – удивленно посмотрел на друга Стас.
– Ну, как, в каком смысле? Сколько двоек тебе поставил Дмитрий, а в четверти тройку не вывел. А у меня по всем предметам одни трояки.
– Ильяс, ты что, не понял? Физик знания оценивает. А двойки за опоздания и открытые учебники ставит, чтобы к дисциплине нас приучить. А ты не забыл, куда мы с тобой решили поступать? Меньше трех лет осталось. По-моему, все у тебя должно получаться, просто дурака валяешь. Я после школы за уроки сажусь, а ты, как угорелый несешься к пацанам, которые в футбол играют. А там или двоечники, или те, кому хватает пятнадцати минут, чтобы домашнее задание сделать. Мне, например, требуется не меньше двух часов, потому что не вундеркинд. А тебе, чтобы нормально школу закончить, до вечера сидеть над учебниками надо каждый день.
– Я чокнутый, по-твоему? До вечера… Так не пойдет.
– А как пойдет? Списывать постоянно? Мне не жалко. Только на вступительных экзаменах наверняка не у кого будет списать.
– Да ладно, прорвемся! – беспечно произнес Ильяс. – Говорят, при поступлении в летное училище главное – здоровье. Могут и с тройками принять.
– Говорят, что кур доят, – ответил Стас. – Ты правильно сказал: могут принять. А могут и не принять. Ладно, пока!
На полпути их дороги домой расходились. Оставшись один, Стас задумался. Он уже с удивлением задавал себе вопрос, почему так расстроился, получив двойку по физике. Ведь на самом деле ничего страшного не произошло, а разговоры и в школе, и дома о том, что надо закончить школу с медалью, порядком надоели. Чего ради он должен до посинения сидеть над учебниками, когда большинство пацанов уже гоняют мяч или другими личными делами занимаются. Нет, он не тугодум, как Гурьянов, до троек не скатится, но ведь и не в отличных оценках дело, а в знаниях.
Но еще не догадывался Стас, что в основе появившегося охлаждения к учебе лежало не только, а, пожалуй, даже не столько тяга к футболу и прочим свободным увлечениям, сколько куда более романтичное начало. С первых дней занятий после прошедших летних каникул на одной из перемен на глаза ему попались две десятиклассницы, и буквально в одно мгновение Стаса охватило какое-то до сих пор неизвестное ему и необъяснимое чувство. На следующий день ему вновь захотелось увидеть этих девчонок, которые, как выяснилось позже, были подругами. А через какое-то время почти на каждой перемене Стас бродил по школьным коридорам в надежде попасться на глаза хотя бы одной из них. Иногда это случалось, но, в конце концов, он с досадой убедился, что продолжал оставаться совершенно незамеченным. Стас к этому времени был уже в курсе, что существуют в отношениях между людьми различного пола такие явления, как привязанность, влюбленность, любовь. Но познания эти имели абстрактный характер, и подробности его не особенно интересовали. Еще года три назад он, как говорится, от корки до корки с интересом, не свойственным такому возрасту, прочитал роман Льва толстого «Война и мир», чем немало удивил родителей. Конечно, они с малолетства приучили сына к чтению книг, но чтобы «Войну и мир» читать взахлеб в двенадцать лет, это не совсем укладывалось в их сознании, хотя и радовало – ребенок развивается.

----- . . . -----

В общем, понял, наконец, Стас, что влюблен, причем сразу в двух красавиц, брюнетку Валю и блондинку Свету. Как понял и то, что любовь эта даже не безответна, а просто осталась за пределами поля зрения объектов его воздыхания. Между тем, кроме физики, по остальным предметам тоже стали появляться оценки ниже отличной, что огорчало классную руководительницу и родителей, но применяемые меры воздействия в виде нравоучительных бесед не возымели должного влияния, и в аттестате за восьмилетку у Стаса оказалось несколько четверок. Правда, этот факт еще не лишал Лидию Алексеевну надежды, что в составе медалистов окажется, кроме двух учеников, из которых одна была девчонкой, еще и Стас. Но обстоятельства, неожиданно открывшиеся в самом начале девятого класса, в своем дальнейшем развитии окончательно поставили крест на выполнении школьного плана по медалистам.
Ильяс, вопреки своей лени и крайне негативному отношению к учебе, но благодаря опеки Стаса, закончил восьмилетку со средней оценкой «удовлетворительно», то есть, без единой четверки, но ничуть не испытывал по этому поводу какого-либо расстройства.
Как обычно, с началом летних каникул все разъехались к бабушкам и дедушкам в деревни, либо к родственникам в большие города, а первого сентября мальчишки были приятно удивлены при встрече со своими одноклассницами. Они не были уже похожи на вчерашних девчонок, интерес к которым ограничивался лишь тем, что у отличниц можно было списать во время диктанта по русскому языку или контрольной работы по алгебре, а тех, что попроще, дернуть за косички. Некоторые даже с трудом были узнаваемы. В общем, барышни, да и только. В свою очередь, и девочки с плохо скрываемым интересом поглядывали на своих одноклассников, успевших за время каникул значительно подрасти и несколько возмужать. Но наибольший интерес, по крайней мере, у ребят, вызвал тот факт, что в их класс пришли новенькие в количестве пяти человек, причем, все девчонки. Как вскоре выяснилось, все три девятых класса были дополнены взамен выбывших учеников, поступивших в техникумы и профессионально-технические училища, ребятами и девчонками, окончившими в соседнем районе школу-восьмилетку.
Стас и Гурьянов, встретившись за несколько дней до школы, уже успели поделиться впечатлениями о прошедших каникулах. На первом уроке, который проводили классные руководители, они заняли последнюю парту в среднем ряду и рассеянно слушали Лидию Алексеевну, которая монотонно настраивала своих воспитанников на серьезное отношение к учебе, предварительно познакомив с вновь прибывшими.
Через некоторое время Ильяс спросил шепотом:
– Как тебе новенькие?
– Никак, – проворчал Стас, который в это время вспоминал двух прошлогодних десятиклассниц, с грустью думая о том, что никогда их уже не увидит.
– Ну, ты даешь! – возмутился Ильяс. – Посмотри направо.
В соседнем ряду справа тоже за последней партой сидели две симпатичные девочки. У обеих на лицах явно просматривалось выражение легкой растерянности, которая объяснялась непривычным статусом новеньких учениц в незнакомой школе. Одна была шатенкой, вторая – блондинкой, но некоторое сходство милых мордашек могло навести на мысль, что девчонки были сестрами.
– Ну, посмотрел, что дальше? – равнодушно спросил Стас.
– Ну, ты чурбан! – только и сумел произнести первое, что пришло в голову, возмущенный Ильяс. – Тебе кто больше нравится, Танька Липатова или Ирка Савельева?
– Ты уже знаешь, как их зовут? – удивился Стас.
– У тебя в мозгах что, одни формулы? – продолжал возмущаться Ильяс. – Лидия только что представляла всех новеньких.
Стас неопределенно пожал плечами и, чтобы отделаться от назойливых приставаний друга, не глядя в сторону девчонок, произнес:
– Ну, та, у которой волосы темнее.
– Вот! – обрадованно зашептал Ильяс. – Шатенка, значит. Это Танька Липатова.
– А чему ты радуешься? – уже с некоторым интересом спросил Стас.
Он не удержался и посмотрел на девчонок, которые в это время тоже о чем-то шептались между собой, не обращая, казалось, внимания на двух парней из соседнего ряда. Но это только казалось. Взгляд Стаса, брошенный в их сторону, не остался незамеченным. А Липатова Таня даже улыбнулась в ответ. Ильяс продолжал что-то шептать, но Стас его уже не слышал. Он, как завороженный, смотрел на Татьяну с ее милой, светлой улыбкой. Но больше всего был поражен ее большими выразительными глазами, которые излучали что-то такое, что заставило учащенно стучать сердце.
– Зеленоглазая, – мысленно, как ему самому показалось, произнес Стас.
– Что ты сказал? – недовольно спросил Ильяс, но ответа не дождался. Он догадался, что не был услышан, когда излагал другу план действий на предстоящей перемене, и был вынужден повторить, что, по его наблюдениям, Танька с Иркой стали объектом пристального внимания Пашки Ткачука и Витьки Полякова, сидевших в третьем ряду у окна. Из чего следовало, что сразу после звонка необходимо без промедления подруливать к девчонкам и завязывать знакомство.
– Завьялов! Гурьянов! – Лидия Алексеевна постучала указкой по столу. – Вы, я вижу, не готовы к тому, чтобы настроиться на серьезное отношение к учебе?
– Ну, что вы, Лидия Алексеевна! Ильяс выскочил из-за парты и, дурачась, стал по стойке смирно. – Всегда готовы!
Лидия Алексеевна хотела еще что-то сказать, но в это время прозвучал звонок и она безнадежно махнула рукой. А Ильяс уже о чем-то оживленно беседовал с девочками, которые весело смеялись и поглядывали в сторону Стаса, робко приближавшегося к веселой компании.
– Знакомьтесь, это наш лучший ученик Стас Завьялов, – представил Ильяс своего друга.
– Лучший в каком смысле? – улыбнувшись, спросила Татьяна.
– Во всех отношениях. Правда, зануда – заставляет меня учиться, а мне это не очень нравится.
– Не обращайте внимания на этого клоуна, – произнес Стас и посмотрел на друга. – А ты вместо того, чтобы выпендриваться, пригласил бы девчонок в кино на вечер.

----- . . . -----

Так и состоялось знакомство двух друзей и новеньких одноклассниц, быстро переросшее в нечто другое с далеко идущими последствиями. И, если дружба Гурьянова с Ирой Савельевой оставалась до окончания школы практически никем не замеченной, то увлечение Завьялова Татьяной Липатовой наделало немало шума. Причиной стало снижение успеваемости Стаса практически по всем предметам. И, решившая забить тревогу, Лидия Алексеевна, нисколько не смущаясь, на очередном родительском собрании в последней четверти девятого класса прямо об этом объявила маме Стаса, расстроенная тем обстоятельством, что одним медалистом в ее классе может стать меньше. Естественно, вину за то, что ее лучший ученик стал хуже учиться, Лидия Алексеевна возложила на Липатову Татьяну, мама которой не знала, куда деться от стыда во время собрания.
А в это же самое время Стас и Таня беззаботно сидели в кинотеатре на последнем ряду и целовались, забыв, о чем фильм, и даже его название. Впрочем, молодежь покупала билеты на места в последнем ряду на последний сеанс совсем не для того, чтобы смотреть кино.
Домой Стас возвращался в этот день совсем поздно. Его настроение по вполне понятным причинам было на высоком уровне. И, как вскоре выяснилось, совершенно напрасно. Открыв дверь своим ключом, он медленно и, по возможности, бесшумно стал пробираться в свою комнату в надежде, что отец с матерью спят глубоким сном. Но внезапно дверь родительской спальни открылась. Увидев колючий взгляд матери и скрещенные на груди руки, Стас только сейчас вспомнил, что должно было состояться родительское собрание. И, судя по всему, оно состоялось, причем, не в его пользу. Он тяжело вздохнул и направился в сторону кухни, потому что традиционно, как-то так сложилось, воспитательные мероприятия проводились именно на кухне. Вполне возможно, с той целью, чтобы чадо хотя бы время от времени вспоминало, с каким трудом отец с матерью зарабатывают на хлеб, который он ест каждый день, и не только на хлеб.
Родители Стаса, как и многие из их поколения, не имели даже среднего образования, которое было прервано Великой отечественной войной, и, естественно, были заняты по жизни неквалифицированным трудом. Поэтому очень хотели, чтобы единственный сын выбился, с их слов, в люди, что означало – получил бы хорошее, то есть, высшее, образование. Но Стас и сам давно для себя решил, что жить так, как мать с отцом, перебиваясь от зарплаты до зарплаты, он не будет, и обязательно вырвется из этой беспросветной нищеты. Отчасти данное решение повлияло на выбор будущей профессии военного летчика, хотя, конечно, в первую очередь в этом вопросе он руководствовался романтическими устремлениями. С тех пор, как он выбыл из списка отличников, мать не первый раз проводила с непутевым сыном душеспасительную беседу, сделав в этот раз акцент на том, что ночные похождения с девицами могут плохо закончиться. Правда, чем таким плохим это закончится, мать не уточнила. Но, что она имела в виду, Стас мог только догадываться, поскольку с недавних пор все с большей настойчивостью склонял Татьяну к тому, чего родители в те годы строжайших нравов опасались больше всего, когда их чада выходили из подросткового возраста.
Выслушав материнские вздохи, Стас в очередной раз пообещал, что обязательно возьмется за ум, и направился в свою комнату. Укладываясь спать, он мечтательно задумался о том, что скоро каникулы, и уж летом он непременно добьется от Татьяны того, на что, по-видимому, намекала несколько минут назад мать. Вспомнив задушевную беседу, Стас с благодарностью подумал об отце, чья роль в воспитании сына сводилась лишь к периодической проверке дневника с последующим замечанием типа «Что, много мозгов надо иметь, чтобы не получать трояков по биологии?». Это не значит, что Стас относился к матери как-то не по-сыновнему в сравнении со своими сверстниками. Любил он, как сам считал, обоих одинаково, хотя и не понимал до конца, в чем должна выражаться любовь к родителям. Возможно, это недопонимание являлось следствием того, что Стас был единственным ребенком в семье и с самого раннего детства родительское внимание к себе воспринимал как само собой разумеющееся явление. А вспыхнувшая не ко времени любовь к однокласснице и вовсе отодвинула отношение к отцу и матери на задний план.
Однако то, что грезилось в воспаленном юношеском мозгу Стаса, не осуществилось ни летом, ни на протяжении всего десятого класса, хотя иногда казалось, что еще одно мгновение, и его настойчивость сломает преграду на пути к успеху, воздвигнутую любимой, твердой в своем намерении не отдаваться любимому до окончания школы. В ответ на недвусмысленные ласки Татьяна только посмеивалась, затем, закрывая глаза, замирала от восторга, но в последний момент отводила в сторону не в меру шаловливые руки Стаса и томно шептала:
– Не сейчас!
– А когда? – дрожа всем телом, спрашивал Стас. – Завтра?
– Нет, милый!
– Послезавтра?
– Глупенький! – Татьяна весело смеялась, не в состоянии, в силу неопытности, оценить степень испытываемых Стасом физических страданий.

Но вот закончился учебный год, а вместе с ним и беззаботная школьная пора, о чем торжественно возвестил прозвучавший теплым майским днем на школьной линейке последний звонок. Время, отведенное для сдачи экзаменов, пролетело незаметно, и только в процессе выпускного вечера вчерашние десятиклассники, наконец, поняли, что вступают во взрослую жизнь. Поняли каждый по-своему. Одни начали усиленно готовиться к поступлению в институты, другие принялись искать работу, несколько девчонок почти сразу вышли замуж. А Татьяна отдалась, наконец, Стасу. Сделали они это как-то неумело, в меру сообразительности помогая друг другу, что легко объяснялось отсутствием в те времена не только секса у советских людей, но и какой-либо полезной информации по данному вопросу в виде официально изданных пособий. Произошло это волнительное событие глубокой лунной ночью на лавочке, почему-то на заднем школьном дворе под раскидистой плакучей ивой. Наверное, это было символичное прощание с детством. Именно так подумалось Стасу, когда, спустя много лет, он случайно проездом оказался в родных краях. Проезжая на своей машине мимо школы, Стас сделал остановку и несколько минут предавался воспоминаниям. Но это было потом. А в ту теплую июньскую ночь они с Татьяной просидели на той же лавочке в обнимку до самого утра практически без слов. Только целовались.
Встретившись после обеда с Гурьяновым, Стас не удержался и поделился с другом торжественным событием. Ильяс в ответ рассмеялся:
– Как? Только сейчас?
– Ну, да, – удивляясь неожиданной реакции друга, произнес Стас. – А что тут смешного?
– Да мы с Иркой уже целый год этим занимаемся!
– Да? А мне Танька не давала, – смутился Стас.
– Ну, ничего. Через пару дней ты узнаешь, что такое настоящий секс. – В словах Гурьянова зазвучали покровительственные нотки. Наконец хоть в чем-то он превзошел своего друга.
– Почему через пару дней? – удивился Стас.
– Вот чудак! Не понимаешь? Ты же сделал ей больно, рана должна затянуться. Вот тогда и начнется кайф. Слушай, давай зайдем за пацанами. Пивка попьем...
– Давай, – согласился Стас, обрадовавшись тому, что хотя бы один из двух дней, на которые намекнул Ильяс, можно чем-то заполнить.

----- . . . -----

Но насладиться в полной мере плодами осуществившейся мечты Стасу не пришлось, поскольку через неделю пришел вызов из летного училища для прохождения врачебно-летной комиссии и сдачи вступительных экзаменов. От неожиданности слегка растерявшись, Стас помчался к Гурьянову. Тот был не менее обескуражен столь стремительным развитием событий, но при виде опечаленной физиономии друга с улыбкой произнес:
– Да ладно! Неделей раньше, неделей позже... По-любому несколько дней свободы у нас еще есть. А тебе Таньку надо было лучше уговаривать, не мучился бы сейчас. Кстати, у меня есть предложение. Мать в ночную смену сегодня работает. Давай, соберемся у нас, прощальный вечер устроим.
– Я не против! – обрадовался Стас. Не так давно матери Ильяса дали двухкомнатную квартиру от обувной фабрики, где Мария Степановна работала уже много лет, поэтому вечеринка представлялась ему многообещающей.
– Тогда так поступим. Сейчас разбегаемся, ты к своей, я к своей. Говорим девчонкам, чтобы жратву с собой принесли. Ты, как обычно, у отца стащишь бутылку самогона, а я куплю вино. Мать уходит в семь, к восьми соберемся.
Вечеринка, вопреки ожиданиям парней, ввиду предстоящей разлуки не очень удалась, поскольку у обеих девушек глаза оказались на мокром месте. И, несмотря на то что Ильяс при поддержке немногословного Стаса пытался повысить градус веселья, предположив, что высока вероятность не поступить в училище из-за высокого конкурса и строгости медицинской комиссии, следовательно, вернуться в объятия возлюбленных, после выпитого вина слезы у девчонок текли в три ручья. Но ближе к полуночи страсти заметно поутихли, и при общем согласии были обсуждены два варианта развития событий.
– Значит, так, девчонки, – деловито произнес Ильяс. – План наш будет таким. Вы поступаете в технологический институт. – Увидев в глазах Ирины и Татьяны тень сомнения, Ильяс нахмурился. – Да не сомневайтесь. Поступите, как два пальца...
– Не хами, балда! – рассмеялась Ирина. – Лучше объясни, почему в технологический?
– А что, есть широкий выбор? Пожалуйста! Поступайте в горно-геологический, – вступил в разговор Стас. – На самом деле все очень просто, в технологическом вы можете выбрать специальность, по которой найдете работу даже в самом дальнем гарнизоне. Если, конечно, не страшно будет выходить замуж за военных летчиков.
– Ой, не могу! Они уже летчики! – улыбнулась Татьяна. – Да мы за вами хоть на край света. Правда, Ира?
– А если не поступите? – в свою очередь спросила Ирина.
– В таком случае возвращаемся, поступаем в этот же институт, – торжественно продекламировал Ильяс, – и я на тебе женюсь. – Он взглянул на Стаса. – А Стас возьмет в жены Татьяну. Будем жить долго и счастливо и дружить семьями.
– А у меня есть встречное предложение, – произнесла вдруг Татьяна. – Почему бы нам с Ирой тоже не поехать в Волгоград? Ведь там институтов больше, чем в нашем городе.
Парни переглянулись, вопросительно глядя друг на друга. Потом Стас сказал:
– Идея неплохая. Только как насчет подачи документов в институт? А ведь его надо еще выбрать. Времени уже не остается и не факт, что в волгоградских институтах вас ждут с распростертыми объятиями. Здесь шансов больше.
Возразить девушкам было нечего, они промолчали. В наступившей тишине Ильяс встал и подошел к магнитофону. Это было чудо советской радиотехники – катушечный магнитофон Астра-4. Стас жутко завидовал другу и недоумевал, как у него год назад мог появиться магнитофон, который даже относительно состоятельные семьи не могли еще в то время позволить себе такую роскошь. А ведь мать Ильяса еле сводила концы с концами. По его версии, к ним однажды зашел в гости какой-то мужик и сказал, что это подарок от отца, которого Ильяс якобы совсем не помнил. И как будто бы мать сначала ничего и слышать об отце и его подарке не захотела, но незнакомец просто оставил магнитофон и ушел.
Через несколько секунд после характерного щелчка зазвучала знакомая мелодия страшно популярной японской песни в исполнении двух молоденьких сестер с романтическим названием «Каникулы любви», перепетой впоследствии советской исполнительницей с русским текстом и русским названием «У моря, у синего моря». Парни пригласили подруг к медленному танцу, и Татьяна с Ирой, словно сговорившись, плотно прижались к своим кавалерам и вновь залились слезами от тоски, навеянной чудесной мелодией. А после танца, как по команде, сразу разошлись в разные комнаты, потому что сил воздерживаться от желания у молодых организмов уже не оставалось, а предательски короткая летняя ночь подходила к концу. Надо было многое успеть сделать до возвращения матери Ильяса с работы.
И все-таки времени на то, чтобы, во избежание скандала, заранее ретироваться с поля боя, не хватило. Перед тихо вошедшей в квартиру Марией Степановной в одной комнате на ее кровати, в другой – на диване сына предстала одинаковая картина: крепко прижавшись друг к другу, мирно почивали утомленные молодые тела. Не имея ни малейшего желания хотя бы для видимости выразить свое возмущение, Мария Степановна только вздохнула, улыбнувшись, и закрылась на кухне, чтобы навести порядок и приготовить для утомленного молодняка завтрак.
А через несколько дней опять были девичьи слезы и долгие проводы, но уже на железнодорожном вокзале. Ильяс со своей мамой, как и Стас с родителями, распрощались дома, но девчонки, разумеется, провожали ребят до конца. После прощальных объятий и горячих поцелуев они шли некоторое время рядом с вагоном, из окна которого выглядывали две улыбающиеся, такие родные физиономии, а потом долго еще стояли на перроне, глядя вслед уходящему поезду. Шел дождь. Кто-то из провожающих сказал, что это к добру, и тяжело вздохнул.


Глава вторая


----- . . . -----

Заместитель директора Службы внешней разведки генерал-лейтенант Белоусов Вадим Сергеевич за долгие годы работы в спецслужбах СССР, а с недавнего времени и России, пожалуй, впервые, получив зашифрованное донесение из США от своего агента глубокого внедрения, засомневался в целесообразности анализа полученной информации для принятия дальнейшего решения. Тому были определенные причины. С одной стороны, учитывая возраст, можно было бы уже и уволиться с почетом на заслуженный отдых. А с другой – не хотелось подводить директора службы, который после распада Союза и очередной реорганизации ведомства, растерявшего опытные кадры, лично просил Вадима Сергеевича наряду с другими профессионалами внешней разведки поработать еще какое-то время с молодежью для восстановления и поддержания на должном уровне работы службы в непростых условиях современной геополитической обстановки. Кроме того, чутье старого разведчика подсказывало, что, несмотря на скудость и неконкретность информации, дело, если его взять в разработку, может оказаться интересным.
Белоусов, еще раз прочитав донесение, вызвал к себе начальника Управления анализа и информации полковника Игнатова Александра Владимировича и начальника Управления научно-технической разведки Решетникова Вячеслава Михайловича.
– Я пригласил вас вот по какому поводу, товарищи офицеры. – Генерал выдержал небольшую паузу, словно давая себе возможность окончательно убедиться в правильности принятого решения. – Источник из-за океана сообщает, что на территории штата Вайоминг пришли в движение две силовые структуры – ЦРУ и ФБР, что, по мнению источника, в течение многолетнего наблюдения столь активная деятельность этих уважаемых ведомств нашего вероятного противника не характерна для данного региона.
– А есть что-то конкретное, Вадим Сергеевич? – спросил Игнатов.
– И насколько надежен источник? – поинтересовался Решетников.
– Источник надежный – мой личный агент, товарищи офицеры. А, что касается конкретики... – Белоусов на несколько мгновений задумался. – Не густо. Вроде бы в Лэнгли располагают информацией о том, что на территории штата существует глубоко законспирированная террористическая организация исламистского толка.
– И это все? – после довольно продолжительной паузы задал вопрос начальник аналитического управления.
– Не совсем. Иначе я не стал бы вас беспокоить. Якобы среди упомянутой организации есть выходец из нашей страны. Если точнее, то из СССР. Причем, ему принадлежит достаточно активная роль в организации. И еще. По мнению источника, есть основания полагать, что интерес организации направлен на северо-западную часть штата. Теперь все.
– Очевидно, есть какие-то объекты, привлекательные для проведения теракта, – предположил Решетников.
– Но возможен и такой вариант, – предположил Игнатов. – Направление спецслужб по ложному следу, в то время как на самом деле осуществляется подготовка теракта совсем в другом месте.
– Вот и поработайте в этом направлении, – произнес генерал. – О своих соображениях прошу доложить через два дня.
– Маловато, Вадим Сергеевич! – невесело усмехнулся Игнатов.
– Вас что-то смущает, Александр Владимирович? А сколько вы хотите? – Белоусов не относился к начальству, которое не приемлет возражений своих подчиненных, и всегда внимательно прислушивался к конструктивным предложениям.
– Дело в том, что по штату Вайоминг у нас отсутствуют какие-либо наработки. Мы им никогда не занимались, поскольку не возникала такая необходимость.
– Вообще-то странно это все, Вадим Сергеевич, – вступил в разговор Решетников, решив поддержать своего коллегу в глазах начальства.
– Что вы имеете в виду, Вячеслав Михайлович? В чем странность? – с интересом взглянул на полковника Белоусов.
– Любопытно, что террористов могло что-то заинтересовать в этом штате? Дело в том, что Вайоминг является самым бедным штатом. Практически никакой промышленности, в основном горная местность с живописными районами, привлекательными для туристов. Например, Йеллоустонский национальный парк. Населения в настоящее время не больше полумиллиона...
– Ну, вот! – оживился генерал и посмотрел в сторону Игнатова. – А вы говорите, что не занимались Вайомингом.
– Александр Владимирович имел в виду свое управление, – опять вступился за коллегу Решетников. – А я в рамках своей компетенции могу проинформировать вас о каждом из пятидесяти штатов.
– Хорошо, продолжайте.
– В общем, бюджет штата формируется за счет налогов от добычи нефти и газа, но все равно субсидируется из федерального бюджета. Но есть один интересный момент – Вайоминг превосходит остальные штаты по запасам залежей урановых руд. Хотя, конечно, не факт, что урана там добывают больше, чем на остальных рудниках.
Выслушав полковника Решетникова, генерал задумался, встал из-за стола и молча прошелся по кабинету. Затем вернулся на свое место, сделал какую-то пометку в календаре и произнес:
– Свободны, товарищи офицеры! Жду вас с предложениями через четыре дня, в пятницу.

----- . . . -----

Подполковник Завьялов Станислав Георгиевич, командир авиационной эскадрильи, военный летчик-инструктор первого класса, не спеша приближался к ростовскому железнодорожному вокзалу. Стоял апрель – время года, когда все живое пришло уже в движение и, стараясь сбросить шелуху и прочие наслоения прошлого, стремится к обновлению. Вот и Станислав был погружен в мысли о том, что в ближайшее время окончательно должен принять непростое решение, которое разделит его жизнь на две части – прошлую, насыщенную колоссальным количеством событий как в юности, так и молодые, затем зрелые годы, с осуществленными планами и несбыточными мечтами, с потерей старых друзей и приобретением новых, с надеждами на семейную, наполненную взаимной любовью идиллию с последующим разочарованием, и полную неизвестности предстоящую…
Конечно, можно было еще послужить и полетать, здоровья и физических сил в возрасте, приближающемся к сорока годам, у Станислава хватало. А вот с моральными возникли проблемы. Впрочем, не у него одного. Союз развалился, армия была пока еще жива прошлыми заслугами, но в авиации жизнь замерла из-за отсутствия топлива и прочих проблем. Но летчик должен летать, только в этом случае он будет оставаться летчиком. В общем, Завьялов решил списаться по здоровью, но прежде прозондировать перспективы на нелетную должность, соответствующую его званию, в управлении кадров авиации округа. Но кадровик, курировавший в том числе и авиационный полк, в котором служил Станислав, энтузиазма не проявил и посоветовал решить вопрос списания с летной работы, а потом вернуться к разговору о дальнейшей службе. Командир полка предупредил своего комэску перед поездкой в Ростов, что этот кадровик известен всему личному составу как беззастенчивый взяточник. Полчаса назад Станислав в этом убедился лично и решил не связывать с армией дальнейшую жизнь. Но одно дело – опираться в своих устремлениях на умозрительное заключение, и совсем другое – осуществить принятое решение.
Погруженный в невеселые мысли, Завьялов сразу не понял, услышав свое имя, что обращались к нему. Но, увидев перед собой на тротуаре женщину, остановился, как вкопанный.
– Ирина?
– Господи, Стас! Я уж подумала, что обозналась.
В это мгновение словно кто-то невидимый нажал на какие-то скрытые кнопки, и перед глазами Станислава замелькали обрывки той самой прошлой жизни, вопрос перехода из которой в новое качество он решал еще несколько минут назад. Курсантские годы… Их было всего четыре, но в то время казалось, что эти годы никогда не закончатся. Первый самостоятельный полет на учебном самолете, затем освоение боевого истребителя. Ильяс, валявший дурака в школе, на удивление, как и Стас, не испытывал затруднений ни в теоретической части обучения, ни в летной. Оба успешно сдавали все экзамены и зачеты, вовремя отправляясь в очередные каникулы и ежегодный отпуск. Оба после третьего курса женились на своих возлюбленных, ставших студентками на малой родине. Но после окончания училища их пути разошлись. Стаса оставили в училище в качестве летчика-инструктора, Ильяс получил назначение для прохождения дальнейшей службы в строевую часть. Первое время переписывались, затем теряли друг друга ввиду того, что в строевых частях летчики больше трех-четырех лет в одном месте не служили, да и Стас перемещался по службе внутри училища из одного полка в другой. Затем опять выходили на связь, пока окончательно не потерялись. В последнем письме Ильяс сообщил о рождении второго сына. А спустя пару лет, изучая очередную шифр-телеграмму главкома ВВС о летном происшествии, Стас с изумлением узнал о гибели командира звена, военного летчика первого класса майора Ильяса Агабековича Гурьянова. Ирину Завьялов тогда так и не сумел разыскать. И вот теперь она перед ним, улыбающаяся, легко узнаваемая, все такая же красавица, несмотря на пролетевшие годы.
– Глазам своим не верю, Иришка! – произнес Станислав. – Вот так встреча! Ты нисколько не изменилась.
– За комплимент спасибо, конечно, – улыбнулась Ирина. – Но… – Она вдруг умолкла.
– Я все знаю, – сказал Стас. – Прости, что не нашел тебя после катастрофы.
– Это не твоя вина. Я почти сразу уехала с детьми к родителям, которые в то время жили уже здесь, в Ростове. Не захотела оставаться на Украине.
– Как видим, ты приняла верное решение, учитывая то, что произошло со страной. Расскажи, как сыновья, родители?
– Родителей уже нет. Младший сын в школе, в девятом классе. Старший – студент, учится здесь, в университете.
– Значит, не по стопам отца?
– Нет! – жестко, почти с ненавистью ответила Ирина. – Я сказала, что в небо только через мой труп. Расскажи лучше о себе, о Татьяне.
Завьялов посмотрел на часы. До отхода поезда времени было достаточно.
– Ну, мне нечем похвастаться. Один я.
– В каком смысле? – испуганно спросила Ирина.
– В том, что развелись мы.
– Ой, как жалко! А что произошло?
– Да в том и дело, что ничего, что могло бы сохранить семью, не произошло.
– Это как?
– Понимаешь, Татьяна долго не могла забеременеть. А потом в конце концов призналась, что после второго курса сделала аборт. О том, что была беременна, от меня скрыла. Аборт оказался неудачным, врачи сразу сказали, что детей у нее не будет.
– Ну, надо же! – изумилась Ирина. – Даже мне ни словом не обмолвилась. А ведь я могла бы отговорить ее от необдуманного решения. И ты из-за этого ушел от Татьяны , бросил несчастную женщину?
– Не поверишь, даже не собирался. Но Татьяна после признания начала комплексовать, затем меня обвинила в том, что случилось. Ну, и пошло-поехало. Скандал за скандалом… Так и произошло то, что произошло. Я оставил ей квартиру и перевелся в другой полк.
– И больше никого не встретил?
– Нет, не срослось. После Татьяны никто мне не нужен.
– До сих пор любишь?
Станислав не ответил, лишь тяжело вздохнул. Затем достал записную книжку, вырвал листок, на котором написал адрес Татьяны, и отдал Ирине.
– Ей будет приятно получить от тебя письмо.
Ирина в ответ назвала номер своего телефона и спросила:
– А в Ростове как оказался? В командировке?
Стас вкратце рассказал о своих проблемах, после чего Ирина, загадочно улыбнувшись, тихо сказала:
– Если определишься… – Она вдруг замялась. – Ну, в общем, если вдруг опять окажешься в Ростове, звони. Буду рада снова тебя увидеть.
Они обнялись, и Стас неожиданно ощутил горячий поцелуй. Удаляясь от места встречи, он оглянулся, но в пестрой толпе пешеходов Ирину уже не увидел. Слабо защемило сердце.

----- . . . -----

Войдя в назначенное время в кабинет заместителя директора СВР с предложениями по ситуации в штате Вайоминг, начальники управлений с удивлением узнали, что генерал обязательно выслушает их, но не сегодня.
– Я поручил заняться этим вопросом начальнику оперативного отдела по США, а сейчас… – Белоусов жестом пригласил офицеров присаживаться, доставая из сейфа папку с документами.
Игнатов и Решетников против такой постановки вопроса не возражали в принципе, поскольку ни в одном, ни в другом управлении конкретных предложений выработать не удалось. Своим поручением несколько дней назад генерал поставил их в тупик, а ставить в тупик руководство службы своими докладами начальникам профильных подразделений не хотелось.
– Шифровка из Федеральной службы контрразведки с грифом «Совершенно секретно. Особой важности» поступила полчаса назад, – произнес Белоусов. – Всю зачитывать не буду, суть телеграммы в следующем. Несколько дней назад исчез в неизвестном направлении ведущий научный сотрудник АО «Информационные спутниковые системы» Коваленко Игорь Моисеевич, один из разработчиков российской многофункциональной системы персональной спутниковой связи «Зодиак». Обстоятельства не известны. Просто человек не вышел на работу после выходных. Поиски в течение нескольких дней результатов не дали. – Генерал сделал паузу, изучая реакцию своих подчиненных офицеров.
– Что о нем известно, Вадим Сергеевич? – спросил Игнатов.
– Сорок восемь лет, кандидат технических наук. Разведен три года назад, жена моложе на десять лет, была домохозяйкой. Сразу после развода уехала с сыном в Киев к родителям.
– Данные обстоятельства наводят на размышление, – усмехнулся Решетников. – А мы, собственно, каким боком к этой истории, товарищ генерал? Телеграмма имеет информативный характер или…
– Или… – не дал Решетникову закончить вопрос Белоусов. Он открыл папку и бегло просмотрел несколько листов бумаги. – Итак, многофункциональная система персональной спутниковой связи «Зодиак». Что же это за зверь? Надеюсь, вы в курсе?
– В общих чертах. – Решетников взглянул на коллегу, Игнатов кивнул. – Заказчик, вероятно, Федеральное космическое агентство?
– Совершенно верно, – подтвердил генерал. – Система эта на первом этапе будет состоять из двадцати четырех низкоорбитальных космических аппаратов. Но планируется довести до тридцати шести. Сейчас на орбите уже двенадцать. Как вы могли догадаться, каждый из аппаратов имеет название, соответствующее знакам Зодиака.
– Да, но знаков всего двенадцать, – произнес Игнатов. – Очевидно, в каждой группировке будет, к примеру, свой Козерог под номером два и три?
– Все верно, – улыбнулся Белоусов. – А теперь информация к размышлению. Знак Зодиака в этой кабалистике с именем Стрелец числится под номером десять. Но в группировке, которая сейчас находится на орбите, Стрелец был запущен третьим номером, все остальные – на своих местах. Это к вопросу Вячеслава Михайловича о том, – генерал взглянул на Решетникова, – каким боком нас пристегнули к исчезновению Коваленко.
– Ну, надо быть конченными тупицами, Вадим Сергеевич, – рассмеялся Игнатов, – чтобы не понять элементарной вещи. Стрелец запущен в интересах Минобороны. И в связи с этим вопрос имеется: вся информация, которую вы сейчас довели, из телеграммы ФСК?
Генерал на вопрос начальника Управления анализа и информации не ответил. Он захлопнул папку, взглянул на часы и встал, давая понять, что разговор закончен.
– Вас пригласят в секретную часть, там подробно изучите телеграмму. Своим сотрудникам доведете в части касающейся, а в понедельник продолжим работу и наметим план действий по нашему вопросу. Что касается исчезновения ученого, примем информацию к сведению, но будем готовы подключиться, если нас попросят об этом.

----- . . . -----

Неизвестно, как долго Завьялов мог принимать решение о списании с летной работы, если бы не состоялась случайная встреча с Ириной. В его положении Ростов-на-Дону был оптимальным вариантом для того, чтобы осесть в этом городе после увольнения из рядов вооруженных сил. Не связывать же, в конце концов, вторую половину жизни с заштатным населенным пунктом, имеющим статус районного центра, если в стольном южном городе можно стать на очередь для получения квартиры. Тем более, одиноким он там не будет себя чувствовать. Кроме того, что Ирина стала ростовчанкой, в одном из управлений авиации округа служит на должности инспектора-летчика полковник Колесников Борис Викторович, с которым у Стаса с некоторых пор сложились дружеские отношения. Колесников частенько посещал их полк для инспектирования, да и просто для того, чтобы полетать в сложных метеоусловиях и на боевое применение для подтверждения классификации «Военный летчик первого класса». Несколько раз, во время командировок в Ростов, Стас заезжал в гости к Борису, хорошо знал его семью.
Связывала их дружбу еще одна значительная деталь: Борис был однополчанином Ильяса Гурьянова до момента его гибели. Отзывался о нем как о летчике, неплохо, но считал Гурьянова довольно скрытным человеком. Как правило, в военных гарнизонах, во всяком случае – авиационных, традиционно складываются такие отношения между военнослужащими и их семьями, что все знают всё обо всех, вплоть до мелочей, в том числе интимного характера. Но нередко встречаются такие экземпляры, которые держатся несколько особняком относительно бурной гарнизонной жизни. В особенности такая скрытность касается внутрисемейных отношений. По мнению Бориса, как раз к таким экземплярам и относился Гурьянов. Даже катастрофа, в которой он погиб, была покрыта ореолом таинственности, что не характерно для опытного летчика-истребителя.
При выполнении рядового задания в пилотажной зоне на индикаторе радиолокатора кругового обзора пропала отметка от самолета, на связь Ильяс не вышел. Поисково-спасательными средствами место падения самолета не было обнаружено. Предположили, что в лесистой местности упал в болото и затонул на большой глубине – якобы среди грибников нашлись свидетели, которые видели падающий истребитель. А вот особисты высказали сомнения относительно такой версии, намекая на то обстоятельство, что от места, где пропала отметка от самолета в районе полетов аэродрома Лиманское близ Одессы, до турецкого берега расстояние немногим превышало пятьсот километров. Но инженерно-штурманский расчет показал несостоятельность выдвинутой особым отделом авиационной дивизии версии перелета летчика за бугор на предельно малой высоте с учетом расхода топлива от взлета до момента исчезновения самолета.
Такая характеристика полковника Колесникова школьного друга стала откровением для Станислава, который помнил Ильяса как общительного человека, легко сходившегося с малознакомыми людьми. Хотя, в силу приобретенного жизненного опыта понимал, что с течением времени характер людей, как и мировоззрение, могут меняться до неузнаваемости. Понимал он, а точнее, знал и то, что без доклада летчики падают не просто так. Попав из-за ошибки в пилотировании или хулиганства в аварийную ситуацию, по понятным причинам не спешат докладывать об этом руководителю полетов, до последнего пытаясь исправить ошибку, не замечая при этом в силу дефицита времени перехода аварийной ситуации в катастрофическую. Потом население узнает из средств массовой информации, что летчик уводил неисправный истребитель от населенного пункта. Что произошло на самом деле, знал только Ильяс, но у него теперь не спросить.
С мыслями о прозрачном прошлом и о туманной жизненной перспективе подполковник Завьялов Станислав Георгиевич и написал рапорт об увольнении из рядов вооруженных сил. Несмотря на то, что он не достиг еще предельного возраста, позволяющего в соответствии с Положением о прохождении военной службы уйти из армии, проблем в этом смысле, с учетом постоянного сокращения численности вооруженных сил в смутные девяностые, не возникло. Приказ командующего войсками округа об увольнении состоялся через месяц. И вскоре, сдав служебную однушку и собрав нехитрые пожитки, уместившиеся в пару чемоданов, Станислав был в Ростове-на-Дону. Борис Колесников, воспользовавшись связями с тыловиками, выбил ему на первое время в одном из общежитий ростовского гарнизона комнату.
– Честно говоря, завидую тебе, – искренне признался Борис, заглянув ненадолго в общежитие вскоре после того, как Завьялов разместился в выделенной ему комнате со всеми удобствами.
– А есть, чему завидовать? – поинтересовался Стас, наскоро накрыв стол с нехитрой закуской из ближайшего магазина и разливая в стаканы водку.
– Ну, а что? Развязался с дурдомом, именуемым военной авиацией, в расцвете сил. Холостяк со всеми вытекающими отсюда приятными последствиями. Найдешь работу по душе и будешь наслаждаться жизнью, которая, в сущности, для тебя только начинается.
– А ты знаешь, – с грустью произнес Стас после того, как выпили. – Я ведь только сейчас окончательно осознал, что навсегда расстался с небом, со своей детской мечтой. Признаться – чувствую по отношению к нему себя просто каким-то предателем. Не думал, что вот так закончу летную деятельность.
– В каком смысле – вот так?
– В смысле, неожиданно для себя самого.
– Ну, если совсем уж станет невмоготу без неба, пойдешь в гражданскую авиацию. Я, между прочим, глядя на тебя, тоже, наверное, скоро завяжу с полетами. Поскольку сейчас можно так легко уволиться, надо поторопиться. Наливай!
После того, как допили водку, Борис сказал:
– В общем, не раскисай. Пока обживайся, а я слетаю в командировку. Начинается лето, по возвращении отправлю своих к теще в Анапу. Вот тогда и посидим у меня, поговорим за жизнь. Кстати, недалеко отсюда на улице Суворова живет Ирина, вдова Гурьянова.
– Я в курсе, в прошлый приезд случайно с ней встретились. Есть ее телефон, обязательно зайду. Мы ведь в одном классе учились, вместе влюблялись, вместе женились. А жизнь распорядилась как-то не по-человечески – я со своей развелся, Иришка и вовсе вдовой осталась.
– Ладно, не будем о грустном. Я – домой, а ты не скучай. Пока!
Колесников ушел, а Стас прилег на кровать, погрузившись в невеселые раздумья, навеянные нечаянным упоминанием в разговоре с Борисом знакомого имени. Так и заснул незаметно. Но ненадолго. Проснувшись, спустился на первый этаж, где на стене висел таксофон. Стасу показалось, что, услышав его голос, Ирина будто бы обрадовалась, но не так, чтобы очень. А когда она поняла, что в Ростов Стас прибыл на постоянное место жительства, он даже на расстоянии почувствовал, как расплылось в красивой улыбке лицо Ирины. Договорились, что во второй половине дня в ближайшую субботу она будет его ждать.


Глава третья


----- . . . -----

Генерал Белоусов понимал, что шифровка из Федеральной службы контрразведки об исчезновении ведущего научного сотрудника «Информационных спутниковых систем», одного из разработчиков российской многофункциональной системы персональной спутниковой связи «Зодиак», имела не только информационный характер. Интуиция опытного разведчика подсказывала, что в ближайшее время последует продолжение. И не ошибся. На следующий день, несмотря на то что была суббота, президент провел закрытое совещание с руководителями силовых структур, что само по себе, учитывая прошлую деятельность президента, указывало на архиважность события. По результатам совещания директор Службы внешней разведки в этот же день поставил Белоусову задачу об оказании помощи коллегам из ФСК в части, касающейся любой имеющейся информации.
Об этом в понедельник и состоялся разговор генерала с начальниками управлений Игнатовым и Решетниковым.
– Вячеслав Михайлович, – обратился Белоусов к Решетникову. – В иное время, честно признаюсь, я бы не стал заниматься этим вопросом, то есть, отнимать хлеб у Федеральной службы контрразведки. Но меня не покидает ощущение, что между назревающими некими событиями в штате Вайоминг и делом Коваленко существует какая-то связь. И его исчезновение может быть не чем иным, как похищением, или даже бегством. Я склоняюсь ко второму. А это значит, что решение не было спонтанным, ученый к этому готовился. И с большой долей вероятности можно предположить, что, имея фальшивые документы, удостоверяющие личность, Коваленко в настоящее время недосягаем, то есть – за пределами Российской Федерации. Но это компетенция ФСК. А я вот на чем хочу остановиться. В прошлый раз мы с вами говорили о том, что космические аппараты типа «Стрелец» в системе персональной спутниковой связи «Зодиак» изготовлены в интересах министерства обороны. Так вот, докладываю: на борту «Стрельца» размещена лазерная установка огромной мощности, аналога которой в мире еще не существует и, как заверил на совещании у президента руководитель проекта, в обозримом будущем наши заклятые друзья не будут иметь такого изделия. И еще. Коваленко плотно сотрудничал с одним из главных управлений министерства обороны. Мысль мою улавливаете?
Полковник Решетников утвердительно кивнул.
– Разумеется, Вадим Сергеевич. Если будем знать технические характеристики установки, следовательно, ее возможности и результаты применения, поймем, в сферу чьих интересов мог попасть Коваленко. А факт сотрудничества с Минобороны говорит о том, что он хорошо разбирается не только в самой спутниковой системе, но и в лазерной установке. Чувствую, что тяжело будет общаться по этой теме с военными, но к общему знаменателю должны прийти.
– Хорошо. Вы свободны, действуйте. – Генерал взглянул на Игнатова. – Вас, Александр Владимирович, прошу остаться.
Когда за Решетниковым закрылась дверь, Белоусов спросил:
– Вы прорабатывали вопрос о главаре террористов в Штатах, который якобы имеет отношение к СССР?
– Да, Вадим Сергеевич. От источника в Лэнгли стало известно только то, что речь идет о бывшем советском военнослужащем, предположительно имевшем офицерское звание. Национальность не известна.
– Ну, да. Для американцев все, кто жил в СССР – русские. На самом деле этот представитель страны советом может быть кем угодно, от якута до еврея.
Игнатов не выдержал и рассмеялся.
– Ну, вы даете, товарищ генерал! Еврей во главе организации исламистов?
– Да, что-то не то сказал, – улыбнулся Белоусов. – Во всяком случае, надо провести анализ всего списка перебежчиков из СССР и постсоветской России. Думаю, за последние десять лет.
– Уже делается, Вадим Сергеевич.
– Замечательно! И все-таки акцент надо сделать на выходцах из бывших мусульманских республик. Я уверен, что возглавлять исламские террористические организации не может христианин, тем более – православный.
– Да, но известны случаи, когда попавшие в плен к моджахедам в Афганистане русские парни принимали Ислам. Поэтому не игнорируем любые факты, в том числе перелеты военных летчиков.
– А напомните мне о них, Александр Владимирович.
– Начну с Виктора Беленко. Перелетел в семьдесят шестом году в Японию на новейшем еще в тот период истребителе МиГ-25. Предположительно, был завербован ЦРУ перед поступлением в летное училище. Сейчас ему около пятидесяти лет. Местонахождение известно, живет в небольшом городке в штате Калифорния. Медленно, но верно спивается. В восемьдесят девятом с военного аэродрома, расположенного в Грузии, перелетел в Турцию на истребителе МиГ-29 военный летчик капитан Александр Зуев. Был обижен командирами, из-за семейных неурядиц отстранен от полетов. Попросил политического убежища у США, которое было ему предоставлено. В настоящее время находится в месте своего проживания. Был еще любопытный случай в семьдесят третьем году в Группе советских войск в Германии. С территории ГДР техник самолета старший лейтенант Евгений Вронский умудрился каким-то образом угнать истребитель-бомбардировщик Су-7Б в Западную Германию, над территорией которой он благополучно катапультировался. Его кандидатура тоже не рассматривается.
– Почему?
– Во-первых, живет в Германии, адрес известен. Во-вторых – еврей.
– Согласен. Но это, как я понимаю, не все?
– Да, было еще несколько случаев, но давно. Не рассматриваются по причине преклонного возраста, либо смерти.
– Ну, хорошо. Ищите среди пехоты. – В это время зазвонил один из множества телефонных аппаратов, стоявших на столе генерала, и он дал знак Игнатову, что разговор окончен.

----- . . . -----

Завьялов остановился у подъезда дома, где жила Ирина. Стас не мог понять, что заставило его в последний момент задуматься о том, не поспешил ли он встретиться со школьной подружкой, которая, к тому же, волею судьбы стала вдовой друга. Как Ирина расценит его торопливость, невзирая на свое приглашение, и что подумают практически взрослые сыновья, оставшиеся без отца? Несмотря на, казалось бы, достаточно солидный жизненный опыт, Стас так и не приобрел в отношениях с женщинами навыки стремительного сближения, в отличии от некоторых невоздержанных в части секса любителей похвастать перед друзьями своими амурными похождениями, и не научился определять, где же залегает тот Рубикон, после перехода которого обе стороны обречены на решительные действия. Потоптавшись на месте с букетом цветов и бутылкой дорогого вина, Стас был уже готов повернуть назад, но внезапно хлынул ливневой дождь. Небо начало хмуриться с утра и к этому времени над городом нависли свинцовые облака, напитавшиеся влагой из Дона и многочисленных водоемов в окрестностях Ростова. Зонт Стас не догадался прихватить с собой и, поскольку вымокнуть до нитки не хотелось, он решительно открыл дверь подъезда.
Ирина встретила Стаса так буднично, будто все прошедшие годы они виделись не реже, чем раз в неделю. Взяв у него цветы и вино, она показала, где находится ванная.
– Мой руки и проходи на кухню, будем обедать.
– А сыновья дома? – смущенно спросил Стас, когда сел за стол. – Я, честно говоря, просто не знал, что мог для них купить.
– Не заморачивайся по этому поводу, – улыбнулась Ирина. – Сыновья у меня уже почти взрослые, да и нет их. Сегодня же суббота, старший со своими друзьями-студентами где-то в бегах до поздней ночи. Да и младший уже с девчонками тусуется, не скоро домой заявится. Так что сейчас накормлю тебя, холостяка, борщом, варениками с творогом. И после того, как допьем вино, можешь смело ко мне приставать.
Ирина произнесла это с такой непосредственной беззастенчивостью, что оба дружно рассмеялись.
– Ты, как была заводной девчонкой, так ею и осталась, – вспомнив школьные годы, сказал Стас и почувствовал, как с него спадает зажатость. – Давай, выпьем с тобой за нашу встречу, за дружбу, за то, чтобы с годами она не угасла.
Но с лица Ирины после его слов вдруг исчезла улыбка. Она нахмурилась, видимо, что-то вспоминая, затем своим бокалом с вином слегка коснулась бокала Стаса.
– Оригинальный тост. В особенности, касательно нашей с тобой дружбы, ты не находишь?
Стас после того, как выпил, спросил:
– А что не так, Иришка?
– Все так. Налей еще!
Стас насторожился, разлил по бокалам вино, внезапно ощутив при этом неловкость, и выжидающе взглянул на Ирину.
– За что пьем?
– Да чего уж там! Выпили за дружбу, теперь давай и за взаимопонимание. – Она усмехнулась, залпом осушила бокал и, глядя в округлившиеся глаза Стаса, произнесла:
– Ты тоже ничуть не изменился. Каким был невнимательным, таким и остался. Ничего не замечал вокруг себя, кроме своего неба. Вот сейчас назвал меня, как прежде, Иришкой, и все во мне перевернулось. А я ведь влюбилась в тебя с первого взгляда, когда с Танькой в ваш класс пришли. И только ради подруги своей ненаглядной скрыла этот факт. А она вон, как поступила – ни себе, ни людям. – Ирина сама разлила по бокалам вино и опять залпом выпила без всякого тоста. – А я продолжала тебя любить, несмотря ни на что. Только после смерти Ильяса это чувство стало затухать. И вот тебе на! Нарисовался! За дружбу пьем с тобой... Охренеть!
Пораженный, Стас не мог сообразить, как себя повести после короткого, но эмоционального монолога влюбленной в него женщины. Когда та заплакала, и вовсе растерялся летчик-истребитель, не находя слов утешения. Но Ирина резко встала из-за стола и ушла в ванную. А когда вернулась, от недавнего расстройства на лице не осталось следа. Она мило улыбалась.
– Прости, не знаю, что на меня нашло. Просто расчувствовалась.
– Да, удивила ты меня, Иришка, – выдавил, наконец, из себя несколько слов Стас. – Даже не знаю, как повести себя в этой ситуации.
– Очень просто. Забудь все, что услышал. Время не повернуть вспять, или как там еще говорят в таких случаях – в реку не войти дважды?
– Да. Кажется, так говорят, – вздохнул Стас.
Пообедав, они ушли в гостиную. Ирина достала откуда-то издалека запылившийся альбом с фотографиями, и прошлое словно ожило перед их глазами. Особенно подолгу Стас разглядывал фото с Ильясом в последние годы его жизни. На одном из снимков он увидел Ильяса и Колесникова, сидевших в обнимку, при этом явно прилично захмелевших.
– А где это они с Борисом?
– А ты знал Борю? – вместо ответа удивленно поинтересовалась Ирина.
– Ну, почему в прошедшем времени? Я его и сейчас знаю. Более того, мы с Борисом, в общем-то, друзья. Это он помог мне устроиться в военном общежитии.
– Он служит еще? – спросила озадаченно, как показалось Стасу, Ирина.
– Да, летчиком-инспектором в авиации округа. Полковник. Недавно мы с ним в гостинице отметили мое импровизированное новоселье. Кстати, вас вспоминали.
– Нас?
– Ну, да. Тебя с Ильясом. И Боря просил обязательно тебя навестить.
– А если бы он не попросил?
Они сидели на диване так близко, разглядывая альбом, что прикасались друг к другу. После вопроса Ирины Стас внимательно взглянул ей в глаза и тихо, но проникновенно произнес :
– Иришка, я здесь не потому, что об этом просил Борис.
– А почему? – прошептала Ирина и закрыла глаза, явно к чему-то приготовившись.
Стас бережно развернул ее к себе за плечи и нежно поцеловал в жадно приоткрытые влажные губы. Ирина задрожала всем телом, и в ту же секунду альбом оказался на полу, а вслед за ним туда же полетела лихорадочно сбрасываемая одежда. Отдавались они друг другу с такой жадностью и остервенением, и так долго, что оба спохватились, когда в поле зрения Ирины случайно оказались настенные часы.
– Ой! – скорее радостно, чем с испугом вскрикнула Ирина. – Скоро младший придет!
– Ты рада тому, что нашла повод отделаться от меня? – с улыбкой спросил Стас.
– Я рада тому, что не пройдет и суток, как ты снова окажешься на этом диване, – смеясь, и со слезами радости на глазах ответила Ирина.
– Уверена?
– Даже и не думай возражать! – она поспешно закрыла рукой его рот. – Я слишком долго страдала от разлуки с тобой. И должна испить переполненную чашу любви к тебе до самого дна. Но если то, что сейчас произошло, тебе не понравилось, то прямо сейчас молча убирайся и больше никогда не появляйся в моей жизни!
Стас ничего не сказал. Просто прильнул к ее губам своими губами. Поцелуй был долгим.

----- . . . -----

В воскресенье все повторилось в той же последовательности. Стас был в восхищении от ненасытности Ирины. Да и сам понял: занятие сексом от случая к случаю послужило тому, что накопился огромный потенциал, расходовать который предстояло, казалось, бесконечно долго.
Когда возвратился в общежитие, вахтерша передала Стасу записку с коротким текстом: «Надо срочно поговорить. Как только сможешь, позвони. Борис».
«Что могло произойти, почему такая срочность?» – подумал Стас, подошел к аппарату и набрал номер домашнего телефона Колесникова.
– Привет, Боря! – услышав голос друга, произнес Стас. – Давно вернулся?
– Сегодня утренним рейсом прилетел. Ты откуда звонишь?
– Из общаги.
– Хорошо, я сейчас подъеду.
Голос Колесникова был ровным, без ноток беспокойства или встревоженности, что придавало его просьбе срочно встретиться некий оттенок интриги. Но по выражению лица Бориса, через полчаса вошедшего в комнату, Стас понял, что тот чем-то весьма озабочен.
– Как насчет закуски? – спросил Колесников, выставляя на стол бутылку армянского коньяка.
– Если не побрезгуешь закусывать коньяк салом, то организую, – со смехом произнес Стас, доставая из морозилки небольшого холодильника увесистый шмат сала. – Даже луковица есть.
Через минуту на столе в одной тарелке лежали аккуратно нарезанные ломтики крепко замороженного сала, на другой разрезанная на несколько частей луковица и бородинский хлеб.
– Закуска универсальная, подходит ко всем напиткам, которые горят, – в свою очередь рассмеялся Борис и разлил в граненые стаканы коньяк. – Ну, будем!
После того как закусили, Стас спросил:
– Куда была командировка?
– В Геленджик на гидроавиасалон.
– Водоплавающие?
– Ну, да. Контролировал безопасность полетов.
– И как? Без происшествий?
– В основном, да. Если не считать одного серьезного инцидента. Было много иностранных гостей – простых туристов, как обычно, и представителей известных и малоизвестных компаний, осторожно присматривающихся к нашим изделиям в целях возможных заключений контрактов.
– И? – спросил Стас после того, как Колесников по какой-то причине умолк.
– Давай-ка, еще по одной выпьем. – Не обращая внимания на вопрос друга, Борис разлил по стаканам коньяк . – Для более адекватного восприятия информации, которую я для тебя приготовил.
Закусывая, Стас спросил:
– Так что же все-таки произошло? Ты меня совсем заинтриговал. Что-то не так с иностранцами?
– С иностранцами все в порядке. А среди одной из арабских делегаций я увидел, угадай, кого?
– Принцессу Диану?
– Хуже, – не обращая внимания на шутку Стаса, произнес Борис. – Ильяса!
Возникла немая сцена, в продолжении которой один собеседник пытался осмыслить то, что услышал, а другой с интересом наблюдал за реакцией первого. Затем Стас внимательно посмотрел на Колесникова и спросил:
– А ты уверен, что был трезв в то время?
– Уверен, потому что не пил в тот день.
– Ну, может, накануне вечером принял на грудь недетскую дозу?
– Послушай, умник, хватит надо мной издеваться. На полном серьезе тебе говорю: я встретил Гурьянова Ильяса, не сойти мне с этого места. В смысле, со стула.
– Ну, тогда выкладывай подробности, как это произошло, и, по возможности, убедительно?
– Произошло совершенно случайно. Мимо меня проходила арабская делегация, кажется, саудиты. Семь человек. Пятеро в своих белых национальных балахонах, а двое в цивильных дорогих костюмах. И одним из этих двоих был Ильяс.
– Уверен?
– Твою мать, Стас! – искренне возмутился Борис. – Ты уже спрашивал об этом!
– Невероятно. – Но что получается, версия ребят из конторы глубокого бурения о перелете Ильяса за бугор оказалась верной? Но ведь у него, действительно, не должно было хватить керосина до Турции при полете на предельно малой высоте.
– А кто сказал, что ему обязательно надо было пересечь Черное море? – спросил Борис.
– Катапультировался за пределами наших территориальных вод? Как техник самолета Вронский, когда угнал Су-7Б из ГДР в Западную Германию?
– Без вариантов. И это означает, что Ильяса ждали в море.
– Выходит, что так. Когда же его завербовали? Чьи спецслужбы? И с какой целью Ильяс оказался на авиасалоне? Хотя, салон мог быть только прикрытием. Кстати, он тебя видел?
– Видел. Скользнул взглядом, но ни один мускул на лице не дрогнул.
– Думаешь, не узнал?
– Исключено. Я ведь в форме был, не мог не узнать. И, кстати, почему его должны были завербовать, а не сам Ильяс искал интересовавшие его контакты?
Теперь уже Стас разлил в стаканы остатки коньяка. Выпив, Борис сказал:
– Открой окно, покурим.
Закурив, некоторое время оба молчали, затем Стас спросил:
– Особистам своим будешь докладывать?
– А ты как думаешь?
– Уверен, что не станешь.
– Так и есть. Ты бы тоже не стал ворошить эту тему. Я прав?
– Конечно. А что будем делать с Ириной?
Колесников надолго задумался, затем не совсем уверенно произнес:
– Ты знаешь, я, хотя и уверен на все сто процентов, что опознал в том человеке Ильяса, но все-таки в каждом деле существует определенная погрешность. Представь, что в нашем случае эта погрешность составляет ноль целых одна десятая процента, и эта десятая вдруг сработает. А ведь мы, поставив Ирину в известность о том, что произошло, подарим ей и сыновьям надежду. Нет, в случае ошибки это будет бесчеловечно с нашей стороны. Согласен?
– А делегация эта покинула Россию? – спросил Стас, кивнув в знак согласия.
– Думаю, да. Во всяком случае, они при мне сели в лимузин, который повез их в аэропорт.
– Ну, в таком случае, не вижу причин что-либо срочно предпринимать в связи с этим. Если предположить, что ты не ошибся, а Ильяс остался в России, то уверен, что он найдет либо нас с тобой, либо Ирину. Тогда и расставятся все точки над i.
Они поговорили еще немного на отвлеченные темы, договорились держать друг друга в курсе возможных событий, связанных с новостью из Геленджика, после чего Колесников ушел.
Стас в эту ночь долго не мог заснуть под впечатлением услышанного, а утром, выходя из общежития, чтобы позавтракать в ближайшем кафе и заодно пройтись по магазинам в целях пополнения скудного запаса, имеющегося в холодильнике, был остановлен дежурившей в этот день вахтершей тетей Маней.
– Станислав Георгиевич! – Вахтерша была намного старше Стаса, он несколько раз просил называть его по имени, но тете Мане, очевидно, доставляло удовольствие обращаться к молодому подполковнику запаса по имени-отчеству и на «вы». – Недавно звонила какая-то женщина, очень хотела с вами поговорить. Сказала, что срочно. Я записала номер телефона.
– Спасибо, тетя Маня! – Стас, удивившись столь раннему звонку, увидел запись, сделанную вахтершей в рабочем журнале, и удивился еще больше. Это был номер домашнего телефона Бориса. Без промедления он снял трубку аппарата и не сразу узнал голос Ольги, жены Бориса. А то, что услышал, повергло его в шок настолько, что не захотел верить в услышанное, решил, что это не может быть правдой. Рыдая, Ольга сообщила, что Борис убит сегодня утром, направляясь на службу, когда выходил из подъезда.

Продолжение следует