сны. 3. 2

Я резко вскочил с постели от того, что мои лёгкие разрывало изнутри, а сердце стучало где-то в трахее. Кажется, пару минут я жадно хватал воздух не в силах вдоволь надышаться и успокоить надтреснутое биение в груди. Но спустя какое-то время всё вроде бы пришло в норму. Впрочем, как и прежде, было тяжело дышать в этом раскаленном и плывущем в тумане и плавящемся воздухе, мокрая майка неприятно липла к телу, а мышцы словно онемели от длительного бездействия и напрочь отказывались подчиняться мне, перед глазами кружили эти противные чёрные мушки, пятна; а ресницы склеенные слёзной жидкостью с трудом разлеплялись, чтобы вернуть меня обратно в реальность. Вот только почему-то у меня возникло ощущение, что время застыло на месте или я застыл в нём, словно ходишь по кругу и всё, что ты видел минуту назад возвращается вновь.
Я присел на кровати, крепко упёршись ногами в пол, и отёр от пота своё лицо уголком  измятой простыни. Всё та же прежняя комната мотеля была пуста в густом и жарком свете, бившем сквозь плотно сдвинутые шторы. Прежняя комната – но оставался ли я прежним? Не думаю. Тяжесть в голове окончательно сводила меня с ума, и я пытался вспомнить почему  здесь, вспомнить, в конце концов, что со мной происходит, но на этом пути были лишь тёмные пятна. Наружу вылезал какой-то сущий кошмар, ворох событий, от которых кожа становилась гусиной…
Когда от вокзала Сен-Лазар отходил поезд, послышался далёкий вой, напоминающий трубы ангелов, призывающих восстать из мёртвых, Эрика крепко сжала мои пальцы, а по её щеке нечаянно скользнула юркая слезинка, потом где-то над крышей пронёсся пущенный Балтазаром снаряд, в паре кварталов к северу раздался резкий хлопок, от которого посыпались стекла с прозрачного купола вокзала, а напуганные голуби одним рывком вспорхнули в небо. По рельсам заструился густой газ изумрудного цвета. Был полдень. Солнце стояло ровно над головой…
Теперь Эрика лежала в кровати, или нет, или она была лишь плодом технологии, или моего больного воображения, была ли она на самом деле, оставался ли я самим собой, существую ли я? Всё путалось в смутном мираже, далёком призрачном видении, которого, кажется, могло и не быть вовсе.
Я с трудом поднялся и пошатываясь подошёл к грязному окну, одной рукой отодвигая неподвижную штору, сквозь которую сочился оранжевый густой похожий на желе жаркий свет. Было видно, как солнце по параболе опускалось к границе города, стоящего на холме, дома же в этом странном золотом свечении напоминали неестественные, словно нарисованные тушью или нелепо склеенные между собой картонные коробки. Улицы, казалось, были без движения, без машин, без пробок – будто хрупкий  призрак прежнего мира мерещился в окне, мира, которого уже и не было, а вместо него остался лишь глупый мираж, воспоминание чего-то канувшего в безвестность.
Знойный сухой воздух парализовал тишиной и покоем все эти вычерченные эскизы, плывущие за стеклом, а зловещее молчание высасывало яркие цвета с холста. Это молчание тянулось так долго, что стало казаться, что оно само начинает приобретать звук, какой-то слабый фон, ноющий в голове, он разрастался, приобретая объём и биение в ушах, похожий на дыхание огромного зверя, поднимающегося из недр земли, словно низкочастотная пульсация глубоко-глубоко на сотни метров под ногами, приводя тело в оцепенение и вызывая внутри потусторонний первобытный страх.
Я вдруг покачнулся, теряя опору под ногами, и перед глазами пронеслось несколько каких-то затёртых кадров, как слайды на старом кинопроекторе. Звук в голове стал гуще и сильнее, наполнился красками и всплесками. И внезапно оборвался. В этот момент солнце вспыхнуло ярким белым огнём, ослепляя своим светом. Я машинально прикрыл лицо рукой, пытаясь ослабить давление фотонов. Когда же я убрал ладонь, то смог различить, чувствуя нестерпимое жжение в глазах, как раскалённый диск солнца становится красным от пепла и пыли, а чудовищный монструозный гриб поднимается над горизонтом до самых высоких слоёв атмосферы, и ужасной силы ветер подобно морской волне сносит с лица земли город до самого основания, как построенные детской рукой песчаные замки у воды, превращая бетон и металл в горящий пепел, с безумной силой разлетающийся в стороны. Я оцепенел от страха.
Один.
Мои челюсти сжались до боли в зубах, а лицо покраснело от проступивших наружу кровеносных сосудов и колотящейся в агонии сердечной мышцы.
Два.
Городские дома крошились как вафли, а фонарные столбы ложились как соломинки, уносимые приливной волной. Времени не оставалось совсем. Зрачки расширились до предела от ужаса и боли за все содеянные грехи. Великий потоп призван очистить землю. Сплошная серая стена была уже совсем рядом, выворачивая с корнями деревья и подбрасывая к небу жестянки авто, а на моих губах только застыло «Эрика!».
Три.