Царство свечей

     Дмитрий Геннадьевич, невысокий, коренастый мужчина средних лет, очень любил свою работу.
— Если я запудрю мозги поставщикам, дольщикам и пайщикам, — радостно шептал он ночью спящей жене, — если удачно проверну кредитную аферу с банком, то получу большой куш. Даже огромный! Кушище! Игра стоит свеч!
     А будучи яростным трудоголиком, он терпеть не мог ленность, безалаберность и халатность на рабочем месте.
— При таком отношении к работе, — постоянно твердил он своему трудовому коллективу, — вам не видать не только премии, но и аванса с зарплатой! С такой работой можно заработать только на погребальную свечку!
     И, как у всякого истинно делового человека, его слова редко расходились с делом.
— Дорогая, дел невпроворот, — говорил Дмитрий Геннадьевич жене по телефону в конце рабочего дня. — Буду поздно, к ужину не жди. А ещё надо заехать в автомастерскую. Свечи барахлят.
     Он, конечно, мог придумать и другую неисправность автомобиля, но очень уж ему нравились свечи. Причём, все, какие только есть, кроме геморройных. Жена, может быть, и догадывалась, что в его автомобиле двигатель дизельный, но что в дизельном двигателе отсутствуют свечи зажигания — даже не подозревала. А о свечах накаливания, которым, практически, сносу нет, даже не слышала. Как-то само собой так выходило, что Дмитрий Геннадьевич ловко и часто, иногда вначале даже не замышляя злого умысла, в жизни использовал чужую безграмотность и неосведомлённость в своих корыстных целях, да ещё получал от этого нездоровое удовольствие. Одним словом, очень любил водить людей за нос и вводить их в заблуждения, и не обязательно всегда откровенным обманом, а игрой слов, недосказанностью, шутливыми намёками и оговорками.
     Впрочем, и жена была не так проста, глупа и наивна, какой он себе пытался её представить, когда ходила по магазинам, салонам, фитнесам, или, скажем, наведывалась к любимой подруге пошептаться. Где, увлёкшись шептанием, часто оставалась на ночь.
— Любимый, нас ждёт чудесный ужин при свечах, — нежно проворковала любовница, радостно встречая Дмитрия Геннадьевича. — Я вся истомилась. И свечи уже давно горят.
— Да, да, свечи, — в непонятной задумчивости повторил он ключевое слово, флегматично отвечая на страстный поцелуй. — Без них никак.
— Свечи, это прекрасно, — сказал он более бодро, когда они уселись за стол. — Они умиротворяют и успокаивают. Навевают задумчивую грусть и настраивают мысли на философский лад. Хоть иногда позволяют забыть о суете и тщетности ежедневной погони за призрачным счастьем и на время отключаться от азартной игры. Кто бы мог подумать, что такой пустяк способен…
     Говорил всё это Дмитрий Геннадьевич в какой-то несвойственной ему психологической абстракции, заворожённо глядя на пламя горящей свечи. И вдруг, сам того не понимая, он начал впадать в транс, когда окружающие предметы стали расплываться и исчезать из его поля зрения, а пламя от свечи странным образом стало разрастаться, пока полностью не поглотило всё его сознание.
     Дмитрий Геннадьевич закрыл глаза и тряхнул головой, чтобы выйти из оцепенения. А когда их открыл, то его взору предстала удивительная, невообразимая картина: не было любовницы, не было стола, не было ужина со свечами, а были одни сплошные свечи.
     Он находился в сумрачном и загадочном месте, где вокруг, насколько мог видеть человеческий глаз, горели свечи. Не было ничего: ни зданий, ни дорог, ни неба, ни Солнца, ни звёзд, а только густой мрак, освещаемый миллионами свечей. Сплошной, от горизонта до горизонта, ковёр из горящих свечей, которые отличались друг от дружки размером и яркостью пламени.
     Дмитрий Геннадьевич опять закрыл глаза и ещё тряхнул головой, не видя другого способа избавиться от наваждения. Не сработало. Картина не изменилась — горящие свечи окружали его со всех сторон. Он стоял растерянный и потрясённый, и глупо, недоуменно вертел головой.
— Где это я? — то ли спросил в голос, то ли в мыслях возник этот вопрос, Дмитрий Геннадьевич не мог точно сказать. — Как я здесь оказался?
— Вот и я спрашиваю, как ты здесь оказался?
    Вопрос почему-то не обрадовал, а испугал бизнесмена. Вокруг никого одушевлённого не было, но Дмитрий Геннадьевич мог поклясться, что вопрос он явственно слышал. Даже если допустить мысль, что вопрос прозвучал только у него в голове, то голос, задавший вопрос, принадлежал точно не ему. А вопрос был задан именно голосом, и даже с интонацией. В этом не было никаких сомнений.
— Хватит уже вертеть головой и совершать хаотичные движения! Ты мне мешаешь работать!
     И тут бизнесмен сообразил посмотреть вверх. Как оказалось, правильно сделал. Задрав голову, он увидел силуэт человека, висевшего над ним в воздухе.
— Что за хрень! — ошалело спросил Дмитрий Геннадьевич.
— Сам ты хрень! — обиженно огрызнулся силуэт. — А ну отойди!
     От неожиданного грубого приказа бизнесмен дёрнулся и, к своему немалому удивлению, приподнялся до уровня силуэта. Тот, в свою очередь, незамедлительно опустился и молниеносными движениями проделал какие-то манипуляции со свечами. После чего взмыл обратно и стал пристально рассматривать незнакомца. Дмитрий Геннадьевич, задетый столь бесцеремонным поведением, уставился на своего визави не менее нагло и вызывающе.
     Перед ним стоял… висел довольно пожилой мужчина с усиками и бородкой интеллигентного покроя и с пронзительным, но не злым, взглядом. Вдоволь насмотревшись друг на друга, оба смягчились и даже слегка улыбнулись.
— Молодой человек, так каким образом вы сюда попали? — уже вежливо повторил свой вопрос странный дедушка.
— Меня этот вопрос занимает больше, чем вас, — ответил Дмитрий Геннадьевич. — Но ответа у меня нет. Я не знаю.
— А что вы вообще знаете? Вы хотя бы приблизительно догадываетесь — вы ещё живы или уже умерли?
     Дмитрий Геннадьевич возмутился до глубины души:
— Что за идиотский вопрос?! Я не догадываюсь, а знаю, и не приблизительно, а точно — я жив!
     Дедушка пошёл на попятную:
— Хорошо-хорошо. Успокойтесь, молодой человек. Не надо нервничать по пустякам. Тем более, ваше голословное утверждение мы сейчас легко проверим.
— Ущипнёте меня? — со снисходительной усмешкой предположил Дмитрий Геннадьевич.
— Мне не за что вас щипать, — серьёзно ответил дед.
— А что, нужен веский повод, чтобы просто ущипнуть человека? Я же не предлагаю ударить меня кирпичом по голове?!
— Здесь нет кирпичей.
— Да, я вижу. Значит, просто ущипните, чтобы проверить и убедиться, что я жив и здоров, чего и вам желаю! Ну же, щипайте, я не обижусь!
— За пожелания, конечно, спасибо, но вы не поняли. Я бы и рад вас ущипнуть, но не могу. Я не могу этого сделать по причинам телесной физиологии. Можно ущипнуть тело, но телесная субстанция сюда проникнуть не может никоим образом. Это противоречит всем существующим физическим законам.
— Не понял? — не поверил Дмитрий Геннадьевич. — Что за чушь?
— Глупо очевидный факт называть чушью. Это недостойно не то что образованного, но и просто здравомыслящего человека. Ущипните себя сами. Ну, смелее!
Дмитрий Геннадьевич, всегда самоуверенный до наглости, ехидно ухмыльнулся и принял вызов.
— Да легко! Вот, пожалуйста! — выкрикнул он и со всего размаха ударил рукой по руке. В следующую секунду его бросило в жар, а на лбу проступил холодный пот. Так ему показалось. — Что за хрень?!
    И бизнесмен исступлённо стал размахивать руками, пытаясь ударить себя по разным частям тела. Тщетность усилий вызывала в нём ярость, которая начинала закипать.
— Перестаньте суетиться и размахивать руками, — предостерёг дедушка. — Хоть рук, как таковых, у вас и нету, но всё равно успокойтесь. Ваши бурные эмоциональные всплески создают сильные вибрации, которые могут нанести непоправимый ущерб, а то и повлечь трагические события.
— Какие? — спросила бестелесная субстанция Дмитрия Геннадьевича, успокоившаяся и поникшая.
— Ну, например, затушить собственную свечу жизни. Вон, она как раз находится под вами. Значит, вы действительно живы. Странно?!
— Моя свеча жизни? Вы это серьёзно? Моя жизнь зависит от какой-то глупой свечи? Это смешно!
     Но смеяться ему совсем не хотелось.
— Да, в свече мудрости мало, — согласился дедушка. — Как, впрочем, и в кирпиче, и в сосульке, и в ином предмете, глупо падающем на человеческую голову. И в огне, в котором человек сгорает, и в воде, в которой он тонет, и в железной технике, в которой он массово гибнет, тоже ума-то ведь не очень?! Вы не трепыхайтесь и не задавайте лишних вопросов, а лучше посмотрите, раз представилась такая возможность.
     Дмитрий Геннадьевич, не без дрожи в душе, сделал воздушный кульбит, перевернувшись вниз головой, и упёрся взглядом в указанную свечу. Дед не обманул. Возле небольшого свечного огрызка, горевшего ярким пламенем, светились его имя, отчество и фамилия. Он долго и зачарованно смотрел на надпись и свечу.
— Так ты утверждаешь, — глухо заговорил бизнесмен, машинально перейдя на фамильярный тон, — что это царство свечей представляет собой человеческие жизни? А вот этот огарок и есть моя драгоценная жизнь?
— К чему тут слова, — ответил дед, изобразив прискорбие, — когда твоя жизнь перед твоими глазами?! А ценность жизни обратно пропорциональна расстоянию до смерти.
     Мысли Дмитрия Геннадьевича стали тяжёлыми и тягучими, и с большим трудом выливались в доходчивые и понятные выражения.
— И когда она догорит, я умру? — приняла осязаемое выражение одна из них.
— Всенепременно и обязательно, — подтвердил дедушка правильность главного логического вывода в цепи жизненно-свечных умозаключений.
— И никто не может этого изменить?
— По крайней мере, мы с тобой этого изменить не можем точно.
Но тут к бизнесмену неизвестно откуда со скоростью света примчалась шальная мысль:
— А если втихаря подменить свечу?!
— Экий ты прыткий, — язвительно захихикал дед. — Знай ты заранее, куда попадёшь, принёс бы свечу с собой?! Сделал бы на свечном заводе спецзаказ — свечку метра с два — и на плечах притащил бы, чтобы, водрузив вот на это место, дальше глупо и пошло жить? Не получится. Ваш мир единственный, где властвует ложь, обман и подмена ценностей. Надо смириться, молодой человек, и готовиться к неизбежному.
     Но смириться с подобным положением дел Дмитрий Геннадьевич был не в силах.
— Но ведь я ещё очень молод! — вырвался из его души истошный крик.
— Ты, конечно, ещё не старый, но уже не так уж и молод. И не обольщайся тем, что я называю тебя «молодым человеком». А ведь люди умирают и гораздо раньше: и подростками, и отроками, и младенцами. Ничего не поделаешь.
— Но почему? Почему так устроен этот кошмарный мир?
— Не этот, а тот, — тихо ответил дедушка. — Да и не был он для тебя кошмарным. А стал он таким, как только ты увидел оставшийся отрезок своей жизни, а, к сожалению, не саму свою жизнь. — Помолчав немного, ответил на поставленные вопросы. — А почему всё так устроено, я не знаю. Да и глупец тот, кто пытается разумом постичь законы мироздания и промысел Божий. Хотя, друг мой, и в свечных делах бывают исключения.
     Бизнесмен встрепенулся и всеми фибрами души вцепился в последнюю фразу:
— Что? Что ты сказал, мудрый человек? Исключения? Какие исключения? Расскажи!
— Если бы я мудрым стал там, то вряд ли оказался бы здесь, — посетовал дед, но и от своих слов не отказался. — Да, бывают исключения. И они не так уж редки, но люди там на них обращают внимание лишь в самых вопиющих случаях. Вот обрати свой любознательный взор на другие свечи. Видишь, некоторые из них имеют кольцевые уплотнения, а есть и такие, у которых и два рубца, и даже три.
     В глазах Дмитрия Геннадьевича засветилась смутная искорка надежды, которую он очень хотел раздуть до огонька, но и очень страшился следующим вопросом её потушить.
— И что это значит? — сиплым, дрожащим голосом спросил он.
— А это значит, что они, по первоначально начертанной судьбе, непременно должны были умереть, но, как видишь, их свечи горят до сих пор.
— Почему?
— Ишь, какой почемучка попался! Ты из детсада сюда угодил? — Дмитрий Геннадьевич понуро молчал, а дед и не ждал ответа. — Мой ответ прост — я не знаю. — Потом, помявшись, добавил. — Но могу предположить, что, по милости Всевышнего, для какой-то цели дату смерти им перенесли.
— И два, и три раза?
— Как видишь. Если они не осознавали после первого раза, рок наносил второй удар, а иногда и третий.
     К этому моменту у бизнесмена все дела, казавшиеся там очень важными и срочными, выветрились напрочь, а сейчас его интересовала лишь одна животрепещущая тема свечного долголетия и свечной инкарнации.
— А вот если всё-таки не перенесли и свеча догорает до конца, то… точно всё? Никто не сможет ни спасти, ни помочь?
— Никто, — почему-то весело ответил дедушка. — Не спасёт ни один врач и, как говорится, ни одна бабка не отшепчет!
     Дмитрий Геннадьевич не унимался:
— Но ведь, сколько случаев, когда врачи спасали жизнь?!
— Это очевидный и бесспорный факт, — так же радостно согласился дед, однако эту мысль развил дальше. — Но только для непосвящённых. Ещё одна ловушка для душ человеческих через человеческую гордыню. Врач — лишь инструмент Господа, но который, используя свои инструменты, исполняет своё призвание и повеление свыше. Вот в чём суть-то!
— Знаю я, как они исполняют свои призвания?! — не удержался бизнесмен от сарказма. — Лечение в строгом соответствии с прейскурантом. Есть деньги — будут лечить, нет — лечись сам.
— Ты за них не переживай, — успокоил дед, — как кто лечил, такое вознаграждение и получит. Но когда приходит срок, не подлежащий пересмотру, то не спасут ни врачи, ни деньги, ни связи, ни высочайшие достижения науки. Пустая суета.
     И тут Дмитрий Геннадьевич подошёл к главному вопросу:
— А я могу надеяться, что мне перенесут? Отстрочат?
— Ты можешь только молиться и просить об этом. Ну, и не мешало бы пересмотреть свою жизнь. Хотя и после этого не следует слишком обольщаться. Если на тебя нет особых видов, особого предназначения, которое ты непременно должен исполнить, то ты неминуемо умрёшь в строго назначенный срок. Увы, мой друг, но это так. Законы Вселенной не нами придуманы и не нами могут быть отменены или пересмотрены.
— Это очень и очень печально, — тяжело вздохнул бизнесмен.
— Печально, что люди не могут отменять или пересматривать законы Вселенной? Да, нам только дай волю, мы такого наворотили бы?! За месяц Вселенную вогнали бы во вселенский коллапс! При таких возможностях и необузданном рвении.
— Да нет, я не об этом. Печальна моя участь.
— Согласен. Когда жизнь человека висит на волоске, то о какой Вселенной может идти речь?! Да, дорогой, весёлого в этом мало. Но может быть не просто печально, а трагично. Ведь я тоже умер, но, как видишь, жив. А вот это моя работа. И это далеко не худший вариант.
     Опасаясь спрашивать о худших вариантах, Дмитрий Геннадьевич заострил внимание на увиденном:
— И в чём она заключается конкретно?
— Всего-то в трёх операциях: в замене свеч, их наращивании и тушении.
— Тушении? А это ещё как?
— Это когда терпение там, — дедушка указал пальцем вверх, — лопается, и мне спускают директиву задуть свечу. Не очень часто, правда, но такое случается. А ещё аналогичная операция производится для избавления человека от мучений и страданий, когда там посчитают, что с него уже достаточно. Ну и, конечно, умирания по старости. И вообще, вариантов масса. У каждого человека свой случай. Это только для земных правителей люди — рабочий скот и пушечное мясо. А здесь каждый человек ценен и дорог, хотя, зачастую, глух к зову Истины и недоступен к Гласу Божьему.
     На лице бизнесмена отразилось недоверие и сомнение:
— На Земле более семи миллиардов человек. Каждый день умирает и рождается огромное количество людей. Как же вы один с этим справляетесь?
     Дедушка, с великодушным снисхождением, усмехнулся:
— Так я же здесь не один! Нас много! Только у каждого своя территория. Свой, так сказать, ареал обитания. А твоя свеча-жизнь находится под моей юрисдикцией.
     И интеллигентный дед вновь беззлобно захихикал, на что Дмитрий Геннадьевич иронично, даже чуть с издёвкой, заметил:
— Работаете-то по старинке?!
— Работаем по совести, — спокойно возразил дедушка. — А иначе здесь нельзя. Всё приходится делать от души и по совести. Но и до нас, однако, докатились волны технического прогресса. Вон там моё место дислокации, — он указал на светящуюся невдалеке будку. — Оттуда я управляю всем. Я и тебя-то заметил на мониторе радара, как вторжение неопознанного объекта. Ещё в надежде подумал, что, может, прислали, наконец, мне замену?! Но, к сожалению, я ошибся. Тебя просто привели на экскурсию.
— Кто привёл? — мгновенно спросил бизнесмен.
— Я откуда знаю, кто и для чего тебя сюда привёл?! Я вообще мало что знаю. Это информация для твоего размышления.
— А почему, к сожалению? — Дмитрий Геннадьевич этот вопрос задал из вежливости, запомнив намертво ответ на первый, главный, вопрос.
— Да потому, что хочется перемен. Хотя, опять-таки, к нашему сожалению, не все перемены бывают к лучшему. А когда-то, до автоматизации и компьютеризации нашей отрасли, нас здесь было в десять раз больше. Всё приходилось делать вручную, но было веселее. Но с модернизацией производства пришло неизбежное сокращение штата.
— И где они теперь? Ну эти, сокращённые?
— Кто где. Но повысить свой духовный статус посчастливилось немногим. Остальных в основном распределили по равнозначным местам. Одних отправили на очистку атмосферы, других — на очистку океанов и морей, а вот третьим повезло меньше. Их определили в металлургию и нефтегазовый промысел. Работа в недрах земли, а зачастую — в глубинных.
— Добывают нефть, газ и твёрдые полезные ископаемые?
— Добываете их вы, причём — нещадно, а мы их производим.
— Производите? Это же природные залежи!
— Правильно. Вот мы эти залежи там и закладываем. Химия, мой друг, и физика высочайшего уровня. Но главную работу, как и везде, проделывают чернорабочие.
— И там производят и золото, и алмазы?
     Дедушка рассмеялся:
— Абсолютно всё! Что, хотелось бы узнать весь технологический процесс в подробностях ещё при этой жизни? Увы, но только после. — Перестав смеяться, добавил. — И экологией на деле занимаемся тоже мы. А вы всё больше на словах.
— И давно вы здесь?
     Интеллигентный дед слегка замялся:
— Трудно сказать. По земному времени мало — годиков двести, а по душевной усталости — давно. Но деваться некуда — уволиться или поменять работу самовольно нельзя.
— Да, трудновато, — посочувствовал Дмитрий Геннадьевич, — без выходных и круглосуточно выполнять одну и ту же работу.
— А то! — вновь согласился дедушка. — Это тебе не там дурью маяться! Тут не забалуешь!
     Бизнесмен, чуть отстранив тягостные мысли о собственной незавидной участи, увлёкся беседой. Его распирало любопытство. И пусть этот смотритель свечей мало что знает, как он сам утверждал, но раз оказался здесь, то хотелось из этого «мало» выжать всё.
— Скажите, уважаемый, а есть места, где умершему человеку хорошо? Где, так называемый, Рай?
     Дедушка тяжело вздохнул и нервно крякнул.
— Человеку, говоришь? — переспросил он и хитро подмигнул.
     Дмитрий Геннадьевич мгновенно сообразил и уточнил:
— Ну, я имею в виду, конечно, душе человека.
     Но хитрый смотритель свеч, вместо прямого ответа, опять задал вопрос:
— Как ты думаешь, в какой части тела находится душа?
     Бизнесмен растерялся, замялся, но потом неуверенно ответил, облекая ответ в форму предположения:
— Думаю, где-то, наверное, в туловище?!
     Не получив никакого ответа, подумал и добавил, уже откровенно спрашивая:
— А может в голове?
— А может в пятке? — дедушка продолжил строить вопросительные предположения. — А может в коленном или локтевом суставе? Или, вообще — в копчике?
— Да, трудно определить, — согласился Дмитрий Геннадьевич.
— Ещё как трудно! — воскликнул коварный дед. — Определить её местонахождение бывает просто невозможно, если она не подаёт признаков жизни.
— Это как? — изобразив неловкость, спросил бизнесмен.
— Это когда, совершив скверный, подлый, гадкий поступок, у тебя внутри ничего не болит и не ноет. — И вдруг резко спросил. — А ты точно уверен, что душа вообще у тебя есть?
     Бизнесмен расплылся в довольной улыбке:
— Конечно! — радостно воскликнул он. — Это уже аксиома, которую не надо доказывать.
— Так вот, мил человек, Рай — тоже аксиома, которую не надо доказывать. Только где он находится и как выглядит, я не знаю. Да и ты, думаю, вряд ли это узнаешь. Пока мы в теле, мы слишком мало думаем о душе. А многие о ней всерьёз вообще не задумываются, считая её понятием абстрактным. Из категории нравственно-религиозных догм. Вот поэтому и опошляем её — и при жизни тела, и после смерти оного. А душе очень печально, когда её поминают не молитвой, а водкой и лживыми, лицемерными речами. Причём, печально обеим душам — как душе умершего, так и душе живущего.
     Дмитрий Геннадьевич слушал внимательно, не перебивая и не собираясь встревать, но неожиданно пришедшая удачная мысль требовала свободы слова при плюрализме мнений:
— Умершей душе, наверное, хорошо, когда за её упокой поставят в церкви свечку, чем за столом выпьют рюмку?!
— Совершенно верно, — лаконично согласился дедушка, и тут же продолжил. — Но только, если эта процедура сопровождается искренней молитвой. А ежели без оной, то от свечки пользы, как с нею не зажжённой идти в темноте.
— Или, — нашёлся бизнесмен, — как мёртвому припарка?!
— Да, эффект на общее самочувствие души, пожалуй, такой же.
— А почему же тогда, — не успокоился Дмитрий Геннадьевич, решив выяснить в этом вопросе всё до конца, — просто ставят свечи за здравие, за упокой, крестясь, но без всякой сопутствующей молитвы?
— Ну, во-первых, делают так далеко не все. А во-вторых, люди всегда стараются делать так, чтобы им было проще и удобнее. А вообще, свечи в церкви… это когда-то очень прибыльный церковный бизнес, ставший впоследствии красивой традицией. Часть религиозной культуры, не более.
— Точно! — воскликнул Дмитрий Геннадьевич в той тональности, в какой когда-то воскликнул Архимед, находясь в ванной, свою знаменитую «эврику». — Свечи-то когда-то стоили больших денег! Оттуда и пошло — «игра стоит свеч»!
— Эту сторону вопроса ты, я вижу, знаешь хорошо?!
     Дмитрий Геннадьевич ироничное замечание пропустил мимо ушей:
— Значит, свечи, это простой атрибут культуры, и после смерти…
— Там у вас, — бесцеремонно перебил дед, — неправильное отношение к смерти. Вы оплакиваете умершее тело, временное пристанище души, вместо того, чтобы усердно молиться за душу, способствуя, тем самым, её переходу из того мира в этот. Да, честно сказать, и оплакиваете близких, зачастую, из чисто эгоистичных побуждений, терзаясь вопросом: «Как же я теперь без него или без неё?» О худших вариантах я промолчу. Да и к жизни отношение не лучше. Вы воспринимаете жизнь, как бесплатный подарок, хотя на самом деле она даётся вам в долг, который непременно каждому придётся отдавать. Мудрые начинают отдавать его ещё там, при той жизни. И тогда смерть воспринимается, как избавление, а не наказание. Вот так обстоят дела, молодой человек.
     Дмитрий Геннадьевич понял, что от него ждут реакции:
— Очень жутко и страшно, — сказал он, путаясь в мыслях и пытаясь переварить сказанное. Но слишком много диковинной информации — переваривалось трудно.
— Именно так и выглядит правда. И если бы стало жутко и страшно ещё там, то мы, люди, не были бы столь беспечны, легкомысленны и жестоки.
— Да, мудрость приходит с годами, — сказал бизнесмен избитую фразу, а сам вспомнил свой главный вопрос.
— Ещё одна глупая сентенция, навязанная человечеству! — ответил раздражённо дедушка. — С годами приходит кое-какой жизненный опыт, зачастую к мудрости не имеющий вообще никакого отношения. — И вдруг, поменяв тон, выдал заключение. — Хотя, в конечном итоге, мудрости достигает абсолютно каждый человек.
— Вы это серьёзно? — удивлённо спросил бизнесмен.
— Абсолютно. Только большинство, к сожалению, после смерти, когда исправить ничего невозможно. Счастлив тот человек, кого освобождают от бренного тела по достижении им высшей мудрости и по выполнению возложенной на него миссии. А земной возраст, когда это происходит, значения здесь не имеет.
     Дмитрий Геннадьевич, неожиданно сделав вывод о своём главном вопросе, сказал:
— Многие там просто не понимают знаков судьбы.
— Многие их превратно истолковывают, — поправил дед, — а многие их попросту игнорируют. Зачем самому терзаться, умственно и душевно, когда можно сходить к экстрасенсу, гадалке, ворожее, которые за деньги избавят вас от всех болезней и мучений?! Только это самый страшный обман и самый страшный самообман. Ты-то хоть немножко что-нибудь понял?
     Но в это время из будки раздался сигнал, и служитель свечей ответа дожидаться не стал:
— Всё, мил человек, — грустно улыбнувшись, сказал он, — мне пора приступать к работе. Но я очень рад, что ты здесь оказался: и для меня отдушина, и для тебя, надеюсь, будет польза. Думай. А сейчас смотри на свечу!
     Последняя фраза прозвучала настолько повелительно, что Дмитрий Геннадьевич даже не помыслил ослушаться. Он, не мигая, уставился на свою свечу жизни, а душу наполняла боль и тоска. На его глазах сгорала собственная жизнь, которая теперь казалась пустой и бессмысленной суетой. Вдруг пламя его свечи стало разрастаться…
— Дима! Дима! Ты меня слышишь?
     Он перевёл взгляд от горящей на столе свечи на лицо девушки, увидел в её глазах испуг, беспокойство и тревогу одновременно, и понял ясно и отчётливо, что любит её.
— Ну, наконец-то, — облегчённо вздохнула та. — Ты где был?
— Думаю, что далеко, — ответил мужчина и натянуто улыбнулся.
— Конечно, далеко — не дозваться! Ты что, медиум?
— При чём тут медиум?
— Ну, я вообще… о медитации в целом. Об искусстве силой мысли абстрагировать себя от внешнего путём погружения во внутреннее.
— Вот ещё, глупости! — отмахнулся Дмитрий Геннадьевич и потянулся к бутылке с вином.
— Может и глупости, но только в твоём случае всё выглядело именно так. Ты только сказал о пользе свечей, о призрачной суете, потом приказал себе на время отключиться и… бац! Тебя уже здесь нет! Ты, прямо, чемпион мира по скорости впадания в транс!
— Скорее, это было впадение в бездну, — прошептал бизнесмен и, наливая вино в бокалы, спросил. — И долго меня здесь не было?
— Долго. Где-то полминуты я тебя и звала, и за руку трясла, уже, извини, хотела пощёчину дать, но ты вернулся.
— Пощёчина была бы очень кстати, — меланхолично сказал Дмитрий Геннадьевич, а про себя подумал: «Неужели почудилось? Странно, но всё может быть?! А если не почудилось, тогда что?» Поставив бутылку на стол, подал бокал девушке, а когда та потянулась его принять, он положил ладонь на её руку и спросил, глядя в глаза:
— Люба, ради чего ты живёшь?
— Ради любви, — тут же, не задумываясь, ответила девушка.
— Это похвально, но ради какой любви?
— Ради большой, светлой и чистой.
— Это банальный и стереотипный ответ. Ради любви ко мне или к моим деньгам?
     Задав циничный, даже жестокий, вопрос, он ожидал лживых уверений, либо лицемерных возмущений, но их не последовало.
— Не только, — улыбаясь, ответила Люба. — Но и ради любви к нашим детям.
— А разве у нас есть дети? Или я чего-то не знаю?
— Ты ещё не знаешь, но у нас будут дети.
     Дмитрий Геннадьевич изобразил на лице наигранное удивление, затем, иронично усмехнувшись, предложил:
— В таком случае, не будем с этим тянуть?!
— Ты зовёшь немедленно отправиться в постель? — спросила Люба, таинственно и лукаво улыбаясь. — Не поужинав? Натощак?
— Я предлагаю выйти за меня замуж.
— Зная тебя, это одно и то же.
— Нет, это не одно и то же! — возмутился мужчина. — И ты меня совсем не знаешь! Я уже другой!
— Хорошо, если это не одно и то же, то, может, мы сначала поужинаем? А уже потом сходим замуж?!
     Дмитрий Геннадьевич почти разозлился:
— Мы не… я не стану есть, пока ты не ответишь на мой вопрос?! Очень важный вопрос!
— Какой?
     И только теперь он понял свою оплошность. Он не просил её руки и сердца, а снисходительно предлагал себя в качестве жениха. Он не умолял её принять его любовь, а позволял её любовь к нему лишь узаконить официально.
— Я прошу тебя стать моей женой, потому что я тебя люблю, и жизни без тебя не представляю! — выпалил Дмитрий Геннадьевич торжественно, встав по стойке «смирно».
— Я согласна, если твоя жена даст тебе развод добровольно и мирно. Без склок и скандалов.
— Любочка, дорогая, это же пустая формальность, — уверил он оптимистично, присаживаясь обратно на стул. — Нас давно уже ничего не связывает, а детей, как тебе известно, у нас нет. Как только я предложу ей взамен развода свой бизнес, она, на радостях, меня в ЗАГС на руках понесёт! Пойдёшь за меня… нищего?
— Я-то пойду, ведь я не нищая. Имею движимое и недвижимое имущество, а также хорошую работу, так что, в этом плане — проживём. А вот ты-то как? Как ты без своего дела?
— Да какое там дело?! — махнул рукой Дмитрий Геннадьевич. — Слава Богу, что за моё «дело» ещё не завели на меня «дело»! Пусть теперь эту тяжесть тащит сама. Пора менять жизнь! Да здравствует свобода! Голова есть, руки-ноги целы — будем живы, не помрём! — После этого он задумался и закончил менее восторженно. — А когда появятся дети, надеюсь, успею дать им правильное воспитание?!
— Если перестанешь слишком спешить «жить», то, конечно, успеешь, — подбодрила невеста, вновь загадочно улыбнувшись. — И я буду всегда рядом.
— Вот это, пожалуй, самое главное! — выкрикнул жених и через стол потянулся за поцелуем.