***

Мы бредем с собакой  по истончающейся зиме. Бреду я, оскальзываясь на талом снегу, Рыжая, дворняжка наших соседей, ловко перескакивает через наледи и оглядывается на меня, мол давай живей. Вс; ей знакомо и каждый день, заново интересно. А я иду за водой, на родник с двумя бидончиками и радуюсь собакиной кудлатости, мокрому черному носу и глазам цвета пряника.
По дороге встречаю ПалМихалыча. Михалыч уже набрал воды и медленно идет, пропуская вперёд себя Кнопу, помесь чихуа-хуа и кого-то более крупного. Может быть выдры. У Кнопы адский характер, помноженный на попустительский стиль воспитания. Балует Кнопу Михалыч не просто так. Кнопа бедняжка, а теперь еще и беременная.

Как-то ночью Михалыч пьяненький шёл по шоссе от Мити-электрика и увидел что на обочине что-то шевелится. Подошёл поближе, сослепу подумал, что крыса, но крыса залаяла и оказалась  собаченцией. Михалыч запихнул её запазуху и отнес домой. Наутро он пошел к Виктории Ефимовне, выяснить, что собственно говоря такое он подобрал на шоссе. Выяснилось, что это что-то вроде чихуахуа. Только с поломанной лапкой и бельмом на глазу. Назвали собаченцию Кнопой, лапку залечили, и стал Михалыч её таскать под мышкой.

Кстати, скажу я вам, ежели мужчине после шестидесяти пяти отрастить седые кудри и засунуть под мышку чихуахуа, то его можно выпускать на подиум, как модель, какой-нибудь концептуальной коллекции. Михалыч еще всегда чуток бухой и от того грациозный.
Кнопу Михалыч очень любит, называет своей мурмулькой и не охотно спускает с рук. Но все же собаченция иногда гуляет самостоятельно. И вот догулялась. Ждет теперь щенков, и мы не знаем от кого.

Михалыч останавливается, чтобы перекинуться со мной парой слов и поделиться подозрениями по поводу возможного отца щенков. Он считает, что это Лордик, пес Полковника. Я вслух сомневаюсь, Лордик крупноват для Кнопы. Михалыч смотрит на меня снисходительно и говорит: "Ай, Маша, да разве ж кобелю разница есть кого обижать?" Кнопа обиженной не выглядит совершенно и даже начинает сварливо побр;хивать, намекая хозяину, что пора бы двигаться к дому. Михалыч привычным жестом засовывает её под куртку и прощается со мной.

Рыжая, терпеливо ждет меня чуть поотдаль, они с Кнопой церемонно обнюхивают друг друга и расходятся. Дружбы меж ними не водится, как, впрочем, и вражды.
На роднике стоит Полковник, он почти закончил наливать ковшиком на длинной цепочке воду в пластиковые канистры. "Приветствую, Мария!" - вскидывает полковник руку. Закручивая крышку на канистре, досадливо вздыхает и говорит: "Павел совсем р;хнулся, алкоголик, говорит, что мой Лорд того этого... А я ему говорю, Паша, глаза раскрой, где мой Лордик, а где твоя чувырла". Я сочувствую Полковнику, а он пожимает плечами и задумчиво продолжает: "А хотя, может и он, Лордик мой, молодец. Породнимся теперь с Пашкой-то, упыр;м этим. Ладно, Мария, пойду, ещё курам дать надо". И полковник грузит канистры на тележку.

Звездным вечером я выхожу на крыльцо, тишина, ветра нет, слышен далёкий гудок электрички. Луна освещает Полковника и ПалМихалыча. Они стоят под вербой, покачиваясь, крепко держатся друг за друга и за дерево. Полковник твердо и медленно говорит: "Паша, а я тебе ещё раз говорю не наши это щенки, не Лордика, но если надо, мы признаем, мы признаем, чтоб ни одна шушера-мякина не посмела гавкнуть, что полковник Поляков не отвечает, не несет..." ПалМихалыч отвечает: "Нам, Коля, не надо с Кнопой ничего, ни-че-го, но мне обидно, обидно..."
"Па-ни-маю, - строго, раздельно говорит Полковник, - Не дадим в обиду, ни-ко-го, ни тебя, ни ****ину эту лохматую!"