Интеллигент

        Начало весны 1987 года. На  перемене между занятиями по библиотековедению в аудиторию вошёл высокий, на вид важный молодой человек. На нём были  чёрные брюки и пиджак, на пухлых щеках лежали пышные рыжеватые волосы. Он смотрел перед собой отсутствующим взглядом, и, сняв с головы шляпу, растерянно мял её одетыми в чёрные перчатки руками. Оглядевшись,  он широкими шагами неловко подошёл к последней парте – там никто не сидел, и занял её. Такое эффектное появление не могло остаться незамеченным. В глазах Иры Пахотиной загорелась насмешка.
- Вы учитель?- весело выкрикнула она со своего места, окончательно смутив его.
-Н -нет,- поднял он голову. Я… учиться пришёл.
-А-а. А меня зовут Ира.- И, подхватив  под локоть Дашу Гаврилину, Пахотина скрылась за дверью.
- А как ваше полное имя и отчество? – поинтересовались подошедшие к нему Рыжова и Пеликанова.
- Северов Александр Петрович,- ответил молодой человек. Он хотел ответить достойно,  пытаясь скрыть  свою неуверенность и растерянность.
- Александр Петрович, с вас двадцать копеек. Я профорг. А вы член профсоюза? Сдавайте взносы! – весело крикнула Галя Мохова.
Северову стало неприятно. Он поднял на Мохову удивлённые глаза. Похоже, он обиделся.
- Зачем же вы меня так называете? Это для преподавателей я Александр Петрович. А для вас просто, по-товарищески – Саша. И, пожалуйста, на ты.
В чёрных глазах Гали заблестела жалость.
- Вы что, обиделись? – она потрепала его по рукаву. – Ну, не  обижайтесь на нас, своих новых однокурсников… Саша. – И аккуратно  вынула из его пальцев двадцать копеек.
        За всё время  своего пребывания в библиотечном техникуме Северов  чувствовал себя неприкаянным.  Поведение Северова соответствовало его состоянию. На занятиях он спал, положив голову на шляпу с перчатками, а в перерывах  ходил между партами или бродил по коридору  с дипломатом в руках, и его отсутствующий взгляд мог показаться кому-то пустым, но ,если присмотреться, то в этом взгляде можно было заметить ярко выраженное тоскливое нетерпение и устремлённую куда-то мысль. Думал он, конечно, о чём-то  более возвышенном, чем весь этот библиотечный техникум с его обстановкой – стенами и людьми. Так продолжалось  несколько дней, а потом  его  существование в техникуме, хотя и не намного, но облегчилось – сюда же пришёл учиться его приятель Витя Рубан.  Дело  было так. К парте, где сидел и клевал носом над шляпой Северов, подошёл коротко стриженый юноша.
- Сашка!
-Витька! – одновременно  вскрикнули они, обменявшись крепким, настоящим  мужским рукопожатием. Выкрик Северова был громче – в нём была неожиданность и радость от того, что теперь он здесь хотя бы не один на всём белом свете. Вместе  они ходили курить каждый перерыв . Вместе сидели. Ни внешне,  ни по натуре Рубан не имел ничего общего с Северовым. Это  был простой, грубый парень, нагловатый и развязный. Он быстро поставил себя в группе, и девчонки не проявляли к нему такого бесцеремонного любопытства, как  к Северову, тут не очень-то будешь «кадриться»  и  заигрывать.  Такой пройдёт, наступив тебе на ногу или задев плечом, что-нибудь сметёт на своём пути и даже не заметит. В группе Рубан очень быстро прижился, став своим в доску, ничего что парень. Пахотина держалась с ним запанибрата.
- Садись ко мне на колени, Витёк,- бросила она как-то на перемене, держа сигарету в зубах,-  садись, не комплексуй.
Минута неловкости прошла для  Рубана, и он уселся и тоже закурил. При этом они оба молчали, и у них был вызывающий вид – обоим было всё-таки неловко.
«А, мне всё нипочём, до лампочки», было написано в цинично прищуренных ярко-серых глазах  Пахотиной . А то, что она  девчонка – тоже ерунда, она может вот так запросто вести себя, как парень с парнем. Рубан  развалился у неё на коленях. «А мне чего?» - как бы хотел сказать он,- «Если так». Его гладкое лицо было   нахальным,  глаза – очень  жёсткими.
    Рубан мог прогулять, но у преподавателей не было с ним проблем – с ним всё было ясно.  Совсем другое дело – Северов, и на его счёт преподаватели разошлись во мнениях: одни, меньшинство, считали его умным и собирающимся пойти далеко, а у других он вызывал недоумение и неприязнь – залетела сюда такая птица в шляпе и перчатках. По-видимому, из интеллигентной семьи, Северов был непрост, а в таких учреждениях, как библиотечный техникум, этого очень не любят. Один раз Аня слышала, как преподаватель  одной из библиотечных дисциплин Ирина Юрьевна, подозвав к себе Северова,  говорила, что мужчина в библиотеке – редкое явление, и тут же начала добиваться от него ответа, какую библиотеку  он собирается возглавить после окончания  техникума: ну, конечно, научную или стать научным  сотрудником в этой библиотеке.
- Северов, что вы скажете? – говорила она, вопросительно заглядывая ему в лицо,- Сейчас надо решать.  Вы же такой  умный, видный,  солидный мужчина. Ну? Не слышу ответа.
        В библиотечных дисциплинах Северов был способным и сообразительным, Рубан тоже : как-никак, мужской ум.  Марья Фёдоровна, преподававшая библиотековедение, крайне плохо переносила Северова, если вообще переносила. Как-то раз в  перерыве она вышла из кабинета. Навстречу ей медленно шёл Северов с отсутствующим видом и дипломатом в руке. Взгляд Марьи Фёдоровны стал укоризненным.
- Северов! – Певуче произнесла она. – Чего вообще надо, я не пойму. Вечно вы под ногами болтаетесь.
       Яков, куратор группы, тоже относился к  Северову и его появлению крайне отрицательно. Ведёт себя не как все, свободно, по-своему, в общем. Интеллигент. А с такими всегда проблемы. Как и в библиотеке. На занятии по библиографии нужно было сделать выставку по основоположникам – Марксу, Энгельсу и Ленину. В соответствии с этим  девочки разбились на три группы.  Девчонки организовывали, спорили, какую книгу поставить первой и т.д. Аня попала в группу, делающую выставку  о  Ленине. Сама бы она не решила,  куда присоединиться, и теперь сидела  молча, не зная, что делать. Северов беспомощно оглядывался, не зная, куда деваться. Делать выставку среди девчонок, варясь в общем  котле, было для него  невыносимо. Наконец, Северов подошёл  к Якову.
- А можно мне   сделать выставку одному? – спросил он.
- Нет, Саша,-  невозмутимо ответил Яков, -  иди к девочкам. Индивидуалисты нам не нужны.
        Отношения с девочками не были лёгкими для Северова. Такой важный и вальяжный,  мягкий с виду, он притягивал их, обращая на себя их скучающее, жадное любопытство – ведь, можно считать, почти единственный представитель мужского пола в группе, ну как же. Они липли к нему, немилосердно приставали, заигрывая на занятиях, особенно троечницы, сидевшие  параллельно с ним на «камчатках». Северов страдал. Один раз его  чуть было совсем  не одолели на лекции по информатике. Её, кстати, вела Светлана. Пока  она деловито объясняла  материал, рисуя на доске схему,  с задних парт доносился гул. Он состоял из хохота вперемешку с вопросами.
- Саш? Как у тебя с девушками ?
- Эй, Северов,  а ты чего шляпу носишь и перчатки?- спрашивал как всегда бойкий, нахальный  голоc Кати Шумилиной.- Ничего себе заявочки,  да,  Вася. А почему спишь на лекциях?  Тебе что, дома мало, да? 
       Сквозь этот  шум и гам из нескольких голосов еле слышен был голос Северова, тихий и надтреснутый,  объяснявший им:
- Я бы мог сказать, что это принципиально важно…- или:
- Такого вопроса  мне никто не задавал.
Теряя последнее терпение, Северов ещё что-то говорил невпопад, и в его голосе сквозил ужас. Сдвинув брови, Светлана  строго взглянула в глубину аудитории. Её взгляд, как всегда  внимательный и точный,  верно заметил неладное, выхватив его из общей гущи происходящего.
- Что там такое?-  требовательно спросила она звучным басом,-  Чем вы занимаетесь, девчонки? Молодой человек,- решительно сказала она Северову ,- идите сюда.- Светлана  показала рукой на место  за преподавательским столом, рядом с собой. Подхватив дипломат, Северов мигом оказался на указанном ему месте, как будто только этого и ждал. Он успокоился и тут же с серьёзным лицом погрузился в запись нового материала.  Шум на задних партах стих, его как будто и не было, и  занятие пошло своим, привычным ходом.
         К Ане у Северова  было особое отношение. Кажется, она ему нравилась, или,  даже можно сказать, больше, хотя утверждать такие вещи  нужно осторожно. Но это был факт, заметный не только для неё. Правда то, что внешность у неё, прямо говоря, неплохая, и  в голове что-то есть. Но по-видимому, как это не покажется странным,  неравнодушие к  ней Северова началось не  с этого.
       Хотя Северов и страдал от приставаний и грубого непонимания в библиотечном техникуме, всё это не мешало ему, внимательно рассматривая девчонок, примериваться к ним про себя и классифицировать их. Делал он это, глядя  вроде бы рассеянным, но внимательным взглядом, лёжа головой на шляпе или нехотя перемещаясь по аудитории. Для Рубана  девчонки, в лучшем случае, были чем-то вроде него, только противоположный пол. Ну и что? А в общем,… бабы. Впрочем, он вряд ли глубоко думал над такими вещами.
      И вот взгляд Северова упал на Анну. Можно сказать, что от того, что взгляд Северова остановился на ней, у него  вдруг появилась возможность передохнуть и спокойно подумать. Она не была из числа пристававших к нему, а также не была из числа тех, кто, собираясь с подружками в кружок, и , косясь в его сторону, хихикают и сплетничают. К третьим, то есть к числу серьёзных отличниц,  уже подбирающих  себе выгодных кандидатов в женихи,  её совсем нельзя было отнести. Как раз она совсем не интересовалась им как лицом мужского пола, не проявляла по отношению к нему никаких действий, а наоборот, сидела тихо, серьёзно, а  в её лице, глазах Северов почувствовал, прочитал нечто общее, родственное с самим собой и своим состоянием здесь. Он понял : она тоже чувствует себя здесь неважно, неуютно, всё чужое.
- Слушай,  сказал он как-то Ане, сидя с ней за одной партой,- мне здесь так осточертело, что я уже нахожусь в том состоянии, когда думаешь, как бы кому-нибудь морду набить или с  головой в толчок нырнуть.
        Вообще, на занятиях  Аня обычно сидела на первой парте, как  и в школе, из-за плохого зрения. Но часто первые ряды, как и все остальные , были заняты, и она садилась на последние, иногда оказываясь за одной партой   с Северовым. Он почти всё время молчал, Аня – тем более, но его отношение чувствовалось, и она просто подпитывалась этим неравнодушием, хорошо понимая это просто  так, без мыслей и не сознаваясь себе в этом. При этом  она не ждала, и , кажется, не хотела от Северова ничего конкретного. За всё это время она узнала от Саши, что его мать  - художница. Ещё он заметил, что лицо у Ани такого типа, как  у народности ханты-манси. Что это  такое, она не стала выяснять.  Наконец, был случай, когда, сидя рядом с ней, Северов закурил. С возмущением посмотрев на него, она сказала, что  такого не понимает. Северов удивился и спросил :
- А ты разве не куришь?
        Активная во всех отношениях Галя Пескова  добивалась внимания Северова. Делала она это целенаправленно. Сев напротив Северова, она подпирала щёки руками и подолгу смотрела ему в лицо слащаво-скользким взглядом коричневых глаз.
- Саш, а Саш,- говорила она, и в её деланно задумчивом голосе было нетерпение, сильное, как жажда, от которой язык  во рту присыхает к нёбу,- Сашенька, как тебе мой вид?’
 - Ничего,-  вежливо-скромно отвечал Северов, пряча глаза в тетрадь или книгу.
- Слушай,  Сашуня, - начинала Пескова заход с другого бока,- какие  у тебя волосы хорошие. Я таких ещё не видела.
Эти слова произвели эффект. Подняв голову,  Северов оживлённо заговорил, глядя мимо Песковой. Он объяснил, что  у него были кудри, но он испортил себе волосы, вымыв голову плохим шампунем.
- Я тебе верю, Саша,- проникновенно шептала Галя.
           В перерывах получалось так, что они держались втроём: Аня, Северов и Пескова. Северов старался стоять около Ани, почти не отходил. Хоть  Аня и не реагировала,  но он всё равно показывал свою готовность находиться около неё – она его притягивала. Да и вообще, быть рядом с ней казалось ему лучше, чем в любом другом месте: например, курить в туалете или слоняться по корридору. Пескова же не оставляла в покое Северова – засматривая ему в глаза, она задавала вопрос за вопросом: какие книжки он читает, и, наконец, какой нужно быть девушке, чтобы ему понравиться.  При этом  Пескова еле сдерживала досаду, занозой сидевшую в ней. Эх, ну в чём же дело? Ведь она же, Пескова, такая ловкая активистка, ей что схватить пятёрку, сказать приятное преподавателю или вовремя помочь ему, в самый нужный момент взяв инициативу на себя -  всё у неё удачно получается. Она- не то, что другие. Так в чём же дело здесь, почему с Северовым у неё ничего не выходит?  Непонятно пока. Но она, Пескова, своего добьётся. Это же  она, не кто другой, добивается внимания Северова, зная, чем его привлечь. Ещё немножко, ещё чуть-чуть – и обязательно сработает. Северов также вежливо-невпопад отвечал или молчал, с тоской глядя поверх головы Песковой.
       Как-то раз получилось, что Аня с Песковой сидели в первом ряду, и вдруг Пескова ни с того ни с сего показала Ане язык.
- Ты чего? – спросила Аня.
Пескова отвернулась и молчала.
        В другой раз сидевшими  за Аниной спиной  оказались Северов  и Рубан. Рубану что-то пришло в голову. Положив сзади, почти  на спину Ане, портфель,  он начал двигать ногой её стул. Думаю, этот неожиданный интерес и приставание как  единичный случай, объясняется так: спина Ани бросилась  Рубану в глаза, она же сидела прямо впереди, и он решил: «Ну-ка, что, мол, это за фря тут сидит? А я её только что заметил. Ну-ка, сейчас я ей покажу, кто тут сильный, ну то есть  основной. То есть, это мы с Сашкой покажем. А мы с Сашкой – сила». Развлечение на уроке тоже не маленькое.
- Перестань,- прошептала Аня.
- Чего-чего? В чём дело? – Рубан сильно пихнул стул ногой.
- Не надо, Вить, - тихо попросил Северов.
Рубан удивлённо воззрился на него.
- Почему  не надо?
- Ну,  я тебя прошу… не делать этого.
- Ладно, Сашка. Если не хочешь, то так  и быть, ладно. Понимаю.
Остыв  от своей  затеи, Рубан тут же забыл про неё.
- Сашка, ты «Яму» читал?- спросил он Северова. Имелась в виду повесть Куприна  «Яма».
- Читал,-  оживился Северов.
      Прозвенел звонок. Вставая  со своего места, Северов приложил руку к Аниной спине. До сих пор помнит она это ощущение: мягкая ладонь оказалась  на её спине: тёплая, как будто даже безвольная, но по-хозяйски.  Позже она думала, что на самом деле Северов сделал это от нерешительности, робости. Потом  на него нашла смелость. Так, наверное, с минуту –другую лежала рука Северова, а  сам он смотрел сверху. Аня молчала, да и вообще молчит – значит, ничего.
- Не лапай меня!- вдруг возмутилась Аня.-  Уйди, дурак!
Растерявшись, Северов отпрянул в сторону. У него было  недоумённо – разочарованное, слегка обиженное лицо.
-Ладно,- сказал он и пошёл к двери, разводя руками.
- Правильно делаешь. Так его, Ань. – с готовностью поддержала Алёхина.
Полное, белое лицо Алёхиной застыло, зеленоватые глаза жёстко смотрели в сторону, куда-то над головой Ани. Родившаяся в один день и год с Аней, она была  в чём-то похожа на неё. Кроме того, Северов оказывал внимание  не ей, и. увидев то, как Аня его отвадила, Алёхина испытала по-женски мстительное удовлетворение, а это значит, что, поддержав Аню, она была права и права вдвойне. Алёхину Северов, кажется, не интересовал, но она из тех,  кто считает себя лучше всех.
       Перед уроком библиографии Мацульская сидела в окружении Николаевой, Пахотиной  и других однокурсниц, и, как всегда, щедро делилась со всеми своими приключениями, а они, в свою очередь, жадно слушали и у многих её образ жизни вызывал скрытую зависть. В одном  нельзя было сомневаться: и норовившая  время от времени не считаться с Мацульской  Пахотина, и Николаева, не слишком-то уважавшая Мацульскую про себя, прогульщицы Шумилина и Васько, и отличницы – у всех Оля Мацульская пользовалась  сильным авторитетом  бывалой, опытной женщины.
Вошёл Северов с дипломатом.
- Привет, Саша,- сказала Мацульская.
- Привет,- коротко ответил Северов, приложившись рукой к её спине точно так же, как  вчера к Аниной. Сделал он это кокетливо и в то же время по-деловому, снисходительно - безразлично посмотрев Мацульской в затылок. И это Северов-то, застенчивый и заумный, интеллигент! От неожиданности у Мацульской перехватило дух.
- И-эх, ничего себе! – сказала она,- «таким макаром». А ты знаешь, Саша, как с девушками надо здороваться? Ручку поцеловать. А я тебе нравлюсь, Саш?
- Смотря чем,- ответил Северов.- Глаза у тебя красивые. А насчёт другого...не знаю. Не на мой вкус.
- Саш, а со своими девушками ты меня  познакомишь? Они мне космы не повыдирают?
- Я познакомлю тебя со своими,  если хочешь,- ответил Северов.- Но у меня не девушки. У меня женщины.
- Ну, надо же!
- В девушках я разбираюсь, в людях,- вдруг сказал Северов.
- Ка-ак интересно, Саш! Ну-ка, расскажи.
- Вижу по лицу, кто есть какой, - ясно и коротко ответил Северов,- определяю по глазам.
- А красивые девушки в группе есть, а, Саш?- спросила Мацульская.
При этом вопросе её глаза вспыхнули нетерпеливым, ревнивым,
раздражительным любопытством, и вся она  подалась вперёд.
Взгляд Северова стал отстранённым.
- Есть,- тихо, убеждённо сказал он.
- Кто, Саш, кто? Назови.
- Это не в моих правилах,- ответил Северов, отправляясь на своё место.
        На  одном  из занятий по литературе Марина раздавала всем темы для сочинений. Кому-то достались поэты: любовная лирика Есенина, ранний Маяковский, кому-то  - военная тема - Симонов «Живые и мертвые», и т.д. Тем  и авторов было много, и один и тот же автор мог попасться только в разных концах аудитории – Марина специально давала темы так, чтобы невозможно было списать. К таким неожиданным контрольным у Марины была настоящая любовь. По-настоящему увлечённые литературой гуманитарии, «избранные», её любимые ученики обязательно напишут оригинальное, наполненное своими мыслями сочинение. Это, конечно, в том случае, если в их сочинениях не будет ничего, противоречащего  точке зрения самой Марины Сергеевны. Ну, а лентяи пускай мучаются, шевелят мозгами, сидя над пустым, белым листом бумаги, потея и кусая ручку. Всё равно у них ничего не выйдет, а вот ей, Марине, прекрасно видны их жалкие попытки.  От неё ничего не укроется. Что касается отличников, то они напишут свои сочинения и получат свои пятёрки – с этим всё просто, так и должно быть.  Упрямо, с  удовольствием Марина  отказывала студенткам в праве поменять автора, сделав исключение для отличницы Ларисы Тягуновой. Марина  разрешила ей написать сочинение по Ильфу и Петрову- «Золотой телёнок». Тягунова тут же села и начала быстро, деловито писать, строчка за строчкой. На её  бледном, спокойном лице появилось озабоченное выражение, круглый рот приоткрылся. Съехавшие на нос очки она то и дело поправляла пальцем. Исключения  были сделаны ещё двум девочкам – тоже отличницам.
       Аня и Северов как раз снова сидели за одной партой, сзади. Их отношения давно не давали покоя Марине, мучая  её любопытство. Почему Норкина и Северов сидят вместе? Это роман? Или просто Норкина списывает  у Северова, ей так удобно? Второй вариант вернее. Ну, конечно,  это так! Она, Марина, права, и как только сразу не догадалась? Северову и Ане Марина дала тему: поэма  Блока» Двенадцать». Открывшего было рот Северова  она не стала слушать и только сказала: «Никаких, Саша. Даю вам в виде исключения. На двоих». Последние слова она подчеркнула. Затем Марина отошла и встала, взявшись руками за деревянную спинку стула за преподавательским столом. Так она стояла, обозревая группу. С Ани и Северова она не сводила глаз, нетерпеливо наблюдавших из-под тёмных очков.
        Аня почти совсем не знала поэму «Двенадцать». Северов знал, и, видно, неплохо, потому что написал страниц шесть, не меньше, это Аня  хорошо помнит. Списывать  под Марининым взглядом, и  именно ей ,Ане, было можно – преподавательница литературы как раз этого ждала: ей нужно было доказать себе  и своей ученице её несостоятельность, отняв у неё право на самоуважение навсегда. Аня же на что-то там претендовала. Аня, тихая и незаметная как мышка, иногда поднимала руку, и её мнение могло быть другим, чем  у Марины Сергеевны и вызывало у Марины тревогу и беспокойство. Однажды Аня высказалась, что  идея коммунизма и идея христианства похожи. Марина закричала:
- Нет, нет, Аня! Этого не может быть. Вы в корне неправы.
Было такое впечатление, что сказанное Аней может поколебать в глазах учеников её точку зрения, тут была угроза  подрыва авторитета Марины, такого же абсолютного для слушающих её, как и её правота.
- Конечно, неправа,- хором раздались осуждающие голоса, а сидевшая сзади Лена Правикова осудила больше всех:
- Конечно, Ань, ты неправа. А свою неправоту надо признавать честно. – И вдруг, озлившись, неожиданно для себя пнула стул, на котором сидела Аня, ногой и сказала ставшим  хриплым, низким голосом:
- Куда лезешь, Норкина? Совсем обнаглела!
- Знать мало. Это надо доказать,- сказала Марина.
Аня Норкина молчала. Большие коричневые глаза Марины смотрели вызывающе, в упор – решение  на её стороне, а решение вопроса она знает заранее. Но всё-таки. Неужели Аня  ей ничего не ответит? Конечно, сказать нечего: она, Марина, так и знала. В тот момент, когда девочка собиралась было что-то сказать, глаза Марины блеснули победным блеском:
- Видите, девочки. Аня неправа.
- А мы ей что говорим?- ответили девочки.
В чём Аня была неправа, Марина не объяснила.
      Сейчас, на контрольной, Аня изо всех сил пыталась что-то выжать из своих познаний о Блоке и поэме «Двенадцать».  Как нарочно, она не восприняла эту поэму и плохо  её помнила. Внутри сосало что-то, похожее на обиду, но это была не обида. Конечно, Аня была расстроена, но не хотела этого показывать, поэтому что-то спросила у Северова сухим, подчёркнуто сдержанным голосом. Но Северов всё равно хорошо понимал её настроение и сочувствовал. Он начал утешать свою соседку. Он говорил, что это ничего, у него тоже так бывает – сидишь и вроде как нечего написать.
-  У меня всего полстраницы написано,- посетовала Анна,-  разве можно сдавать  такое сочинение? У тебя вот целых шесть страниц.
- Плюнь, - чётко и ясно  вразумил Аню Северов,- А у меня тут просто много своих мыслей накопилось по этому поводу, вот и всё.
Он бы мог подсказать, да, пожалуй, и дать что-нибудь списать. Но, во-первых, Аня слишком ценила свои литературные способности. Списывать, да ещё у Северова, было унизительно, тем более что, если попадаются два одинаковых сочинения, то сразу видно, кто у кого списывал. Зная это, Норкина,  ещё в школе  писавшая сочинения лучше всех в классе, не давала  их никому списывать, а вот списать что-то другое – пожалуйста. Издали заглянув в тетрадку Северова, Аня принципиально даже не поинтересовалась, что он там написал. Аня уговаривала себя, но было мучительное чувство, как будто вся жизнь сейчас уложилась в одну цель- написать немного стоящее сочинение, ещё хоть чуть-чуть побольше; что же там ещё было, только бы вспомнить. Умом понимая, что это не так, она ничего не могла поделать с таким настроением. Наверное, так чувствует себя студент, неудачно вытащивший билет на экзамене.
       На следующем уроке были объявлены  оценки. Каждый получил то, чего он стоил. У всех трех отличниц были пятёрки, и у Северова, кажется, тоже. Сочинение в полстраницы –это не сочинение вообще. Марина не стала ставить Ане неуд, и она, как всегда, получила  свою заслуженную тройку.
Темой следующего занятия  было «Хождение по мукам» А.Н. Толстого.
- Девочки, а что нам приготовила Стелла Сидорова?
Угрюмая светловолосая Сидорова нехотя встала, зацепив одну ногу за другую. На её огрубевшем от курения лице была написана агрессия, голубые глаза смотрели вызывающе.
- Я не читала,- буркнула она себе под нос.
- Что ж не читала?- спросила Марина,- Шибко занята была? Что же это у вас за дела такие неотложные были? Или других интересов  помимо литературы полно? А,  Стелла?
- Я уже сказала вам, не знаю я. Чего вы от меня хотите?
Марина преобразилась. Приподнявшись над столом, она сверкнула глазами, в которых был гнев безрассудный, но от этого не менее праведный. Таким взглядом смотрят на политического противника. Нос Марины порозовел и припух.
- Вы это мне говорите?- начала она тихо и грозно, тут же перейдя в крик,-  А со мной  такие номера не проходят! Она мне демонстрирует! Ещё раз такое будет – и в  полугодии неуд, учтите,  дорогуша. И не надо смотреть на меня с застывшим выражением площадной брани на лице.
Укротив таким образом Сидорову, Марина посадила её.
- Катя Шумилина,- перевела она глаза на её подружку и соседку по парте. Шумилина начала отвечать. Сказав несколько слов, она  запнулась.
- Я читала, Марина Сергеевна. Что дальше – просто не могу объяснить. Не понимаю.
- Она не понимает. Честное признание. А зачем, спрашивается, вы поступили в этот техникум? Математики меньше? Верно, Катя?
- Да, потому что математики меньше,- с затруднением  ответила Шумилина. Вдруг застеснявшись, она не знала, куда деть свои руки.
Марину этот ответ устроил. Сразу посадив Катю, она перешла к объяснению  сути романа «Хождение по мукам». Она говорила, что  его автор – Алексей Николаевич Толстой,  жил при Сталине, и его роман «Петр Первый» - типичный отзвук сталинщины : ведь, как типичный представитель  своего времени Алексей Толстой, тем не менее, не мог открыто написать о нём  и о его жестокости, он  мог только вложить всё это в свой роман – «Хождение по мукам». Дальше шло непосредственно само объяснение того, кто такой был Алексей Толстой. Он  был дворянского происхождения, типичный барин. В-общем-то он мог, по словам Марины, сделать подлость – маленькую, и большую тоже, но всё это ничего, потому что талант. Причём всё, что бы он ни написал, было талантливо.
       На следующем занятии  очередь дошла до Северова.
- А что нам Саша приготовил? –спросила Марина с любопытством, но чувствовалось, что как к представителю мужского пола она относится к нему намного серьёзнее, чем к опрашиваемым ею девчонкам.
- Да вот ничего не приготовил,- специально рассеянно-небрежным тоном  сказал Северов.
Марина была  явно уязвлена: не меньше, чем от грубого ответа Сидоровой, не знавшей материала, а сейчас даже намного больше. Но она пока не показывала этого – в Северове было нечто сдерживающее её; к тому же Северов был мужчина, юноша. В голосе Марины появилась обида, изо всех сил скрываемая и подавляемая.
- Ай-яй-яй. Что же, Саша, захворал?
- А я вчера со второго этажа падал вниз головой.
- Удачно упал, Саша? Живучий, - Марина оправлялась от оцепенения, и от обиженного её настроение перешло к другому – в её расширившихся глазах  читалась угроза, и не такая, как  по отношению к Сидоровой, а большая и серьёзная. Выражение её глаз  стало неожиданно глубоким и жутким, оно говорило о том, что Северову не поздоровится – и в скором времени: возможен  будет даже выгон его из техникума; о котором Марина позаботится.  Такая возможность была совсем не исключена – на самом деле с Мариной шутки плохи. Как на человека, играющего на публику, можно с  восхищением смотреть ей в рот, можно про себя не одобрять и не принимать её, но повести себя по отношению к ней вызывающе – это значит поставить на себе крест. В этот момент Аня нагнулась и потихоньку начала доставать  из сумки ручку; находившийся в  сумке пакет зашуршал. Взгляд сидевшей  за столом Марины устремился на Аню.
- Ну,ж сколько можно возиться, а? – раздался глубокий, грудной голос. Марина была в крайней  степени раздражения, ярость дрожала на её лице, она сейчас срывала зло на Ане, хорошо понимая, что срывает, сознательно выплёскивает своё  дурное  настроение на кого-то совсем тихонького, и от этого, кроме ярости, из-под тёмных очков смотрела ещё и откровенная скука.
Анин испуг был ей приятен.
- Я вас спрашиваю, почему вам  именно в середине моего занятия понадобилось ковыряться в пакете?
- Я ничего. Мне только ручку достать.
- Потом достанете! – Марина в сердцах ударила кулаком по столу,- пусть у вас ничего нет. Значит, чтобы это было в последний раз. И вообще, девочки, у меня к вам убедительная просьба: никаких шуршащих, стучащих предметов на литературе. Категорически запрещаю. Договорились?
      Северов исчез так же неожиданно, как и  появился. Что его оттолкнуло? То ли бесперспективность библиотечной жизни, то ли девушки своим вниманием одолели, или, может быть, то, что Аня Норкина не смогла быть  рядом с ним? Не задержался в библиотечном техникуме и Рубан. Он ушёл  через некоторое время, следом за Северовым.


Рецензии