11 Раздача слонов. Сожалею

                (предыдущая глава - http://proza.ru/2021/05/18/1377)

                (https://www.youtube.com/watch?v=GdEisCOt0tc – «Ребята 70-й широты» в исп. Льва Барашкова)

            В преподавательской, как обычно в начале рабочего дня, окутанная густым облаком запахов парфюмерии (тут тебе и духи, и туалетная вода, и каждый со своим запахом крем для лица и рук, и дезодорант) перед зеркалом прихорашивалась Тамара Павловна - старший преподаватель кафедры, она же - супруга моего научного руководителя. Энергично шурудила ёршиком в цилиндре с тушью для ресниц, вся кипела праведным гневом и изливала его в уши своему постоянному благодарному слушателю и коллеге, тоже старшему преподавателю, Дмитрию Сергеевичу:
      - … Я уже второй год ношу одну и ту же шубу, а он мне даже новые зимние сапоги не разрешает купить! Представляешь?!
            Увидев меня, с мокрыми волосами, рюкзаком за плечами и знатной шишкой на лбу, она на некоторое время утратила дар речи. После чего попыталась устроить мне вполне заслуженную взбучку:
      - Надо же соответствовать своему положению и хоть чуть-чуть считаться с окружающими! Пока был студентом, ещё можно было извинить синяки на твоей физиономии занятиями спортом. Но ведь сейчас ты являешься будущим научным работником или преподавателем! А выглядишь просто бичом каким-то…
      - Тамара Павловна, это вам. Желательно поместить его в холодильник. – Торопливо извлёк из рюкзака первый попавшийся под руку свёрток, в котором оказался судак, и пристроил на краю её рабочего стола. Воспользовавшись тем, что она замерла в ступоре, я повесил куртку на вешалку и с рюкзаком в руке спешно покинул помещение.

            На выходе нос к носу столкнулся с председателем совета молодых учёных института. Если лягушку поставить вертикально на задние лапы и увеличить в размерах до достижения ею роста в метр и семьдесят сантиметров и веса в восемьдесят килограммов, то получится точь-в-точь фигура Евгения, у которого фамилия была Жабин, к тому же. Его голова с плоским лицом, глазами на выкате, приплюснутым носом и широким ртом составляла единое целое с массивным коротким туловищем без малейшего намёка на талию. Покатые плечи с короткими руками, но длинными пальцами на них, почти не выделялись из общего контура тела. Зато ноги в длину составляли половину его роста и завершались «ластами» сорок пятого размера, всегда развёрнутыми в первой балетной позиции.
      - А я тебя разыскиваю. На ловца и зверь бежит. – Евгений обменялся со мной крепким рукопожатием, хотел изложить своё дело ко мне, но заметил отметину у меня на лбу, весь загорелся любопытством и засыпал вопросами:
      - Где пластался?.. Сколько их было?.. Чем дело кончилось?..
            Кроме научной деятельности меня с ним объединяла любовь к боксу. Правда, у него эта любовь была какая-то странная – возникало ощущение, что он получает прямо-таки наслаждение от полученных тумаков, и хлебом его не корми, дай только сойтись нос к носу с противником и без защиты обмениваться с ним ударами. Что он и проделывал не только на ринге, но и частенько по выходным дням при посещении увеселительных заведений.
            Нисколько не лукавя, я так же кратко ответил на его вопросы:
      - Пошёл в субботу прогуляться по речному берегу. А там целая толпа оказалась – одиннадцать здоровущих особей. Кончилось всё печально для них. – Достал из рюкзака и вручил опешившему любителю мордобоя свёрток с налимом. – Можешь ему ещё от себя добавить. Например, вырезать у него печень - макса называется, между прочим, - и съесть её сырой. Посолить только не забудь. Рекомендую.
      - Так ты на рыбалке был, – с непередаваемым разочарованием протянул Евгений, принимая гостинец. И в свойственной ему манере рубленными командирскими фразами уведомил меня:
      - В декабре - конференция молодых учёных в московском институте инженеров гражданской авиации. Там есть секция «Автоматизация и программирование». Если нужна публикация, надо до среды представить тезисы доклада и сам доклад, в печатном виде, в трёх экземплярах и утверждённые научным руководителем.
            С тем и разошлись.

            До начала занятий ещё оставалось полчаса, и я решил продолжить раздачу налимов, которые уже начали оттаивать. Первым делом отправился на соседнюю кафедру, где трудилась однокашница Люда.
            Даже предположить раньше не мог, что такое возможно, но с ней и ещё двумя сокурсницами буквально с первых дней учёбы в институте меня связали узы нерушимой крепкой дружбы, которой могли позавидовать любые мужские отношения. Не один приятель высказывал своё удивление тем, что мне удаётся заводить таких прелестных подружек, и сомневался, что связывала нас только любовь к музыке, литературе и театру. Девчонки были, как на подбор – красавицы, умницы, «спортсменки-комсомолки», хоть совершенно разные между собой.
            Люда была знаменита на весь институт своей, можно сказать, образцовой русской красотой, и не один ухажёр мечтал расплести её длинную, до пояса, русую косу. Да не тут-то было – кроме того, что воспитана была по-сибирски весьма строго, она до поступления в институт выполнила норму кандидата в мастера спорта по биатлону, обладала отменным здоровьем при очень даже сексапильной внешности и не стеснялась прилюдно от души прикладывать любителей вольностей, включая забывшихся преподавателей.
            Невольным соучастником не только расплетения, а и полного исчезновения её косы явился я сам. После четвёртого курса в добровольно-принудительном порядке работы с молодёжью партбюро факультета обязало меня возглавить студенческий строительный отряд, и я без малейших колебаний предложил Людмиле должность комиссара, которая ей подходила по жизни, как никому другому. В отряд напросился и мой приятель с другого факультета типично волейбольной комплекции - высокий и худощавый, но выносливый и жилистый Леонид, с которым благодаря волейболу мы и познакомились на пляже в Юрмале.
            Весь первый месяц ударной работы стройотряда на возведении стен и бетонировании полов коровника и дорожек вокруг него строгая комиссарша, как никого другого, изводила Леонида своими замечаниями за всё, что только можно было. А в стройотрядовский «Новый год» (праздновался в конце первого и начале второго месяца работы) в разгар всеобщего веселья она подошла ко мне с Леонидом под руку и, то краснея, то бледнея от волнения, но прямо и твёрдо глядя на меня потемневшими серыми глаза, попросила ключ от медпункта для проведения индивидуального инструктажа с Леонидом.
            На утреннем построении стройотряда после празднества Леонид просто сиял от счастья, а Людмила явила себя перед строем коротко подстриженной. Ближе к настоящему Новому году сыграли они студенческую свадьбу, на которой я был свидетелем, а к завершению учёбы в институте и Егорка у них появился на свет.

          Увидев торчащую из бумажного свёртка налимью голову, Люда без разговоров подошла к телефону, набрала номер и уведомила супруга:
      - Лёня, у тебя семейные обстоятельства до обеда. Отпрашивайся и приходи. – После этого подвела меня к окну и принялась внимательно рассматривать мой лоб.
      - Доктор, жить буду? – жалостливо спросил я её.
      - Судя по тому, что ехидничаешь, как всегда, головной мозг не сильно задет. – Достала йод из аптечки, принялась им безжалостно меня мазюкать и вдруг сердито сказала:
      - Жениться тебе надо.
      - Это ещё зачем?
      - Чтобы меньше на рыбалках пропадать и выловленную рыбу не раздавать всем подряд, хотя бы. Или чтобы было кому лоб тебе намазывать.
            Между делом Люда с большой нежностью в голосе рассказала о проделках сына, и по завершении лечебной процедуры я отправился в лабораторию своей кафедры.
            Находившийся там Сергей-большой (как все его, длинного и тощего,  называли, чтобы отличить от невысокого ростом и кряжистого коллеги, тоже инженера лаборатории), оценив работу Людмилы, аж присвистнул и поинтересовался:
      - Ты в таком виде собираешься лабораторку со студентками проводить? – А после того, как я вручил и ему налима, в знак благодарности (а также из большой личной склонности вести групповые и индивидуальные занятия со студентками) предложил:
      - Давай я тебя подменю, чтобы не травмировать легко ранимую девичью психику. – Тем и освободил меня от педагогической повинности до обеда.

            Другая моя приятельница – голубоглазая блондинка Лиза - трудилась в отделе научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ этажом выше. В грустном одиночестве она сидела за столом, заваленным кучей бумаг, очень обрадовалась моему появлению и отблагодарила за налима со свойственной ей сердечностью - обняла, жарко прижавшись аппетитным бюстом, и смачно поцеловала в щёку. После чего усадила на стул напротив окна, вооружилась косметичкой с тенями всяческих расцветок и маленькой кисточкой принялась художественно расписывать мой лоб, не переставая при этом тарахтеть обо всём на свете.
            С большим удовольствием я подставил лицо с закрытыми глазами яркому осеннему солнцу, появившемуся в узкой полоске неба над крышами домов.
            Расслабился, вполуха слушал, что говорила Лиза, и неожиданно опять вспомнил, как в Карелии теоретически постигал лесозаготовку, потом закреплял полученные знания на практике, и в итоге удалось изменить-усовершенствовать технологию работ и насладиться пользой нововведений на практике.
            Видение откуда-то сверху себя самого, летящим вместе со всей планетой в космическом пространстве, вначале сменило предыдущую картинку, затем совместилось с ней, - и я вдруг понял, что и как мне надо делать по теме диссертации. Как нельзя более кстати подвернулась возможность изложить открывшееся мне в виде тезисов доклада на конференции, и, не дождавшись завершения косметического сеанса, я в нетерпении встал со стула.
            Лиза огорчилась:
      - Я ещё не закончила…  Опять ты меня не слушал и витал в каких-то своих фантазиях… Ладно, беги уже.
            Поблагодарив её, я отправился в лабораторию. Из включённого в закутке лаборатории радиоприёмника после объявления диктора о начале передачи, посвящённой композитору Станиславу Пожлакову, послышалась знакомая с детства оптимистичная песня «Ребята семидесятой широты» в исполнении Льва Барашкова.
            А почему бы и не рискнуть, подумалось мне. Вдохновившись своими грандиозными задумками, стал я вполголоса подпевать последнему куплету песни:
      Пусть морозы и пусть тревоги,
      Пусть сугробы встают круты,
      Мы проложим пути-дороги
      По законам своей мечты.

      А нам не страшен
      Ни вал девятый,
      Ни холод вечной мерзлоты -
      Ведь мы ребята,
      Ведь мы ребята
      Семидесятой широты.
            Даже волосы зашевелились у меня на голове, и мурашки побежали по коже от предвкушения. И к концу второй учебной пары удалось изложить задумки вначале в виде тезисов, уложившись в заданный лимит строк для публикации, а затем и в виде текста самого доклада, раздражив пленную мысль на добрый десяток страниц.

            В обеденный перерыв перебираясь под непрекращающимся дождём из учебного в научно-исследовательский институт, перебирал в памяти знакомых, кому бы пристроить оставшегося налима. И первой, кого повстречал на институтском дворе, оказалась Зина - третья моя приятельница-однокашница.
            Как всегда элегантно одетая, в строгом деловом костюме и поверх него в прозрачном плаще дополнительно к зонтику, сильно близорукая, но упорно не носившая очки, она чуть не снесла меня, когда я пошёл ей навстречу.  Увидев поплывшие под дождём лечебно-косметические художества вокруг шишки у меня на лбу, испуганно спросила:
      - Ой, что это у тебя? – Пристроившись к ней под зонтик, я чмокнул её в румяную щёчку:
      - Представляешь, чуть мозг мне не отшиб своим хвостом, когда я его из реки вываживал. – Протянул ей извлечённый из рюкзака свёрток. – Это тебе.
            Зина испуганно отпрянула, но я её успокоил:
      - Он уже не опасен. А котлеты и уха из него, ну, просто объедение получаются.
            Услышав про объедение, она непроизвольно ощупала свободной рукой талию, о которой всегда трепетно заботилась, и с сомнением в голосе попыталась избежать соблазна:
      - Он такой большой, а у меня сумочка маленькая. Как же я его до дома донесу?
      - Мне кажется, его надо разделить на некоторое количество частей, - высказал я своё предположение. Зина задумчиво нахмурила брови под рыжими кудрями, сосредоточила взгляд зелёных очей и принялась старательно обдумывать эту сложную жизненную проблему.
            Зинуля родилась в семье дипломатов, служивших в консульстве итальянского города Милана, прожила там до завершения учёбы в начальной школе при консульстве, что определило её, как личность, на всю последующую жизнь. Точнее, определило её оторванность от обычной реальной жизни и почти постоянное пребывание в мире изящных искусств – литературы, музыки, театра, живописи и моды.
            При таких-то сугубо гуманитарных склонностях её поступление в технический ВУЗ выглядело просто фантастическим недоразумением. С привитыми ей с рождения вкусом и привычкой следить за собой и одеваться по последней моде она конечно же выделялась из общей массы студенток, и даже синяя студенческая тужурка с погонами сидела на ней совсем не как казённое одеяние.
            Пребывание её в качестве студентки факультета автоматики и вычислительной техники изобиловало анекдотическими ситуациями на тему «Зинуля решает житейские проблемы». Отвёртка в её руках выглядела не очень прилично, не говоря уже о паяльнике, который на практических занятиях превращался в натуральное горячее оружие для окружающих.
            Объяснением этой фантастики служила родная бабушка Зины, под опекой которой прошла уже в Подмосковье вторая часть её до-институтской жизни. Бабушка тоже была из дипломатических работников, но времён ещё Коминтерна, поэтому сохранила сама и воспитала в Зинуле стремление к единению с простым народом. Но если у бабушки выглядели вполне естественно и неизменная папироска с зажатым меж зубов мундштуком, и её грубоватые манеры, и солёные шуточки и даже острое словцо, то попытки Зинули копировать бабушкины повадки чрезвычайно редко соответствовали ситуации. Чего стоили одни только матюки, которые Зина изредка и совершенно произвольно, не особо заботясь об их смысле, вставляла в свою речь (чтобы придать ей пикантность, как она выражалась). Услышав её тирады, невольно вздрагивали не только дамочки, но и бывалые мужчины.
            Именно по бабушкиному наущению она осчастливила своим поступлением институт инженеров гражданской авиации и умудрилась его окончить с отличием, поскольку при всех её причудах обладала очень даже развитым любознательным умом в дополнение к недюжинной настойчивости в достижении поставленной цели. Но привычку «единяться с народом», как показало общение с ней после института, не оставила. 

            И зародился у меня коварный план. Я взял Зинулю под руку и повёл в корпус института, в подвальном этаже которого находилась слесарная мастерская, и откуда еле слышно доносилась какая-то музыка.
            Полгода назад, тоже в обеденный перерыв, наведался я в мастерскую с целью изготовления рыболовной вращательной блесны собственной конструкции. Обитавший там слесарь-сантехник Александр оказался моим ровесником, заядлым рыбаком и, что весьма существенно, отслужившим срочную службу в пограничных войсках.
            Эти обстоятельства послужили веской причиной для нашего знакомства, переросшего в приятельские отношения. При более близком знакомстве выяснилось, что он недавно развёлся и сильно скучал по своей пятилетней дочке. После развода оставил квартиру бывшей супруге, сам снимал частное жильё, нередко оставаясь ночевать на работе, где вечерами мы с ним изредка пересекались.
            Именно из слесарной мастерской доносился исполняемый на баяне «Полёт шмеля» композитора Римского-Корсакова. Поначалу я подумал, что это радиотрансляция какого-то музыкального концерта. Но затем обратил внимание на всё ускоряющийся темп после каждой непродолжительной паузы и понял, что это исполнение, вполне профессиональное, является ничем иным, как тренировкой игры на скорость.
            Так и оказалось, когда я открыл дверь мастерской – Саня, одетый в рабочий комбинезон, с закрытыми глазами сидел на стуле посреди комнаты с баяном на коленях и в такт метроному, обходясь без нот, безошибочно наяривал очень даже непростую в исполнении инструментальную пьесу. Было что-то до невозможности возвышенное в беглом исполнении слесарем-сантехником классического музыкального произведения, ещё и на концертном пятирядном баяне «Юпитер» с восемью регистрами.  Зина, поражённая, смотрела на него во все глаза.
            Саня же всё играл и играл, изредко встряхивая русыми кудрями. Только доиграв заданный самому себе урок, он заметил наше появление, прекратил игру и остановил метроном.
      - Привет. Извини, что отвлекаю. Не выручишь ли даму в трудную минуту? – обратился я к нему.
      - А что надо-то? - Саня освободился от ремней, отложил баян в сторону и встал, неотрывно глядя на Зинулю.
      - Для начала - познакомиться. – Я подвёл Зину поближе к нему.
            При рукопожатии они оба замерли, изобразив картину Репина «Барышня и пролетарий» в лицах, и так остолбенело уставились друг на друга, что дальнейшее моё присутствие оказалось совершенно излишним.
            Ничего больше не объясняя и испытывая какое-то непонятное ликование, я поспешил откланяться:
      - Думаю, дальше вы и без меня разберётесь, что вам надо. Удач.
            Вручил Сане свёрток с налимом и с лёгкой душой направился в институтскую столовую, чтобы традиционно насытиться отварной сосиской с картофельным пюре и чашкой кофе с ватрушкой. После этого вполне ещё можно было сыграть несколько трёх- или полутораминутных шахматных партий на вылет, традиционно проводимых в обеденный перерыв в нескольких отделах института с достаточным количеством любителей шахмат в них.

            Сразу после обеда наведался к научному руководителю для согласования тезисов и доклада. Михалёв, прежде чем с ними ознакомиться, насмешливым взглядом изучил мой художественно оформленный лоб, после чего спросил с весёлой улыбкой:
      - А как ты догадался, что Тамара Павловна запах свежей рыбы на дух не переносит?
      - По отражению в зеркале, - мстительно ляпнул я, припомнив её нравоучения по поводу моей внешности. И прикусил язык.
            Речь-то шла о дражайшей супруге руководителя – шикарной, умной и интеллигентной женщине, замечательном преподавателе и кандидате технических наук, к тому же, но при этом большой моднице и просто сверхмерной любительнице ювелирных украшений и парфюмерии.
            Её склонность при малейшей возможности подолгу рассматривать себя в зеркале, непрестанно поправляя видимые только ей огрехи внешности, была общеизвестна. Я же, при всех её достоинствах, не мог рядом с ней долго находиться по причине доставшейся мне с рождения повышенной чувствительности органов чувств, в том числе, и обоняния – смесь ароматов, всегда окутывавшая её плотным облаком,  надолго застревала у меня в ноздрях и доводила просто до осатанения, полностью забивая все остальные запахи.
            Михалёв пропустил мою невольную шпильку мимо ушей и приступил к изучению переданных ему тезисов и самого доклада. Перечитал доклад дважды, привычно делая кое-где пометки-подчёркивания карандашом, о чём-то надолго задумался, после чего высказал своё мнение о прочитанном:
      - То, что ты придумал, это какой-то совершенно новый подход. По крайней мере, я впервые сталкиваюсь с попыткой «играть за противника» при решении научно-технической проблемы. – Будучи большим любителем и даже знатоком преферанса (по слухам, мало кто мог его обыграть во всей Риге), он невольно применил карточный термин.
            Поразмыслив ещё некоторое время, продолжил:
      - В практическом плане такой подход безусловно имеет право на жизнь. И есть у него даже неоспоримое преимущество перед многими другими - как у той прямой линии, что быстрее всего ведёт к цели. Дело только за выбором способов и средств реализации… При их наличии.
            Михалёв побарабанил пальцами по столешнице, и продолжил:
      - С научной точки зрения даже и не знаю, какой математический аппарат можно применить при таком подходе. Единственное, что приходит на ум, это математическая статистика и теория вероятностей. Так что, путь тебе лежит к профессору Усманову - Нури Калимуллович большой любитель всяких сумасбродный идей, как ты знаешь. Покажи ему свой доклад. Тебе крупно повезёт, если он им заинтересуется. – Размашисто расписался и вручил мне первые из многих последующих бумажные листы научной публикации, неизбежно сопровождающие полёт даже самой возвышенной мысли в научном мире.
           У самой двери кабинета я случайно заметил долгий задумчивый взгляд, которым он почему-то меня провожал.

                (следующая глава - http://proza.ru/2021/06/20/1733)