Цусимские заметки. После сражения

В вахтенном журнале буксирного парохода Свирь о сражении у острова Цусима вахтенным офицером 14 мая (27 мая по новому стилю) 1905 года записано несколько строк:
«С крейсера Урал спасены:
Командир крейсера 2 ранга «Урал» капитан 2 ранга М.К. Истомин и денежный сундук с 200 тысячами рублей (по словам командира)
Старший офицер крейсера 2 ранга «Урал» капитан 2 ранга князь Сергей Александрович Ширинский-Шихматов
Минный офицер лейтенант С. В. Евдокимов
Прапорщик по морской части О. Ю. Тидеман
Прапорщик по морской части Лазарь Павлович Хачиков
Прапорщик по механической части Михаил Александрович Ремезов
два кондуктора и 92 нижних чина.
Истомин приказал идти в Шанхай.
С парохода Русь
Командир капитан 1 разряда Берниц, и его два помощника, механик и его два помощника, 22 члена команды» [1]
Всего с вспомогательного крейсера Урал были спасены 6 офицеров, два кондуктора и 92 нижних чина. За сухими строками вахтенного журнала на борту парохода Русь были скрыты скандальные события случившиеся после Цусимского сражения, которые позднее описал Сергей Владимирович Евдокимов в рукописи «Воспоминания контр-адмирала», изданной в 2006 году в Военно-историческом журнала. Для полного понимания произошедших скандальных событий мы приводим отрывок из воспоминаний, наиболее полно описывающий причину конфликта офицеров на борту парохода Русь.
«Шли мы с сознанием, что наша эскадра много слабее японской. Особенно это стало ясно после падения Порт-Артура, когда весь японский флот был свободен и нацелен против нашей эскадры, переутомленной, изношенной и не имеющей на своем пути ни одной базы. Было понятно, что мы идем на гибель, и многие думали, что нас в конце концов вернут.
Уже 12 и 13 мая по радио мы слышали беспрерывные разговоры японцев. Очевидно, отдавались распоряжения.
13 мая, в канун Цусимского боя, мы, офицеры и команда, спали у орудий, находясь в полной боевой готовности.
14 мая часов в восемь-девять японский крейсерский отряд открыл огонь по нашему отряду, чуть позже начался и общий бой. У меня на глазах погибли эскадренные броненосцы «Суворов», «Александр III», «Ослябя». Наш крейсер «Урал» получил большую подводную пробоину с правого борта под мостиком. Будучи свободен, так как одним из первых снарядов, попавших в крейсер, была разбита радиотелеграфная рубка и солвершенно уничтожен радиотелеграф, я подводил пластырь под самую большую подводную пробоину. Команда великолепно работала. Мы быстро завели обносные концы и уже подвели пластырь к пробоине, оставалось только спустить его за борт и обтянуть обносные концы. И тут раздалась команда вахтенного начальника лейтенанта М. А. Кедрова: «На все гребные суда спасаться!». Эту команду диким бабьим, полным ужаса голосом несколько раз повторил командир капитан 2 ранга М. Н. Истомин. Я был поражен этим распоряжением, поскольку считал, что, закончив работу, подведя пластырь, мы еще можем держаться и, выправив крен и дифферент, идти с эскадрой. Несмотря на полную смятения команду, паники среди команды не возникло. Я крикнул: «Кто хочет спасти наш крейсер, продолжай подводку пластыря!» Почти все остались на своих местах. Командир полным ужаса голосом кричал: «На все гребные суда!» Я крикнул: «Остаюсь на крейсере и буду его спасать!» Тогда Кедров прокричал: «Я первым кончил корпус! Ты ничего не понимаешь, мы сейчас перевернемся!» Команда, которая в этом бою уже видела, как суда переворачиваются и гибнут, дрогнули, и многие кинулись к шлюпкам. Но было много и других. Когда я пошел к своему боту № 13, чтобы сажать команду, так как ничего больше не оставалось делать, минер Алексей Паленый упал на колени передо мной и сказал: «Убейте, не пойду на шлюпку, вместе служили, вместе и погибнем». Многие из команды хотели со мной остаться. Уходя от пластыря, я крикнул Истомину и Кедрову: «Остаюсь на крейсере, который вы помешали спасти», - и побежал на спардек, чтобы распределить команду по ботам, потому что некоторые шлюпки были разбиты, и спасательных средств не хватало.
Был у нас прапорщик Иванов, большой атеист. Он всегда пытался в кают-компании сказать что-нибудь кощунственное, но поскольку мы, офицеры и старший офицер, его резко осаживали, ему это не удавалось. Все его не терпели. Когда оставляли крейсер, Иванов бросился спасться, непрерывно крестясь и плача. Весь он был обвешен образками, которых набрал у судового образа. Образков было очень много, т. к. родители матросов благословляли своих детей, когда те уходили на службу. Обыкновенно команда вешала их у судового образа. Я сказал прапорщику: «Хорошо, что вы хоть теперь уверовали в Бога». Наш старший штурман прапорщик Оскар Иванович Тиедеман, уходя с крейсера на последней шлюпке, сделал наблюдение по острову Ики, к которому несло корабль, - определил место гибели, нанеся его на карту. На глубине 66 сажен крейсер погиб.
Все боты оставили крейсер и во главе с лейтенантом Кедровым направились на транспорт «Анадырь», который не был поврежден. Съехало команды и офицеров около 500 чел. На крейсере остались добровольцы, чтобы ускорить его гибель, лейтенант Константин Аполлонович Чоглаков, минер Алексей Паленый и я. Корабль несло течением и зыбью к острову Ики. Мы боялись, что он может утонуть на малой глубине и тогда его поднимут японцы. Я хотел взорвать крейсер, но когда спустился в бомбовый погреб, там не оказалось подрывных патронов, которые во время пожаров выкинули за борт. Тогда мы решили открыть все иллюминаторы, которые были очень большие и уже наполовину находились под водой (их было очень много, как на коммерческих пароходах). Лейтенант Чоглаков открывал по правому борту, я и Паленый, который не отходил от меня, - по левому.
После открытия иллюминаторов крейсер начал заметно быстрее тонуть при большом шуме вливающейся внутрь воды. В последний момент вспомнив, что в каюте у меня образов Михаила Архангела – благословление моих родителей, я спустился к себе и взял его. Отец с матерью дали его мне, когда я первый раз уходил из дома и мама везла меня в С-Петербург в пансион Мешковых для подготовки к поступлению в Морской кадетский корпус. Кроме него я прихватил образок на шелку с Афона великомученика и целителя Пантелеймона (этот великомученик у нас в семье всегда особенно ценился).
Когда я доплыл до буксирного парохода «Свирь» и уже терял сознание, вся жизнь в один миг до мельчайших подробностей пронеслась у меня перед глазами. В тот момент, уже под водой, захлебываясь, помолился Михаилу Архангелу, перекрестясь, и больше ничего не помнил. Потерял сознание и очутился после долгого откачивания в кочегарке «Свири». Пробыл я в Цусиме, верно, часов около шести в воде, прежде чем попал на «Свирь».
Считаю мое спасение чудесным, так как я почему-то вынырнул и был вытащен на бот боцманом Козловым и боцманматом Хохловым с помощью удавки, накинутой на руку. Оба образка, спасенные вместе со мной, всегда и везде при мне. Сына своего я назвал Михаилом в честь своего покровителя.
На «Свири» оказались и наш командир капитан 2 ранга Истомин, и старший офицер капитан 2 ранга князь Ширинский-Шихматов, и денежный сундук «Урала». Истомин решил, что на маленькой «Свири», никем не преследуемой, ему легко будет дойти до Японии и сдаться в плен японцам. Командир «Свири» отказался идти в Сасебо. Тогда Истомин начал требовать полного подчинения, пользуясь тем, что был здесь старшим. Командир «Свири» прапорщик Розенфельд обратился ко мне за помощью. Я с револьвером в руке вошел в каюту, где находился Истомин, и заявив, что никто не должен выходить из каюты, кто же попробует выйти, будет мною убит, а идем мы прорываться в Узунг и Шанхай. Со старшим офицером от волнения произошел легкий удар. Прапорщик Розенфельд (швед или финн) был человеком исключительного мужества, с глубоким сознанием долга, храбрейший моряк. На пути в Шанхай мы встретили японские миноносцы, которые пустили в нас мину, но не попали, а снарядные пробоины, полученные нами, были не смертельны, и мы благополучно дошли до Узунга.
Видел я гибель наших судов, видел, как броненосцы переворачивались, как гибли люди, бегая по килю и днищу, видел единственного человека, спасшегося из команды в 1200 человек, видел как броненосец «Суворов» горел, как из его люков вырывались огненные столбы до небес, а мой друг и товарищ по Корпусу Петр Александрович Вырубов, прапорщик Курсель и два матроса из последнего уцелевшего шестидюймового орудия, погибая, стреляли по неприятелю. Они погибли вместе с кораблем. Много погибло, много страданий пришлось видеть. Господи, упокой их души.
Не простившись с нами, капитан 2 ранга Истомин и капитан 2 ранга князь Ширинский-Шихматов, взяв денежный сундук «Урала», съехали на берег в Шанхае и в 1-м классе на пароходе «Месежири Маретим» ушли в Россию. Лейтенант князь Чоглаков попал на миноносце во Владивосток, а минер Алексей Паленый и я спаслись на пароходе «Свирь».
В Шанхае нас принял под защиту немецкого флага капитан парохода «Lord Bayern». Мы доплыли до Константинополя, где пересели на пароход русского общества пароходства и торговли «Королева Ольга» и пошли в Одессу. Из Одессы я эшелоном отправился в С.-Петербург по железной дороге, где получил приказание от начальника Главного морского штаба, срочно сдав эшелон, ехать на Черное море, куда меня перевели с Балтийского. Поскольку через несколько дней я должен был с эшелоном представляться государю-императору и мог доложить о позорном поведении Истомина, меня и перевели (Истомин имел большие связи). Когда я заявил, что поеду после представления, мне было приказано завтра же отправляться в Севастополь. В случае неисполнения приказания меня обещали арестовать и насильно отправить к месту службы. Начальником Главного морского штаба был вице-адмирал Нидермиллер. По возвращении офицеров «Урала» в Либаву Истомин и Кедров устроили шикарный обед, где, подпоив офицеров, пустили для подписи лист, в котором говорилось о доблестном поведении в бою на крейсере «Урал» Истомина и Кедрова. Офицеры начали было подписываться, но тут очередь дошла до прапорщика Коноплина. Последний отказался поставить свою подпись, вспомнив при этом добрым словом лейтенанта К. А. Чоглакова, минера Алексея Паленого и меня. Он сказал, что все изложенное в листе – ложь, и порвал его. Об этом, уже будучи в Севастополе, я узнал из писем Коноплина и еще нескольких офицеров. Так как случившееся дошло до начальства, то, как я слышал, несмотря на огромные связи Истомина и хлопоты великого князя Александра Михайловича, Истомину было предложено подать в отставку, что он и исполнил, дабы избежать позора и суда. Все офицеры, в том числе и Кедров, получили большие награды. Лейтенант Чоглаков и я вместо Георгия, полагавшегося по статуту, получили: он – Анну 3-й степени с мечами и бантом, а я, так как у меня не было Станислава, - Станислава 3-й степени с мечами и бантом. Минер Алексей Паленый по моему представлению получил Георгиевский крест 4-й степени». [2]
Литература
1. Российский государственный архив Военно-Морского Флота (РГАВМФ) Фонд 870, Опись 1, Дело 32513 Вахтенный журнал парохода Свирь №4 с 12 мая по 19 июня 1905 года Страница 4
2. Евдокимов С.В. Воспоминания контр-адмирала \\ Военно-исторический журнал Ежемесячное издание Министерства обороны Российской Федерации № 6 июнь 2006 С. 72-73