Ностальгия

   
 Она проявилась, когда я почувствовала усталость от душевного напряжения. Мне вдруг резко всё надоело и страшно захотелось в Косари. Вот тут родители и обратили на меня особое внимание. Я не плакала и не ныла. Я перестала есть, спать и говорить одновременно. Воспоминания о свободной жизни не давали мне покоя ни днём, ни ночью. Папа заподозрил неладное. Он умудрился задать правильный вопрос: что бы я сейчас сделала, если бы была волшебницей? Я честно сказала, что хочу в сказку, но видела при этом нашу леваду перед домом и вишнёвый сад. Папа пообещал, что завтра я в неё попаду. Хитро щурясь, он сказал, чтобы я хорошо выспалась перед дорогой.
 Сказкой был фильм  «Наталка-Полтавка», который мы посмотрели в клубе. После кино мы с папой зашли на почту за посылкой. В ней оказались «Кобзарь» Шевченко и украинская детская газета «ЗИРКА». Я слегка оживилась, пока читали газету и стихи Шевченко. Папина «сказка» оказалась для меня провокацией: она ещё больше разбередила душу. Тоска вылилась в постоянный незатихающий ни на секунду вой такой силы, что я начала рыдать. Когда мама пришла с работы, мне пришлось вызывать «скорую  помощь»
Оказывается, ностальгия совпала с корью. Меня отвезли в больницу.
 Разрыв с мамой, с которой я привыкла быть рядом, довершил то, что было начато ностальгией: если раньше я осознавала, что тоска разрывает грудь, то сейчас я вся стала сплошным нарывом. Меня положили в особую палату. Несколько дней я находилась без сознания. Маму не пускали ко мне. Дежурила возле меня медсестра Мария Ивановна. Я не знаю, что бы со мной случилось, если бы пришла  в сознание и натолкнулась на равнодушный взгляд. Но рядом оказался человек, способный читать детские души. Медсестра всё понимала без слов. Мне было так плохо, что я не могла даже плакать. Она брала мои руки в свои и ласково объясняла, что со мной происходит. Я успокаивалась.
 Когда менялась смена, я училась терпеть, потому что другие сёстры не читали детские души. Они их гасили. Однажды, прощаясь со мной, Мария Ивановна остановилась на полуслове и сказала, что домой идти передумала. Было так больно, что я просто смотрела внутренним взглядом в душу, потому что не знала как выйти из этой безысходности. В этот момент я переживала душевный кризис. Мария Ивановна села рядом и положила руку мне на голову. В тот момент главное было знать, что я не одна.  Болезнь повлияла на меня. Я стала более замкнутой, настороженной. Мама не узнала меня при первой встрече, так я изменилась. Главное, я перестала улыбаться. Много размышляла о том, почему со мной случаются такие напасти? Мне мама с папой обещали интересную и весёлую жизнь, а мне так плохо здесь. Подумала я подумала и решила: все беды от того, что мы остались на Урале. Ехали в Иркутск, так надо было ехать в Иркутск!  Первым моим вопросом к маме после выписки из больницы был вопрос, почему мы остались здесь? Мама всё поняла и заплакала. Она сказала, что пожалела тётю Катю, которой в чужом краю очень трудно без родных. Мама у меня из Рязанской области. Я поняла маму. И тут же похоронила  мечту уговорить родителей переехать в Иркутск.   
 Как же я удивилась, что мой детский опыт переживания ностальгии похож на мою ЖАЖДУ ЗНАНИЙ, от которой только одно спасение – ЗНАНИЕ.
 Ностальгия повторилась спустя двадцать лет. Пострадав дня три, я оформила отпуск и поехала в Косари. Никакого особого следа в душе эта поездка не оставила. Была, конечно, радость встречи, слёзы расставания, но сознание того, что если захочу, то и поеду на родину, как-то притупляло ностальгию. Может быть, в тот раз у меня была другая задача.