Букет - 3. Глава 7. 2014

Анжела

"Это скоро закончится, и я проснусь. Я сплю, мне снится сон. Я проснусь, и все окажется как раньше, все станет на свои места".
Анжела бродила по дому, как привидение, натыкаясь на мебель, забывая, зачем пришла в комнату, для чего открыла шкаф. Она то доставала лекарства из серой дорожной сумки, то складывала туда теплые рейтузы и флисовый джемпер. Скучные, невзрачные, серо-коричневые вещи, превращающие тебя в неопределенное мутное пятно, отвлекающие возможные любопытные взгляды. Зато в них чувствуешь себя, как в теплом одеяле; в них, не раздеваясь, можно упасть на диван и заснуть. И не замёрзнуть в самый холодный и ветреный день. Вернее, не очень замёрзнуть, - потому что зимой она мерзла всегда, сколько шкур не натянула бы на себя.
Это неправильно, ненормально, нелогично! Этого не должно было быть! Все её существо протестовало и спорило с увиденным в ноутбуке. Да, она знала заранее... почти знала. Она закрыла страницу сразу же, как только заметила намек на эту тему в разделе, где изменения уже невозможны. Как тогда, с Костей, очень давно. Только безумный поступок Александра отвел от Новаковского смерть, - но и то, он хоть знал, куда бежать, и что делать. Она же, увидев "траур в семье", решила, что, может быть, пронесет; что имелось в виду не самое страшное. Возможно, имелась в виду ее недавно ушедшая девяностодвухлетняя бабушка? А траур по ней всего лишь ложится шлейфом, вот прибор и показывает... Вроде бы и срок уже вышел, Анжела почти успокоилась. Когда сообщили про отца - она не произнесла ни слова. Пронзило: "Вот оно..." Дальше она совершала нужные телодвижения без сна и отдыха, почти без эмоций. Горе, удушающие рыдания пришли после, когда вернулась домой. На похоронах она была спокойна и сосредоточенна. Где-то в глубине таился страх, что она ужаснется увиденному, не сможет подойти к гробу. На самом деле её затопила такая нежность, какое там - не суметь прикоснуться... Она бы еще долго гладила и целовала, если бы на нее не глядели, и время не было ограничено. Кладбище совсем другое, чем у Феофана. Светлое, просторное, не в низине теснится, а посреди широкой вырубки хвойного леса; по краям - сопки, покрытые молодой порослью.
Сорока, разумеется, летала над головой, стрекотала сочувствственно, мелькала гладкими блестящими крыльями. Прилетел и красноголовый дятел, и розоватая пугливая сойка. Вездесущие синицы радостно скакали прямо по тропинке, по земле. Той самой, крошки которой еще оставались под ногтями. Чёрный пушистый кот ласково мяукнул Анжеле, а затем скрылся в направлении ряда темных безымянных крестов (наверное, могилы тех, кто не имел родных?), дабы не смущать людей своим окрасом. "Все мы там будем, рано или поздно, даже мы, девочка", - твердил свое Феофан в Сети, стараясь утешить. Не утешало.
Родион, конечно, появился ненадолго. Но на саму церемонию не пришёл - официально Анжела не была замужем. Иначе возникло бы слишком много вопросов, на которые у неё не имелось правдоподобных ответов. Проще считать, что у нее есть друг из другого города. Она и сама не слишком стремилась в очередной раз связывать себя официальными узами.
И все же... Сейчас ей безумно не хватало мужской поддержки на постоянной основе! Она устала быть сильной! Да, у нее есть Инга, есть их любимое совместное заведение "Кот ученый", приобретенное в собственность с помощью постоянно пополняемой карты, современного аналога неразменного рубля. Богатств на карту не сыпалось, но, как только производилась серьёзная трата - карта пополнялась. Теперь доход приносило само кафе, и карта использовалась реже.
Выйдя в декретный отпуск на тридцать девятом году жизни, Анжела окончательно распрощалась с медициной, несмотря на протесты любимого начальника, Александра Адамовича, заявившего, что, в таком случае и ему пора на заслуженный отдых.
- Нет, вам нельзя уходить. Без вас больница развалится, - тихо и серьёзно произнесла Анжела, согревая душу пожилого главврача теплым на сей раз сиянием хрустально-прозрачных глаз. - Приходите к нам в "Кот ученый", мы будем счастливы видеть вас. И я, и Инна Игоревна Шумарина.
- Что, Инна тоже бросает нас?! Все нормальные специалисты расползаются, как тараканы...
- Не знаю пока. Она еще ничего не говорила по этому поводу, но заведение принадлежит нам обеим.
- Фаина Кортнева тоже в доле? Подружки - не разлей керосин? - усмехнулся Александр Адамович, и на миг показалось, что он стал прежним, и вовсе не приближается к семидясети годам. Разве что лысина стала шире, а остатки кудрей побелели, но карие глаза озорно блеснули, а насмешливая улыбка смахнула с лица тень старости. В отличие от большинства врачей, он продолжал носить белый халат с торчащими из-под него джинсами, вместо современного элегантного синего костюма - он был слишком ленив для этого. Впрочем, устаревшие халаты любили многие терапевты, Инга в том числе. Анжеле в её кабинете УЗИ приходилось надевать костюм.
- Нет. Здесь только Инна и я... Александр Адамович, дорогой! Не могу я здесь. Простите, и место у меня чудесное, и с вами работать... сами знаете. Лучшего пожелать невозможно. Но не могу. Раньше мне нравился экстрим такого рода, а теперь не могу, даже в спокойном УЗИ. Все равно приходят больные люди, все равно видишь страх и боль, пишешь заключение, понимая, что ничего хорошего кого-то уже не ждёт. Устала я от этого. Человек меняется порой. Сейчас я не та, что в юности. Мне неприятно даже думать о болезнях, ну, не знаю, почему... Я знаю, что буду скучать, очень-очень. А родится ребёнок... просижу, забуду все. Хочется позитива какого-то. Все равно сейчас я бы надолго исчезла в декрет, а вот в кафе мы сможем видеться!
- Лиса, - Александр Адамович улыбнулся. - Понимаю. Да, за три года многое изменится. Приду к вам, обязательно...
- И обязательно звоните, если вдруг меня не будет на месте. Прибегу!
- Договорились. Удачи вам... во всём!
...
С той поры миновало четыре года. Олесе исполнилось тринадцать, а трехгодовалый Стасик начинал привыкать к детскому саду. Теперь Анжела почти свободно распоряжалась своим временем, распределяя его между детьми и "Котом учёным"; ощущала себя вполне самостоятельной, и даже счастливой. Но внезапное печальное событие надолго выбило ее из колеи, заставив почувствовать одиночество.

Дома ее, исстрадавшуюся и потерянную, встретили приятные запахи свежесваренного кофе и разогретой пиццы. Она очутилась в крепких и родных объятиях Родиона. Тёмные глаза смотрели грустно и понимающе, но она вдруг ощутила некое отторжение. Он не был там с ней! И снова уйдёт. Появился ненадолго, помог, сделал то, что необходимо, - а затем вновь оставит её одну! Он принадлежит не ей, а Великой Миссии... К черту великие миссии, когда ей так плохо!
- Пусти, - нахмурилась она.
Мачо послушно разжал руки. Анжела медленно повесила пальто, стянула сапоги (надо будет помыть, они всё еще в той земле; хотя и не хочется ее смывать). Бесшумно ступая, прошла к дочери.
- Привет. Я вернулась.
Дочь молча обняла ее, грустно улыбнувшись, и вновь уселась перед компьютером. ("Больше не скажет: "Летучая мама"", - кольнуло болью.) Олеся вновь спряталась в свою раковину. Странное детство научило ее замыкаться в себе и не выказывать эмоций. Перед ней лежала распечатанная фотография маленькой Олеси на руках у деда; оба выглядели счастливыми на снимке.
- Какую хорошую ты нашла фотографию, - сдавленным голосом прошептала Анжела. Олеся снова промолчала. Кажется, она сейчас общалась с портретом. Может быть, когда-то расскажет...
Зато пухленький смуглый бутуз в клетчатой рубашке и красных колготках, важно и радостно объявил:
- Я стою дом, даогу и гааж! Для касной машины.
На бежевом с зелёными листьями, не очень чистом, ковре громоздилась внушительная и замысловатая композиция из трех наборов деревянных конструкторов.
- Здорово у тебя получилось! Дай, я тебя обниму...
- Не хочу. - Стас позволил несильно прижать его к себе на пару мгновений, и высвободился. - Хочу констуктой с касными айками. Дя поезда.
- Купим, милый. Но не прямо сейчас.
- Почему?
- Сейчас я очень устала. Был трудный день.
- А когда купим?
- Может быть, завтра. Вы кушали?
- Да. В кафе!
Ну, еще бы. Конечно, они зашли в кафе, возвращаясь из садика, так что ужин получился двойной. Ну и ладно, не повредит... Надо и ей поесть, Родик старался. Хоть и не хочется; она, как ни странно, смогла поесть за поминальным столом.
...
Привычная кухня в бежевых обоях, с веселыми разноцветными шторками, привычными кастрюльками. Ей кажется, что она не была здесь, как минимум, год. Предметы не узнавались, выглядели чужими, странными и далёкими. Одна лишь Олеся соотвествовала ее настроению, находилась на той же волне.
- Может, надо было взять ее с собой? - произнесла вслух Анжела.
- Не думаю. Она и так там. Слишком там. - Родион подошел незаметно, но она не вздрогнула. Он был ее вторым "я"; его неожиданное появление в любом месте всегда оказывалось приятным. Правда, она не скажет ему этого, но, наверняка он знает сам.
- Но она уже достаточно большая. Или нет? Мы всегда боимся за ее психику...
- И правильно. Она слишком многое держит в себе; столько взрослому не вынести. Если можно оградить ее от чего-то... поверь, так лучше.
Его руки все же обхватили ее за плечи, он прижал ее к себе, не обращая внимания на попытки отторжения. Она вдруг дернулась, всхлиплнула, обмякла в его руках.
- Почему это случилось со мной? Разве так могло быть? Почему они так?! Чем я не угодила?!
- Девочка моя, хорошая... Это случается со всеми. Просто ты думала, что с тобой никогда такого не произойдёт. Ведь так? Даже мы... когда-нибудь все равно умрём.
- Ну, ты-то, можно считать, бессмертный! - она неприязненно покосилась полными слез глазами на его ухо и кусок шеи. Но не отстранилась.
- Я хотел этого. Правда, теперь уже не уверен в том своём выборе. Тогда я не думал вовсе, просто хотел жить, и жить хорошо. Потому что очень уж надоело "плохо". Но... и меня можно убить, или... разрушить невыполнимой задачей. Вспомни Астария...
- Гвендолин... могла бы предупредить! Или даже ты! Заранее, пока еще можно исправить!
- Не надо так. Не надо нападать с отчаяния. Прибор сигналит, если случается что-то с нашими, или какой-то непорядок с точки зрения Высших. Ни я, ни она не следили специально за всеми близкими наших..
- А мог бы и последить! Самой мне, конечно, страшно лишний раз лезть в это, - она снова захлюпала носом.
- Наверное, мог бы.
- Ты не был со мной там! И опять уйдёшь! Ты так нужен всем - Савелию, Феофану, Гвендолин, даже Джие с Гуангом!
Ты так стараешься для Миссии, что я для тебя никто! Даже Александр,  - (это имя упоминалось редко и являлось чем-то вроде самопроизвольного табу), - и тот остался бы со мной надолго, может, навсегда! А делами занимался бы раз в месяц...
- Я такой, какой есть. Я и так остался здесь один. Представь если всю работу я буду выполнять отсюда - исчезать и появляться в квартире, во дворе, в машине, - внезапно и неожиданно; всю атрибутику перенесу сюда.. соседи будут в восторге...
Я побуду с тобой неделю, это для меня немало.
- Одолжение делаешь? - прошипела Анжела. - Не нужно!
- Девочка моя, ну что с тобой делать? Ты же умница, ты все знаешь не хуже меня, а взбунтовалась сейчас, вымещая горе. Я же знаю, - Родион гладил волосы Анжелы, быстрыми поцелуями покрывая шею. Как он соскучился по ней! И она льнет к нему телом непроизвольно, не замечая сама, хоть и произносит злые слова. - Пойдём, я уложу тебя, хоть часик поспишь. Проснешься, и станет легче, чем сейчас.
Анжела позволила отвести себя в спальню, и Родион, прошептав пару слов, погрузил её в мягкое забытье.
...
- Не могу я так, Инга! Опять все на себе тащить! Сейчас. Сейчас я просто сломалась. Он оставил меня одну, в такой момент! Ты знаешь, ты поймёшь. Никто другой и вовсе понять не сможет, как я могу сейчас еще и об этом думать... Спасибо, что хоть сколько-то побыл здесь, помог. Но мне больно.
- Ты же сама говорила, что замуж больше не хочешь. И что расставаться хорошо, не жить вместе постоянно.
- Говорила. Но отношения-то постоянными быть должны! Жить можно раздельно. Я хотела все сама, да, я умела быть сильной. Я все могу по-прежнему. Но он приучил меня к ласке своей, теплу. Когда мы встречаемся - все прекрасно. А потом, мне кажется, он не помнит обо мне! Моя боль остается моей болью, он сочувствует очень искренне, выслушивает и утешает. Но помнит ли он обо мне уже через минуту, как ушел? Психолог чёртов!
Подруги сидели за любимым столиком, справа от темной, искусственно состаренного дерева, барной стойки. Над каждым столиком висели, оформленные под старину, иллюстрации персонажей русских сказок, и канделябры на три свечи, под серебро, покрытое патиной. На самом деле, в них, конечно, вставлялись электрические лампочки, напоминающие формой свечи. Сейчас все помещение было освещено только светополосами над стойкой, которые плавно меняли цвета, превращая бар в сказку: оранжевый-розовый-лиловый-голубой-изумрудный-салатовый-желтый. Да еще над их столиком лился мягкий свет лампочек-свечек. Русалка на картине переливалась зелёным и фиолетовым фосфором, печальные глаза ее мерцали, словно она переводила взгляд с одной женщины на другую, а сомкнутые губы хранили странную полуулыбку. На столе, в центре символической мини-скатерти под рогожку, красовался деревянный логотип чёрного кота, являющийся заодно подставкой для салфеток и прочих мелочей. Пепельницей в данном случае служила извечная банка из-под "Нескафе" (в иных случаях, то есть, при посетителях, сей предмет просто отсутствовал); в баре негромко гудела вытяжка.
- Ты его любишь, - задумчиво произнесла Инга. - Сильно. И не потому ли, что он так себя ведёт? Прости, но мне кажется, так было всегда. Ускользание, недоступность, - считается, что мужики-охотники. А с тобой наоборот.
- Не в поле дело, это точно, - подхватила излюбленную тему Анжела. - Наверняка многим мужикам нравится спокойная жизнь. Но дело не в том...
- В том. Вообрази себе, что Родион бегает и следит за каждым твоим шагом, сообщает каждое собственное намерение. Не затошнит ли? Вон как у Фаины сейчас - не знает, куда деваться, помолчать мечтает, в туалет прячется, чтобы побыть одной и помолчать.
- Ужасно. Ты права, наверное. Но сейчас случай особый.
- Тем не менее... - Инга промолчала, прервавшись на любимый розовый "Мартини". - Я счастлива, что у нас есть "Кот". Когда-то мы мечтали о подобном... только мечтали. И вы с Фаиной. И дети.
- Мечтали - для отдыха. Но не для жизни. Жизнь все равно должна куда-то идти, стремиться, иначе болото. Ах, не слушай ты меня, я сейчас такой тоски нагоню...
- А мы и стремимся, - улыбнулась Инга. - к росту прибыли, к возможному расширению, сотрудничеству или филиалам. Мы популярны. Не говоря уже о том, как с нашей помощью поднялся "Разноцветный мир". И дети счастливы, обедая здесь, и отношение других становится к ним все лучше, проще.
- Ты детей любишь, - вырвалось у Анжелы. - В целом. А я - только отдельно взятых. Олеська меня пугает ещё. Нет, все нормально, но она замкнулась, и постоянно общается с фотографией деда.
- Сережку подключу, если ты не против? Он с радостью позвонит, позовёт в кино, пообщаются. Если это уже... прилично.
- Прилично. В конце концов, они же не праздник устраивать будут, просто пообщаются. Лишь бы она согласилась.
- А Стасик как? - голос Инги слегка напрягся. Она знала о противоречивых чувствах подруги к сыну.
- Обычно, как всегда. То ли не понял, то ли все равно ему. И вообще... Обниматься не желает. Умно рассуждает. Не знаю я, как дальше воспитывать ребёнка, когда ты так и не смогла его полюбить!
- Может, в Родиона он такой? С детства весь в делах, не сентиментальный.
- Родион не такой... Не в том дело.
Анжеле не хватало слов, чтобы выразить, что именно отличало сына от других, что отталкивало ее в ребёнке. Всю правду она не могла сказать даже Инге, лишь они с Родионом знали историю появления на свет маленького равнодушного гения. Они выполнили задание, но предпочли бы поделиться генами с другой душой. Или вовсе ни с кем. Возможно, это просто предубеждение? Как объяснить Инге? Ведь даже про Родиона подруга знает лишь то, что он-де работает инженером-конструктором в Плесецке, и проживает в закрытом городе Мирный, и Анжеле не навестить его там вследствие отсутствия штампа в паспорте.
- Пробирочный он. Как без души. Я не выдумываю, я ощущаю так.
- Но это же антинаучно! Какая разница, где сотворили эмбрион, он ведь из ваших клеток, и выношен тобой!
- Кажется, мой организм никогда не принимал ничего искусственного, - невесело усмехнулась Анжела. - Серьги, и то, лишь после повторных проколов смогла носить, первые воспалились, пришлось снять. И все равно я решилась на это. Но - словно не мое.
- Ради него? - Инга перешла на шёпот. О чем бы ни зашла речь, она по-прежнему старалась найти причину несчастья в существе мужского пола.
- Частично, - задумчиво ответила Анжела. Нельзя же открыть, что их обоих попросили... потребовали... - Конечно, каждому хочется иметь свое продолжение. Да и мне тоже... от него. Вообще второго ребёнка. Как бы это считается хорошо, - она усмехнулась.
- А глаза у него синие-синие! Странно. Ведь должны были сработать доминантные гены, у Родиона-то чернущие, карие....Мутация разве?
- Еще какая! - ("Эх, знала бы Инга про эту мутацию! Полная атрофия эмпатии, страстный исследовательский интерес к людям, как к объектам воздействия...") - Вот видишь, чем ЭКО плохо? Велик риск мутаций.
- Как и поздний возраст родителей...
- И это тоже.
Пискнул один из телефонов, лежащих на рогожной скатерке.
- Кажется, мой?
С виду смартфоны под черным покровом чехлов, казались одинаковыми.
- Твой.
Инга открыла сообщение, выразительно посмотрела на Анжелу, сообщив: "Новаковский", и зачитала вслух: "Инга, привет. Не поздно? Как думаешь, можно уже позвонить Энжи, выразить соболезнования? Или не хочет никого видеть?"
-Ну и что ему ответить? - зелёные глаза Инги внимательно следят за лицом Анжелы, мерцая не хуже русалкиных, на картине.
- Сама знаешь... Конечно, пусть звонит. Я не отвечала на сообщения просто... потому что было не до того. Хотя, да, какое-то время не хотелось общаться ни с кем.
Конечно, ей нужен лишь Родион. Внимание и сочувствие Кости не облегчит ее горя. Но, все же... чем больше приятных мужчин вокруг неё - тем сильнее она ощущает жизнь. Так было всегда. Ей станет спокойнее, когда жизнь вокруг нее опять придёт в движение, и пусть лучше она даже будет чувствовать себя слегка виноватой и смущённой. Чем одинокой отшельницей в трауре, страдающей от временного невнимания любимого. Это не ее роль!
И Олеся. Будет повод снова заняться музыкой. Если она сможет петь, конечно. Должна смочь. Сергей и занятия с группой Новаковского растормошат ее.
- Хорошо. - Инга быстро набрала сообщение, отправила. - Опять ты... По глазам вижу. То с Александром Адамычем воркуешь здесь. Он же просто плавится от тебя. Было бы ему поменьше лет - у Родика выросли бы длинные рога...
- Возможно. Но меньше лет ему не станет, - Анжела усмехнулась. - А что плохого в том, что человек на восьмом десятке чувствует себя мужчиной? Даже... желанным? Знаешь, жизнь должна продолжаться! Я предпочитаю смеяться сквозь слезы, хохотать, пусть и рыдать после, - чем замереть истуканом неподвижным! Вот, кстати... нечто такое, искусственное, я и ощущаю в Станиславе.
До сего момента она не могла подобрать нужного эпитета, а теперь, вспоминая застывшие навеки не-жизни некоторых Избранных, нечисти, довольной своим болотным одиночеством, - поняла, что ее пугает, объяснив это человеческими словами. Кое-кто, даже, наоборот... Но большинство замирали навеки в своей функции, беспокоясь лишь о том, чтобы вокруг них ничего не менялось. Это тоже необходимо для системы, природного баланса... но не для жизни.
- И, знаешь, что? Давай уже откроемся по старому режиму, пусть вновь иногда работает даже танцпол. А Новаковский собирает здесь фанатов. А то доход сразу упал, тоже нехорошо... И Олеська будет постепенно втягиваться вновь...




http://proza.ru/2021/06/13/108