Мак Маг. Там, где ты ещё не был, гл. 5

Наступила очередная вахта.
Моя Судьба была определена, и настроение находилось на том благоприятном, выгодном уровне в среде товарищей, когда ты социально пригоден.
Во мне изменилось все: манера походки, манера говорить, манера слушать, манера осмысливать, создавая на лице особую форму реакции.
Некоторых, старых моих приятелей, раздражали такие внезапные метаморфозы.
Они знали меня, как простого, забитого парня, избегающего бесед о сексе, парных отношениях вообще, которыми можно было воспользоваться, чтобы подшутить надо мной.
А тут – гляди, за партией домино, сам спрашиваю:
«Что, мужики, как бабу лучше облепить, чтобы любила крепче?» или
«Да, вот надо подруге подарочек прикупить: золотое колечко с сапфиром да фианитами, наверное, подойдёт? Найти бы красивую коктейльную форму на тонкий ее пальчик».
Закидывали на меня взгляд мужской изрядный, волевой, молчали. Каждый берег своём сердце облик своей пассии, чувств, нежности ее. Попусту не распространялся.
В тайне и я стал мысленно благодарить Беатрис за верность и понимание.
Латентный период без семейственности у меня был закрыт.
Прятаться по углам, дабы избежать атмосферы сообщества, трудяг куска хлеба, теперь не нужно было.
Я имел свой ресурс распределения  стратегии поддержки близкого, родного, любимого мне человечка.
Вопрос об Оленьке, местной девушки-рыбачке был исчерпан.
Мимолётное увлечение войдёт в общую историю жизненного уклада бывшего холостяка. Да.
Нет,  я думал о ней, вспоминал нескладные наши отношения, квази-романтические посиделки на берегу моря, слова разные друг другу, объятия в ту пору угодные сердцу.
Но то было так: от самозабвения, от необходимости, от безысходности пустоты.
И я по-прежнему боялся Оленькиного визита, безрассудных ее поисков.
Разумеется, «двоежёнство» компания наша мужская оценила бы куда круче.
В тихом человеке, прячущемся по отдалённым местам, уходящим на затяжных выходных ремиссиях в места неблизкие: скалы, местный лес, наконец, пришедшийся в пору сарай, вдруг родилось такое – «двоежёнство»!
Меня интересовала, однако, моральная сторона связи с Ольгой: куда рыбачка могла исчезнуть, почему никакой новости, хоть косвенной, от нее нет?
Почему не ищет меня, не интересуется? Неужели забыла?
Прошла неделя напряжённой работы, нагрянули выходные.
Большинство разъехалось по семьям.
Я же довольствовался упорядоченными во времени пожеланиями Беатрис: «доброе утро», «добрый вечер», «как прошел день», «желаю спокойной ночи». И большинством все в  СМС.
Все правильно, ёмко, разумно, планомерно, без эксцессов.
Она – пережившая эмоционально сложный разрыв с мужем, я – покорный поклонник красоты, изящности, добропорядочности. Нашли друг друга.
Все бы ничего, но все было что-то не так.
Чаще на память мне приходила близость с Оленькой, ее наивность, ребяческие слезы, натяжную уверенность в себе, насыщенную частыми осечками, надуманностями, и клятвы те на коричневом песке…
Мне снился сон с ее аляповатой фигурой, большими руками, ласкающими меня, нелепой походкой, глаза ее, наполненные жаждой надежды.
Она впитывала каждое моё слово, помнится…
И я решил посетить таки своё бывшее убежище - сарай, не надеясь, впрочем, что увижу его в целости, сохранности.
Его остов был, слаб  и, казался, недолговременным. Прибрежный бриз, рывками наскакивающий в мятежном настроении своём мог в любой момент превратить сарай в обычную кучу дров.
И, может быть, уже так уже и было?
Хотя с тех пор, как я оставил его, прошло всего три, да-да, три месяца.
Интересно знать? Интересно.
Мне было интересно посетить места прежних славы, событий.
Собрав вещи, спальный мешок, консервы, я тронулся в путь.
Преодолев с десяток километров, я добрался до пункта назначения.
Шаткий сарай стоял на месте.
Выжженный и выветренный ком земли рядом с ним указывал на забытое кострище.
Камни, на которых мы с рыбачкой сидели напротив друг друга, оставались недвижимы.
Пакет с мусором от угощений Оленькиных, забытый тут, тоже стоял нетронутым.
Под лучами солнца он несколько раз, видимо, менял объем и местами сильно изорвался.
Мне нужно было освободиться от него.
Ветер, ахая, бросался отвесными ударами в лицо, приветствовал меня весело.
Морские воды тревожно, там, мнительно перешёптывались, словно знакомясь с новоприбывшим.
Стояла вторая половина дня.
Я сбросил с себя снаряжение и сел, спустив руки, глядел в пространство воды, плескавшееся внизу, как в большой борщовой тарелке.
Мысли пространны, смешение чувств, увы, - я не находил в себе той мерой, которой раньше трогали меня, задевали меня.
Кажется, все в жизни было улажено, укомплектовано.
Почти все? А это, значит, и есть все.
Рабочие моменты бытового уклада: вопрос о жилье, постоянного места работы, поездки за границу, обещанной Беатрис, на заработки – это по-настоящему волновало меня.
Так я просидел долго, потом не спеша разложиться, и снова размышлял.
И вот моё внимание привлёк белый клок бумаги, топорщащийся из-под сарая серым краешком в самых нижних досках.
Я поднялся, подошёл и вытащил его. 
Это был сухой трескучий ломоть бумаги, я развернул и прочёл:
«Ты снился молнией мне через кожу
И Рай искрился – я помню это тоже.
Ты заберёшь меня, я это знаю,
Ведь прошлое не оставляют так - в печали…»
Краешки бумаги теребил любопытный задиристый ветер.
Я не понимал, и одновременно понимал точно, что значила эта записка.
Я не понимал, и понимал одновременно: кому эта записка предназначалась, и точно – адресанта.
Смешанные чувства, которые выстроились в логический строевой ряд, было, по-прежнему могли просматриваться мною, контролировались сознанием.
«И хорошо!»
Здесь все оставалось вроде в порядке.
Но вот, шагая под солдатскую песню, нога в ногу дисциплинированно, они вдруг замерли, гармоничный ряд нарушали отдельные выглядывающие пытливые личности.
И я вспомнил сон, которому я не придал особого значения и забыл вовсе о нем.
Там была Оленька и я.
Мы жили где-то на берегу моря в старом заброшенном доме похожем на этот фантастический сарай.
Каждый день повторял собой прошлый день, и нового ничего не предвещалось.
Мы тяжело трудились, и весело отмечали праздники.
И я любил свою жену, тесно, рядом чувствовал с собой близость и тепло ее. У нее было доброе старое лицо…
Старое, доброе лицо…
«Послушайте меня, на счёт десять вы проснётесь…»
Сеанс Зельцера, регрессивное погружение в прошлую жизнь…
Мне тогда забавным казалось случайное событие.
Но сон, который сейчас пришёл на память, был точь-в-точь с виденным мною в гипнозе.
Я отказывался верить: «нет-нет…»
«Нет-нет!»
Но лицо доброй старой женщины, неопределённое тогда, размытое - теперь становилось вполне очерченным. И фигура Оленьки - мешковидная, широкие крепкие запястья, тяжёлые ноги.
«Разве это может быть так? – Поражён был я, - какой-то посторонний человек,  психотерапевт Зельцер, просто увлёкшийся эзотерикой, объявление которого я случайно нашёл на заборе и навестил, будучи в кое-каких расстроенных чувствах, уплотнённых смешанных чувствах, на то время,  да-да, - какой-то Зельцер обратил меня назад в прошлое и раскрыл вытесненную забытую жизнь?
И эта записка теперь: «…Ты заберёшь меня, я это знаю,
Ведь прошлое не оставляют так - в печали».
Глупость?
Автор понимал точно то, что понимал я.
Записка высохла, окаменела, овиваемая ветрами, обдаваемая дождями, она похрустывала в моих нервических руках.
Почерк крупный - под стихосложением несуразный рисунок сердца и подпись «О.А.»
- Да, это она! – Прошептал я, заглатывая мечущийся комок воздуха, как в кармашек шмыгнувший мне в распахнутый рот, - это Оленька.
«О.А.»
«Какая-нибудь Ольга Александровна, что ли?!»
Я поднялся, закинул вещи в сарай, вышел и стоял долго, теребя в руках визионерский листок бумаги, глядел в морской простор, на зарево солнца, отражаемое в перекатах независимо аудитом пляшущих волн.
И вот скоро вдалеке я увидел фигуру девушки.
Это была Оленька.
Она направлялась в мою сторону и, завидев, издали, в припрыжку побежала на встречу, взбрасывала руку, махала в приветствие.
Не прошло и четверти часа, как мы уже сидели с ней напротив друг друга и говорили.
Она изменилась.
Волосы отрасли, глаза сделались более выразительными и сосредоточенными. Какая-то стойкая мысль сидела в ее челе, и Оленька желала непременно поделиться ею.
- По средам я приходила сюда и знала, что тебя встречу, а сегодня среда, вот! – Она улыбнулась широкой улыбкой, оголились мелкие зубы, расплылось лицо.
Сложила руки на широкие с крупными чашками коленки. Они становились на глазах «бабьими».
Глаза, окружённые морщинками – единственным привлекательным оставалось в ней. И то – постарели будто.
«Да, это не Беатрис! Отнюдь!» - Думал я.
- Почему же ты так долго не был? – Спросила Оленька, кратко рассказав предварительно свою историю полного одиночества и сплошной занятостью на работе.
- Вахта закончилась, ездил домой, потом вернулся. Решил навестить старые места.
- А сарай-то наш целехонек! – Отметила она, увлечённая моей нынешней внешностью.
- Ты не изменял мне случайно? – Спросила она вдруг.
Я поглядел на нее, высказывая все мысленно.
«Случайностей не бывает!»
- Значит, нет, - облегчённо вздохнула Оленька, - это хорошо.
- Нет? – Я посмеялся.
- Нет, значит, нет, - улыбнулась она переменчиво. Я увидел влажность в ее глазах и ее полное понимание того, что было очевидно.
«Нарочитость выдержки!»
- Значит, я становлюсь счастливым человеком, - продолжала она спокойно.
Я снова посмеялся. И хотя на моем камне это делать было нелегко, так как поверхность его была неоднородна и поддавливала снизу, я постарался несколько раз в подтверждение острейшего сарказма пошатнуться на нем, слегка попрыгать задом.
- Теперь я могу спокойно жить, - произнесла Оленька, тряхнув чёлкой и деловито отбирая с нее несуществующие пылинки. – И рожать.
- То есть, как рожать? – Замер я, - что рожать? Кому рожать?
Мой голос делался выше с каждой фразой.
Оленька пригнулась, ухватившись за живот. Исподлобья поглядела, сморщив лоб. Глаза ее были, на самом деле измучены и стары.
- Он здесь, наш малыш. Я буду рожать. Да. Ты бросил меня в прошлом из-за того, что у нас не было детей. Но теперь будут и дети, и внуки будут.
-  О чем ты говоришь, уважаемая? – Вырвалось у меня. – Я почти женат уже.
- Нет-нет-нет, - несвойственно ей, незнакомо мне, враждебно оскалила она мелкие зубы. – О, нет, дорогой! Ты говорил мне о перевоплощениях душ, помнишь ли? Помнишь ли, наши разговоры там, на пляже? И я узнала про это все.
- Что ты узнала, девочка моя, девчушка, что узнала? Я не буду спать с тобой больше. Я, хе-ехе, того… женат.
- А это уже не важно. В прошлой жизни, как ты мне говорил, мы были вместе, и ты не долавливал меня потому, что у нас не было детей.
В этой жизни мы снова встретились, и у нам подарен ребёнок. Я буду рожать. А ты не бросишь меня.
- Нет! – Подскочил я, - вот это новости! Хе-ехе!
Не замечая ничего вокруг, а только рельеф скальной породы перед самым носом (кружилась голова), который посерел вдруг передо мной, шагал я из стороны в сторону, ощущая только то, что свободой было ограничение чертовый сарай, у которого все время приходилось останавливаться, обходить его, пресекаться.
«Все бы разрушить здесь! Снести с лица земли! О, да!» - Горело в моей голове.
Сквозь забитые шоковым состоянием ушные раковины я слышал хохочущий гомон, бьющихся о пляж волн аудита независимого моря.
«Эт-т-то затем она водила меня туда! На свои красивые места?»
«Но если я не люблю ее! Да, тьфу – не люблю и все тут! Если моя судьба уже предопределена? Это-то как? И эти СМС от изящной Беатрис!»
«От изящной Беатрис!» - Остановился во мне пароль.
И смешанные чувства с небывалой и большей силой, будто лишь отсыпаясь раньше, нахлынули в мое сознание новой силой.
Я присел. Меня трясло.
Оленька подошла со стороны, и погладила по голове – неприятно прижимая каждый волосок мой своей широкой горячей ладонью, вбивая в моё понимание факт состоявшегося.
«Убить ее я готов был, - неслось во мне, - она не понимала, не верила, что я могу быть страшен, ужасен!»
«Если теперь я убью ее, то…»
- Сначала это было просто интересно. Ты смешной человек, как наш преподаватель, он тоже злился на меня, - начала она старую историю, от которой тошнило, - но ведь мы с ним расстались лучшими друзьями, когда поняли друг друга.
Расставание многое проясняет, правда милый? – Обратилась она ко мне, вылавливая прячущийся взор, упрямо уткнувшийся в даль проклятого моря.
- Когда я узнала про беременность, я поехала в город, чтобы избавиться от ребёнка.
Ведь ты неправильно любил меня.
Все это были слова, как ты говорил…, но последний раз ты не оттолкнул от себя. Я это тоже запомнила.
Врач сказал, что если я прерву беременность – я не смогу больше иметь ничего, понимаешь милый? – И Оленька еще раз с прижимом провела по моей голове ладонью, - ничего, милый! Ни одного дитя.
А зачем мне это нужно, подумай? … Если мы можем быть все-равно вместе. И эт-т-та твоя реНкарнация…
- Реинкарнация, - поправил я невольно и сплюнул в сторону, сам, обливаясь своим плевком.
- РеНкарнация, да, - повторила Оленька. – Я провела сеанс.
Я поднял на неё восторженное лицо и спросил:
- Кто?
- Что? – Она старалась миловидно улыбаться мне. Это было невыразимо пошло и поддельно - донельзя.
Я переспросил, привставая:
- Кто проводил, с тобой этот чёртов сеанс? Зельцер?
- Какой ещё зельц? – Засмеялась она, запрокидывая голову, - какой еще зельц? Ха-ха-ха! С Новым годом! Я тебе зельц изготовлю. Ха-ха-ха!
Я уселся на место, стиснув в себе все. В позе эмбриона окаменел.
«Что делать?»
«Как девочке объяснить: ничего не было и ничего не может быть!»
«А ребёнок… я тут при чем? Пусть рожает. Сама воспитывает. Я, разумеется, буду помогать и все такое… И даже это получается еще и лучше: если жениться на одной, а иметь вторую, как любовницу, что ли?»
Я поглядел на Оленьку. Взгляд ее был тревожен.
- Ты не обманывай меня больше, ладно? – Сказала она.