Часть первая. Кукушонок

If I could have been his mother
 lying with open bodylifted laughing,
holding his father with my handrefraining,
seeing, watching him die before he lived.
William Faulkner. «The Sound and the Fury».

…Если б я был матерью его,
то, распахнув, подав навстречу тело,
я б не пустил к себе отца его,
рукой бы задержал, смеясь и глядя,
как сын умирает не живши.
У.Фолкнер. «Шум и ярость».

ГЛАВА ПЕРВАЯ
В прежние времена в кинотеатрах и клубах перед началом художественного фильма обычно показывали документалистику: новости дня, научно-популярные, познавательные фильмы или просто «муль-тики». Иногда эти киножурналы были едва ли не интереснее собственно фильма, снятого порой неизвестно зачем и для кого.
Помню, однажды довелось мне «в довесок» к теперь уже прочно забытой картине посмотреть прелюбопытный научно-популярный фильм о жизни кукушек. Из всей этой яркой и добросовестно снятой ленты более всего запомнились кадры, где маленький кукушонок, поя-вившийся на свет у приёмных родителей на несколько часов раньше своих несостоявшихся собратьев, будучи голым и слепым, с недюжинной силой и невероятной настойчивостью взваливал себе на спину недосиженные яйца и упорно двигал их на край гнезда, пока конкурент не исчезал за пределами уютного, но тесного жилища. И так повторялось ещё два или три раза на протяжении, вероятно, довольно дли-тельного времени, поскольку так ничего и не понявшие родители в те-чение этого раунда в борьбе за выживание пару-тройку раз прилетали с кормом для своего первенца, который всякий раз успевал широко раскрыть ярко-красный зев, чтобы получить угощение.
Маленький, ещё не оперившийся,  монстр вызывал смешанное чувство отвращения и удивления: как жестко запрограммирована его кукушечья натура. Упираясь когтистыми лапками в стенки гнезда, об-любованного мамашей-кукушкой, он совершал своё чёрное дело, на-прягаясь всем своим безобразным и почти насквозь просвечивающим телом с синими прожилками кровеносных сосудов и тёмными пупырышками на морщинистой коже – зачатками будущих кукушиных перьев…
Почему я об этом вспоминаю? Мне кажется, эти кадры могли бы стать хорошей иллюстрацией к истории, которую хочу поведать читателю. Случай из тех, о которых принято предуведомлять: любые сов-падения случайны, и рассказ наш не имеет ничего общего с реальны-ми жизненными ситуациями.

ГЛАВА ВТОРАЯ
Ну да, как сказал классик: каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.
У Сергея и Оксаны долгое время после женитьбы не было детей. Они познакомились, когда Оксана заканчивала институт. Сергей, по-сле службы в армии, работал водителем. Однажды он подвёз симпа-тичную и улыбчивую девушку из города до соседнего села. Сдержан-ный и немногословный высокий блондин с роскошной шевелюрой сразу понравился Оксане. А уже через несколько дней они снова встретились – на молодёжном празднике в райцентре. Конфетно-букетного срока в их добрачной жизни практически не было, уже осенью сыграли свадьбу и благополучно зажили в новой квартире, которую школа пре-доставила Оксане как молодому педагогу.
Первым впустили в дом котёнка, подаренного кем-то из друзей: говорили, что по обычаю это кошачья обязанность – осваивать новое жильё. Котёночка, не мудрствуя лукаво, назвали Васькой. Так в округе звали практически всех котов, а особы женского пола именовались Мурками по заведённому издавна обычаю. Дом понравился молодым, и славился он гостеприимством с первого дня: гости ушли далеко за полночь, оставив молодую пару наедине с их радостными мечтаниями о счастливой, безоблачной жизни.
Шли годы. И всё складывалось вроде бы очень удачно, будущее рисовалось Оксане светлым и радостным, тем более что её Серёженька не давал поводов для уныния и старался подзаработать как можно больше. То дров кому-то подвезёт, то картошку чью-то в город попутно на продажу доставит – невелик доход, а если посчитать за месяц, то и вторая зарплата выходит…
Одно только беспокоило Оксану с каждым днём всё больше и больше: она никак не могла забеременеть. Жгучее желание иметь собственного ребёнка, естественное для каждой женщины, обраща-лось при невозможности его осуществления то в смутное беспокойство, то в отчаянные сомнения в своей полноценности, то в неврозы и даже панику – ведь её счастье может рухнуть в один миг, если Сергей охладеет к ней и найдёт другую. Но пока, всякий раз, когда Оксана за-водила речь о ребёнке и своих переживаниях по этому поводу, люби-мый муж, как мог, успокаивал её: «Всё будет хорошо». Однако со временем Оксана стала замечать: прежде равнодушный к спиртному Сер-гей стал частенько появляться после работы навеселе, а однажды пришёл за полночь и вдребезги пьяным…
Прежде жизнерадостная и гостеприимная, общительная и обая-тельная, Оксана становилась задумчивой и рассеянной, даже суеверной. После того, как одна скандалистка-коллега бросила ей в лицо отвратительное в своей беспощадности слово «пустобрюхая», Оксана и вовсе замкнулась в себе, перестала принимать гостей и всё чаще об-ращалась к разным бабкам, которые, по их уверениям, творили чудеса. Она, биолог-химик с высшим образованием, уже готова была по-верить во что угодно, лишь бы сбылась её заветная мечта.
Как-то раз, в ожидании очередного приёма у гинеколога, Оксана познакомилась с пожилой женщиной, которая участливо выслушала горестную исповедь страдалицы, мечтающей о ребёнке, и посовето-вала обратиться к бабке Варваре из дальнего района – та, дескать, непременно поможет. Оксана оглядела новую знакомую с надеждой: кто знает, какая дорога ведёт нас в рай? Женщина сидела рядом с ней такая умиротворённая, спокойная и убедительная, словно хотела всем своим видом показать – твои проблемы не так уж неразрешимы, зря ты себя так накручиваешь.
Одета женщина была небогато, но опрятно и с этаким деревенским очарованием: ни колец на пальцах, ни серёжек в ушах, лишь умело повязан вкруг головы кашемировый платок в тон её тёмно-коричневому трикотажному костюму.
– Только ты, это, крещёная ли? – с сомнением взглянула сердобольная женщина на Оксану, и та смущённо ответила «Нет», тут же лихорадочно вспоминая, как студентами ходили в церковь: некоторые приняли крещение, а Оксана почему-то отказалась – вроде бы, негоже будущему педагогу верить в сверхъестественные силы, будто бы управляющие всем в этом мире.
– Нет, – ещё раз повторила Оксана. – Как-то не получилось…
– Это плохо, – продолжала женщина. – Нужно тебе покреститься, Варвара некрещёных не принимат. Запиши-ка, милая, адресок-то и телефон, может, надумашь съездить.
Говорок у собеседницы был местный, сибирский, так что глагольные окончания укорачивались, отчего речь выглядела домашней, до-верительной и задушевной. Вряд ли Оксана с таким же энтузиазмом выслушала бы свою новую приятельницу, если бы та произносила вполне нормативные «не принимает» и «надумаешь». Всё-таки есть нечто такое в сибирском говоре, что настраивает людей, их души как камертоны: «свой-чужой». При этом слова звучат убедительно, с достоинством и верой.
Поразительно, но, кажется, именно эта случайная встреча в ка-зённом коридоре поликлиники оказала решающее влияние на дальнейшую судьбу Оксаны и их фамилии Барлуковых.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Вечером, за ужином, Оксана рассказала Сергею о своей нежданной встрече и предложила в ближайший выходной съездить в бабке Варваре – может быть, народные средства будут получше официальной медицины. К тому же врач ничего определённого не сказал Окса-не. Сергей вместе с ней проходил проверку раньше, и тоже выходило по анализам, что он может иметь детей. Да и Оксана, по уверениям врачей, вовсе не была «пустобрюхой». Приходилось верить: то ли порча на них, то ли проклятие какое-то, то ли зависть чья-то не дают им семейного счастья.
Ещё одно обстоятельство внушало Оксане опасение и тревогу: некоторое время спустя после заселения в новую квартиру она узна-ла, что прежде на этом месте уже был старый дом, а вся семья из че-тырёх человек сгорела вместе с жилищем. От дома после пожара ос-тался только старинный колодезный журавль. Им и пользовались Барлуковы – вода в колодце была чистой, студёной даже в летнюю жару и вкусной-превкусной; наверное, оттого, что во всей округе ника-кой химии не наблюдалось, лишь коровий навоз удобрял эту почву, делая местные огурцы сочными и ароматными – и куда только девались малоэстетичные запахи: настолько земля-кормилица умела все-возможные естественные отходы превращать в новый, замечательный и, как говорится, экологически чистый продукт.
Вода, действительно, была очень приятной и чистой, так что лю-бые блюда из неё тоже обладали отменным вкусом – будь то щи-борщи или соленья-варенья.
Но сам колодец порой пугал Оксану своей таинственной глубиной и не без оснований представлялся ей источником опасности, особенно для малых детей. К тому же с некоторых пор стало ей чудиться, будто кто-то зовёт её из тёмной глубины, тихонько так и протяжно по имени окликает. «Показалось», – подумает она и, набрав воды, поспешает домой; а в следующий раз уже опасается перегнуться через ветхие бревёшки колодезного сруба, чтобы заглянуть в его манящую колдовскую глубину.
Освободив субботу от домашних дел, Барлуковы отправились в дальний путь, к широко известной в местных кругах целительнице.
С надеждой постучав в калитку, окрашенную в приветливый ярко-зелёный цвет, Оксана и Сергей услышали поначалу грозный лай собаки. Правда, собачьи угрозы лились откуда-то издалека, изнутри двора. Через минуту в калитке появилась женщина средних лет и поздорова-лась не очень радушно, как им показалось.
– Вы бабушка Варвара? – спросила смущённо Оксана и услышала в ответ:
– Я что, похожа на старушку? Нет, хозяйка ждёт вас в доме. Вы договаривались о встрече?
– Да, я звонила на днях…
– Идите за мной. Собаку я закрыла, не бойтесь.
В чистеньких хоромах целительницы весь передний угол был увешан иконами разного размера и предназначения: тут и Господь Вседержитель, и Иисус, и Божья Матерь, и Николай Чудотворец, и Неупиваемая чаша, и Богомладенец…
Оксана неумело перекрестилась, ибо только на днях, по наказу новой знакомой, стала воцерковляться и приняла Крещение.
Бабка Варвара оказалась не такой уж старой, лет семидесяти или даже меньше:
– Солнце моё, – обратилась она к Сергею, хотя видела его впер-вые: – Ты, милок, посиди пока на улице, мы тут о наших женских секретах поговорим…
Сергей вышел, потоптался на улице возле машины. Закурил. Ждать пришлось долго. Наконец, Оксана появилась на крыльце и кликнула Сергея. Сказала, что бабка ждёт его.
– Вот, солнце моё, эти иконочки носи всегда на теле, и крестик то-же чтобы был. Ты крещёный ли?
– Да, мы вместе с женой крестились, – робко ответствовал Сергей.
– А крестик где же, не вижу что-то, – улыбнулась ему старушка.
– Да не привык я.
– Грех, если крест в тягость. Носи всегда, солнце моё, тем более, работа у тебя такая рисковая…
Оксану немного коробило, когда совершенно незнакомая женщи-на, пусть и старуха, называла её Сергея «солнцем»; он и вправду был похож на солнышко – блондинистый, даже чуть рыжий, улыбчивый, весь как бы сияющий – таким привыкла его видеть жена. И, хотя за этим обращением Варвары ничего не было, кроме привычки так об-ращаться ко всем клиентам, приватизированное Оксаной звание вдруг стало свободно употребляться совершенно чужим человеком, и это рождало ревность у Оксаны, о чём колдунья даже не догадывалась…
– Через полгода приедете, если ребёнок не появится, – сказала Варвара, обращаясь уже к Оксане, и протягивая Сергею медальоны с крестиком.
– Спасибо, – Сергей принял из рук целительницы связку талисманов. Правда, выйдя из дома колдуньи, бросил всё это в бардачок ма-шины.
– Хотя бы крестик-то надень, – попросила Оксана.
– Ладно, – пошёл ей навстречу Сергей и надел через голову крест на белой тесёмочке.
Машина резво шла среди зелени полей и лугов, окружавших деревеньку, где жила колдунья. Когда в человека вселяется надежда, всё вокруг кажется таким радостным и многообещающим, словно сама проблема уже где-то позади, а впереди только дни, наполненные счастьем и любовью.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Воротясь домой, Оксана стала с верой и жаром исполнять все указания целительницы, какими бы странными они ни казались на первый взгляд, – есть многое на свете, друг мой грамотный, что и не снилось нашим мудрецам…
Дождавшись растущей луны, становилась вечерами перед зеркалом и читала молитву: «Как молодой месяц на небе народился, так и во чреве моём ребятёнок зародился. Аминь!».
Давала Сергею и сама пила заговорённый мёд.
А когда месяц пошёл на убыль, сотворила в огороде небольшой костёр и бросила в него кое-что из мужниных вещей нательных: «Не вещь мужнину сжигаю, а болезнь проклятую. Чтоб как дым и огонь вверх уходят, так и проклятие ушло, и у нас ребёночек родился. За-клинаю, запечатываю, прошу. Аминь!»…
Покупала в церкви свечи и иконы. И молилась, молилась, молилась. Но – чуда не случилось.
Зато по деревне пошли разговоры, сначала среди соседок, потом и до школы дошло – Оксана Николаевна занялась магией, ударилась в религию, молится, колдует чего-то по ночам. Барлуковы старались не обращать внимания на сплетни, но Оксану снова начали одолевать сомнения и страхи, укрыться от которых было невозможно. Возжигая вечером свечу, она пристально смотрела в зеркало: авось, там покажется её желанный ребёночек, улыбнётся ей и скажет «Мама». Но день за днём проходили в работе, вечер за вечером – в молитвах, а ничего волшебного не происходило.
Через полгода не довелось ехать к ведунье: на работе у Оксаны дел полно – помимо уроков, заседания, конференции, педсоветы, школьные мероприятия и праздники. Как-то так получилось, что реши-ли отложить до лета новый визит к Варваре.
С наступлением каникул поехали – обещала ведь помочь, если ребёночек не родится за эти месяцы…
Ехали всю долгую дорогу почти молча – каждый думал о своём, но оба об одном и том же: что день грядущий им готовит?!..
Старых знакомых ведунья встретила ещё более радушно, чем в первый раз, даже чаем с дороги напоила, а потом уж занялась реше-нием проблемы. Отослав опять Сергея, правда, на сей раз в комнаты, оставшись наедине с Оксаной, дала ей крайний рецепт, как обрести долгожданное счастье:
– Тебе, милая, надо взять чужого ребёнка – это верное средство. Будешь ты дитятю ласкать да голубить – проснётся в тебе материнство, вот увидишь. А потом и своего родишь. Сделай, как велю, и молись с верою.
Тяжёлая дума омрачила лицо Оксаны. Она засомневалась: а согласится ли Сергей? а что скажут люди? а если из ребёночка вырастет неизвестно что? – ведь это на всю жизнь решение, отменить его нельзя. Но Варвара убеждала:
– Вот увидишь: как усыновишь, так через год сама родишь ребёночка…
Выложив за очередной сеанс магии кругленькую сумму, Оксана уезжала домой, полная тревоги и сомнений. А после недолгих колеба-ний решила: чему быть, того не миновать, другой возможности спра-виться с неодолимым препятствием в жизни ей не виделось.
А тут и случай подвернулся – в соседнем селе родила девочка-девятиклассница. Ходила до последнего, не замечаемая ни подруга-ми, ни даже родителями, вечно занятыми своими делами, ни учителя-ми, потому что живот начал расти только на седьмом месяце, в мае, а рожала в августе, так что ни слухов в деревне, ни скандала в школе. Родители заставили отказаться от ребёночка, сама девчонка с перепу-гу ничего не соображала. Да и родился мальчик не от великой первой любви, а даже наоборот: перед Новым годом в один из вечеров в местном клубе на танцах  познакомилась Настя с заезжим ухажёром – нагловатый, циничный, напористый черномазый парень с наколками на всех пальцах. Вызвался провожать Настеньку, которую приглашал пару раз на танец, да и изнасиловал по дороге. «Пикнешь – убью», – пригрозил он ошарашенной любительнице танцев. И она молчала – потому что страшно, стыдно и обидно. Поплакала, конечно, но роди-телям ничего не сказала – авось, обойдётся. Вскоре стало понятно, что не обойдётся, но про аборт она и думать не хотела, всё тянула до последнего.
В ожидании отказа Оксана заранее договорилась с докторами из роддома и специалистами управления образования, которые ведали вопросами усыновления, так что проблем с оформлением документов не возникло. Оксана взяла декретный отпуск, и концу августа стала полноправной молодой мамашей с черноглазым малышом на руках, который, впрочем, не был похож ни на неё, ни на её златокудрого Сер-гея. Несмотря на это, через пару месяцев она уже горделиво шествовала по деревенским улицам с детской коляской, радостно отвечая на приветствия школьников, их родителей и просто незнакомых местных жителей, которые тоже называли её уважительно – Оксана Николаев-на.

ГЛАВА ПЯТАЯ
Приёмыша назвали Петром. Имя не выбирали, так окрестили ма-лыша акушерки в роддоме: Петруша, Петенька, Петюня, Петрила, Петрусик – благо, имя склонялось на все лады. Оксана и Сергей не стали ничего придумывать, да и звучит вроде бы солидно: Пётр Сергеевич Барлуков.
Был у них в доме кот – Василий, тот самый, который в юном возрасте стал талисманом их жилища. Имя своё оправдывал на сто про-центов: вышагивал по избе царственной походкой. Хозяев восприни-мал как свою прислугу и явственно выказывал своё возмущение, если что-то было ему не по нутру. Встанет, бывало, у двери и даже не мяу-кает – оглянется только с недовольным видом: дескать, что же не от-крываешь, видишь – мне нужно выйти на улицу! Или задумчиво взирает на свою пустую миску в ожидании, что кто-то обратит внимание и, наконец, положит чего-нибудь вкусненького; иногда, совсем уж поте-ряв терпение, стукнет лапкой по чаше: экие вы, право, непутные, хо-зяева!..
Кота младенчик невзлюбил сразу: истошно орал, когда Васька приближался к его колыбельке. Если же охочему до тепла и ласки коту удавалось иногда заснуть рядом с Петрушей, всё равно дело заканчи-валось потасовкой – то хозяин колыбельки крепко схватит кота за хвост, то ткнёт острыми ноготками в кошачий глаз или в нос, что, конечно же, Ваське не могло понравиться.
Однажды ситуация разрешилась трагически. Кот имел несчастие поцарапать личико Петруше, после чего семейный совет, на котором председателем и прокурором была Оксана, постановил: Ваську из дома удалить немедленно, пока не выцарапал малышу глаза. Делать нечего – Серёге пришлось примерить на себя роль Герасима, а Ваське досталась участь Му-Му. Отдавать кому-то обвиняемого кота было бесполезно: Васька был стар, и обязательно вернулся бы домой, ни-каким молочком его не заманить в новый дом – кошки, в отличие от собак, привыкают не к людям, а к жилищу, так что переселять их можно лишь в младенческом возрасте. В общем, сунул Сергей кота в ме-шок, да и отвёз на речку, где закончилась жизнь дотоле не знавшего бед Василия, так и не понявшего, почему с ним поступили столь немилосердно.
Но странное дело: отсутствие в доме кота возымело обратное действие на малыша – он стал плохо спать, капризничал, плакал и даже отказывался от еды. Оксана пригласила фельдшера, та осмотрела, послушала ребёнка, измерила температуру, но никаких хворей не нашла и, в конце концов, списала всё на искусственное вскармливание, посоветовав больше гулять с ребёнком на свежем воздухе и разнообразить рацион малыша. Оксане хотя и дали декретный отпуск, но молока в груди от этого у неё не появилось, так что кормили Петрушу детскими смесями и коровьим молочком.
Прошли недели и месяцы, история с котом забылась, Петруша подрастал, а к лету уже начал делать первые шаги, когда Оксана с удивлением и даже некоторым испугом поняла, что беременна. Сходила к гинекологу – точно. Петруша был ещё совсем мал, он требовал много сил и внимания родителей, а тут новая жизнь и новые заботы. Счастливое чувство ожидания материнства и рождения собственного ребёнка смешалось у Оксаны с тревогой и страхом: что теперь будет, хватит ли у неё сил и любви на двоих малышей? Но эти сомнения тут же показались ей смешными и нелепыми: ведь растят же многие женщины по пять и даже по десять детей, и ничего страшного не происходит!.. «Мы справимся», – решила Оксана и не стала нагружать Сергея своими тревожными предчувствиями, а просто сообщила ему радостную новость: «Я беременна!..».

ГЛАВА ШЕСТАЯ
Последующие годы выдались для Оксаны едва ли не самыми трудными в жизни и проходили в постоянном напряжённом ожидании то ли чуда, то ли катастрофы: как будто ела мёд вперемешку с горчицей.
Беременность на удивление проходила гладко, и Оксана, в конце концов, успокоилась и перестала нагонять на себя страхи и опасения. Родила тоже без особых проблем, и на седьмой день после родов Сергей увёз её домой со вторым сыном. Решили назвать его Алексеем. Обличьем Лёшенька был больше похож на Оксану, а цвет глаз и волос достались ему от Сергея. Поздравляли всем селом – сослужив-цы, соседи, знакомые и совсем не знакомые люди: кто искренне и сердечно, а кто и с некоторым недоумением. Дескать, как же так: вроде бы, списали Оксану как бесплодную смоковницу, а она, поди ж ты, удивила всех!..
Петенька повёл себя не очень дружелюбно при появлении ново-рождённого. Когда старшенького Сергей поднёс к колыбельке с лежащим в ней Алёшей, Петя стал капризничать, выгибать спину и вырываться из рук – пришлось отпустить его на пол. Петенька забился в угол и стал ворошить там свои игрушки, изредка косо поглядывая в сторону кроватки с малышом.
Росли братья как все – дрались и мирились, играли «в войнушку» и в «казаки-разбойники» вместе с соседскими пацанами, бегали со ссадинами на коленках и цыпками на руках и ногах. Но у Петра нет-нет да и прорезались ревность и недоверие к родителям, необъяснимая ненависть к младшему брату. Тогда он глядел исподлобья и не по-детски злобно. Оксана в такие минуты старалась приобнять Петра и успокоить его ласковыми словами и разными заманчивыми обеща-ниями. Мальчик оттаивал – детская душа его всё-таки неистребимо стремилась к добру, и неприятный инцидент забывался, братья снова играли вместе, забывая обо всём на свете.
Но в жизни ведь как бывает – из незаметного поначалу пустяка вырастает настоящая катастрофа. Сковырнул какую-нибудь родинку, а из неё возьми да и вырасти чудище зловредной опухоли, которую уже ничем ни унять, ни вылечить, ни удалить даже, потому что эта дрянь успела разбросать свои убийственные семена в самых разных местах обречённого организма.
Благодатный август одаривал сельчан не только пахучими огур-цами с зелёными пупырышками на кожице, спелыми помидорами, ко-торые созревали прямо на кустах, толстыми, как поросята, кабачками, лежавшими в огородах среди разлапистых листьев. Природа цвела, повсюду радуя людей самыми разнообразными проявлениями своей изощренной фантазии. Нет, не заморскими чудо-растениями, что рос-ли тут и сям возле грядок, а своими, местными, более скромными, но оттого не менее прекрасными. На пустырях и опушках настоящим си-реневым ковром уже которую неделю подряд цвели пирамидки иван-чая, вдоль дорог оранжевые чашечки пижмы сменялись большими белыми корзинками морковника, яркими красками разнообразили лу-говые заросли кудрявая сибирская лилия, розовые и фиолетовые со-цветия колокольчиков. В воздухе, напоённом ароматами разнотравья, стояла какая-то особенная тишина, которая обычно бывает после первого Спаса и в самый канун Преображения.
Вот в один из таких дней и отметили Барлуковы пятилетие Алёши. Сергей привёз детям из города большой и очень вкусный торт и по-дарки – имениннику большой резиновый мяч, а Петруше фломастеры. Подарок выбрали с уклоном на развитие способностей, потому что был Петя постарше, и с некоторого времени стал замечаться за ним талант – рисовал маминым учительским мелом на заборах разные, не всегда приличные, вещи. Вот и решили: пусть лучше рисует в альбо-ме.
Алёше мяч очень понравился – можно было кидать, пинать, даже сидеть на нём и кататься немножко. А вот Петруше подарок не по вку-су пришёлся – рисовать ему расхотелось, и он всё время пытался ото-брать мяч у именинника, но младший брат не сдавался. В итоге первым не выдержал отец:
– Идите-ка на улицу, погоняйте мяч с ребятами, им ведь и в фут-бол можно играть. Ну, вперёд!..
Ребятам идея понравилась, и они отправились создавать фут-больную команду. Впереди, удерживая мяч двумя руками на животе, неуклюже вышагивал Алёшка, следом шествовал Петруша, который был выше братца на целый мяч.
На улице никого из соседских ребят почему-то не оказалось. И то-гда Пётр уговорил брата пойти поиграть на речку – там и места много, можно мячик попинать, а, может, и другие ребята там же. После Ильи-на дня никто на речке давно не купался, но пацаны всё равно обитали у реки – кто с удочкой, кто просто так проводил время. А вечерами старшие парни устраивали небольшой костёр и сидели подолгу, рас-сказывая разные байки и время от времени прогоняя малышню, кото-рая тут же «грела уши», узнавая то, чего им по статусу ещё не поло-жено знать…
На сей раз у реки никого не оказалось. Оглядевшись вокруг и убе-дившись, что его никто не видит, Пётр бесцеремонно выхватил мяч из рук оторопевшего Алёшки и бросил в реку:
– Беги, доставай!..
Братишка, не раздумывая, бросился в воду и попытался достать мяч, но тот всё быстрее и быстрее уплывал от него, и вдруг Алёшка перестал чувствовать под собой землю. Это было страшно и непонят-но – его понесло течением. Какое-то время Пётр видел над водой как бы два мяча – резиновый впереди, а за ним, в нескольких метрах, го-лова Алёшки, который уже начинал захлёбываться и не мог даже кри-чать. Потом над водой остался только резиновый мяч, но и он вскоре растаял вдалеке…
Странно, но Пётр не испытывал ни испуга, ни сострадания – он так и не научился чувствовать чужую боль, она для него просто не суще-ствовала. Он боялся только превосходящей его силы, боялся наказа-ния, боялся собственной боли, которую допускать не хотел ни при ка-ких обстоятельствах.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Увидев в дверях Петрушу, одного, без Алёшеньки, Оксана присела на стул – по сердцу пробежал лёгкий холодок, предвестник тревог и несчастий. Она ожидала чего угодно, только не этого:
– Где Алёша? – спросила она, глядя прямо в глаза Петру.
– Он там, на речке, мячик ловит, – отвечал сынуля, не моргнув глазом.
– Как… как ловит?! И ты его оставил?
Не помня себя, Оксана выбежала на крыльцо. Сергей возился во дворе с машиной.
– Серёжа, там, на речке, Алёша… Пойдём скорее, – Оксана уже не могла сдерживать рыданий.
Алёшу нашли только на следующий день – в километре от села, ниже по течению, лямка от штанишек зацепилась за подводную коря-гу, иначе бы мальчика унесло дальше.
Через несколько дней Петруша пошёл в первый класс.
Когда Оксане, как и всем учителям, преподнесли 1 сентября букет, она разрыдалась: он напомнил ей цветы на могилке Алёши, и сердце вновь сжалось от тоски и боли.
А Петя вёл себя как ни в чём не бывало. Никто и не подумал обви-нять его в смерти брата. Решили: несчастный случай. Да и по поведе-нию Петра незаметно было, что малолетка переживает или испыты-вает угрызения совести. Более того, он как будто окреп, стал уверен-нее в себе, и взгляд его стал совсем недетским: не было в нём ни дет-ской всегдашней виноватости, ни даже любопытства и любознатель-ности. Если глаза зеркало души, то глаза Петруши являли собой зер-кало рано повзрослевшей души, а значит просто-напросто испорчен-ной, потому что всему своё время, и взрослению тоже. Игрушки его уже не занимали, а учёба казалась скучным и бесполезным занятием. В этом он, кстати, был не одинок: почти все его мальчишки-одноклассники относились к учёбе с прохладцей и за глаза костерили учителей самыми нехорошими словами, которых нет в учёных слова-рях, но которые звучат в улице на каждом шагу.
Однажды Петруша пришёл с прогулки с громким хохотом и непри-ятной улыбочкой на лице, усвоенной, видимо, от старших ребят из уличной компании.
– Что за смех? – попыталась, было, урезонить сына Оксана, но ус-лышанное в ответ заставило её присесть:
– Да там у соседа дяди Васи пожар случился…
– И что же здесь смешного?
– Ну, там милиция приехала, соседи сбежались, а дядя Вася рас-сказывал: «Жена где-то загуляла, ребятишки кричат «Папа, холодно!», вот я и растопил печь, чтоб их, значит, согреть. Сунул в печку младше-го, он сразу и согрелся. А старшенький стал головёшки хватать да на пол бросать. Вот пожар и получился»… Дядю Васю забрали, увезли. Он, наверно, обкуренный был…
Оксана была в ужасе от того, что случилось у их соседей, но ещё больший ужас охватил её от осознания, что Петя, её Петруша, расска-зывает обо всём этом со смехом и садистским удовольствием.
«Как получилось, что настолько зачерствела душа ребёнка? Что мы делали не так, Господи? За что? За что, Господи, я так наказана?» – задавала мысленно вопросы Оксана и не находила ответа. «Вон! Поди прочь! Не хочу тебя видеть!» – страшным шёпотом прокричала Оксана и разрыдалась. Петя молча вышел.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Прошло ещё несколько безрадостных для Оксаны лет. Петя под-растал, и с каждым годом всё больше отдалялся от родителей и про-водил на улице практически всё свободное от школы время. Улица его не воспитывала – он уже сам воспитывал уличных пацанов, пугая всех своей безжалостностью и беспощадностью. В школе дерзил учителям и мог среди урока встать и без просьб и объяснений уйти из класса, на прощание наградив учителя своей фирменной омерзительной улы-бочкой циника и наглеца.
Оксане всё труднее было в школе, где провела почти два десятка лет и была на хорошем счету у директора и в управлении образова-ния. Она уже не раз повздорила с Сергеем по поводу воспитания сы-на. «Петя уже совсем взрослый, а ведёт себя ужасно, и дома, и в шко-ле. Ты должен быть с ним построже», – увещевала она мужа.
Пара оплеух со стороны Сергея не решили сложную педагогиче-скую проблему, разве что Пётр стал испытывать к отцу смертельную ненависть: глаза его становились чернее чёрного, скулы играли, и он едва удерживал себя, чтобы не налететь на отца с кулаками. Сдержи-вался, потому что понимал: в открытой схватке ему не справиться с превосходящей силой.
На своё несчастье, Сергей от всех этих передряг стал частенько заглядывать в бутылку, иногда напиваясь до беспамятства.
Однажды Сергей вернулся с работы раньше обычного, Оксана была ещё в школе, дома был один Пётр, который ушёл с уроков, не отсидев и половины. Надев наушники, он слушал «Вектор газа», кото-рый приводил подростка в восторг истеричными воплями и доступной уличной лексикой. Увидев отца в полубессознательном состоянии, Пётр сдвинул наушники на шею и стал пристально наблюдать за пе-ремещениями родителя. Наконец, хаотичное движение Сергея по квартире завершилось падением на кровать с нераскрытой бутылкой водки в руке. Передислоцировавшись в родительскую спальню, Пётр с минуту рассматривал громко храпевшего отца, лежавшего навзничь с раскинутыми в стороны ногами, на которых были надеты грязные ра-бочие ботинки.
Петя, убедившись, что отец не реагирует на прикосновения, осто-рожно высвободил бутылку из руки спящего, сковырнул алюминиевый язычок пробки и стал лить водку в раскрытый рот  отца. Сергей на се-кунду очнулся и попытался было увернуться от струи спиртного, но тут же обмяк. Вставив ещё раз для верности горлышко бутылки в рот уми-рающему, Пётр остановился, когда хрипы прекратились и отец пере-стал дышать.
Подняв с пола брошенную пробку, Петя нахлобучил её на горлыш-ко, поставил бутылку рядом с кроватью и пошёл звонить матери:
– Мам, тут батя пришёл пьяный, упал на кровать, ему плохо. Приходи срочно, – голос у Пети даже немножко дрогнул, так что можно было подумать, будто он переживает за отца.
Оксана прибежала скоро, тело ещё не остыло, но сделать для спасения уже ничего было нельзя. Милиция долго не разбиралась – несчастный случай на почве пьянки, такое бывает то в одном, то в другом селе едва ли не каждый день. Отпечатки пальцев Петра на бутылке тоже объяснялись просто – он взял водку из рук отца и заку-порил бутылку, поставив рядом с кроватью. А что скандалили с отцом, так в какой семье этого не бывает, особенно где есть подростки, сплошь и рядом доказывающие свою взрослость и право быть само-стоятельными. В общем, криминала в смерти Сергея Барлукова не нашли, с тем и отправили его на покой, похоронив рядом с младшим сыном Алёшей, со дня смерти которого уже прошло без малого десять лет.
А Оксана места себе не находила, сердцем чуя, что дело тут не-чисто. Она догадывалась, что и смерть Алёши, и смерть Сергея – вина Петра. Если не умыслом, то неоказанием помощи в нужный момент он содействовал их кончине. Доказательств у неё никаких, но само пове-дение Петра заставляло так думать. На похороны Сергея пришли не-сколько одноклассников Петра, они стояли отдельным кружком в неко-тором отдалении от могилы. Пётр что-то рассказывал пацанам, и они весело смеялись. Оксана бросила укоризненный взгляд на сына, но тот ответил ей с вызовом – пристальным ненавидящим и мститель-ным взглядом. После похорон Оксана пыталась вызвать сына на от-кровенный разговор, но это ни к чему не привело – Пётр отделывался издевательскими шуточками либо просто отмахивался от неё как от назойливой мухи.
Поделиться горестными сомнениями и опасениями Оксана ни с кем не могла – её родители давно умерли, а Сергей вообще был дет-домовец, так что не было никого близких с его стороны.
Вдобавок ко всему каждый раз, как она шла за водой к своему жу-равлику, в тёмной глубине таинственного колодца ей виделось лицо Сергея, который манил её туда, в неведомую глубину. Набрав воды, Оксана спешила по тропинке домой, ей казалось, что только там,  за стенами дома, можно укрыться от навязчивых видений…
Но странные видения эти повторялись снова и снова, и Оксане иногда казалось, что она сходит с ума. В такие минуты она старалась обратиться к Пете, чтобы ощутить его поддержку и участие, но приё-мыш оставался холодным и безучастным, заставляя её страдать ещё больше от этого ненавидящего взгляда чёрных глаз.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Пётр с горем пополам оканчивал среднюю школу. Скоро ему ис-полняется восемнадцать лет, и в нередких стычках с матерью он не раз злобно заявлял:
– Скорей бы школу закончить, уеду сразу – видеть тебя не хочу и эту драную деревню!..
Но в мае, незадолго до окончания школы, случилось вот что. Оче-редная ссора с матерью состоялась во дворе, и началась она с пустя-ка: Оксана отказала сыну, попросившему некую сумму на какие-то безделушки:
– Нет у меня лишних денег, школу окончишь – понадобятся для поступления на учёбу в вуз или техникум, да и сейчас на выпускной нужны деньги, на подарки школе и учителям, на новую одежду тебе же…
– Не нужна мне новая одежда, денег дай, слышишь? – Пётр быст-ро терял терпение, выдержки у него никакой. Он угрожающе двинулся на мать, та присела на край колодезного сруба:
– Не подходи ко мне, я в колодец брошусь. Прошу тебя, остано-вись!.. – Но Пётр и не думал останавливаться:
– Сука!.. – прошептал он с ненавистью и сделал ещё шаг в сторону Оксаны.
Глаза его налились пугающей чернотой. Оксана замахала руками, как бы отстраняясь от этого ненавидящего взгляда и вдруг, подавшись спиной назад, полетела в гулкую пустоту колодца.
Соседка, вышедшая в этот момент на крыльцо, видела, что Окса-на сама упала в колодец, а Петя стоял в этот момент в двух-трёх ша-гах от неё. А вот о чём между ними был разговор, не слышала. Поэто-му, когда милиция стала опрашивать парня об обстоятельствах слу-чившегося, он поведал душещипательную историю о том, что мать после смерти отца не раз говорила о том, что ей не хочется жить, что она покончит с собой.
– И в этот раз то же самое сказала, я хотел её остановить, просил, чтобы она не делала этого. Но мама не послушала меня, и я теперь остался совсем один, – на глазах у Петра даже блеснули слёзы, и он закончил рассказ, как ему казалось, эффектной фразой: – Я ей этого никогда не прощу!..
Старухи на соседской скамейке на все лады обсуждали произошедшее, но совсем в другом направлении шли их разговоры и мысли:
– Надо же, первая-то семья здесь вся сгорела в огне, а эти все утопли, начиная с кота Васьки. Видно, место тут проклятое, нечисто что-то. И что же теперь с парнем будет? Один остался…
Окончив школу, Пётр сразу же продал дом. И не кому-нибудь, а собственной, как теперь принято говорить, биологической матери. Только ни продавец, ни покупатель не догадывались об этом. Правда, приглядевшись к юному хозяину дома, покупательница увидела в его чертах до боли знакомое лицо её давнего насильника, но тут же про-гнала эту мысль. Она в четвёртый раз вышла замуж, на руках у неё трое детей от разных мужчин, старшей дочери уже четырнадцать, так что думать о разной чертовщине некогда.
Пётр уехал из деревни и никогда больше здесь не появлялся.
По каким городам и весям носит сейчас Петра Сергеевича Барлу-кова, неизвестно. Так что кукушонка Петю можно встретить где угодно. И не дай Бог вам задеть его хоть словом, хоть взглядом.








Пётр усмехнулся:
– И что ж вы хотите от меня?! Я уже взрослый, нянчить меня не надо. Помощи от вас не требуется. И прошу меня больше с этим во-просом не беспокоить, по крайней мере, в ближайшие несколько лет. Может, когда-нибудь.. У вас, помнится, было потом ещё трое детей – вот и живите себе спокойно, как жили. А мы со Светланой счастливы в своём гнёздышке, и никого не хотим в него пускать! Как говорится – не буди лихо, пока оно тихо!.. Всего хорошего, тётя Настя!..
Несчастная женщина жалостливо смотрела на него, пытаясь уло-вить хотя бы тень сочувствия на его лице, но Пётр был непреклонен, потому что жизнь только начала шлифовать его неумеренно жёсткий характер. Когда-нибудь и он поймёт, что любить и прощать – это одно и то же, а умение прощать – главное качество нечерствеющей души…