Ждёт Алтай и лошади ждут. Часть третья, окончание

Наутро один из походников отказался продолжать путь.

Кажется, звали его Владимир, но Аркадий про себя дал ему глупую кличку «Ботинки» — за колоритные потертые ботинки, которые напоминали о похождениях Индианы Джонса. Аркадий постоянно цеплялся за них взглядом и жалел, что ботинки классные, а хозяин им достался такое говно.

Весь предыдущий день, пока они ехали на «буханке» к началу маршрута, Владимир-Ботинки отеческим тоном говорил, что с ним, опытным походником, новички могут не переживать! Когда оказалось, что проводником будет молоденькая конопатая Катя — Ботинки скривился и недовольно засопел. Сопение продолжалось весь следующий день и вечер, а наутро он решил, что ходить под началом всяких Кать недостойно его ботинковской персоны.

И казалось бы, скатертью по жопе, но отпустить его обратно без присмотра было нельзя. Пришлось пожертвовать местным юношей, которого конюхи взяли с собой в качестве подмастерья. Их посадили вдвоём на одну лошадь и отправили на базу. Один из конюхов сказал им вслед что-то на своём широколицем языке. Языка никто не знал, но все поняли.

Катя расстроенно варила кашу — наверное, думала, что дело действительно в ней. Хотя всем остальным в лагере было понятно, что нет. Аркадию тоже было понятно, но его опять больше заботила собственная промежность, чем чужие душевные раны. Уж таковы мужчины, ничего не поделаешь.

До перевала шли по тайге. Потом лес заканчивался, уступая место низкорослым деревцам и кустикам ягеля. К середине дня они поднялись почти до хребта и остановились на короткий привал. В прогалинах белел снег и смотреть на это было странно — конец июля, футболка на спине вся мокрая от пота, а тут вдруг снег.
Аркадий зачерпнул снег и слепил снежок, помедлил и откусил кусочек. Снег был вкусный — такой бывает вода, когда очень хочется пить, только ещё вкуснее.

Катя сказала, что вечерняя стоянка будет у озера, и Аркадий почувствовал, что хочет на вечернюю стоянку прямо сейчас.

«Ох!» — сказал он непроизвольно. «А купаться в этом озере можно?»
«М-можно...» — Катя покосилась на него с сомнением. Аркадий сомнения не заметил и воодушевился ещё сильнее.
«Купаться буду!» — заявил он тут же Оле. «А вы будете купаться?» — спросил он у каждого из группы. В общем, когда они дошли до стоянки, все уже знали, что Аркадий Будет Купаться.

Озеро действительно было. Маленькое как, наверное, все горные озера, оно тускло рябило чуть в стороне от стоянки. Все слезли с коней и посмотрели на Аркадия глазами, в которых читалось: «Ну, давай!». Кроме него, купаться никто не собирался.

Аркадий вытащил полотенце и хотел раздеться прямо в лагере, но решил подождать до воды. Солнце спряталось, поднялся ветер и вообще наступал вечер, а они вышли на теневую сторону перевала.
Озеро было мелкое, из под прозрачной воды блестели камни. Аркадий стянул одежду, разложив её на ягеле в форме себя.

И аккуратно поставил в воду левую ступню.

Когда он вслед за ней поставил правую — левая уже успела окоченеть. Аркадий сделал с десяток шагов вглубь озера и часто задышал, стараясь не трястись всем телом. Острые камни не давали спокойно идти, конечности стремительно теряли чувствительность. Ещё пять шагов. Глубь поглотила Аркадия чуть выше лодыжек.
Он обернулся и тоскливо посмотрел в сторону лагеря — эх, сейчас бы к костру... если бы его кто-нибудь развёл. Но все стояли, поглощённые зрелищем — со стороны движение Аркадия по озеру напоминало святое хождение по воде.

Нужно было срочно начинать купание. И тогда Аркадий лёг прямо там, где стоял.

Камни впились в спину, от холода затрясло ещё сильнее и вода вокруг пошла мелкой рябью — примерно так выглядит в тазу работающая ультразвуковая стиральная машинка. Лёжа на дне, Аркадий высунул на поверхность голову, как черепаха Тортилла, и нелепыми движениями потёр себе грудь и живот, изображая помывку.
После чего быстро, насколько позволяли ему застывшие члены, поднялся из воды и встал во весь рост. Подул свежий горный ветер и с наветренной стороны Аркадий покрылся такими крупными мурашками, что чуть не потерял равновесие.

Трясясь как в лихорадке, он проковылял до берега и начал вытираться. В лагере наконец спохватились и кто-то занялся костром.

Но больше всего Аркадию понравилось спускаться с перевала.

Раньше он удивлялся, как это лошадь так здорово умеет карабкаться вверх. Как будто у неё снизу, под копытами, есть ещё какие-то маленькие, но очень цепкие пальчики.

Теперь же он ужасался обратному. Почти все спуски они преодолевали, не спешиваясь, и всаднику нужно было себя скоординировать. Пятками упереться в стремена, прямые ноги вытянуть вперед и вверх, а корпусом отклониться назад.

Аркадий отклонялся как мог — ему хотелось лечь спиной на круп, словно акробату в цирке, да мешал баул под поясницей. Поэтому на каждом спуске Аркадий балансировал на грани падения. Он вытягивал вперед ноги в стременах, сжимал побелевшими пальцами луку седла и даже бровями пытался перенести свой центр тяжести на корму.

Кувырнуться вперед было очень страшно. Лошадь сама по себе довольно высокая конструкция, а если прибавить склон... Стоит только потерять равновесие, и одетый в серо-зелёную плащ-палатку Аркадий пролетит, как оливковый Бэтмен, метров пять, прежде чем грохнуться на острые камни и совершенно точно расшибиться вдребезги.

Конь Скачок тоже испытывал понятные неудобства — сами попробуйте привязать к ногам утюги и спуститься по камням и мокрой грязи.

Несколько раз они пересекали горные ручьи с плоскими камни на дней, склизкими от воды и водорослей... Скачок смело входил в воду, но тут же терял опору, начинал шататься как пьяный, подставляя разъезжающиеся ноги. Сверху на нем амплитудно, словно маковая головка, раскачивался Аркадий.

До самого большого спуска оставалось каких-нибудь четыреста метров по ровной каменистой тропинке, как вдруг Аркадия, а заодно и всех остальных, лихо обогнала Татьяна.

Только это было не лихо. Это было неуправляемо.

Непонятно, отчего татьянин конь неожиданно дал в галоп, но теперь он стремительно ускорялся сквозь косой дождь. Проводник Катя ещё что-то кричала им вслед, остальные же молча наблюдали сцену катастрофы.
С каждым скачком Татьяна теряла равновесие — ноги выскальзывали из стремян, руки отпускали поводья, а сама она медленно, всем телом, заваливалась назад, балансируя на копчике. На очередном скачке Татьяна бесшумно и плавно, как шаттл «Буран» от ракеты-носителя, отстыковалась от коня. И полетела.

И рухнула.

Хрясь! Брызги воды и мелких веточек, пружинистый рикошет от ягеля, переворот, и ещё раз — хрясь!
Катя и конюхи подскакали быстрее всех — видимо, хотели первыми успеть на подсчет переломов позвоночника. Татьяна лежала в ягеле и смотрела в небо, почему-то продолжая сохранять позу всадника. Только у всадников, конечно, не такие большие глаза.

Татьяну ощупали сначала так, а потом подняли и ощупали ещё раз. Все части были на месте. Примерно тут к Татьяне вернулась речь и она тихо спросила, можно ли некоторое время не ехать верхом.
— К-к-конеч-ч-чно, м-м-мож-ж-жно! — проводник Катя наконец-то начала выдыхать.

Впрочем, верхом было и не надо. Последний спуск оказался настолько крутой и длинный, что нужно было спешиться и вести лошадей в поводу. Оказалось, это не менее страшно, чем сидеть верхом, а может, даже и страшнее. Сапоги скользили, ноги дрожали и заплетались, а сверху, прямо над Аркадием, фыркало и оскальзывалось четыреста килограммов с ноздрями и копытами.

Умница Скачок хоть и был аккуратен, но все равно временами больно наступал Аркадию на пятку.
Внизу оказалось, что спуск дался тяжело всем. Аркадий подошёл к Оле — та оцепенело стояла с поводьями в руке, смотрела в одну точку и порывисто дышала, будто готовясь заплакать от пережитого ужаса. Перспектива гибели от упавшей на тебя скотины как-то совсем не входила в туристический план.

Зато завтра — господи ты боже мой, длинная дневная стоянка! Целый день не нужно будет протирать себе зад об седло и насиловать поясницу.

— А сегодня вообще будет баня! — торжественно заявила Катя.
Баня? Они оглядели место стоянки: широкая поляна в низине, кострище в окружении нескольких крупных ветвистых деревьев, горный ручей. И ни одной бани.

— Вон там баня, — конюх показал на груду камней на берегу ручья, а потом рассказал, как она работает.
Груда камней — это печка, у самой земли в камнях сделано отверстие, топка. Вокруг этих камней из веток и жердей строят каркас, а потом накидывают на него плащ-палатки и тент. Получается низкая палатка с каменной печкой внутри. Печку топят, пока камни не раскалятся, потом выгребают из топки не сгоревшие остатки дров, накрывают всё тентом и вуаля.

Почти всё место внутри занимали камни и нужно было рассесться вокруг, как индейцы в виг-ваме. Вся группа постепенно заползла в «парную», ойкая, извиняясь и тыкая друг другу в лицо голыми боками. Аркадий тоже залез и уселся в трусах на землю. Земля была холодная, но от камней шёл такой жар, что у Аркадия тут же запотели глаза. Он заморгал и потёр их руками.

Когда все начали ёрзать и издавать звуки изнеможения, проводник Катя скомандовала «За мной!», вылезла из палатки и шагнула в ручей. За ней, взвизгивая, полезла остальная группа, и медленно, с достоинством опытного купальщика, вошел Аркадий.

По вытертому и одетому в сухое телу разлилась истома. Было так хорошо, что даже немножко кружилась голова и хотелось прилечь буквально на минутку. Аркадий подумал о скором ужине у костра, блаженно вздохнул и пошёл вслед за Олей в палатку. Полежать так полежать.

Проснулся он в кромешной тьме. И в такой же кромешной тишине.

«Интересно, а как же костёр? И ужин. Мы что, всё проспа...» — тут Аркадий немного повернул голову, чтобы как-то осознать себя в пространстве, и осёкся.
БОМ-М-М-М-М!!!

В голове ударил огромный колокол. От неожиданной боли из глаз брызнули слёзы, Аркадий охнул и зажмурился — темнота под веками раздвоилась, завибрировала и пошла зелёными кругами. Резко накатила тошнота.

Он сжал зубы и легонько пошевелил Олю за плечо — та не проснулась, только дышала как-то громче и чаще обычного. Аркадий собрался с силами и вылез из палатки, придерживая голову руками. Костёр не горел. Прислушиваться сквозь колокольный перезвон было сложно, но он прислушался. На дальнем краю лагеря кого-то невидимого мучительно тошнило.

Колокола заиграли припев, Аркадий согнулся, на карачках прополз в сторону от палатки, сколько успел, и его вырвало. А потом ещё раз. Несколько часов после этого его бросало то в жар, то в холод, то в какие-то полусонные видения. Один раз ему показалось, что Оля вылезает из палатки, но проснуться он не смог.

Утром у костра все сидели бледные, с кругами под глазами, и пили тёплую водичку, изнурённые ночной тошнотой.
Вчерашняя была показала себя с худшей стороны. Точнее, дело было не в самой бане, конечно. Вы же помните: перед тем, как накрывать камни, нужно выгрести остатки дров. Сделать это то ли забыли, то ли выгребли, да не всё, поэтому вдохнуть угарного газа успели как следует.

Аркадий подошёл к костру и взял сапоги, которые оставил немного посушиться с вечера. Вот дела: носок левого сапога расплавился и висел теперь грустной резиновой каплей. «Что, плохо тебе, дружок? Мне тоже...» — подумал Аркадий, взял перочинный ножик и срезал каплю вровень с подошвой. К счастью, сапог проплавился не насквозь, поэтому просто стал на полтора размера короче.

Через день Катя объявила последний дневной переход. И сказала, что решила немного срезать путь, а то и так все устали.

«Мы пойдём короткой дорогой!» — эту фразу следовало бы запретить Женевской конвенцией.

В общем, они пошли короткой дорогой и шли девять часов по тайге. Иногда тропой, а иногда и просто по лесу. Где-то на седьмом часу Аркадий начал терять человеческий облик — он сидел, как ростовая кукла, безвольными движениями отгоняя мошкару и  отталкивая Скачка от деревьев. Ему казалось, что идут они куда угодно, только не в сторону базы, и впереди ещё часы и часы этого раскачивания в седле, а потом... потом…

Образ ужасающего «потом» не успел окончательно оформиться, они вышли на грунтовку и Аркадий вдруг узнал то место, где они идут. Совсем рядом! А ещё… надо же, как изменилась грунтовка. Из зубодробительной костотряски первого дня она всего за неделю с небольшим стала ровным шоссе. Или это конь стал мягче?

Через час, расседлав коней и покончив с обедом, все сидели в полутьме аила. Двигаться не хотелось, не хотелось ничего, только продолжать сидеть, пить смородиновый чай и смотреть, как дым от очага путается в поперечных балках и исчезает в солнечном отверстии в крыше.

В шорох кипящей воды и потрескивание огня вплёлся еще какой-то шум — гул уазика, спускающегося к ним по горной дороге.

Когда они вышли из аэропорта, шёл дождь. Пассажиры вокруг открывали зонты, поднимали воротники, шуршали капюшонами и торопились под навес.

Аркадий с Олей переглянулись, посмотрели вверх и не спеша пошли в сторону автостоянки. Никакой дождь их больше не волновал.