Призрак Опера

  ПАЛЬТО.

    После войны это было, в сорок шестом. Нелегко жилось победителям. Но нас, как известно, трудности только закаляют, крепче делают. Служил человек в уголовном розыске, оперативным уполномоченным. Опером, в просторечии, по - народному. Этой категории милицейских работников форменная одежда выделялась, но по характеру деятельности опера её почти не носили. Тогда многие донашивали то, в чём воевали и с войны приходили. Погоны и петлички спарывали с гимнастёрок и шинелей, и ничего, нормально. Сапоги так и вовсе - что военные, что гражданские, носи себе на здоровье, хоть на работу, хоть на танцы. Кто и воевал, а кто и пороху не нюхал - одни с гордостью и за неимением другой одёжки, вторые - для форсу. Мы, мол, тоже воины - победители.
    Опер воевал, было дело, по кабинетам не отсиживался, за чужие спины не прятался. Хороший офицер, от младшего лейтенанта до капитана дошёл. Семейным стал ещё до войны. Жена и двое ребятишек его любили, гордились даже.
    Приехало раз к нему в отдел высокое начальство. Увидели, в чём опер ходит и распорядились: выдать пальто и костюм капитану, как лучшему работнику, в виде поощрения и заслуг признания. Костюм капитан берег, а пальто пришлось одевать ближе к осени, шинелишка - то его военная, давно доброго слова не стоила. Из - за этого пальто и пострадал.
    Шёл как - то опер домой ночью через городской парк, так короче ему ходить было. Свернул на тёмную аллею, а там на лавочке шесть гопников, поддатые. Закурить спросили. Не курил опер, а так - то не жалко табака хорошим людям.
    Забили человека руками, ногами затоптали и умирать бросили. Сотворили чёрное дело, по пьяни плохо соображая, чего наворотили и по домам, кто от страха, кто на кураже - как же, справились, вшестером мента отлупили.
   " Живой," - думали. " Оклемается". Ну, гопота, чего с них - ни совести, ни чести, фраера приблатнённые.

      ГОПНИКИ.

  1. Сенька Обмылок. В будке собачьей ночевал. Собака была большая, сдохла от старости. Обмылок - мелкий мужичишка, никудышный, воровать по мелочи да котов вешать - это он  с детства пристрастился. Когда опера бить стали, Сенька всё сзади, за спиной товарищей вертелся. Только орал: " Попишу-у-у", - и думал, что страшен в гневе. Ну, так, пнул потом раз - два, уже лежачего. По дороге домой протрезвел малость, дошло до него - не просто мужика отоварили, мент всё - таки, не простят этого Сеньке. От страху в конуру собачью забился и уснул.
  2. Мелкий. Молодой парень, пацан ещё, молоко на губах, но курить и пить давно выучился. Самый наглый, но для виду вежливый, даже обходительный. Мелким назвали за высокий рост, но мелочную натуру.
  3. Зуб, Зубило. Два верхних резца сильно выдавались у него во рту, даже губу оттопыривали. Понятно, что чаще друзья его Кроликом кликали. Он обижался - несолидно, но  товарищам начхать на это было. Кто первый опера ударил - не знает, не видел, только не он. Может, Гарик, кастетом.
  4. Кривой. Ну, с этим понятно. Одного глаза у него не было. В сорок третьем ему тринадцать было. При бомбёжке глаз осколком вышибло и кусок кожи с головы вместе с рыжими волосами другой осколок, как скальпелем снял. Семья большая, жратвы вечно не хватало. Тащил, что придётся, что под руку попадёт. Тогда, в парке он оперу всё в глаз метил.
" Ннна тебе, ннна, не один я ущербный буду".
  5. Пятак. В пристенок с пацанятами поиграть любил. Достанут ребятишки денежку. Мелочь, что там, двушки, трёшки, пятачки. Он проиграет им кон, два. Потом все монетки сгребёт лапой себе в карман и на пацанву: " Ша, нишкни, я выиграл!" Рослый не по возрасту,  жестокий в драке, боялись с ним связываться.
  6. Гарик. Лидер. У него одного за спиной был тюремный багаж. Успел на нарах поваляться. Перед войной срок мотал за хулиганство. Только поговаривают, в основном, под нарами ошивался. Не воевал - трёх пальцев не было на правой руке. Злой на весь мир. Это он опера железякой ударил. Сзади, пока Мелкий закурить спрашивал, зубы заговаривал.

      ПРЕСТУПЛЕНИЕ.

  Опер упал. " Бей ", - крикнул Гарик. Окрысились, налетели. Толкали друг друга, каждый пнуть норовил лежачего. Пыль, мат, крики, стоны. Когда опер затих, возиться перестал, пальто сняли, карманы обшарили. Кошелёк нашли. Денег восемь рублей, карточки продуктовые, талон на питание в комитетской столовке и корочки милицейские.
  - Мента завалили!, - ахнул Сенька Обмылок.
  - Давай по домам и не высовываться. Не было нас здесь, всё шито - крыто будет, - Гарик брызгал злобой, ядовитая слюна стекала через губу на подбородок.
  - Брось ксиву, - велел Мелкому.
Пальто себе забрал. Деньги раздал, кому сколько, не считая. Разошлись по аллеям парка, оглядывались.

      ПРИЗРАК.

  Тело утром нашли дворники. Позвонили, приехали милицейские, потом труповозка. А опер постоял, посмотрел, как его в машину грузят и домой пошёл. А его там ни жена, ни ребятишки в упор не видят. Он и так к ним и этак, нет, словно и нет его. А его и так нет, взаправду. Он сквозь стены ходит, всё видит, но ещё ничего наперёд не знает - душа его здесь, на Земле, не допущена до космических знаний, тяжела и неподъёмна для тонкого мира. Почему так - а Бог знает, Он этими делами заведует, нам туда соваться заказано.
   Опер к жене в комнату. Обнять хочет, успокоить. А она не слышит, но чувствует. Не по себе ей, не спокойно, не так что - то. Он и кричать и ногами топать - нет, пялится, как дура в стену и глазами блымает. Опер давай ей записки писать. На столе книга лежала. Опер в буквы пальцем бесплотным тычет, буквы ещё черней становятся, отрываются от бумаги, извиваются, струятся в воздухе и сами в слова складываются. Где большие, где маленькие, вперемешку, вкривь, вкось, но смысл не теряется. Для оперской жены слова целыми видятся, сразу в тексте.
    Она в крик сначала. Потом успокоилась малость, дошло до неё, кто достучаться в её голову хочет:
" Я это, Люба, я, убили меня вчера".
Жена в крик опять, потом рот себе руками зажала и дальше читать:
" Не ори, Люба, я же вроде тут, не на небе, раз всё вокруг вижу, и тебя, и детишек, и других людей, а не ангелов. Ты сильно - то не реви, для меня все звуки земные, как гром. У меня хоть тело и отобрали, но боль осталась. Ты вот что. Сейчас в дверь постучат, зайдут, скажут, что я погиб при исполнении. Потом, когда тело моё привезут, ты его не хорони три дня. А мне тут пока кое - что закончить надо. А как завершу свои дела земные, я дам знать. Тогда и похоронишь. И не реви зря, говорю же, больно мне ваши звуки слышать ". Сказал так и пропал. Точнее, в голове у Любы сразу пусто стало и спокойно.

       СЕНЬКА.

  Обмылок проснулся к обеду. Хотел потянуться, ноги упёрлись в стенку конуры. Воняло псиной. Почему то чесалось  в подмышках. Сенька высунулся из овала собачьего жилища и вздрогнул: прямо перед его головой стоял Опер. Солнце светило сквозь него.
  - Лай, - сказал Опер.
  - Гав, - ответил Обмылок.
  - И вой, - добавил Призрак.
  - У - У - У, - запел Сенька надрывно.
  - Молодец, - сказал Опер и пальцем почесал Сеньку за ухом.

       ЗУБ.

  Вова Зубило был большой охотник до женского пола. В ту ночь подался он до Натахи вдовы. Сразу спать завалился. Когда проснулся, солнце уже вовсю жарило в окно сквозь ситцевые занавески. Натаха сопела рядом, задвинув его к стенке объёмистым задом. Зубило посмотрел на это чудо природы, стянул с себя трусы и стал задирать рубаху на Натахе. Опера Вова не видел. Опер сжал пальцы в кулак, выставил указательный вперёд, словно дуло пистолета, прицелился в зубилово хозяйство и сказал " БАХ ". Зубило ойкнул и с тех пор ему женщины не нужны стали.

      КРИВОЙ.

  Домой идти побоялся. Да и чего он там забыл? Опять мать нытьё своё начнет: " Когда человеком станешь? Иди хоть на работу куда - нито. " Кривой цыкнул слюной сквозь щербину зубов и полез в подвал. Там у него гнёздышко было, в нём он отлёживался на куче тряпья. Спал и снились ему кошмары. Догоняли его и били, долго, больно когда трое, а когда и вшестером. Проснулся мокрый, в липком поту. Приспичило ему после ночных возлияний. В потёмках поплёлся к выходу, держась за шершавые, пахнущие плесенью, стены. В темноте зашуршало. " Кошка ", - подумал Кривой, шагнул ещё дважды и с маху напоролся здоровым глазом на что - то твёрдое и острое. Боль огненной вспышкой пронзила мозг.
  - МЯУ, - сказал Опер, вытирая палец о грязную шевелюру Кривого.

      МЕЛКИЙ.

  Этот решил сразу из города уехать. Но ночью не удалось. Поездов дальних не было. Только маневровый бегал по стрелкам, стучал стальными ободами колёс по стыкам. Утром загудел издалека товарняк по третьему пути. Мелкий рванул наперерез, через рельсы. Откуда - то маневровый нарисовался и поделил Мелкого нечаянно на две неравные части. Боли не было, только, уже угасая сознанием, увидел Мелкий на площадке паровоза Опера, который прощально махал ему рукой.

      ГАРИК.

  Где - то на окраине Нахаловки нагло забарабанил в окно сонного домишки. Одноногий хозяин простучал по двору деревяшкой протеза. Гарик отдал пальто инвалиду. Получил взамен две бутылки самогона. Прямо из горлышка выдул поллитра одним махом. Жадно пил, кадык ходуном ходил под кожей на горле. Без замаха отбросил порожнюю посудину в сторону. Стекло тихонько тенькнуло о камушек. Гарик прошёл ещё метров двести по тёмной улице, остановился, пошатался малость, упал и провалился в глубокий, пьяный сон. Сон зверя, напившегося кровью жертвы.
   Опер нашёл Гарика быстро. Вусмерть пьяный, " вождь краснорожих " спал под забором, припорошенный едкой пыльцой полыни. Спал на спине, как упал навзничь, так и смерть принял. Опер почерневшим пальцем своим обугленным, длинным, как  лом, ткнул Гарика в живот, а потом сплюснул ему нос в лепёшку, не давая вздохнуть.
   " Задохнулся в рвотных массах ", - записано было в милицейском протоколе.

      ОПЕР.

  Люба читала книгу. " Подведём итоги", - писал Опер. " Гарик захлебнулся, Обмылок в психушке лает, Кривой до смерти у матери на шее сидеть будет и побираться. Мать только его жалко, да ей недолго. Я, Люба, уже всё заранее видеть начал. Зубу теперь заказано род свой продолжать. Детишек, правда, жаль неродившихся его. Мелкого собрали чуток, теперь он и точно, мелковат без ног. Пятак вот куда - то запропастился. "
  - Пусть живёт, - сказала Люба в пустоту.- Молодой ещё.
Листы книги опять зашелестели. " Ну, пусть живёт, только кто - то мне подсказывает, пусть тихо живёт, вдали от суеты мирской, грехи замаливает. А я пошёл. Пора мне. А ты смотри тут, ребятишек блюди, чтобы шалопаями не росли. А у меня ещё дел много. Развелось шпаны, надо помогать своим. Я теперь всё могу, не то, что раньше. Прощай, Люба". И книгу захлопнул.
  Только потом все дела в городе по справедливости решались. " Опер помогает ", - говорили люди.

    ПЯТАК. Послесловие.

 Опер Пятака и правда, не тронул. Уехать Пятаку пришлось. Творил дела по другим городам, да недолго. Пошёл на дело, много денег взяли они тогда. Подельников его постреляли, а он попался, в зону пошёл, а где деньги, не выдал. Там, на Севере, предложили ему двое блатных в побег уйти. Он, недолго думая, согласился. Правда, шепнул ему на ухо товарищ: " Не ходи, ты первоход, а они урки бывалые. Тебя ведь не из уважения позвали с собой. Ты им как еда нужен будешь. Живая, сама до поры идущая, и нести не надо." Пятак ухмыльнулся, поблагодарил товарища и следующей ночью трое ушли в побег. Тех двоих больше никто не видел, а Пятак через два месяца из тайги вышел. Худой, кожа да кости, обросший, словно лешак. Добрался до запрятанных денег и обратно, на Север. Деньги на храм отдал, сам и строить помогал. А потом и жил при храме. Молился до самой смерти, особо поминая три души убиенных когда - то. Говорят, ему в тайге тогда Опер помог и велел всю оставшуюся жизнь грехи замаливать. И свои и чужие.