Как это было

Олег Вайнтрауб

КАК ЭТО БЫЛО
(повесть  продолжение)

Образ Виолетты оставался в глубине моей души, как истинный образ первой любви. Время шло, но этот образ оставался неизменным. Временами казалось, что пройдут годы и все само собой забудется. Однако внезапно все почему-то изменилось. Прошло уже довольно много времени после ее последнего письма, как вдруг в канун нового года на своей кровати в казарме я увидел письмо со знакомым почерком. Это случилось перед самым новым 1956 годом. Я уже учился на первом курсе училища, а Виолетта поступила на первый курс Крымского медицинского института. Ее письмо было большим и интересным и, самое главное, с фотографией. Она писала, что после прошлогодней неудачи ей в этом году удалось-таки поступить в институт на факультет педиатрии, и что после окончания института она будет детским врачом. С таким увлечением она писала про Крым, и что ей очень нравится место, где она сейчас учится. Писала она с теплотой и грустью о Виске, о доме, где мы часто бывали. И все письмо ее было таким добрым и теплым, каких она раньше никогда не писала. С фотографии смотрела уже взрослая девушка-студентка, в которой уже было трудно узнать прежнюю Виолетту. Другая прическа, другой макияж, другой цвет волос. И только смеющиеся, немножко с хитринкой глаза, напоминали ту юную девушку, которую я запомнил навсегда. Это письмо вызвало во мне снова бурю чувств. Весь вечер ушел у меня на ответное письмо. Послал ей свою фотографию, с которой смотрел стриженный почти наголо, с надетой набекрень пилоткой, самодовольный рубаха-курсант. Тогда я уже себе казался возмужавшим настоящим мужчиной-воином.
Писал ей много и обо всем, вот только о своих возродившихся чувствах пока умалчивал. Письма ее стали приходить регулярно, и каждое новое было все теплее и сердечнее. Я просто пылал от счастья. Даже не выдержал и поделился своей радостью со своим лучшим другом в сердечных делах – мамой. Это у нас повелось с самого детства. Я мог рассказывать матери буквально обо всем. Она сумела так расположить к себе сына, что я мог поделиться с ней самыми сокровенными мыслями и чувствами. И делал это я с удовольствием. Мать никогда не использовала мою откровенность мне во вред. Она при необходимости могла подсказать, как поступить в данном случае, навести на правильную мысль, или, наоборот, отвести от неправильных поступков. От такой душевной близости выигрывали оба. Мне было с кем поделиться. А мать тоже знала каждый душевный порыв сына и могла «держать руку на пульсе», чтобы уберечь при необходимости сына от необдуманных поступков. Мое увлечение Виолеттой она поощряла. Она любила эту хорошенькую воспитанную девочку- соседку, и казалось, совсем была не против видеть ее будущей женой своего единственного сына. Возможно, в своих письмах к подругам в Виску она неосторожно назвала Виолетту своей будущей невесткой. И это сыграло роковую роль в отношениях молодых людей.
Только накануне я получил от Виолетты такое чудное письмо. Отвечая на мое письмо, в котором я писал о том, что мне свой день совершеннолетия пришлось встречать на посту в карауле, нежная подруга писала: «…и вот закрой глаза. Закрыл? Я серьезно. Закрой. А теперь представь себе, что в твой день рождения ты стоишь на посту, и кто-то незримый тихонько подходит к тебе сзади, рукой зарывает тебе глаза и тихо шепчет: «Вадимушка, милый, поздравляю тебя с днем рождения», и нежно целует тебя…».
Когда я читал эти слова, голова буквально пошла кругом. Такие слова могла писать только влюбленная девушка! Значит, она меня любит! И в тот момент мне казалось, не было счастливее человека на свете.
Ответил я ей тоже нежным письмом, и готов был писать ей о своих чувствах хоть каждый день. Весь мир преобразился, расцвел яркими красками, жизнь стала легкой и прекрасной, все люди стали добрыми и красивыми. Это было счастье, счастье влюбленного юноши. С каким нетерпением я ждал письма от нее! Но письмо от нее почему-то задерживалось. Прошел почти месяц пока, наконец, на своей кровати в казарме я увидел долгожданный конверт. И тут грянул гром среди ясного неба. Письмо было сухим и даже жестким. В письме она выговаривала мне, что она не давала повода к тому, чтобы в родных местах о ней говорили как о моей невесте. Знакомые только и говорили об этом. За это она, мол получила хороший нагоняй от своей матери. Писала, что между нами ничего нет и ничего быть не может.
И разом все краски мира вдруг погасли. Все мечты и все надежды рухнули разом. Я нашел в себе силы и мужество ни оправдываться, ни просить прощения, а просто больше ей не писать.
Среди ребят, с которыми я учился, было немало неординарных личностей, память о которых сохранилась на всю оставшуюся жизнь. С ними связаны различные случаи или обстоятельства, в которые мы попадали вместе. И именно благодаря этим обстоятельствам так хорошо запомнились эти личности.
Одним из таких ребят, о ком сохранились такие яркие воспоминания, был курсант Бердников Николай. Он учился в одном взводе со мной, но был в другом классном отделении. Был он среднего роста, и ничем бы особенно внешне не отличался от остальных, если бы ни шрам от ожога на левой щеке. Словно кто-то горячим утюгом или куском раскаленного железа приложился к щеке юноши. Он был старше ребят, с которыми учился и обладал какими-то необыкновенными способностями. Огромное большинство курсантов пришли в училище сразу же после школы. Он же, судя по возрасту, чем-то успел уже позаниматься до училища. О себе он никогда никому ничего не рассказывал. Но как-то просочился слух, о том, что до поступления в военное он учился в цирковом училище, откуда его за что-то выгнали. Возможно, эти были слухи не имевшие под собой почвы, если бы не его необыкновенные способности.
Всех поражала его способность без тени улыбки рассказывать самые смешные анекдоты, от чего слушатели смеялись еще больше. У него было прекрасное самообладание. Это не раз выручало его в жизни. Вадиму особенно запомнились два случая.
Надо отметить, что пьянство, или даже выпивка, а скорее всего, даже употребление горячительных напитков жесточайше наказывалось в училище. Замеченного в этом деле курсанта вызывали на педсовет, который, как правило, заканчивался исключением из училища. Но чем строже были наказания, тем запретный плод становился слаще. В этом была какая-то юношеская бравада.
Так однажды зимой Вадим вместе с другими курсантами отправился в увольнение. Вместе доехали они до центра, и прежде чем разойтись по своим делам, решили немного согреться. Бердников предложил взять бутылку водки и распить ее в ближайшем кафе. Вадим отправляется с ними, и они втроем зашли в молочное кофе. Для прикрытия каждый из них взял по бутылке молока и булочке. Кафе небольшое, в полуподвале, буфетная стойка да 4 столика. Все посетители были на виду.
И вот как только водку разлили по первому заходу грамм по сто и собрались поднять стаканы, как дверь распахнулась и в дверях показался командир батальона подполковник Климчук – гроза всего батальона. У Вадима сердце ушло в пятки – погорели. Но Бердников реагирует мгновенно. Шикарным, широким жестом он доливает стаканы молоком, а бутылку ногой отодвигает под соседний столик. Комбат заподозрил что-то неладное. Он подходит к буфетной стойке, берет себе бутылку молока и булочку. Подполковник подходит к их столику и просит разрешения присоединиться к ним. Подчиненные радушно приглашают командира за свой столик. Он наливает молоко себе в стакан, и о чем-то беседуя с ребятами, внимательно наблюдает за ними. Ребята, как ни в чем ни бывало, медленно тянут эту бурду из своих стаканов, закусывая булкой. Тот, кто хоть раз в жизни пробовал такую смесь, поймет меня, какая это гадость!
Но положение нас обязывало. Николай сидел как раз напротив комбата, и тот пристальнее всего присматривался к нему. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Наконец, нам удалось допить содержимое своих стаканов и наполнить их снова уже чистым молоком. Все это время шла спокойная мирная беседа за столом. Комбат не спускал глаз с лиц своих подчиненных, пытаясь заметить хоть какую-то реакцию на выпивку. Казалось, что ничто нас не выдавало, если не считать того, что я и Толик Моисеев раскраснелись то ли после мороза, то ли от волнения. Николай был бледен несколько больше, чем обычно. Но по этому делать выводы было еще нельзя. Командир допил свое молоко, поблагодарил ребят за компанию, напомнил им о том, чтобы не опаздывали из увольнения, и удалился. Пронесло … Ребята облегченно вздохнули. Пронесло, да не совсем.
На следующее утро батальон строился на плацу для развода на занятия. Предстояла подготовка к внеочередному параду 25 декабря в честь 40-летия образования УССР. На трибуне появился комбат. Он говорил о подготовке к параду, порядке, дисциплине и вдруг:
- Курсанты продолжают пьянствовать в увольнении. Командир роты, майор Трахунов, вчера все вовремя вернулись из увольнения?
- Так точно, опозданий не было.
- Вчера я захожу в кафе, а там наших трое курсантов распивают водку.
При этих словах у меня оторвалось все внутри. Все, значит, погорели … - решил я.
- Так вот, - продолжает комбат, - представляете, увидев меня, они долили в свои стаканы молока, и продолжают пить, как ни в чем ни бывало. Это каким же надо быть алкоголиком, чтобы спокойно пить водку с молоком, да еще и булкой закусывать! Специально за ними наблюдал. Я умею ценить находчивость, выдержку и мужество. Это хорошие качества будущих офицеров. Если бы хоть один из них сморщился или подал вид, я тут же всех троих отправил бы на гауптвахту. Но они устояли под моим взглядом. Поэтому я сейчас не называю их фамилий, они сами знают, о ком идет речь. Я их запомнил и следить за ними буду внимательно. Если еще хоть один раз будут у них нарушения дисциплины – вылетят из училища, как пробки.
Ребята в строю переглядывались. Фамилии Моисеева и Виноградова можно бы и не называть. Они стояли пунцовыми от волнения, только Бердников был по-прежнему бледен.
Вот теперь, кажется, пронесло, - подумал я, когда комбат сошел с трибуны.
Второй подобный случай, связанный с Бердниковым, произошел почти через год. В Харькове на Сумской улице, как и во многих старых городах, есть небольшие подвальчики, используемые в качестве закусочных, кафе, небольших столовых. Как-то в такой подвальчик, будучи в увольнении, заскочили мы с Николаем. Решили выпить бутылку вина. Буфетчица открывает бутылку, ставит перед нами на стойку. Николай берет два чистых стакана с подноса и начинает их наполнять. В этот момент открывается дверь, и в кафе входит наш командир взвода старший лейтенант Тагунков. Он спускается по ступеням, подходит к нам и становится рядом с Николаем. Тот, не поворачивая головы, берет с подноса еще один стакан и наполняет его. Потом он таже молча ставит его перед вошедшим. Командир взвода, буквально опешивший от невиданной наглости, машинально берет стакан. Все молча поднимают, и не слова не говоря, осушают свои стаканы. Взводный так же молча поворачивается и выходит из кафе. И на этот раз находчивость и выдержка Николая спасла нас.
Удача сопутствовала ему в таких делах. Как-то летом, уже на последнем курсе, он должен был заступать в наряд. После обеда наряду полагался отдых. От самоподготовки он освобождался. Большинство используют предоставленное время, чтобы поспать перед дежурством. Николай же решил за это время сбегать в самоволку. В тире у него была припрятана гражданская одежда. Он выходит из казармы, следует в тир, там тихонько переодевается, ныряет под колючую проволоку, и он уже за оградой училища. Еще 15-20 минут быстрым шагом через Павлово поле, и вот уже Парк культуры и отдыха имени Горького. Теперь он стоит и беседует с группой девушек.
Мимо проходи командир батальона, все тот же подполковник Климчук. Он видит знакомое лицо, но все же сомневается. Это парнишка в гражданской одежде очень похож на его курсанта из роты Трахунова. Но командир не уверен. Курсантов у него более четырехсот, всех хорошо не запомнишь. Тогда он останавливается недалеко от этой группы, наблюдает за ними, а потом вполголоса обращается к кому-то:
- Товарищ курсант!
Николай повел глазами, словно определяя, откуда раздался этот звук, а потом поворачивается к девушкам и спокойно продолжает беседу. Тогда офицер подходит к ним почти вплотную.
- Товарищ курсант! – теперь он обращается прямо к Николаю.
- Вы ко мне? Я вас не знаю. Вы, очевидно, с кем-то меня перепутали. – спокойно ответил юноша и снова поворачивается к девушкам.
Сомнения захлестнули комбата. Он был уже почти уверен, что это курсант из его батальона. Не мог же он вести себя так смело. Это ведь неслыханная наглость! Надо проверить. И он отправляется в училище. Для этого минут двадцать он едет на троллейбусе до Пролетарской площади, садится далее на один трамвай, затем на второй, и почти через час прибывает в училище. За это время, конечно, Николай уже давно вернулся в казарму, разобрал свою кровать и преспокойно отдыхает. И вот в роте появляется разгневанный комбат.
- Смирно! – заорал дневальный на входе.
- Дежурного по роте ко мне!
- Дежурный по роте, на выход!
- Товарищ подполковник, дежурный по роте младший сержант Сыроваткин.
- Кто есть в роте сейчас?
- Наряд и заступиающие.
- Где где кто находится?
-          Наряд убирает туалет, заступающие отдыхают.
-          Проведите к заступающим.
Они входят в спальное помещение, и подходят к койке, где на втором этаже двухэт спокойно якобы спит Николай, свернувшись калачиком и подложив обе руки под щеку.
-         Курсант Бердников!
В ответ только посапывание. Дежурный по роте тормошит спящего.
- Товарищ курсант!
С широко раскрытыми глазами, будто бы еще не успев отойти ото сна, Николай резко садится на кровати, подносит руку к виску, отдавая честь.
- Здравия желаю, товарищ подполковник! – орет он таким высоким голосом, которого Вадим никогда от него не слышал.
- Здравствуйте. Во-первых, к пустой голове руку не прикладывают, а во-вторых, вы были сейчас в городе?
- Никак нет. В деревне был сейчас у бабушки. Такими пирогами угощала. Жаль разбудили, не успел и попробовать.
- Ладно, отдыхайте.
Когда он удалился, я подошел к Николаю и тот поведал мне эту историю. А через полгода, на выпускном вечере Николай подошел к комбату и сознался, что тогда был именно он.
Кроме выдержки и самообладания Николай обладал еще какими-то сверхъестественными возможностями. К каждому экзамену он учил только 13-й билет. И когда подходила очередь ему тащить билет, он всегда поражал экзаменационную комиссию. Со словами: «Где же тут мой 13-й билет?» он проводил рукой с согнутыми под углом 90 градусов фалангами пальцев правой руки над лежащими на столе билетами. Те, как по команде, поднимались со стола, словно притянутые магнитом, и коснувшись его руки, тут же падали обратно на стол. В этом было что-то магическое от чего члены комиссии, как зачарованные, наблюдали за его фокусами. В какой-то момент он останавливал руку и говорил:
- Вот он, мой миленький! Товарищ подполковник, курсант Бердников к ответу готов!
И не дав комиссии опомнится, тут же шел к доске и начинал отвечать по билету. Как это ему удавалось, никто не знал. Возможно, он выбирал не обязательно 13-й билет. Все остальное было отвлекающим маневром.
Поражало его упорство в достижении цели. В роте был баян, но никто, кроме старшины, играть на нем не умел. Николай поставил себе цель научиться играть на баяне. И теперь все свое свободное время он пиликал на этом несчастном инструменте. Его гнали отовсюду, никому не нравилась эта какофония. Звуки его баяна доносились то из каптерки, то из умывальника, то летом из курилки на улице, то даже с лестничной площадки. И он добился своего. К выпуску он уже прилично играл безо всяких нот.
С таким же рвением он взялся за чечетку. Где только было возможно, он всюду дергался, выбивая ритмы степа. Стоит бывало у тумбочки дневальным, и если никого из начальства нет, выплясывает все два часа.
Оригинал был он во всем. Чудил, как только мог. Возьмет бывало открытку и начинает писать письмо другу или девушке с центра. Пишет по спирали, вращая открытку. Ребята с недоумением смотрят с немым вопросом: что ты, мол, делаешь? А он отвечает: « Это чтобы мысль не прерывалась, когда читаешь». Или еще. Достал открытку с изображением спящей Венеры и послал ее своей девушке с надписью: «Я хочу всегда видеть тебя такой!». Ребята с нетерпением ждали, что она ответит ему: обидится, или вообще писать больше не станет. Но нет, пришло хорошее письмо от нее, благодарила за открытку.

                (продолжение  следует)