***

Однажды утром, проснувшись в тереме, ты узнаешь, что любимого твоего князя, над;жу и опору, сокола ясного взяли в полон. Ну, кто взял? Половцы положим. Какого черта он полез в половецкие степи - это вопрос открытый. Сокол ясный вот и полез. Да и степи половецкие, скажем по правде, сейчас везде, коню некуда ступить. Не важно. Любимый же, спасать нужно. И вот, пометавшись зегзицей по терему, находишь батины старые доспехи ржавые, но крепкие еще. Прилаживаешь их кое-как на себя. Ищешь меч, нет меча, да и откуда бы ему взяться? Батюшка отродясь мечом не пользовался и на всяких там печенегов с дубиной ходил. Ладно, чертыхаясь, берешь дубину. "Ничего, - пыхтишь, - я свово-то и дубиной вызволю". В это время верный гонец на быстрой степной лошадке, сам наполовину половец (мы тут вообще-то все наполовину хрен знает кто, набегов из степей много было) разносит по соседним княжествам весть: "Княгинюшка с дубиной едет половцев воевать, князя вызволять, зовет на подмогу".
Приезжает, блин, компания. У Настасьи из под папиного шлема косы торчат (папаша лысый, под шлем шапочку надевает). Василису муж сначала не пускал, потом выдал колченогого коня, чтоб не скакала быстро, а Марфу вообще мать-вдовица (отец-то прошлым годом у них же, у половцев сгинул) снаряжала, поэтому Марфа на телеге, но зато с провиантом.
А еще молодой князь Ратмир - друг босоногого детства. Он в принципе где-то даже половецкие взгляды разделяет и в чем-то их даже понимает, но вообще-то за нас. Он без доспехов, потому что не боится смерти и без оружия, потому что пацифист, и без коня, потому что продал.

И вот вы с компанией ползете по степи, ты думаешь: "Как же он там, в плену? Мучают его, держат, поди в цепях, а он же гордый, сильный такой, красивый, ясноглазый..." Останавливаетесь порыдать. Степь сухая и жаркая, никого окрест. Где их вообще берут этих половцев, чтобы они тебя взяли в плен? Как он, голубь мой, умудряется их найти? Но вот, однако, и доехали. Тихо вокруг, небо синее, только коршун завис рядом с облачком. Подкрадываемся стало быть всем кагалом с дубиной наизготовке к жилищу басурманскому, а он там, в плену, уже весь исстрадался во власти диалектики, бережно прикасается к иному культурному коду. Там же и пропавший князь Василий, Марфин папаша. Сидят, пьют кумыс. Понимаете?
И ты самым нежным своим голосом говоришь: "Ты часом, Микула Селянинович, свет очей моих, юрту с теремом не попутал? А дом с пленом?" А он такой: "Меня твоя бинарность, Забава Путятична, пугает даже больше, чем твоя дубина.  Нет боле у меня дома, как нет и плена, ибо все едино". А князь Василий, шельма, поддакивает. Ну все понятно, перепил кумыса, теперь волочь его обратно в плен, тьфу, то есть в терем. А на сердце все ж тревожно, а вдруг и не кумыс, а вдруг экзистенциальный кризис?