Скорый из... Гл. 12. 6. Её зелёные глаза...

       С коньячной бутылкой в руке Антон шагнул к двери и отчётливо услышал шум автомобильного двигателя. Год назад он до смерти перепугался бы, опасаясь роковой встречи с бандитами, вынесшими ему смертный приговор. Их нет, они мертвы, однако по привычке выглянул из-за оконной занавески на улицу.
         
       Две милицейские машины остановились возле избы соседки. Антон сразу узнал старшего лейтенанта — он когда-то посоветовал ему бежать куда глаза глядят от бандитской мести. Теперь на его плечах были погоны капитана.

       Несколько вооруженных спецназовцев расположились вокруг дома. С двумя другими мужчинами в штатском капитан вошел в дом. Незнакомый Антону лейтенант направился вдоль по улице и вскоре вернулся с молодой женщиной. Антон узнал в ней жену тракториста.
         
       Озадаченный непредвиденным визитом милиции к соседке, Антон убрал бутылку в холодильник и вышел на улицу. Мимо заросшего травой фундамента к домику-пароходику шагал капитан:
       
       — Рад видеть живым Антона Кревестова!
         
       — Спасибо вам, товарищ капитан, за доброе отношение ко мне. На днях вернулся из вынужденных бегов.
         
       — Вижу, что цел и невредим. Нашел ли себе работу?
         
       — Пока нет… Обдумываю…  жизнь…
         
       — В милицию нужные крепкие и честные парни. Вот визитка, позвони, встретимся, побеседуем. Только я теперь в областном управлении. Сейчас понятым будешь. Не против?
       
       — Нет, не против. Что-то натворила соседка?
       
       — Бордели, развращение несовершеннолетних. Такую же непростую проститутку в избе обнаружили. Искали в городе, а она тут затихарилась.
         
       Вслед за капитаном Антон, ошарашенный сногсшибательным известием, вошел в избу, а затем и в спальню. На кровати рядышком сидели Лена и Глафира. На их лицах возникла и тут же исчезла кривая и презрительная улыбка.
       
       Начался обыск. Милиционеры скрупулёзно обшаривали стены, полки, шкатулки, вытащили из старой печи битые кирпичи. Тайник с драгоценностями они обнаружили, как только заметили под ковром в спальне половую доску, недавно потревоженную. Парочке предложили встать к стене, а кровать сдвинули в сторону и убрали доску. Примятый песок подсказал, что там что-то спрятано. Извлекли на свет металлический ящичек с деньгами и украшениями. Лена сразу призналась, что спрятала их она.
      
       — Продолжайте искать, — приказал капитан милиционерам. — Не зря подружка здесь.
         
       Действительно, под слоем песка был спрятан и небольшой сейф в полиэтиленовой упаковке. Капитан повернулся к Глафире:
       
       — Не будем терять время. Прошу ключ.
         
       — Это не моё.
         
       — Не ври! — возмутилась Лена. — Мне твоего добра не надо. В сумочке ключ, она в другой комнате.
          
       — Ах ты, тварь....
          
       — Радуйся, что не успела грохнуть тебя и закопать в кустах. Половина валюты — тоже её.
      
       — Лена, ты, оказывается, не просто тварь, а подлая тварь.
       
       — Прекратить! — окрик капитана подействовал, и бывшие подружки умолкли.
         
       Антон с трудом верил в происходящее на его глазах...
         
       Наступила очередь видеокассет, обнаруженных в глубине платяного шкафа. Капитан включил видеомагнитофон. Возникла на экране телевизора Карина, любимая бизнес-помощница. Сначала крупным планом — её зелёные глаза, казалось, в упор и насмешливо взглянувшие на Антона. Следом — грудь с красивым ровным загаром... знакомая змейка над стрингами... Но, увы, даже их на Карине не было...

       Жена тракториста ахнула и закрыла лицо руками:
               
       — Какой ужас, какой ужас...
       
       — Непристойное содержание, — сказал капитан.

       — Всего двадцать семь кассет, четырнадцать брошюр и двести одиннадцать фотографий, — подвел он итог обыску.
            
       Спецназовцы увели Лену и Глафиру к милицейской машине. Антон вышел следом и остановился на улице у ворот. Жена тракториста, охая и ахая, убежала к своему дому. Один из спецназовцев сел за руль автомобиля Глафиры. Вышел на улицу и капитан, по-доброму попрощался с Антоном:
         
       — Подумай над моим предложением. Не торопись, конечно, хорошо обдумай. Ну, давай, живи, трудись, думай…
         
      Антон смотрел вслед удалявшимся машинам, цепенея от мысли о том, что капитан мог приехать минутой раньше или позже и застать его в жутком доме, а то и в постели, если бы не приехала Глафира.
         
       Вот тебе и хороша Леночка… Снова вляпался... 

       Автомобили скрылись за рощей. Улеглась пыль, поднятая ими. Антон по-прежнему стоял на одном и том же месте, потрясённый и расстроенный. В его голове куцыми обрывками роились и больно жалили и укоряли его совесть разрозненные фрагменты времяпрепровождения с Леной, которая обещала быть его безупречным счастьем. К горькому сожалению, оказалась очередным и жутким несчастьем.
   
       В минуты тяжёлых разочарований всегда вспоминалась Таня. В который раз он винил себя за то, что потерял её, так искренне и чисто любившую его все годы их совместной жизни. Разве она могла вот так же вести себя, как эти женщины, хотя и тоже невероятно красивые?

       Нет, нет и нет!

       И никак не укладывалось в голове, что Лена так уверенно и ловко смогла его обмануть. Лучше быть одиноким, чем такая «любовь», такие отношения. Права была Таня, когда заметила, что не надо ему ни семьи, ни детей, и найдет он себе «женушку» по своему складу ума. Вот и обрёл.
         
       Откуда-то бледной тенью возник на подкашивающихся ногах Григорий. Добравшись до телефонного столба с оборванными проводами, он обнял его и промямлил:
       
       — Сюда…
         
       — Напился, что ли? — Антон подошёл поближе.
       
       — Не... Голодный я… Умру… Никто не кормит… Обзываются, не верят… Христа ради… Хлеба кусок…
         
       — Пойдем ко мне.
         
       — Не… Упаду…
       
       — Пошли потихоньку. Чаем тебя напою.
         
       Заплакал Григорий сухими слезами. Черепашьим шагом они направились к домику. И так Антону жалко стало Григория, что он чуть было и сам не заплакал. И Григория жалко, и себя жалко, жизнь свою непутевую.
         
       — Давно не ел, Григорий?
         
       — Не могу вспомнить.
      
       — Посиди здесь, на столешнице. Тебе много есть нельзя, если в желудке пусто.
       
       — Я понимаю.
      
       — Чаю побольше.
       
       — И сахарку.
       
       Попил чаю Григорий, хлебушка поел, бубликов отведал, ожил, упал перед Антоном на колени:
       
       — От смерти голодной спас, а я уж помирать собрался.
       
       Помог Антон бедолаге подняться, спросил:
       
       — Где же твой дом?
      
       — Не… Я забыл…
       
       — А спишь где?
       
       — Там, где усну, там и сплю. Хоть в поле, хоть в овраге. Сейчас благодать, тепло. Можно и в заброшенном пионерском лагере — три километра отсюда. Но зимой там жутко... Сплошной лес вокруг... холодно... Я пойду. Надо идти.
       
       — Куда же ты пойдешь?
         
       — А куда-нибудь. Нельзя останавливаться. Хлебушка на дорожку, если можно.
         
       — Сейчас, подожди. Не только хлебушка.
         
       Взял увесистый узелок с продуктами Григорий, побрел не по улице, а куда-то в поле, по бездорожью и всё поворачивался к Антону и кланялся ему до земли, пока не исчез виду.
         
       Возвратился Антон в домик и не сдержал слёз. Ещё всхлипывая, как ребенок, и шмыгая носом, он заварил крепкий кофе, открыл бутылку с коньяком, наполнил стакан до краев и сказал вслух то единственное, что напрашивалось на ум:
         
       — За твою погибель, жизнь моя кривая! Чтобы ты, проклятая, исчезла и не возвращалась никогда.
         
       Он выпил коньяк залпом и некоторое время сидел неподвижно, не притрагиваясь к еде. И вдруг почувствовал, что сердце останавливается и дышать больше нечем, словно в груди оказалась многопудовая гиря, вес которой начал стремительно увеличиваться. Не было никаких сил крикнуть, позвать на помощь. Да и некого звать. С большим усилием поднял голову и понял, что сидит на стуле возле самой двери. Проверить, заперта ли она, не было сил. 
         
       «Умираю... умираю...». Голова наклонялась ниже и ниже к полу, руки бессильно повисли. Он беззвучно шевелил губами:

       — Танечка... Господи… помилуй… Господи… Господи...
         
       Через долю секунды он должен был рухнуть мертвым на пол, но внезапно и отчаянно содрогнулся желудок, а обильным потом прошибло так, что футболка взмокла, хоть выжимай.
         
       Антон понял, что остался в живых. Поднявшись на второй этаж, он упал на матрац и уснул, а уже через час проснулся с ощущением сильного голода. Усевшись возле домика на выброшенную столешницу и уминая за обе щёки изрядный кусок колбасы и ломоть хлеба, он был убеждён, что теперь с ним всё будет в порядке.

       Он вновь заварил крепкий кофе и долго пил его маленькими глотками.
      
       Продолжение: http://proza.ru/2021/05/28/1123