Торопливый Феодор и великодушная Марта

Издохший селезень лежит в траве, у тростника. Погиб. Из пищевода торчит лягушка. Картина пакостна, однако, к лику смерти мы хладны.
Но отчего же гибель приключилась? Что ли дитя «чужого» у него в груди гнездилось?
Нет.
Феодор, торопливый, «первым номером», снарядом в сорок грамм (то «магнум» был), с трёх саженей в утятину всобачил, в горячности. Не отпустил шагов на тридцать-сорок.
Рассёк напополам.
«Какой позор! Хоть бы сейчас залезть мне  в скорлупу ореха!» - кричит он (уподобляясь Принцу Датскому немного).
«Эх… Федя, Федя… Как ты азартен, тороплив, неаккуратен. Теперь сей фарш никак не применить. Рванина эта, ныне, - лишь пиршество воронам. И верь: к утру, едва заря забрезжит, и первый луч, весёлый, заиграет, - всё будет сожрано. У матери-природы ничто не пропадёт.
Ах, вечер, благословенный, дивный!.. Как хорошо!..» - вещает обольстительная Марта. Её ладонь сжимает шею здоровенного гуся.
Глава семейства рад такому обороту.
Их пара - Фёдора и Марты, нам симпатична.