Шапка Мономаха - 8

К директору пошли все втроем. Белотуров долго читал представленный ему черновик документа, по которому институту предстояло жить в ближайшие годы, некоторые места перечитывал по два-три раза, хмыкал, хмурился, что-то отмечал карандашом. Наконец поднял глаза и посмотрел как-то сразу на всех, но каждому при этом показалось, что смотрит директор именно на него.

- Ну что ж! - произнес он ровным голосом, без всякого выражения на лице. - Документ неплохой. Мне вот только непонятно, почему заведующим лабораториями и директору баллы снижаются. У нас ведь демократия, перед законом все равны.

- Мы решили, что так будет конструктивнее, - пояснил Зелинский. - Завлабы и директор — не рядовые сотрудники, они должны думать в первую очередь не о своих личных достижениях, а о достижениях своих подчиненных. Думаю, рядовые сотрудники это оценят.

- А почему публикации в международных журналах стоят дороже, чем в российских? Что это за преклонение перед Западом?

- Это рекомендация Академии, - ответила за всех Любовь Марковна.

Анатолий Кузьмич помолчал, снова уставился в бумаги.
- Вот еще, - ткнул он пальцем. - Зачем вы хотите урезать баллы у самых успешных сотрудников? Вы написали: «Максимальное число баллов не должно превышать более чем вдвое следующее за ним по величине. Излишние баллы не учитываются». Это зачем? Если человек заработал большие баллы, он должен получить свои деньги.

Тут Зелинский смущенно вздохнул.
- Это я себя имел в виду, Анатолий Кузьмич. Я прикинул: по этим критериям у меня получится такое огромное число баллов, что даже с учетом снижающего коэффициента для завлаба я заберу почти все стимулирующие деньги. Я не хочу, что бы меня сразу все возненавидели.

- Ну что ж, - хмыкнул Белотуров. - Пожалуй, это правильное решение. По крайней мере, на первое время. Но вы должны содействовать, чтобы остальные сотрудники к вам подтягивались. И вот еще… - Он опять обвел начальственным взглядом всю троицу. - Тут написано, что учитываются результаты за предыдущий год. Но ведь год на год не приходится? В один год густо, а в другой пусто! По-моему, надо за два года учитывать.

Замы и ученый секретарь переглянулись.

- Мудрая мысль! - согласился Зелинский. - Так и надо сделать.

В коридоре Буре произнесла задумчиво, ни на кого не глядя:
- Кузьмич одобрил! Надо же! К чему бы это?


В один из новогодних дней к Зелинскому в гости нагрянул Ханбатыев. Именно нагрянул, без какого-либо предупреждения. Да и как мог он предупредить о своем визите? Телефона в квартире Зелинского не было, а мобильные в те годы стоили бешеных денег, а потому и не были в большом ходу. По крайней мере, у Зелинского мобильника не было.

Виктор Андреевич, пользуясь свободным временем, мастерил деревянную обшивку стен ванной комнаты. Делать стандартную кафельную облицовку он не захотел, зная, как сильно она запотевает, покрывается влагой. А дерево влагу впитывает, а потом испаряет. Отопление в доме работало прекрасно, в квартире было жарко и сухо, несмотря на уличные морозы.

Раздался звонок в дверь. Виктор Андреевич отложил молоток, стряхнул с рабочих брюк опилки и пошел открывать. За порогом стоял коренастый мужчина в полушубке и шапке-малахае, с улыбающимся лицом монгольского типа. В руках у него был кожаный портфель наподобие сумки.

- Здравствуйте! - сказал он. - С Новым Годом! Гостей принимаете? Я Ханбатыев.

- С Новым Годом! - ответил Зелинский с легкой растерянностью. - Проходите! Гость в доме — Бог в доме.

Ханбатыев вошел, поставил портфель на пол, снял шапку и полушубок. Зелинский принял их, повесил на вешалку, которая одна украшала просторную, пустынную прихожую, другой мебели пока не было.

- Хорошая у вас квартира, - похвалил Ханбатыев. - Теплая.

- Это да! - согласился Зелинский. - Пожалуй, даже слишком. Приходится форточки открывать. Но иногда ветер дует прямо в окна, становится холодно. Рамы деревянные, щелей много.

Он провел гостя на кухню. Здесь у него уже имелись обеденный стол и четыре стула, как раз на случай прихода гостей. Ханбатыев уселся на стул, стал оглядываться, увидел на одной из стен картину с изображением странного пейзажа: из воды какого-то озера торчал наклоненный шпиль затопленной колокольни.

- А как вас по имени-отчеству? - обратился к нему Зелинский, открывая холодильник и извлекая из него свои скромные холостяцкие припасы: ветчину, сыр, банку оливок и бутылку «Капитанского рома». - Меня-то вы, конечно, знаете.

- Конечно, знаю, Виктор Андреевич, - ответил Ханбатыев и в свою очередь, раскрыв портфель, начал выставлять на стол свою снедь: сервелат, икру и бутылку шампанского. - А меня звать Иван Васильевич. Как видите, абсолютно русское имя, несмотря на нерусскую фамилию. Нас, бурятов, как начали при Алексее Михайловиче крестить, так и стали всем русские имена давать. Однако фамилии оставили.

- А вы, что в самом деле свой род от хана Батыя ведете? - с шутливой интонацией поинтересовался Зелинский.

- Кто его знает! - скромно улыбнулся гость. - Предание такое! Записей никаких не было, предки неграмотные были. Однако наши прибайкальские степи — родина Чингисхана.

- А в моем роду сохранились записи. Один мой молодой родственник раскопал. Был такой польский поручик Адольф Зелинский в шестнадцатом веке, от него и пошла наша фамилия. Даже информация о его гербе шляхетском сохранилась: щит и белая роза. И девиз: «Честь выше жизни!»

- Хороший девиз! - одобрил Иван Васильевич. - А можно я с улицы руки сполосну? - И поднялся выжидая.

- Конечно, конечно! - поспешно ответил Виктор Андреевич. - Пойдемте. Только там у меня беспорядок, стенки деревом обшиваю.

Идею обшить ванную деревом Ханбатыев одобрил.
- Дерево — это хорошо! В нем живой дух есть. А кафель — он мертвый. Кафельная ванная — всегда холодная. Наверное, я у вас это перейму — тоже свою ванную деревом облицую.

Вернувшись на кухню, они уселись за стол. Ханбытыев умело, без выстрела, откупорил шампанское.

- С Новым Годом!
Выпили, закусили.

- Вы, конечно, хотите спросить, зачем я к вам пожаловал? - лукаво улыбаясь, начал разговор Ханбатыев. - Но тактично не спрашиваете. А пришел я познакомиться. Интересно мне, что за человек взял на себя мою лабораторию. В институт идти мне не с руки, на Белотурова не хотелось нарваться. Домой? Повода не было, не приглашали. А в Новый Год, думаю, можно зайти и без приглашения. Так ведь?

Зелинский пожал плечами.
- Могли бы и не в Новый Год. Это моя вина. Давно хотел сам прийти к вам на кафедру, познакомиться. Я прочитал вашу диссертацию, она мне вполне понравилась. Серьезные результаты, дельные мысли.

- В самом деле? - Ханбатыев поднял на него недоверчивые монгольские глаза. - Приятное хотите сказать?

- Да нет, в самом деле. Нормальная диссертация.

- А вот Белотуров ее категорически не воспринял.

- Поэтому вы и ушли?

- Тут дело не в диссертации, и не во мне. От Белотурова не я один ушел. За последние годы от него пять докторов ушли. Защищали диссертации и уходили.

- И почему?

- Потому что Белотурову они были не нужны. Ему не нужны равные. Ему хорошо только тогда, когда он в институте — единственный доктор, царь и Бог!

- Но меня же он сам пригласил! - возразил Виктор Андреевич. - Понадобился ему доктор!

- Видно, понадобился, - согласился Иван Васильевич, разливая остаток шампанского. - Видно, в Президиуме накопилось недовольство. Там не один Ладонников все вершит, есть и другие люди, более объективные, которые задумываются: отчего это в Институте материаловедения не задерживаются доктора? Кстати, вы еще не познакомились с Кузьминым?

- А кто это?

- Два года назад он был у Белотурова замдиректором по науке. Защитил докторскую и ушел в «политэн», заведует там кафедрой электротехники.

Зелинский наполнил рюмки «Капитанским ромом».

- Мне про него ничего не говорили. Никто ничего.

- Вот, вот! А он физик, как и вы, между прочим!

- Спасибо, что сказали. Познакомлюсь обязательно.

- А как вам лаборатория? - спросил Ханбатыев после того, как они выпили и закусили. - Не говорю «моя», поскольку не я ее формировал, и я ее своей не ощущал.

Виктор Андреевич пожал плечами.

- Нормальная лаборатория, работать можно. Физиками я немного руковожу, идейки подбрасываю, результаты обсуждаем. А Лабухова та совсем самостоятельная. Вы наверное, знаете, я больше теоретик, чем экспериментатор, моделированием занимаюсь.

- Да, слышал, - подтвердил Иван Васильевич. - Лабухова — умница, это факт, я ей тоже ничего не навязывал, сама все знает и понимает. А вот Зверев, по-моему, зря искрой занялся. Нечего там физику делать. Ладно, кандидатскую сляпал, кандидат — это лишь кандидат в ученые, а докторскую по физике на искре не сделать.

- Может, вы и правы, - уклончиво ответил Зелинский. - Я еще так глубоко не копал. Но сейчас я ему предложил попробовать получить алмазные пленки на меди. Я для этого вакуумную установку из Владивостока привез.

- Алмазные пленки? - Ханбатыев задумался. - Почему на меди?

- Есть расчеты, в том числе мои, что алмаз может расти на меди. И есть уже даже первые эксперименты в Питере, в Институте Иоффе.

- Ну, ну! Попробуйте! Но по-моему, ничего не выйдет, термодинамика на позволит. Отдельные кристаллики — может быть, но пленка… Сомневаюсь.

- Ну, ладно! - улыбнулся Зелинский. - Скажите лучше, как вам в «Железке» работается? Как кафедра?

- Кафедра как кафедра, - пожал плечами Ханбатыев. - Лекции, лабораторные, зачеты экзамены. Я ведь и раньше преподавал, дело знакомое. Кафедра не выпускающая, через нас другие специальности проходят, как через буфет. На науку времени почти не остается. Наверное, уеду я. В Улан-Удэ приглашают, на родину.

- На родину — это хоршо! - поддержал его Зелинский. - Я вот тоже: учился в Перми, аспирантуру закончил в Алма-Ате, а вернулся-таки на родину, на Дальний Восток.

- Я слышал, вы в Германии работали. Не хотели там остаться?

Зелинский слегка замялся.

- Если бы предложили, наверное, остался бы — на какое-то время. Но не предложили. Я по контракту в проекте работал, проект закончился — все разъехались. Но сейчас не жалею, мне здесь нравится.

- Лучше чем во Владивостоке? - не поверил Иван Васильевич. - Вы же там в ведущем институте работали!

- Да знаете… - Виктор Андреевич почесал переносицу, что у него означало признак сильного смущения. - Как-то так получилось, что институт сам по себе, а я сам по себе. Отдел, в котором я работал, занимался кремнием, экспериментальными исследованиями. Я моделировал тоже кремниевые системы. Но их эксперименты имели чисто качественный уровень, все ограничивалось красивыми картинками и словесными рассуждениями. А я оперировал цифрами: энергия кристаллизации, коэффициент диффузии… И мы никак не находили точек соприкосновения. Поэтому я сам себе придумывал задачки, решал их, публиковал результаты в хороших журналах, но чувства востребованности, полезности у меня не было. Здесь же я сразу нашел несколько задач, решая которые, могу быть полезен институту. Поверьте, это немалого стоит.

- Верю, - кивнул Иван Васильевич. - У меня как раз и было такое состояние невостребованности, когда я у Белотурова работал.

- А где вы до Белотурова работали? Где кандидатскую делали?

- В Иркутске, в университете. Потом сюда приехал, друзья зазвали, хвалили Хабаровск. Однако, наверное, уеду, - повторил он. - Учебный год закончу и уеду. А вам советую: будьте очень осторожны с Белотуровым! Он страшно мнителен, ничего не прощает. И берегитесь Хосена. Это серый кардинал. Никто не знает, что у него на уме, а он дергает за веревочки и люди делают то, что ему нужно.

Зелинский рассмеялся:
- Вы прямо демоном каким-то его изображаете! По-моему, это уж чересчур.

- А он демон и есть, - серьезно заверил потомок хана Батыя. - Когда Мара, буддистский Сатана, вселяется в человека, он превращает его в демона, дает ему власть над другими людьми, помогает в достижении материальных благ…

- Ну, в таком случае Хосен уже стал бы олигархом или даже Президентом!

- Не смейтесь. Все очень просто: Мара вселяется сразу во многих людей, делая их демонами, и они потом воюют друг с другом — кто кого.

- А вы что, буддист? - с интересом спросил Виктор Андреевич. - Вы же сказали, что бурятов крестили.

- Да, я крещенный. Но мы, буряты, всегда наполовину буддисты. А что? - Ханбатыев испытующе посмотрел на Зелинского, как бы спрашивая: осуждаете?

- Да нет, ничего, я к любой религии отношусь с уважением, думаю, что Бог един, только пути к нему разные. У меня даже есть один знакомый кришнаит. Он во Владивостоке общину создал, а сам — бывший кандидат наук, электронщик. Говорит: призвание ему открылось. По-моему, любая вера лучше, чем безверие.

- С этим я согласен, - кивнул Ханбатыев и вдруг неожиданно поднялся, посмотрел на часы, висевшие у Зелинского над столом. - Мне пора. Не буду больше отвлекать вас от домашних дел. А мой совет насчет Белотурова и Хосена не забудьте.

- Не забуду, - заверил его Зелинский.

Тут гость бросил взгляд на картину с затопленной колокольней.

- Это что? С натуры нарисовано?

- Да, - кивнул Виктор Андреевич. - Никольский собор, город Калязин, восемнадцатый век. Затопили в тридцать девятом, великая стройка социализма. Это мне приятель-художник подарил, писал с натуры. Я там был, видел.

На том они и расстались.

Сразу после новогодних каникул Зелинский обратился к Сергею Звереву и попросил познакомить с Кузьминым.

- Я и сам давно собирался, - взялся оправдываться Сергей. - Он ведь тоже физик, да к тому же в нашем институте работал, был замом по науке перед Окунёвой.

- Я знаю. Но почему-то узнал об этом не в институте, а от Ханбатыева.

Зверев смотрел виновато, а Зелинский подумал, что Зверев и не виноват. И вообще никто не виноват. С какой стати ему должны рассказывать обо всех людях, которые когда-либо работали в институте? Не пришлось к слову, вот и не рассказали.

Зверев повел его на кафедру электротехники.

Кузьмин Александр Алексеевич оказался моложавым человеком, лет около сорока пяти на вид, с ранней залысиной на широком лбу, в роговых очках.

- А я вас помню! - радостно воскликнул он после того, как Зверев представил их друг другу и они обменялись рукопожатиями. - Двадцать лет назад, когда у нас на физфаке проходило распределение, вы были представителем института и приглашали меня в ваш отдел. Но я выбрал хабаровский «политэн». Они обещали квартиру, а уже был женат.

- У вас хорошая память. А я вас не помню, - смутился Зелинский. - Так вы в «политэн» распределились, а мне сказали, вы в Институте материаловедения работали?

- Я здесь десять лет оттрубил, тоска заела: закон Ома, законы Кирхгофа… Защитил кандидатскую, перешел к Белотурову, думал там будет какая-то физика. Дудки! Анатолий Кузьмич меня больше по хозяйственной линии использовал: то достань, это организуй. Да и физики там никакой не оказалось. Хорошо хоть тут меня на полставки оставили, я физикой здесь занимался, вот вернулся.

Тут его рассказ прервал Зверев:

- Александр Алексеевич! Так я пойду. У меня лекция через десять минут.

- Да, да, идите! - кивнул заведующий кафедрой и продолжал: - И докторскую я здесь сделал.

- А в каком направлении? - поинтересовался Зелинский.

- Влияние лазерного излучения на движение границ магнитных доменов.

- Серьезная тема! - многозначительно кивнул Виктор Андреевич. Он знал, что такое магнитные домены и границы между ними, но очень смутно мог представить, как на их движение может влиять лазерное излучение.

- Пойдемте, я вам покажу! - с неподдельным энтузиазмом предложил Кузьмин и, не дожидаясь согласия гостя, повлек его в свою лабораторию, где Зелинский увидел довольно громоздкую и массивную оптическую скамью, на которой был смонтирован лазер, и там же были закреплены еще какие-то устройства: по-видимому, содержащие в себе эти самые магнитные домены. С лазером возился человек примерно такого же возраста, как и Кузьмин.

- Это Аркадий Семенович Тараканов, мой докторант, - отрекомендовал его Александр Алексеевич. - Лазер у нас немного расстроился, он его приводит в порядок. Как успехи, Аркадий Семенович? - обратился он к докторанту.

- Нормально, - не слишком радостно ответил тот, обернувшись и кивнув незнакомому гостю в качестве приветствия. - Еще пара дней и все будет в порядке.

А Кузьмин уже подошел к столу, на котором лежали какие-то книги и журналы, взял один журнал и, раскрыв его на нужной странице, протянул Зелинскому:

- Вот! Наша последняя статья.

Журнал был международный, издания американского Института Физики, один из ведущих физических журналов. Авторами статьи являлись Кузьмин, Тараканов и некто Златовратский.

- Златовратский! Красивая фамилия! Кто он у вас? Аспирант?

Кузьмин слегка смутился.

- Видите ли … Не знаю, как вы, а я в английском не очень силен. Златовратский нам статьи переводит. Он в отделе аспирантуры работает, денег за переводы не берет, единственное условие: чтобы мы его в соавторы включали. Наверное, ему для престижа надо, или для отчетности.

- Это бывает, - согласился Зелинский. - Жизнь есть жизнь. Я слава Богу, сам перевожу.

- Принимают?

- Иногда бывают проблемы, но, в основном, принимают, как то уже набил руку. Ну, а что у вас еще есть, кроме магнетизма?

Лицо заведующего кафедрой озарилось горделивой улыбкой.

- О! Пойдемте! Я покажу вам чудо.

И он повел Зелинского в какой-то чулан, то есть в комнатушку, где не было окна и царил мрак. Зелинский остановился на пороге, в ожидании, что Кузьмин включит свет. Но свет Кузьмин не стал включать, а сделав пару шагов вглубь чулана, обернулся и спросил почти шепотом:

- Видите? Лампочка горит!

Зелинский всмотрелся и увидел: действительно, в этой почти кромешной темноте, где-то на уровне человеческой головы, словно повисшая в пустоте, светится крошечная красная лампочка.

- Это светодиод, - пояснил Александр Алексеевич. - Он светится уже два месяца. Амперметр показывает, что ток не убывает, а наоборот — усиливается.

- Ну и что? - спросил Виктор Андреевич. - В чем чудо?

- Чудо именно в том, что ток усиливается. Диод подключен к медно-графитовому элементу — это наше изобретение, что-то вроде гальваники. Но у гальваники ток обязательно уменьшается со временем, а здесь увеличивается!

- Ну и какие ваши предположения?

Кузьмин вернулся к двери, нажал в темноте выключатель — загорелся свет.

- Не могу ничего придумать, - развел он руками. И как-то застенчиво, как ребенок, посмотрел на Зелинского: - Может, из Космоса идет энергия?

«Бог ты мой! - внутренне изумился Виктор Андреевич. - И это я от физика слышу? От доктора физ-мат наук!»

- Чудес не бывает, - сказал он. - А из Космоса только пассионарность прилетает, у Гумилева. Я занимался немного реакциями меди с углеродом, кое-что мне уже понятно. Но я проведу расчеты, и все вам объясню.

- В самом деле? - не поверил Кузьмин. - Вы сможете это объяснить?

- Думаю, что смогу. Но сначала расскажите детально, как устроен ваш «гальванический» элемент.

- Очень просто! Медный электрод вставлен в сосуд, в котором находится спиртовая суспензия из графитового порошка. Пойдемте в кабинет, я покажу вам схему.

И они вернулись в кабинет.