Колька

Человек, вообще говоря, чудён бывает до такой степени, что и понять его невозможно. Это при том, что можешь даже знать наверняка, что он поступит определенным образом, даже диссертацию по этому вопросу защитить или вообще книгу издать хорошим тиражом, а черта-с-два понимаешь, нафига ему это надо: так вести-то себя. Пишешь в той самой книге, мол, иногда человеком движет вот то-то, а бывает еще и вот это-то, и он делает странные ходы. И потом на триста страниц эти странные ходы и описываешь. Причем наиболее витиеватыми предложениями и всяческие научные термины впихиваешь, где только можешь, и сносок бы больше да ссылок. А вот что человеком движет, хоть убей, без понятия. Так бы тогда и писал, не знаю, мол, похоже движут человеком демоны. Но – не научно считается, да еще и издатель ворчать начнет.
А купивший книгу все это славословие потом с восхищением прочитывает до корки, и думает, какой все ж таки автор мудрило, всё в жизни понял, мне бы так.
Вот вам история. Два товарища: ваш покорный слуга и Колька. Студенты еще тогда. Дружили годы, со школы аж. Все интересы общие, за одним исключением. Колян – он малость ходок был, а я малость не был. И тут-то, как раз, и открываются непонятные штуки, даже чудачества, которые, хоть порой и встречаются в природе, и, ничуть не удивлюсь, если и описаны в красках, а яснее от этого не становятся.
Этот Колька при всех своих качествах врать не умел. Не получалось продумать легенду, деталями не наполнял, и всегда у него во вранье сюжет провисал и сверкал дырами. Молчал бы тогда, правильно, нет? А он, вишь какой, мало врал, пёрло из него что-то – он чуть не всякий раз своей подруге Ире всё про свои подвиги рассказывал. Ничего не убавляя и не прибавляя, потому как сочинять совсем не способный. Постоянно уступая такому позыву, чтоб не словить на орехи за правду, Колька сыскал гениальное решение – героем в каждую историю он меня вписывал. Ну и выходило в глазах той Иры, что это я ходок, каких поискать, а Колька даже, дескать с некоторым осуждением: «И что это, мол, его дружище все никак не успокоится, нашел бы себе, как он это сделал, свою Ирку и уже не лез бы в дебри, а счастливо общались бы все вчетвером».
Образ мой в глазах Иры был очень неприглядный, и всякий раз, когда видела меня, хоть и сдерживалась, а упускала какой-нибудь вопрос с намеком на нравоучение, вроде: «Что ты себе любовь не найдешь?» или «Не нагулялся еще?» И смотрела с таким укором, что просто оторопь.
А я ж, главное, ее намеков не понимал. Мне было, прямо говоря, невдомек, чего она ко мне с такими вопросами-то. А уж взгляд ее с укоризной – так и вовсе обескураживал. Не мог я прочитать его смысл и трактовал всегда, как банальную неприязнь. Мне же жуть как хотелось поменять ее к себе отношение – она ж, может, будущая жена друга, как знать. В наши редкие прогулки втроем я и так перед ней, и эдак. Всю учтивость свою пускал в ход. А ничего не менялось. Обидно было до спазм в желудке.
А Колька – не будь дурень, это все переворачивал. Говорил ей:
- Видишь, Ирка, какой он есть? Даже при мне к тебе, так сказать, клинья бьет, не может сдержаться. Весь из себя такой джентэльмен.
- А почему ты ему тогда в глаз не дашь? За меня, то есть? – Проникалась моей гниленькой сущностью Ира.
- Нельзя ведь. Дружба – она святое. Но ты не думай, я с ним поговорю.
…Через какое-то время.
- Говорил со своим другом?
- Да, всё сказал.
- Что сказал?
- Да так и сказал. Говорю, чё тебе девчат не хватает?
- Ну а он?
- А он? Сказал, что итак старается, что есть мочи. Но, говорит, натура. От присутствия рядом девушки у него полное отсутствие воли, просто сил нет и никакого удержу. «А твоя Ирка тем более очень уж симпатична и вообще, всё при всём. – Сказал. - Хоть бы руки в ход не позволяю себе пустить, и то уже достижение. Но, - признался, - когда вижу, как ее формы в платьице играют движениями, аж сердце заходится и мутнеет в глазах»
- Не дружи с ним! – Категорично резала Ира.
- Нельзя. Как не дружить? Дружба – это святое и вообще...
Я, в свою очередь, тоже спрашивал Кольку:
- За что, говорю, твоя Ира меня терпеть не может? Все смотрит как-то, аж тяжело выносить. И еще вопросы эти чудные про «нагулялся или не очень».
- Боится она тебя. – Сочинял Колька. – Говорит, отца ее напоминаешь дюже, особенно, когда исподлобья глядишь. – И, Колька, главное, старается скорей тему перевести. Про кино или про новую песню чью.
- Ну а вопросы к чему? – возвращал я разговор обратно к своей и Ириной теме.
- А что вопросы? Видит, мужик ты видный, всё при всём, с подругой твоей она не знакома, вот и решила: гуляет. Ты ж знаешь, как это у них? – И опять про кино что-то. Смотрел, - мол, - недавно фильм вышел?
- Давай их с Аней познакомим тогда. Она увидит, что у меня любимая девушка есть, и отношение свое поменяет.
А Аня моя, надо заметить, очень занятая была девушка. И училась прилежно, и ходила на музыку, да вдобавок сестра старшая у нее была прям суровая. Так что я свою Аню видел едва ли сам.
Пару раз, однако, Колька чуть было не оказался «на чистой воде».
Как-то, в один из теплых майских вечеров я дошел с Колькой до места его встречи с его девушкой и уже намеревался идти себе дальше. Но задержался на пару минут – попытаться уже в который раз с Ирой дружбу наладить. Смотрю на неё исподлобья и спрашиваю:
- Вот так я на твоего отца похож?
Она глядит на меня растерянно, никак не может словиться, что вообще это все означает.
А означало это (после Колька ей так пояснил), что у меня новый подкат, я, дескать, про него в интернете вычитал, теперь вот отлаживаю при каждом удобном случае.
- Он, между прочим, - говорил тот ей, - даже меня так пару раз спросил. Это ему надо для отработки нужной интонации.
А мне он в тот же день выдал, опасаясь в будущем разоблачения, что зря я ей про отца. Это ж ее секрет как бы. А он, Колька, получается не удержал. Это не дело. Мне даже перед ним извиниться пришлось - не подумал ведь, что это может быть личное.
Ну а второй случай произошел так…
Пригласил меня Колька к себе погостить на летних каникулах на недельку-две, у меня, говорит и спортплощадка во дворе и стадион рядом, будем тренироваться. Но стадион его мне, конечно же, был до фонаря, если честно. И ему тоже. Это моим родителям мы такое объяснение сварганили. А план был – пожить мне хоть малую часть лета без родительского надзора, потому что у Кольки и машина была и воли много. Ну, мы и гоняли ночами в ближайшую деревушку, где Колька уже какое-то время подруживал с местной девочкой. Тоже, кстати говоря, Ира (наверно, чтоб с именами не путаться).
Ну а у этой, из деревушки, Иры, была, по закону жанра, подружка – очень даже миленькая, которая, ясное дело, хотела со мной познакомиться (мы с Аней к тому моменту уже перестали видеться окончательно).
Погода прелесть, и на бережке речушки наша тусовочка. Филин ухает, лягушки поют. Красота. Так две недели мы каждую ночь там до рассвета и отдыхали.
В общем, как ни грустно было сознавать, но подходило к концу время моей вольности. Последний выходной у Коляна, а завтра домой. Ну и он никак не сумел для своей «основной» Иры придумать достаточное основание не увидеться. Итак, две недели, считай, отнекивался.
Прикатила к нему Ира, а тут – вот те раз: я! Она, ясное дело, в панике, такой аморальный тип в зоне непосредственного влияния на ее благоверного.
- Эт-то что еще значит? – подбоченясь, вопрошает она Кольку. – Он тебе тут, никак, уроки мастерства дает?
- Какие уроки, что ты разволновалась? Он только утром приехал. Хотел к вечеру назад, да че-то подзадержался.
Ира бочком, чтоб Колян не приметил, ко мне крадется:
- Ты сегодня приехал? – спросила меня.
А я ж не в зуб ногой, не в курсе замыслов. Отвечаю, как есть:
- Зачем, - говорю, - сегодня? Вторую неделю как тут.
Она опять к «благоверному»:
- Эт-то что за дела? – опять руки в бока, и во взгляд всё, какое могла, напряжение повесила. – Почему обманываешь! С девками тебя знакомит? Своей разгульной жизнью приманивает?
Ну, Колька, надо сказать, хоть и врал плохо, но тут, молодец, ловко выдумал:
- Не накручивай. Мы днем на стадионе – кого хошь спроси, каждый день тренировались.
- Меня день меньше всего беспокоит!
- А вечером рубились в гонки друг против друга.
Иру его объяснение устроило вполне и всецело, и она уже было попросила отвезти ее домой, как я и говорю:
- Колян, вернешься когда, может, мы все-таки рубанем уже в эти твои новые гонки? А то я завтра уеду, а так ни разу и не сыграл.
Месяц потом с ним не разговаривала.
… Вот и скажите, зачем оно ему было надо, на своего закадычного друга перед девушкой, с какой даже хотел пожениться, свои грехи перекладывать? Кто там внутри ему покоя не давал?
Тут бы какой-нибудь ученый грамотей, возможно, даже академик, конечно, сказал бы, что нравилось Кольке по грани ходить, что у всякого нарушителя есть подсознательная тяга быть пойманным, и приправил бы так, что получилось бы не хуже Анны Карениной. Может, оно всё так и есть, и Кольке взаправду хотелось с огнем поиграть, и стремление у него неосознанное получить воздаяние себе по заслугам. Но я так скажу: на хрена такое хотеть и откуда оно, это стремление появляется?
 Вот и получается, какой бы ученый муж многоумный не выискался, а человеческие чудачества и ему не по уму.