Лопух из Сисисипи

Максим всегда чувствовал, когда приходило время сваливать. Почти все предыдущие компании, из которых он заблаговременно уволился, разорились. Это чувство рождалось в нём не в результате кого-то глубокого анализа их финансового состояния – вовсе нет. Финансы для Максима были делом скучным и даже раздражающим. Оно появлялось также неожиданно, как появляется полицейский, словно выросший из-под земли, в тот самый момент, когда вы нарушили правила уличного движения. Вот и теперь, на стоянке машин, зарезервированной для тех, кто появлялся на работе исключительно по собственному усмотрению, Максим увидел несколько абсолютно новых люксовых автомобилей.
– Интересные дела, – подумал он, – с чего это вдруг такой парад роскоши. Нам же в прошлом году зарплату заморозили!
Максим вылез из своей старенькой Хонды. Привычно лавируя между рытвинами на парковке для машин ординарных сотрудников, он подошёл ко входной двери над которой висел огромный потускневший от времени государственный звёздно-полосатый флаг США, на секунду замер, оглянулся на сверкающие хромом автомобили начальства и то ли подумал, то ли почти беззвучно произнёс: «А что? Нормально! Ведь кто-то должен поддерживать автомобильную промышленность. Слава Богу, не перевелись сознательные люди».
В приёмной слева от двери стоял стол, за которым в удобном кресле в окружении домашних цветов, как всегда, уютно расположилась Моли.
Моли была голосом и лицом компании. Она не только отвечала на телефонные звонки, но и встречала посетителей. Максим, пробормотав ей по-русски:
– Доброе утро, – быстро направился в инженерный отдел.
– Доброе утро, Макс. Погодите, не убегайте, если вам нетрудно захватите, пожалуйста, почту, – попросила она и протянула ему несколько конвертов. – Мне кажется, вы чем-то расстроены, – наклонив голову и оценивающе посмотрев на него, продолжила Моли.
– Ох, Моли, Моли, и откуда у вас такая наблюдательность? Ничего-то от вас не утаить.
– Чутьё, дорогой мой, чутьё, которое приходит с опытом. Вы как-то очень быстро прошмыгнули мимо меня и даже не улыбнулись, а это так на вас непохоже.
«Дорогой мой» – Моли произнесла по-русски. Русский она проходила ещё в школе и очень гордилась тем, что выиграла какой-то приз на олимпиаде по этому загадочному для неё языку. Максим внимательно посмотрел на Моли и только теперь понял, чем она так удивляла его все эти годы: её лицо каким-то невероятным образом совмещало в себе невозмутимое спокойствие и мудрость черепахи Тортилы с загадочной улыбкой Моны Лизы.
– Да ей ведь надо работать психоаналитиком где-нибудь в Госдепартаменте, а не здесь на телефоне сидеть, – подумал Максим, – спрошу-ка я у неё, откуда взялись эти машины. Она же здесь сто лет проработала и всё про всех знает. 
– Моли, а что значат эти новенькие, красивенькие машины? Там на парковке для наших «незаменимых», что-то я раньше их не замечал.
– Макс, вы какой-то не от мира сего. Всем уже давно известно, что начальство выписало себе «маленькую» премию, которую пустило на покупку новых автомобилей, а расходы, естественно, спишут с налогов. Всё, как говорят в России, «железно». А увидали вы их сегодня только потому, что именно сегодня они все вместе собрались в компании.
– Ого! Значит, всё начальство, засучив рукава, уже работает до начала рабочего дня?
– Макс, когда разговор идёт о начальстве, не следует быть таким оптимистом. Двадцать минут назад они уехали на лимузине в аэропорт. У них будет рабочие совещание во Флориде. Там собираются все владельцы компании.
– Во Флориде? А вам не кажется, что у наших работодателей (Максим не любил это слово и применял его в исключительно иронической форме) с фантазией слабовато. К чему мелочиться! Собрались бы на Французской Ривьере. Простите за идиотский вопрос, а здесь собраться было нельзя?
– Конечно, нет! Тут столько отвлекающих моментов: звонки всякие и прочее, – Моли театрально передёрнула плечами.
Максим ещё раз, теперь уже с почти восхищением, посмотрел на неё и с улыбкой произнёс:
– Моли, вы бесценный человек. Огромное спасибо! Ваша ирония мне как бальзам на душу.
Кажется пора рвать когти, а то ведь, точно, турнут, – промелькнуло в голове Макса, и он методично начал рассылать своё резюме на все, более или менее подходящие, объявления в местной газете. Предложение пришло довольно скоро и Максим с радостью согласился на условия контракта. Единственное, что его немного огорчало, это неизбежное расставание со старым парком, который он успел полюбить за время работы в компании. Обеденный перерыв Максим проводил именно там. В хорошую погоду он находил уютное местечко, садился на скамейку, съедал бутерброд, а потом уже совершал прогулку по тенистым аллеям парка. В парке были свои завсегдатаи, как правило, люди преклонного возраста. На дороге, которая огибала озеро, Максим часто встречал уже немолодую женщину с прямой, стройной фигурой и абсолютно седыми идеально уложенными волосами, обрамлявшими её красивое лицо. Она всегда приветливо улыбалась, здоровалась и бросала какую-нибудь ничего незначащую фразу, как правило, о погоде. Последняя неделя работы на старом месте пролетела незаметно. Пятница выдалась на славу. Стоял один из тех редких дней осени, когда Максим жалел, что он не в России, что нельзя на всё плюнуть и уехать в лес, подальше от города, его суматохи, прилечь где-нибудь на полянке, уставиться в небо и ни о чем не думать.
Максим с нетерпением ждал обеденного перерыва. Сотрудники отдела скинулись на торт. Максиму стало грустно. Некоторых из сослуживцев он знал уже не один год и ему было странно ощущать, что через несколько минут он допьёт чай, соберёт свои вещи, выйдет на улицу,  и часть его жизни уйдет в прошлое.
В парк Максим пришёл позже, чем обычно. Приблизившись к старой плакучей иве, Максим провёл рукой по склонившейся листве и по-английски произнёс:
– Прощай старушка не забывай человека из Сисисипи.
Когда он перевёл взгляд на дорогу, то увидел свою знакомую, которая, замедлив шаг, медленно приближалась к нему.
– Добрый день, – как всегда улыбнувшись, произнесла она, – простите я давно хотела спросить… Ваш акцент… похож на восточноевропейский.
– Всё правильно. В самую точку – сисисипийский.
– Сисисипийский? Значит, Вы из ...
– Да, да из самого Сисисипи.
– Сисисипи? Вы знаете в последнее время всё так быстро меняется – одни страны исчезают, другие появляются. Я, видимо, что-то пропустила. Это какая-то новая страна в восточной Европе?
– Нет, это не новая страна, а старая, но Вы правы, одна из тех, которые оказались нежизнеспособными. Она исчезла не так давно. Это, может быть, самое невероятное событие в современной истории человечества. Без войны, без революции, можно сказать, от щелчка в лоб развалилась и канула в прошлое огромная супердержава. И, как это ни странно, мне думается, что если там – в магазинах этой супердержавы – можно было бы купить самую обыкновенную колбасу, треску, селёдку, в конце концов, то она существовала бы и по сей день. Ещё интересно и то, что до середины 60-х в магазинах можно было найти больше дюжины различных сортов колбас, даже живую рыбу, о мясе я и не говорю, а во второй половине семидесятых прилавки уже были пустыми. Что случилось для меня остаётся загадкой. Кто-то скажет, что очень много стали тратить на вооружение, но мне кажется, что в 60-х на него тратили не меньше. Вспомните карибский кризис, а в семидесятых-то была разрядка. Брежнев обнимался с Картером после подписания договора о сокращении стратегических вооружений.
– А, так Вы из Советского Союза!
– Опять в точку.
– Ну а почему Вы называете его этим странным именем – Сисисипи.
– Честно говоря, это не моё изобретение. В нашем отделе работал один
парень – страстный поклонник хоккея. Вот он-то меня однажды и спросил:
– Макс, а что такое Сисисипи?
Я ему отвечаю, что понятия не имею. Он рассмеялся:
– Не валяй дурака, – говорит, – ты же из Союза! Не может быть, чтобы ты этого не знал! У всех советских хоккеистов на форме написано СиСиСиПи.
Теперь пришла моя очередь рассмеяться. Я ему объяснил, что это не СиСиСиПи, а ЭсЭсЭсЭр. Мы здорово над всем этим похохотали, у него даже икота началась. Вот так я и стал человеком из Сисисипи.
– Забавная история. Я Вас часто вижу в этом парке как раз в это время – время обеденного перерыва. Вы где-то недалеко отсюда работаете?
– Работал. Сегодня мой последний день на старом месте. Вот пришёл попрощаться с этой печальной ивой и вон с тем раскидистым клёном, да и со всем этим уютным парком. Пройдешься по нему, пожалуешься иве на начальство, поздороваешься с клёном, погладишь его по шершавой коре и весь стресс, как рукой, снимает. Такая прогулка работает лучше всякого лекарства.
– Вы знаете, я тоже люблю этот парк. Я прихожу сюда каждый день, даже в дождь, и наслаждаюсь спокойствием и тишиной. Так же, как и Вы, я люблю эту старую иву и тот ветвистый клён, и так же, как и вы, я с ними разговариваю. Интересно, а им не мешает ваш сисисипийский акцент?
– Ну Вам же, как я уже заметил, он не мешает, а им то уж и подавно. Они за своё время такого наслушались, что и представить трудно. К тому же я неуверен, что говорю с ними по-английски.
– Нет, нет! Вы только что говорили с этой ивой по-английски. Я не разобрала, что Вы ей сказали, хотя мне было бы очень интересно это узнать, но это был английский. Да, и простите, Вы, конечно, правы. Я просто неудачно пошутила.
В небе раздался крик улетающих на юг птиц. Женщина подняла голову. Гуси, как и положено, летели клином и были еще далеко. Потом она посмотрела на Максима, сняла солнечные очки и улыбнулась, собираясь что-то спросить. Максим с удивлением отметил, что у неё были на удивление молодые, полные любопытства глаза.
Она ещё раз бросила взгляд на улетающую стаю гусей.
– Как грустно они кричат, не так, как весной, не правда ли?
– Да, конечно, – ответил Максим, – радости в этом крике я не слышу. Весной это не крик, а весёлый гам.
– А вот интересно почему они летят клином. Вы никогда об этом не задумывались?
Максим улыбнулся, в голове у него промелькнул смешной ответ:
– Нет, по правде говоря, не задумывался, но мне кажется, это всё очень просто. Как инженер, я, разумеется, должен сказать, что воздушные потоки, видимо, играют в этом какую-то роль. Но дело, я чувствую, совсем в другом. Представьте себе, что Вы летите вместе с ними и всё сразу станет ясно.
– Ну хорошо, – согласилась женщина, – вот я, уже немолодая гусыня, лечу в этой стае и что дальше?
– Дальше надо представить о чём думает гусь или гусыня с такими молодыми полными любопытства глазами, когда летит в стае.
– Где бы приземлится и перекусить? – рассмеялась женщина.
– Ну это само собой. Для этого и гусем не надо быть. Мы все думаем о том, что неплохогде было бы  перекусить.
– Ладно, сдаюсь. Так о чём же может думать гусь или гусыня, когда летит в стае? Помимо того, что было бы неплохо перекусить?
– Всё очень просто. Они думают о том же, о чём думали бы и мы. Куда и за кем они летят. Вот поэтому-то они и выстроились клином. Так ведь лучше видно, что делается впереди.
– Простите, Вас, кажется, зовут Макс?
– Да, а откуда Вы знаете? Если не секрет.
Кэт улыбнулась:
– Нет не секрет. Из Вашего рассказа о Сисисипи.
Максим на секунду задумался, – да точно! У Вас хорошая память.
– Меня зовут Кэтрин,  но можно Кэт. Интересно, а Вы верите в реинкарнацию?
– Честно говоря, нет.
– А я верю, и мне почему-то кажется, – тут Кэт опять рассмеялась, – что Вы в своей прошлой жизни были гусем.
– Ну уж нет, – расхохотался Максим и уже успокоившись спросил:
– Вам когда-нибудь приходилось ходить строем?
– Не припомню, разве что в детстве.
– А мне пришлось. В армии. Там солдаты ходят строем, А когда идёшь строем, то ничего кроме затылка впереди идущего не видишь. Это меня всегда раздражало. Я думаю, что и гусей это тоже, наверное, бы очень раздражало.
– Странно, я понимаю, что Вы шутите, но мне почему-то хочется верить, что всё на самом деле так и есть. Ну а если бы вы верили в реинкарнацию, в кого Вы тогда хотели бы превратиться в своей последующей жизни?
Максим не знал, что на это ответить и задумался.
– Эй Макс, куда Вы исчезли? – Кэт с удивлением смотрела на Максима. – И часто Вы так отключаетесь?
– Да, иногда бывает, – смутился Максим, – вспомнил один смешной разговор.
Максим задрал голову, проводил взглядом уже удаляющийся клин, прощавшихся с родным краем птиц, и как бы рассуждая вслух, произнёс:
– Ну после того как ты был человеком – особого выбора нет. Разве что превратиться вот в такое маленькое белое облачко, вон там высоко в небе. Видите? Спокойно и плавно лететь над землёй и…
Тут Максим сделал паузу, и хотел сказать: «…и плевать на тех начальников, которые выписывают себе огромные премии, а рядовым сотрудникам замораживают заработную плату». Когда же Максим опустил голову и посмотрел на Кэт, то в удивлении замер. Кэт всё ещё смотрела в небо на это маленькое, парившее высоко в его голубизне, облако. Глаза её были полны слёз.
– Макс, то что Вы сказали, это так прекрасно. Теперь я точно знаю, мой сын превратился вот в такое же маленькое, кудрявое облачко и улыбается мне оттуда. Спасибо Вам. Она взяла Максима за руку и крепко её сжала. Сдерживать слёзы она уже больше была не в силах, да и не старалась, они катились крупными каплями по её щекам. Кэт достала платок, посмотрела на Максима всё ещё полными слёз глазами:
– Извините меня Макс, желаю Вам самого хорошего на новом месте. Прощайте добрый человек из Сисисипи.
Всё это время Максим стоял молча. В голове у него крутилась только одна мысль:
– Какое счастье, что я не успел договорить свою идиотскую шутку до конца.
Кэт удалялась всё дальше по дорожке, закруглявшейся вдоль озера. Он ждал, что она вот-вот обернётся. Тогда бы он её догнал и сказал хоть что-нибудь в ответ – пусть самое простое спасибо, но она так и не обернулась. Максим подошел к клёну, прислонился спиной к его стволу, тяжело вздохнул и вслух произнёс:
– Ну что скажешь? «Клён ты мой кудрявый».
И уже про себя подумал, – добрый человек из Сисисипи? Лопух ты Максим… из Сисисипи!