Глава 22. Связь времен

Наконец-то! Желтоватые листы, исписанные знакомым уже почерком. Выцветшие чернила местами заменяли карандашные записи, почти стертые. Элена навела лупу на карандашный фрагмент. Удивительно! Все читается!

— Ну, не буду тебе мешать. Кофе в коридоре за углом. Я на связи, — ее венецианский коллега наконец-то удалился, прикрыв дверь кабинета.

Толстая тетрадка в коричневом кожаном переплете исписана от руки старинным почерком с ятями. Судя по качеству самой тетрадки, типу бумаги, дневник мог был написан, — Элена задумалась, — в 1890–1900-е годы. В начале вырвана страница. Судя по линии отрыва — та самая, которую она расшифровала в Риме.

Сердце бешено колотилось. Она с трудом заставляла себя сохранять спокойствие. Сначала по всем правилам нужно сделать внешнее описание рукописи. Элена включила диктофон…

* * *

«Не буду описывать здесь грустные события моей юности в Петербурге. Во-первых, эти воспоминания до сих пор очень болезненны. Во-вторых, невозможно говорить о них, не упоминая некоторых высокопоставленных особ, репутации коих мои рассказы могут повредить. Я была еще очень неопытна и оказалась совершенно не готова к такому испытанию, как пристальное внимание мужчин. Не защитила себя, свое сердце. Я любила тогда искренне и горячо, всем существом отдаваясь этому чувству. Мой избранник, о котором я уже тогда слышала много нелестных отзывов, казался мне лучшим человеком на свете. Я оказалась игрушкой чужих страстей, но впоследствии жизнь расставила все на свои места. Тот, кто разрушил когда-то мое счастье — очень помог мне в трудное время, когда я с сыном бедствовала. А человек, на которого я молилась, как на икону, ныне ведет жизнь скомороха. Но поскольку теперь все мы связаны родственными узами, я считаю своим долгом следовать нашей общей договоренности и оставить все произошедшее в тайне.

После того, как мне удалось вырваться из опутавшей меня паутины, я долго приходила в себя. Я была вдали от тех мест, разлучена с родителями, к которым была очень привязана. Моя благодетельница, за которую я не устаю молиться, не только спасла меня. Она подарила мне новую жизнь, вселила веру в себя. Мне пришлось взять другое имя, а вместе с ним — как будто изменилась моя сущность.
Прежде всего Анна занялась моим образованием. Вот что прекрасно отрезвляет! Я вдруг поняла, как мало знаю и умею. Во мне проснулась невероятная жажда побыстрее всему научиться. Перенесу сюда некоторые заметки, сделанные в то время. Перечитывая их сейчас, я снова ощущаю ту неуемную энергию, которую пробудила во мне Анна.

«Если я когда-нибудь вернусь к нормальной жизни, я хочу, чтобы люди узнали, как они бездарно проводят свое время. Я тоже так жила — пусто и бездумно проживая драгоценные дни, часы, минуты. Мне пришлось умереть, чтобы начать жить по-настоящему. Анна открыла во мне скрытые таланты — иначе я не справилась бы с таким огромным количеством занятий. Но, кажется, я все же справляюсь. Я справлюсь! Иначе какой смысл оставаться в этой жизни? Терять мне уже нечего. Документ о моей безвременной гибели хранится у моих родителей. Хотя… я умерла уже тогда, когда на меня обратилось августейшее внимание…

Я уже почти забыла свое прошлое. И теперь, мне кажется, что все это было не со мной. Где-то на донышке души остается боль и обида, но, думаю, через некоторое время и они уйдут. Я стану свободной и счастливой! Не страдать! Не любить! Быть не предметом вожделения, а наоборот, подчинять любого мужчину своей воле, своей прихоти!

Казалось, боль и страдания забыты навсегда. Но впереди ждали новые испытания. Новые встречи с прошлым. Возвращение в Россию. Могла ли я взирать равнодушно, как сгущаются тучи над головой моего непутевого любовника. Не знаю, смогла бы я уберечь его, если бы была рядом?»

              * * *

Возвращаюсь ко времени моего ученичества. Вскоре Анна стала брать меня с собой. Я усердно учила итальянский и английский языки, совершенствовала французский, потому что наши путешествия в основном охватывали эти страны. Постоянные разъезды, общение с представителями самых разных слоев общества — такова была наша жизнь ближайших полутора или двух лет. Эта беспокойная жизнь окончательно выковала мой характер. К Анне приходили самые разные посетители: и очень знатные, и простые, и молодчики бандитского вида, и девушки весьма двусмысленного рода занятий. Иногда, она вела переговоры наедине, но часто я тоже присутствовала при этих беседах. И это стало для меня отличной школой. Потом я должна была подробно рассказать о том, какое впечатление произвел тот или иной гость. Так училась я анализировать и составлять мнение о людях.

      * * *

Однажды ветер путешествий занес нас в Англию. И там, в Оксфорде, произошла встреча, о которой я не могу умолчать.

После увлекательной лекции в Christ Church, которую прочел постоянный профессор колледжа, я в нетерпении ожидала возможности поговорить с ним. Сэр Чарльз Лютвидж Доджсон был невысоким темноволосым человеком средних лет. Его лекция была блестящей. Как и его книги.

Профессор Блекбридж по моей просьбе представил нас. Я заметила, что профессор Доджсон был впечатлен моей тогдашней юностью.

— Позвольте выразить признательность, профессор. Я в восторге от вашей лекции.
— Весьма польщен, сударыня. Неужели вам интересна математика?
— Вы делаете ее интересной. Но мне не все было понятно. Не сочтете вы меня назойливой, если я попрошу прояснить кое-что.

— Конечно, мэм! С превеликим удовольствием!

С этими словами я взяла под руку автора «Алисы в стране чудес» и повела его в сад.

— Так что же заинтересовало вас в математике, мисс?
— Прежде всего, ваши прекрасные занимательные задачи.
 
Мы прогуливались по аллеям, и мой собеседник раскрывал передо мной удивительное царство математики.

— Я слышала, что несколько лет назад вы путешествовали и побывали в России. Каково ваше впечатление об этой стране?

— Да, я действительно там был. Это очень интересная страна. У нее — большое будущее.

Конечно, я не преминула выразить свое восхищение его книгой, с которой недавно познакомилась и постоянно перечитывала.

— Вы читали «Алису»? Ну и как вам понравилось?

— Очень! Жаль, что я уже взрослая! Думаю, если бы я прочла ее в детстве — мне понравилось бы еще больше!

* * *

В Италии мы вели очень беспокойную жизнь: постоянно переезжали с места на место, то с севера на юг, то обратно на север. Иногда Анна поднимала меня среди ночи, и мы скакали верхом. Я долго не понимала, с чем это связано. Но однажды Анна обратилась ко мне с просьбой, и я, наконец, догадалась, что стоит за всем этим.
События моей юности надолго отвратили меня от мужского пола. И, хотя, везде мы оказывались преимущественно среди мужчин, я долго сторонилась каких-либо отношений. Но жить монахиней у меня не получилось. Мое сердце растопил один веселый неаполитанец. А в Венеции мной увлекся весьма знатный господин, занимавший когда-то важный пост при кратковременном Венецианском республиканском правительстве 1848 года. Меня покорил его молодой задор, радость обретения свободы. Впрочем, это чувство я встречала у многих итальянцев, как у северян, так и у южан. Страна еще бурлила после недавних жарких событий — военные действия, восстания, свержение иноземной власти. Объединение земель вызвало всеобщее воодушевление. Все прославляли Виктора-Эммануила. Мне довелось увидеть воочию этого легендарного короля. Но и тут прошлое гналось за мной по пятам. Расскажу об этом чуть позже.

Возвращаюсь к моим амурным приключениям. Мой венецианский поклонник очень настаивал на тайной встрече. Он был умен, весьма хорош собой, еще не стар и весьма галантен. Это было незабываемое приключение. Мы плыли на гондоле под покровом ночи…»

Элена остановилась. Эта сцена была ей знакома во всех подробностях. Ее сон снова оказался пророческим.
 
«Когда я собиралась на это свидание, Анна попросила меня скопировать некоторые бумаги, пока я буду у него, что мне и удалось с легкостью. Помнится, это был какой-то сложный план, но, благодаря тому, что я много занималась живописью в юности, мне не составило труда точно скопировать его. Вскоре я узнала, что несколько несчастных, томившихся в тюрьме в Пьемонте, бежали на свободу. Это были весьма достойные люди, попавшие в ловушку для заговорщиков. Анна сказала, что в этом была и моя заслуга. Именно скопированные мною записи сделали возможным эту акцию. Так я немного приобщилась к тайной деятельности моей покровительницы. Один из спасенных в Пьемонте стал впоследствии моим мужем.

Эта акция стала моей инициацией. Я и в дальнейшем старательно выполняла небольшие поручения Анны. Мне не раз приходилось действовать во благо несчастных или исправлять политические ошибки дипломатов. Все это меня сильно увлекло. О, то была прекрасная романтическая эпоха тайных обществ, заговоров, покушений! Но мое приобщение к тайной деятельности неожиданно прервалось. Я вынуждена была вернуться в Россию. Дальнейшие события моей жизни лишили меня возможности быть полезной делу Италии и разлучили меня с Анной.

          * * *

Старые раны, связанные с Петербургом, постепенно заживали. Но одна встреча показала, что я еще не научилась в совершенстве искусству владения собой. И любовь, которую я считала умершей, только тихо дремала.

Это был, кажется, 1873 год. В честь приезда его величества в Палаццо Дожей был устроен прием, на который меня пригласил мой тогдашний любовник. Я уже неплохо освоила тосканский диалект, и венецианцы даже принимали меня за флорентийку, что было неплохо для успеха наших планов. Однако появление одного легкомысленного великого князя чуть не поломало всю игру. Несмотря на то, что я видела его в последний раз полтора года назад, сердце предательски забилось. Моя приобретенная выдержка дала трещину.

Он, как мне показалось, даже не был осведомлен о том, что случилось со мной тогда. Во всяком случае, удивился не тому, что я жива, а тому, что я оказалась здесь. (Помню, как одна пожилая русская дама в Ницце, увидев меня, долго крестилась). Я продолжала упорно «не понимать» обращенной ко мне русской речи. А он словно издевался! Я отвечала ему на итальянском. Его навязчивое внимание было совершенно излишне. На меня косились венецианцы. Мой любовник, к счастью, был далеко. Я поспешила затесаться в толпу гостей».

Элена искала в дневнике какие-нибудь зацепки, которые помогли бы восстановить драму этой девушки. Пока это были лишь намеки. Но эти намеки указывали на личности весьма значительные. И возможно, какой-то неизвестный кусок жизни российской верхушки общества мог бы открыться благодаря этим мемуарам. Для быстроты Элена использовала диктофон, просто прочитывая тетрадь вслух. Поэтому довольно скоро она дошла до конца. Некоторые фрагменты были на других языках. Эпизод в Оксфорде был на английском. А встреча в Палаццо Дожей была описана на той смеси тосканского и венецианского диалектов, которая предшествовала введению в употребление единого итальянского языка.

* * *

Через пару часов зашел синьор Распоно.
— Ну что, нашла какие-нибудь зацепки?
— Да. Давай обсудим. Я нашла упоминание об одном событии здесь, в Венеции.
— В Венеции? Отлично!
 
— Нужно поискать какие-нибудь документы, в которых есть описание приема в честь приезда в Венецию Виктора-Эммануила. — Поищем!

— Известен год — 1873. Есть подозрение, что наша мемуаристка была на этом приеме. Мы сможем узнать список гостей?
— Прием был у Дожей?
— Да, конечно.
— Узнаем. Я свяжусь с коллегами из музея. Думаю, на днях мы это выясним.;