Зеркала судьбы. Глава 51

– Отпустите меня! Я сам пойду. Ну отпустите же, я могу идти, – вяло повторял Ашим, но два здоровенных охранника, не обращая внимания на его слова, волокли его, взяв его под руки, по длинному коридору тюрьмы.
Наконец дверь с грохотом захлопнулась за ним, и он оказался на полу своей камеры. Туммима не было. В камере в его отсутствие провели обыск. На распоротом матрасе отчетливо виднелись следы свежей крови. Грязно-желтые клочья ваты валялись по всему полу. Ашим прополз из угла в угол и вернулся к матрасу. Он тщательно ощупывал его сантиметр за сантиметром, выбрасывая на пол остатки ваты, в надежде найти хоть что-нибудь съестное. Увы, мешка с продуктами не было, тайник опустел. Но неожиданно рука его нащупала что-то твердое. «Колбаса! Я спасен», – подумал Ашим. Однако, к своему разочарованию, вместе с ватой Ашим вытащил маленькое зеркальце с двумя пластиковыми присосками на обратной стороне для крепления на гладких поверхностях. В ярости и отчаянии он едва сдержался от того, чтобы не запустить им в стену.
Обессилев, Ашим лег на пол и закрыл глаза. «Все кончено. Я потерял все, что имел. Скорее всего, эти негодяи не обманули меня. Я болен... Сколько еще протяну в таких условиях? Еды нет, – подумал он отрешенно. – Все болит».
Тело нестерпимо ныло. Ашим с трудом снял пиджак, положил его на пол и сел. «Ради чего я терплю эти муки? Побои, унижения, все эти издевательства... Ведь мне уже нечего защищать. Тиффани ушла, Эльза предала и забыла – ни письма, ни передачи. У меня нет денег, Глэр забрала все. Зачем продолжать эти бессмысленные мучения? На улице идет дождь, гремит гром, сверкают молнии, но я этого не вижу, сидя здесь. Не увижу и снега, и зеленых деревьев, и нового дождя. Для меня все кончилось. Зачем тянуть? Я не смог вынести нескольких ударов палкой. Слабак! Да, пора с этим кончать, хватит! Я больше не могу! Не могу бороться. Не могу держаться. Хватит! Все равно они – эти Мэмф, Глэр, следаки – не выпустят меня отсюда живым. Так не лучше ли прекратить бессмысленные мучения? Да... остановить добровольно, – вспомнил он слова следователя. – Хоть что-то я еще могу сделать действительно добровольно», – горько подумал он. От этой мысли ему вдруг стало легко и спокойно.
Ашим снял ботинок и, поднатужившись, с трудом оторвал каблук, а затем и подошву. Он извлек металлический супинатор и, пользуясь им как ножом, стал нарезать длинные полосы из ткани матраса. Изрезав почти весь матрас, Ашим принялся сплетать из полос веревку. Спустя время плотная длинная веревка была готова. Он сделал петлю и попробовал ее на прочность. Затем внимательно оглядел камеру в поисках какого-нибудь крюка, куда можно было бы прикрепить веревку. Наконец в «дальняке» Ашим увидел трубу в стене, зазор между ними был совсем узкий. С третьей попытки ему удалось закрепить веревку. И вдруг Ашиму нестерпимо захотелось покурить. «Одну-две затяжки на прощанье», – решил он. Уже плохо отдавая отчет своим действиям, он поднял пиджак и достал из-под подкладки «бычок», заботливо спрятанный на «черный» день. Спички перед уходом Ашим успел отдать монаху, но это не остановило его. Он закатал штанину, разорвал манжету брюк и вытащил кусок блестящей фольги. Лихорадочно свернув фольгу в трубочку, Ашим подполз к розетке и вставил ее в отверстие. Однако прикурить не успел: раздался резкий хлопок, из розетки повалил желтовато-белый дым. Замигали и наконец потухли ненавистные яркие лампы. Камера осветилась тусклым зеленовато-синим светом. Огонь, полыхнувший из розетки, ожег Ашиму лицо. «Господи, только этого мне не хватало для полного счастья!» – подумал он и, достав из кармана зеркальце, взглянул в него.
Луч зеленого света, отразившись в зеркале, упал на полированную поверхность ширмы. Тут же камера наполнилась ярким голубым свечением, которое, казалось, проникало отовсюду, и Ашим стоял в его фокусе. Повинуясь какому-то непонятному зову, он вновь взглянул в зеркальце и увидел... увидел какого-то человека – окровавленного, с глазами, полными ненависти и злобы, протягивающего к нему руки, чтобы схватить за горло. В отчаянии и ярости Ашим бросился на незнакомца.