Девять жизней

Подошел шестилетний Миша. Ну ,как подошел, громко сказано - дрифтанул рядом со скамейкой, на которой мордой оборотясь к светилу и вытягивая шею, как это делают те, кто не жалея живота отдыхают на лазурном берегу в гостях у герцогини Эфрусси- де-Ротшильд, принимал положенные возрастом солнечные ванны.

- Тебе сколько лет?
- Пятьдесят пять

Миша задумался, посмотрел в глаза, сел на велик, резко стартанул и уже на ходу крикнул

- Не, максимум одиннадцать.

В детстве взрослые частенько упрекали меня в себялюбии, а я никак не мог понять о чем собственно речь.
Нет, понимал, от меня чего-то хотят, но что такое любить себя или не любить на уровне почувствовать не мог и в самом себе не обнаруживал ни того, ни другого. Более того, никак не мог осознать возможность того, что в самом себе есть еще кто-то, кроме меня - тот, кого люблю, а значит отношусь как к другому. Как маме, к примеру, или папе.
Когда речь шла о том, чтобы поделиться куском с рядом сидящим голодным - все было предельно ясно. Или помочь бабушке перейти дорогу - совершить в пользу третьего что-то, что требует усилий и затрат, другими словами, оторвать от себя, но не сулит выгоды или возмещения. Однако такое себялюбие сразу предполагает третьего - того, кто нуждается, но когда стоишь перед лицом самого себя, невозможно признаться в любви, ибо нет и не может возникнуть этого чувства в принципе.
Да, человек стремиться к выгоде - так устроен, но это не любовь к себе, а лишь мотивация, интерес, а любовь - это когда отдать, пожертвовать. Когда ты дополнен другим и сам дополняешь другого, что невозможно в отношении с самим собой.
Получается, миф о Нарциссе - онтологический запрет, доказательство того, что подобное устройство личности невозможно, и тут речь идет о трансцендентальном, а не психологическом устройстве - напротив, у человека с психологией самолюбование всяко на первом месте, и это другое “себялюбие” - отношение к образу, который человек с психологией создает всякий раз, когда рассказывает о себе. Очевидно, создаваемый им образ - средоточие всех добродетелей, тем не менее разговор о многих летах получил неожиданное продолжение.

- Мне срочно нужно с тобой поговорить, - Миша стоял на пороге, вид имея решительный, серьезный и даже несколько потусторонний.
- Заходи, - и он махом скинул кроссовки и куртку
- Печенье есть
- Чего хотел-то?
- Давай сядем, поговорим нормально
- Чай будешь
- Только с печеньем

Я заварил чай и поставил на стол вазочку с крекерами.

- Так сколько, говоришь, тебе лет
- Помнится, третьего дня ты начислил одиннадцать
- Нее, пятьдесят пять.
- Хорошо, пусть так
- А моему дедушке пятьдесят шесть
- И?
- Пусть твоя Оля в церковь сходит
- Зачем?
- Там такой дядька есть, он, если она правильно попросит, жизней для тебя даст
- Правильно - это как?
- По-тихому, громко нельзя.
- Почему Оля, может самому сходить?
- Нее, за себя просить нельзя!

Собственно, на этом серьезность кончилась и мы перешли к темам вполне обыденным, соседским - а вы говорите малолетки...