По эту сторону молчания. 60. Христос воскрес!

Было и другое чувство: не грусть, а наоборот радость - что вот оно, не то, что он нашел раньше и о чем рассказал Александру Филипповичу, а новое, как открытие, но не озарение, а понятное, в словах и даже так, что он видит, как будто они на листе бумаги. Вроде бы, удача и торжество. Но если смотреть со стороны, то полный провал. Этому моменту предшествовали события, о которых позже, а сейчас о том, как ему в голову пришло, что он совсем забыл о Фридрихе, и надо о нем вспомнить, что и сделал, но не в том ключе, что о докторе, не в связи с тем, что он того не любил и Фридрих такой же, а совсем другое – о его сне, который его заинтересовал, и который хотел объяснить. Конечно же, это глупость. Ну, вот она, так сказать, ему подвернулась, и он уже ничего не мог сделать, чтоб отказаться от нее. И зачем, к чему он приплел сюда историю о девице, потерявшей невинность, которая белыми бабочками, испуганными птицами улетела, и которую, вдруг, расплакавшись, потому что в его мечтах она была невинной, решил вернуть ей один, не такой, как все, будто не от мира сего, и оттого очень странный юноша.

«Надо, когда увижу Фридриха, сказать ему, что сон – не шутки, следует отнестись к нему серьезно, так как там есть намек на смерть», - почти вслух подумал Оконников, и так, что посмотрел вокруг – не слышал ли его кто, хотя, если и вырвалось, то точно никто не понял, о чем он говорит. Все сидели за столом, как ни в чем не бывало, и никто не удивился тому, как он обвел всех за столом странным взглядом.

-Так вот, - не буду вас томить рассказом о трудностях, которые пришлось ему испытать, которые встречаются на пути сказочных героев, где и лес и, вроде, не лес, и Баба Яга, - тут он посмотрел на фотографию на стене.

Галина Яковлевна проследила за тем, куда он смотрит, и когда его взгляд остановился на молодой женщине с локонами, и, казалось, что тут Оконников вздрогнул, ее лицо вспыхнуло от гнева.

И сам он был как в избушке на курьих ножках, как будто предстояло быть порубленному и брошенному в котел и вылететь на коне ли, или просто так,  но с другой стороны, в дверь, в иной мир, где и огненная речка, вся в заходящих лучах красного солнца, но где так же и его цель.

Оконников продолжал:
-Он увидел их на старом развесистом дубе, который рос на высоком берегу, где заканчивался город, и в стороне от него проходила дорога, от которой доносился гул, где среди веток мальчики, случалось, играли в квача.  «Не лезть же за ними на дерево, потому что как их там ловить, и не звать же, - рассудил он, - а если звать, то, что кричать - вернитесь! мол». Но он нашел выход из, казалось бы, непростой ситуации, сняв штаны - и тут все бабочки и все птички слетелись к нему.

Сказав это, Оконников замолчал, и молчал, испытывая затруднение в том, чтоб выразить свою мысль так, чтоб понятно и без пошлости. Конец истории, конечно, неожиданный и, как бы это выразиться, с пикантными подробностями, что, может, и не к месту: тут Варя и Толик – и все ж. Ему хотелось связать ее с  настоящим действом, в котором и он участвовал, когда и пасха, и крашенные яйца на столе, когда вот они – все эти символы (знаки).

Но это было потом, а теперь – опять раздался звонок в дверь.

-Кто это опять? - спросила Тамара Андреевна. – И пошла к двери.

Остальные стали рассаживаться за столом, обсуждая, кто бы это мог быть, и решили, что соседи.

Тут Галина Яковлевна всполошилась:
-Пропусти, - сказала она Александру Филипповичу, который сидел во главе стола, что сильно не нравилось Оконникову, из-за чего ему казалось, что он терпел сегодня неудачу за неудачей. – Свечку забыли поставить.

Итак, Александр Филиппович в кресле во главе стола, слева от него на диване, пока не встала, сидела Галина Яковлевна, за ней был Оконников, справа неуверенно, на краешке стула, чтоб, если что, быть рядом с Толиком, все время вся в его игре, пристроилась Варя, потом пустой стул Тамары Андреевны, и наконец, напротив Александра Филипповича  - Вася.

Уже в двери из комнаты, где все они были, Галина Яковлевна столкнулась с Андреем. «А, это вы? - удивилась она. – Вы за Елисеем? Христос воскрес!»

На вид ему за тридцать, высокий, сухой, одет бедно, потому что, уже известно, на одежде в их семье экономят, на нем джинсы и вязанная кофта, подстрижен коротко, уже тогда у некоторой части мужчин появилась мода ли, потребность ли в том, чтоб сильно выделить себя, прибившись к определенной (малочисленной) группе, мол, вот я – свой, и это «ваш», «ваша» (у женщин тоже была своя фишка), видно, работало, потому что зачем тогда носить, как он бороды, у него была борода, правда, тут не совсем борода, не лопатой и не аккуратная бородка, и не с фокусами, а так, давно небритый подбородок. Это как бы подчеркивало в нем неуверенность. Еще следует отметить маленькие глазки и черные круглые зрачки, как точки, как у наркоманов. Взгляд кажется настороженным, неосмысленным. И какой-то идеи, или же просто настроения, чтоб оно было разлито по лицу, например, печаль, даже скепсиса, что должно ожидать от него, не было.

-Воистину воскрес! – ответил он. И уже, обратившись к Елисею, сказал. – Елисей, домой.

Елисей, который сидел на корточках, встал. И тут, когда Толик увидел, что Елисей уходит, то расплакался. Варя бросилась к нему его успокаивать, мол, Елисей еще придет, что добавило слез и более того – он начал бросаться игрушками. «Что ты творишь!» - прикрикнула на него Варя. «Лозины ему, лозины», - вмешался тут Оконников, вот, дескать, ваше воспитание: все разрешаете, во всем идете на поводу, а надо строже. «Не так ли?» - обратившись к Александру Филипповичу, спросил он его. Тот промолчал. Это было и их воспитание – Александра Филипповича, а особенно Галины Яковлевны. Андрей, пока Толик "сходил с ума", не решался выйти из комнаты и стоял в двери, загородив вход. Тамара Андреевна не зная, как пробиться к Толику, выглядывала из-за его спины. «У тебя только одно – лозина», - уколола Оконникова Тамара Андреевна. И тут он (Оконников) задал Андрею вопрос, ответ на который его сильно интересовал, да так сильно, что он места себе не находил, и еще в самом начале, как тот появился, искал повод, чтоб его задать, и когда понял, что тот уже уходит, задал его без всякого, так сказать, предисловия: «Вы празднуете Пасху?» Тот ответил: «Празднуем».  «Пропустите! Пропустите!» - появилась Галина Яковлевна с зажженной свечкой в стеклянной банке. Все расступились. Все - это и Андрей, и Тамара Андреевна, и Варя. Сунув Тамаре Андреевне банку со свечкой, она неуклюже наклонилась к Толику: «Что ты хочешь? Хочешь конфету?"