Метеоры

Деревья расступились, и скоростная трасса М-4 «Дон» возникла передо мною внезапно, словно сигнал будильника, вырывающий из дрёмы. Возможно, эффект неожиданности усилила убогость дороги, шедшей через распаханные поля, по которым неспешно двигалась техника, через глухие степи с редкими стадами, через неожиданно густой, по-весеннему головокружительно пахнущий лес. Последний населённый пункт, по которому она петляла, назывался Ольховый Рог, где на пригорке единственный «Продуктовый магазин номер…» демонстрировал выгоревшую на солнце вывеску.
Я остановил автомобиль на обочине, заглушил двигатель и вышел размять ноги в тени деревьев; погода черноземья шутила свои шутки: выглядывавшее время от времени яростное солнце сменялось облачностью с пронизывающим ветром, чтобы через полчаса вновь залить асфальт нешуточным зноем. Позвонив домой и отчитавшись об успешном преодолении ещё одного участка на пути к первопрестольной, я достал купленные в придорожном шалмане пакет виноградного сока и ломоть сыра; последний, хоть и продавался вразвес, нарезанный ломтями, к великому моему изумлению на вкус оказался совершеннейшей «Дружбой».
Утро заканчивалось; разливался великолепный, хмельной от голубизны неба и едва выколосившихся злаков майский день. В десятке-другом метров проносились на крейсерской скорости  автопоезда, мелькали едва различимые легковушки: транспортная артерия, соединяющая южные регионы и Центральную Россию, не знает отдыха. Впереди ждут сотни километров горячего асфальта, и, зная это, я вдыхаю лесной аромат особенно глубоко; вышагиваю особенно лениво. Они будут, километры, недели, терабайты, они непременно случатся. Но не сейчас. Не сейчас…
* * *
Как пел продолжатель дела вещего Томаса Лермонта - «смерть лишь прекращенье сердца биенья». Великой моей удачей и улыбкой судьбы была возможность побывать на его выступлении в родном городе, выступлении, прошедшем, как впоследствии оказалось, в рамках финального турне маэстро.
Нужно, просто необходимо оглядываться по сторонам; как бы ни толкало в спину суетливое «вчера», как бы ни манило призрачно-лукавое «завтра». Мы движемся в тени титанов, преданных забвению и похороненных (кого из них назовёт среднестатистический обыватель: Пирогова, Флеминга, Архимеда, Лобачевского?), опираясь каждодневно на некогда звучавшие впервые слова, написанные книги, принятые некогда решения. Но наше движение не есть исключительно продолжение их слов и дел; так и верная в отточенной простоте мысль Августина о том, что как тьма есть отсутствие света, как тишина есть отсутствие звука, так и зло есть лишь отсутствие или же нехватка добра, - может проглядывать и в прекрасной музыке шотландца, и в моём высокоскоростном здесь и сейчас.
Поэтому да, - «через холмы и в дальние дали»; как бы наивно ни звучало подобное утверждение теперь. Теперь, когда «майнинг криптовалют», процесс, при котором многие тысячи компьютеров, чтобы поиграть в аналог «верю-не верю», сжигают многие гигаватты энергии. А девочка с косичками, прогуливая школу, собирает многотысячные аудитории и оказывается - вдруг - «инфлюенсером»: тем, кто влияет. Авторитетом, иными словами. И, конечно, манекен, пристёгнутый к сиденью автомобиля, что всё ещё мчится сквозь космическое пространство прочь от планеты – просто потому что… Потому что что? Что?
В конечном счёте имеет всё-таки, как представляется, значение имеет и даже  может быть худо-бедно исчислена сложность, упорядоченность, гармоничность систем; как живых, так и над организменных, - обществ, общин, коллективов. И, быть может, исчисляемы даже возрастание и убывание этой гармонии: совершенствование и деградация, переход количественного в качественное; и, отбросив понятие «энтропия» и попытавшись вернуться к понятным простым словам, к ясности, придём к термину «лад». Моя упорядоченность сегодня – сто сорок мега лад! Смеюсь, не отрываясь от баранки. Убывание гармонии процессов на уровне единичной живой системы – это болезнь. Вот и шмыгаю носом, вдыхая влетающую в открытое окно автомобиля цветочную пыльцу, которая нарушает мою гармонию, мой собственный лад, но это ничего, всё обратимо. Не анафилактическая реакция, всё-ж таки.
Пускай будет «лад». Почему бы не обозначить происходящее в простых и понятных словах? Будь она, цветочная пыльца, неладна! Необратимость деградации – это, собственно говоря, конец, «прекращение сердца биенья». Когда поэт начинает воспевать мух и падаль, когда книга становится потоком сознания, - это она, деградация, принимающая всё более и более заманчивые, чувственные формы; переход от сложных гармоний ко всё более простым, примитивным, через привлекательность и заманчивость вниз и вниз, круг за кругом, от бумажных изданий с редакторами и юридической ответственностью за печатное слово к «бложикам», от анализа - к «клиповому мышлению», от состязания, хоть бы и дворового, к бесчисленным аналогам «злобных птичек» в каждом кармане. И, цитируя незамысловатую песенку, – «Internet is for porn, Internet is for porn”, разумеется. Не нужно даже идти в магазин, где стоят на полке запечатанные в пластик журналы для взрослых, как это было во времена отрочества.
Заманчивая простота фаст-фуда. И ожирение. И ишемическая болезнь души.
* * *
Праздные, наполовину бессвязные размышления, которым я предавался, покуда глаза, руки-ноги и спинной мозг привычно решали задачу перемещения в пространстве, мало-помалу утомили меня; возможно, сказывалась накопленная за последние дни усталость. Сменялись области, климатические зоны, пейзаж постепенно делался мягче, уменьшались видимые пространства: распахнутый в область неисчисляемого горизонт южной России уступил место мягким очертаниям перелесков и речных долин.
Небо сперва потускнело, подёрнулось маревом, а после, занявшись по краю, вспыхнуло: золото, бронза и затем огненно-алое расплескались над головой. Из этого полыхания навстречу мне понеслись метеоры: кажущиеся неподвижные, как бы зависшие над дорожным полотном, отчётливо очерченные драматическими красками заката.
Бах! – раздался первый удар; по лобовому стеклу расползлось неопрятная клякса. Я несколько раз моргнул, рука потянулась к рычагу коробки передач, - не сбавить ли ход, - но тут последовал второй удар, и я всё понял.
Вылет майских жуков. Как раз в это время членистоногие, привычно нарушая законы аэродинамики, поднимаются в воздух сотнями и тысячами, чтобы предаться жучиной любви и продолжить род. Чтобы на свой хитинистый лад противодействовать деградации, тлению, разрушению, продолжать свой жучиный род множеством прожорливых личинок... Или встретить свою судьбу на лобовом стекле автомобиля, превратившись за долю секунды в неопрятное пятно. Хайдеггер. Сартр. Миг проживаемого настоящего как единственная подлинная реальность.
Я не сбавляю скорости. Багровеющие небеса пестры от чёрных точек живых метеоров, в машине ревёт музыка. Конечно, хотелось бы чего-то торжественного, вроде
«А для звезды, что сорвалась и падает
Есть только миг, ослепительный миг».
Ну или хотя бы что-то вроде
«Не новое, а заново, один и об одном –
Дорога мой дом, и для любви это не место».
Но – нет; и магнитола продолжает сообщать, что
«Зря я шёл к тебе в избу,
зря закатывал губу
Баба Люба!»