Сирота

                Николай Путилин

                СИРОТА
               
События, описанные в книге, вымышлены.  Любые совпадения с реально существующими   людьми и организациями — случайны и непреднамеренны. Но за основу взят конкрет-ный человек.  На примере жизни главного героя автор показывает картины трудной жизни народа России начала ХХ века. Однако не следует рассматривать данное про-изведение как попытку дать социально-политический  анализ страны. Случаев вне-брачных детей было немало. В этой книге рассказывается о ребёнке, отданном без-детной паре, рано отошедшей в мир иной. Мальчику Мите довелось испытать много трудностей, чтобы стать настоящим человеком.  Все подробности можно получить, прочитав эту книгу.      


                НА ЯРМАРКЕ

 Самый интересный раздел  истории Воронежского края  начала ХХ века – сведения о ярмарках, которые проходили в разное время года. В отдельных случаях указываются не только число, но и дни недели проведения ярмарок. Проводились эти мероприятия с угощением и огорчением: тут и обманывали народ, и обворовывали доверчивых лю-дей. Место и время первой ярмарки на Добринской земле неизвестно. Но поскольку самым старинным населённым пунктом района является Ивановка (история её рождения относится к 1742 году), можно предположить: именно здесь прошла первая ярмарка. Торговали крупным рогатым скотом, лошадьми, мануфактурой, бакалейными товарами, хозяйственными крестьянскими принадлежностями, готовым платьем, продуктами пита-ния. Богатые купцы вели торговлю в каменных постройках, складах и торговых ря-дах, купцы средней руки – в сараях, деревянных лавках и клетях, в балаганах и палатках, а бедные торговцы – в шалашах, крытых лубком или рогожами, а то и пря-мо с возов и телег.
   
Дыхание ярмарки можно было почувствовать по мере приближения к ней: шум доноси-лся издалека. На ярмарке можно купить всё, кроме «отца и матери», говаривали старики. Особенно славился Усманский уезд конными ярмарками. Среди селений, где организовывались такие торжища, выделялись Ивановка и Талицкий Чамлык. В 1892 году, согласно «Обзору Тамбовской губернии», в Усмани и других волостях уезда одновременно проводились конные ярмарки. В этот год прошли семь ярмарок – в Мор-дово,  Полетаево, Княжей Байгоре, Демшинске, Новочеркутино, Талицком Чамлыке, Нижней Матрёнке и Ивановке. Цена лошади зависела от того, был ли год урожайным или случался неурожай, из-за чего происходил падеж животных.

Андрей Григорьевич Давыдов с сыном Семеном приехал на ярмарку в Талицкий Чамлык из деревни Нижней, чтобы продать жеребёнка. Остановились в конном ряду – самом многолюдном из всей ярмарки. Тут в основном цыгане – любители купли-продажи и обмена лошадей. Опытные мужики хорошо знали о «шутках» цыган и не подходили к ним. Но не всем были известны цыганские хитрости. Один мужик купил у них лошадь, потом проливал слёзы: кобыла через полчаса вдруг похудела. А цыганы, получив деньги, быстро исчезли.

Приехал на ярмарку и Александр Яковлевич Карпов с дочерью Ариной из деревни Лу-говой. Он тоже решил продать жеребёнка: дочь давно мечтает о расписной прялке. Андрей Давыдов и Александр Карпов служили в царской армии в одном полку. В бли-зких отношениях не состояли, но при случае помогали друг другу. Карпов остано-вился недалеко от повозки Давыдова и, увидев бывшего сослуживца, подошёл ближе. Пожав друг другу руки, поговорили.
– Твоя дочь? – спросил Андрей.
– Моя. А в чём дело? – поинтересовался Карпов.
- Мне известно, что у тебя есть дети, но в каком они возрасте, не знал, – уклончиво ответил Давыдов.

Карпов и Давыдов пошли вдоль конного ряда узнать цену годовалых жеребят. Семён и Арина остались у своих повозок. Они изредка поглядывали друг на друга, но пого-ворить стеснялись, так как никогда раньше не встречались. Однако по их поведению было заметно: приглянулись друг другу. Даже постороннему человеку нетрудно было заметить, что они – подходящая пара.

Арина – девушка стройная, ещё совсем молодая, но загадочная и неопределённая, как завтрашний день. На Арине плисовая корсетка, покрытая белым кашемировым с каймой платочком, из-под которого красовалась толстая, каштанового цвета коса с вплетённой в неё алой лентой. Платочек завязан спереди. Лицо Арины чистое, но не выделялось белизной. Крестьянские девушки не прятали свои лица от солнца и ве-тра, поэтому всегда казались смуглыми. Выразительные голубые глаза, как два озерка с отражающейся небесной синевой, привлекали внимание парней. Не случайно незнакомый парень на ярмарке не мог оторвать от неё взгляда. Так и стояли они среди пришедшего неизвестно откуда сентябрьского тепла и тайно рассматривали друг друга. Парень решил, что незнакомка очень хороша. Им обоим было непонятно, что вдруг произошло с ними. Прежде они не ощущали подобных чувств.
 
Семён – возмужалый парень, успевший отслужить в солдатах. Его пронзительные гла-за, хотел он или нет, всё время смотрели в сторону незнакомки. Девушке тоже по-нравился парень: рослый, физически крепкий, тёмные волнистые волосы, прямой нос, аккуратные усы. И глаза, примагничивающие собеседника, – всё это разом вошло в душу девушки.

Александр Яковлевич быстро продал жеребёнка и отправился с дочерью за покупками. Арина нашла расписную прялку, гребень, гребёнку, а отец купил полмешка гостин-цев. Дочь села на телегу и стала любоваться покупкой.  «Такой красивой прялки в нашей деревне ни у кого нет. Мне будут завидовать подружки»,  –  радовалась де-вушка. Отец, поправив сбрую, сел в телегу, и лошадь привычной рысцой побежала по дороге.

А Андрей Григорьевич дождался своего покупателя только к вечеру. Причиной стала небольшая ранка на шее жеребенка. Правда, от ранки осталось лишь тёмное пятно, но мужики искали жеребёнка без каких-либо пороков. 

                В ЦЕРКВИ

День Покрова Пресвятой Богородицы в Хворостовском приходе – праздник престоль-ный, один из самых почитаемых на Руси, о чём свидетельствует и количество Покро-вских храмов, и количество людей с «поповской» фамилией Покровский. Богослужение в этот день в церкви проводится особенно торжественно. Простой русский народ пе-реосмыслил «покров», ставший календарной вехой. Это время свадеб, первое зази-мье. «Батюшка Покров, покрой мать сыру землю и меня молоду! Бел снег землю при-крывает: не меня ль молоду, замуж снаряжает? Батюшка Покров, покрой землю сне-жком, а меня, молоду, женишком!» – припевают истомившиеся красные девицы.

Тот, кто бывает на церковных богослужениях, может засвидетельствовать, как насы-щена яркими песнопениями и молитвенными текстами праздничная служба в Покров Пресвятой Богородицы. Тропарь, кондак, величание и акафист – её неотъемлемые со-ставные части. Все они полны света христианской любви. Пречистая Божия Матерь всегда простирает Свой молитвенный покров над нами. Она всегда умоляет Сына Сво-его, Господа нашего Иисуса Христа, об избавлении нас всех от бед и напастей и о даровании нам вечного спасения. Сколько раз Божия Матерь Своим покровом спасала нашу родную страну! Когда казалось, что страна гибнет, она через Свои чудотвор-ные иконы проявляла особую заботу о нас и помогала победить завоевателей.

Наши прадеды вспоминали легенду о том, как Божия Матерь спасла детей. Во время второй мировой войны решено было отвезти их на грузовиках подальше от фронта. Чтобы машины не попали под бомбежку, ехать решили ночью. В темноте шоферы поте-ряли дорогу. Стали ее искать, но, не найдя таковой, поехали дальше полем. Вдруг перед первой автомашиной  возникла Женщина с раскинутыми в стороны руками. Шофер выпрыгнул из машины, но на дороге уже никого не было. Колонна автомобилей тро-нулась, но тут же Она появилась вновь. Водитель автомашины прошел немного вперед – там был обрыв. Тогда колонна автомобилей повернула обратно и скоро выехала на дорогу. Так Божия Матерь спасла детей. 

По-праздничному нарядными приехала в церковь Арина с отцом. Мать осталась дома, чтобы встретить сестру Евдокию с мужем и ребятишками. Погода выдалась на ред-кость солнечная, тёплая, поэтому прихожане оделись по-летнему. В церкви Арина стояла рядом с отцом. Когда он перекрестился и наклонился, она слегка повернула голову в сторону и увидела уже знакомого парня. Его глаза смотрели настойчиво, призывно, трепетно. Его поразили глаза девушки – большие, блестящие, как бусинки небесного цвета в прозрачной воде. В припухлых губах заметил играющую усмешку. На подбородке и на щеках выделялись ямочки, словно кто-то надавил пальцем. Щёки Арины покрылись румянцем. Она резко отвернулась и до конца службы не поворачи-вала голову в сторону незнакомца. А он не мог оторвать от неё глаз. Как только закончилась служба, Арина направилась к выходу через левое крыло. Дома Арина бросилась к детям Евдокии и на время забыла о парне, встреченном в церкви. После обеда вышли на улицу грызть жареные подсолнечные семечки.  Вскоре гости отправились в свою деревню.
   
Перед ночным отдыхом глава семейства Андрей Григорьевич Давыдов озадачил жену Пелагею Семёновну.
– Мать, нужно женить Семёна. Хватит ему по улицам шататься. Пора за хозяйство браться, а то мне уже невмоготу. Да и тебе помощница нужна.
Андрею Григорьевичу уже за шесть десятков перевалило и Пелагее Семёновне около шестидесяти лет. Так что глава семейства всё рассчитал верно. Теперь он ждёт, как отнесётся к его задумке жена.
– Женить, так женить. Но подобрал ли он невесту? – решила уточнить хозяйка.
– Я присмотрел уже. Она мне понравилась – сообщил муж.
– Тебе, говоришь, понравилась? А Семёна спросил? – недовольно возразила Пела-гея Семёновна.
– Спросим и его, Пелагея, – успокоил жену Андрей.
– Где же ты невесту нашёл? – Пелагее не терпелось узнать о будущей снохе.
– На ярмарке, – улыбаясь, удовлетворил ответом жену Андрей.
– Что, вывозили на продажу? – спросила старуха и залилась смехом.
– Не смейся, я серьёзно говорю: на ярмарке в Талицком Чамлыке видел эту краса-вицу.
– А Семён видел её? – допытывалась мать.
– Видел, но разговаривал ли с ней, не знаю.
– Чья же она будет, эта красавица? – не унималась Пелагея Семеновна.– Карпова Алексана.
– О, этого я знаю: хороший мужик, – обрадовалась Пелагея.
– Вот видишь, уже одобряешь. Но нас интересует не отец, а его дочь, – уточнил Андрей.
– По родителям судят и невесту, – назидательно ответила жена.
 
Супруги потолковали о предстоящих церемониях – смотринах, сватовстве, предсто-ящей свадьбе и замолкли. Утром встали рано и начали управляться по хозяйству. Семен пришёл домой далеко за полночь и теперь отсыпался. Родители не тревожили ни его, ни второго сына Петра. А во время обеда разговор с сыном состоялся.
– Ну, Семён, мы с матерью решили: тебе пора жениться, – сказал отец.
– Я ещё об этом не думал, – спокойно ответил сын.
– А надо думать, коли время подошло. И Пётр женихается. Невесту, наверное, уже подобрал? – продолжал Андрей Григорьевич.
– Невест много, одна лучше другой, – снова уклонился от прямого ответа Семён.
– Всех не заберешь, одну выбирай, – назидательно сказал отец.
– Пока думаю, какую невесту выбрать, – неуверенно промолвил сын.
– А та, которая на ярмарке расписную прялку купила, чем не невеста? – подсказал отец.
– Но я её только два раза видел, а поговорить не пришлось, – с сожалением отве-тил Семён.
– Можно раз увидеть и не ошибиться, а можно видеть каждый день и промахнуться. Так, может посватать её? – предложил отец.
– Можно попробовать, – неуверенно согласился Семён.
– А что пробовать? Если ты согласен, то я поеду к своему другу, он почти рядом живёт, и всё узнаю.
– Езжай, узнавай, – теперь голос сына звучал увереннее.

                И СОСТОЯЛАСЬ СВАДЬБА

Андрей Григорьевич в тот же день, после обеда, запряг лошадь и поехал в село Лу-говое к своему другу – однополчанину Александру Карпову. Подъезжая к дому, Да-выдов увидел хозяина: он что-то делал около избы, так как в руках держал то-пор. Поздоровались.
– Я к тебе, Алексан, по делу приехал, – сразу озадачил Давыдов старого друга.
– Тогда проходи в избу, – пригласил Карпов.

Вместе вошли в избу, поговорили о погоде, об урожае, о том, о сем и перешли к главному вопросу. Толковали около часа. Договорились устроить смотрины через неделю в воскресенье.

Смотрины состоялись. Жених и невеста понравились друг другу. Родители назначили день сватовства.
– В субботу, Семён, поедем свататься. Приготавливайся, – заранее предупредил сы-на Андрей Григорьевич.
– Я всегда готов, – по-солдатски ответил жених. Во время сватовства Арина, не раздумывая, дала согласие: жених ей понравился. Многие девчата заглядывались на него. Но ему ни одна не приглянулась. А вот Арина с первой встречи встряхнула душу. О женитьбе Семёна заговорили в рождественский пост, но свадьбу решили играть после Рождества Христова. Семёна беспокоило, как бы в этот день не подня-лась метель. Но опасения оказались напрасными. День выдался хотя и морозный, но тихий, солнечный, чему Семён был рад.

Приехали в церковь для венчания. Правила венчания гласят, что обручением пара скрепляет узы перед лицом Господа, и он принимает их клятвы. Обручаясь в храме, мужчина принимает жену от Бога и по велению его.  Для большего внушения обруча-ющиеся должны стать перед дверью храма, а священник, являясь проводником воли божьей, ждет их внутри у алтаря, чтобы благословить пару и вручит им свечи, оз-начающие чистый свет пламенной взаимной любви, а также непорочность пары и Божью благодать. Во время каждого благословения молодые  трижды крестятся. 

По правилам венчания пары выходят на средину храма с горящими свечами в руках. Перед Семёном и Ариной шествует священник с кадильницей. Молодые становятся на специальное место пред аналоем, где лежит Евангелие. Пред лицом Святой Церкви молодые снова заявляют об уверенности в решении связать себя узами брака.

 Начинается освящение с одновременным чтением трёх молитв. Венцом священник осе-няет жениха и невесту, потом дает поцеловать специальную икону, после чего три-жды благословляет особыми словами. После вознесения всех молитв пара делает не-сколько глотков церковного вина из чаши. Затем их руки складывают вместе, покры-вают епитрахильей, и священник трижды обводит молодых, держа за ладони, вокруг аналоя. Пара идет за ним. На первом круге поют «Исаие, ликуй», потом – «Святии мученицы», а дальше «Слава тебе, Христе». Затем венцы снимаются, и священник приветствует новый союз. В конце обряда жених целует икону с изображением Хри-ста, невеста – икону Богоматери, потом наоборот.   

Во время венчания роль родителей особенно важна  –  они подтверждают союз перед Богом и людьми и принимают участие, как в обручении, так и в венчании.

И вот венчание окончено. Молодые в сопровождении свидетелей и родителей выходят из церкви и направляются к свадебному поезду. Мороз усиливается. Молодых надёжно укутывают в овчинные тулупы. Поезд отправляется к дому жениха. Люди, не боясь мороза, пришли к дому Давыдовых. Как обычно, здесь и ребятишки. Чтобы согреться, они бегают друг за другом, устраивая свалку. Взрослые переминаются с ноги на но-гу. Когда услышали звон колокольчиков, выстроились в две шеренги с обеих сторон дороги. Вдруг колокольчики смолкли, и наступила тишина. Свадебный поезд остано-вился. По традиции невеста должна приехать в венке из искусственных цветов. Поэ-тому за полверсты до дома жениха поезд останавливается, и на голову невесты на-девают венок. После этого лошадей гонят во всю прыть.

Во время свадьбы приглашенные продолжают праздновать за столом, но при этом го-сти помнят – сквернословие, обильные возлияния спиртного и бесстыдные песни по-зорят обвенчавшихся и оскверняют их союз. Пир должен быть с соблюдением приличия – тогда он будет благословлен Богом за почтение к священному союзу и будущей се-мейной жизни.

Свадьба состоялась. Старики ожидали внучат. Но прошёл год, другой, а Арина не рожала. Какая была причина, никто не знал. В их роду подобного не случалось, а вот Арина осталась бездетной. Выходя замуж, она думала о большой семье, но за семь супружеских лет детей не родили. Через три года женили Петра. За четыре го-да семейной жизни у Петра и Дарьи родились сын и дочка.  А Арину пришлось возить по разным знахарям. Отслужили и молебен в церкви, но ничего не помогло. Вскоре умер отец мужа, а через год, не дождавшись наследников от Семёна, умерла и мать. Остались два брата. Но два медведя, гласит народная поговорка, в одной берлоге не живут. Семён и Пётр решили разделиться. В семьях с двумя и более братьями в те времена обязателен был раздел.  Обычно раздел имущества редко заканчивался мирно. Но иногда дело доходило до драки. Если отец выделял старшего сына, то не допускал скандалов, старался, чтобы братья и после раздела жили дружно, помогали друг другу.

При разделе имущества между братьями Давыдовыми драки не было, но Семён считал, что Пётр получил больше положенного. Семён предлагал разделить движимое и недви-жимое имущество пополам. Движимое имущество поделили поровну, а вот с недвижи-мым получилось не так, как хотел Семён. Он предлагал поделить пополам сад, сос-новую рощу, луг и пахотную землю. Пётр решил по-своему. В результате ему доста-лся сад, а Семёну – сосновая роща. И то, и другое посадил отец. Правда, сад за-кладывать помогал повзрослевший Семён. После такого раздела дружба между брать-ями прекратилась. И Арина перестала привечать детей Петра. С той поры она почув-ствовала себя одинокой, что её сильно мучило. А вскоре умер ее отец. Осталась одна старушка-мать, которую пришлось взять к себе. 

                ЗАМУЖЕСТВО СЧАСТЬЯ НЕ ДАЛО

 
После раздела у Арины появились новые обязанности. Во время полевых работ сосе-дские ребятишки носили завтрак и обед своему отцу или старшему брату. Арина сама носила мужу два раза в день. Если по каким–либо причинам нельзя было приходить, то Семён довольствовался сухим пайком. Мужики, бывало, сядут на телегу и покури-вают, а их ребятишки заберутся верхом на лошадь и боронуют, а то и за соху возь-мутся. Семён без разгиба выполнял всю работу сам. Сел – и работа стала. В жатву тоже у соседей снопы подносили ребятишки. Дети выполняли посильные работы без ущерба для здоровья. Давыдовы всё это делали сами. К зиме успели скосить зерно-вые, связать в снопы и перевезти их с поля в ригу для обмолота. Зима всегда кажется длинной и скучной, особенно в бездетной семье Давыдовых.
 
В этот раз весна запаздывала, но от яркого весеннего солнца и теплого южного ве-тра снег таял быстро. Возле домов и сараев вскоре образовались мутные лужи. Са-мостоятельно вода не могла найти путь к выходу на простор. Создалась опасность подтопления отдельных строений, поэтому мужики отчаянно прочищали протоки. По всей деревне слышался стук лопат, топоров, перезвон ломов. У Семёна возле риги снега было мало, но образовавшийся лёд задерживал стекавшую с огорода воду.  Ес-ли не сделать отвод, вода пробьёт русло в ригу. Семён приступил к расчистке канавки. Закончив эту работу, решил сложить оставшийся корм в одну сторону, а на освободившееся место поставить сани, чтобы летом не рассыхались на солнце. Тут же, в риге, принялся за ремонт телеги, сохи и бороны. Этот инвентарь пока не требовался, но приготовить его решил заранее. Увлёкшись работой, Семён забыл о завтраке.

Арина, истопив печь, приготовила еду на весь день, как это принято в крестьян-ских семьях, подмела пол в избе и, не дождавшись мужа, сама пошла за ним. Но, выйдя на крыльцо, не могла дальше ступить ногой. Такой дружной весны она не по-мнила. Возле крыльца – лужа. Но не эта картина заставила Арину задержаться на улице. Прямо против её дома собралась детвора. На многих одежда и обувь не по  росту, поэтому дети походили на неуклюжих пингвинов. Ребята еле передвигались, так как обувь соскакивала, а одежда тянулась по снегу, шапки сползали на глаза, и их часто приходилось поправлять. Однако мальчишки не обращали внимания на та-кое убранство. Они радовались приходу весны. На дороге «построили» снежную пло-тину, чтобы задержать воду. Когда её набиралось много, плотину разрушали. Вода с шумом вырывалась вниз, соединяясь с другими ручьями, и бежала в реку. Насытив-шись влагой, снежная плотина становилась рыхлой. Ребятишки, бегая по ней, прова-ливались по колено и выше. Из обуви выливали воду в лужу. Мокрую одежду выкручи-вали и снова принимались за работу. Домой переодеваться никто не уходил: роди-тели не дадут другой одежды и больше не выпустят.

Вот  эта забавная картина и растревожила Арину. Она остановилась и забыла, зачем вышла из дома. «Были бы у меня дети, сидела бы я за ткацким станком. Постучала в окно, чтобы позвали отца», – размышляла Арина. Но она с завистью смотрела на озорных ребятишек, и ей стало не по себе. Невольно  вспомнила  детство и куколь-ное семейство. «Хоть опять куклы рассаживай и заводи с ними разговор», – размыш-ляла она. Соседи знали, что Давыдовым хочется детей, особенно мальчика: на него земельный пай положен.
– Что задумалась, подружка? – спросила соседка Дарья Хохлова, которая пришла за своими промокшими шалунами.
– Тебе, Дарья, хорошо: у тебя дети. Сейчас их ругаешь, гонишь домой, но на ста-рости лет есть надежда. А я что живу? Сядем вдвоём и всё об одном и том же гово-рим. Был бы хоть один, и время быстрее проходило. Вот вышла звать Семёна завтра-кать, засмотрелась на весёлую ребятню, и загрустила.– Рада бы, подруга, помочь, но это не в моих силах. Видно, Бог разгневался и не даёт счастья, – с сожаленьем сказала Дарья.
– Да я уж молилась-молилась, просила прощения, если согрешила, а Бог не милует, – огорчённо ответила Арина.
 
Время неумолимо движется. Незаметно пришла посевная пора. Крестьяне рано кормят лошадей перед выездом в поле. "Весенний день год кормит», – гласит народная по-говорка. Вот и  спешат люди посеять в ранние сроки. Не отставал и Семён, хотя трудился он один. Не в его характере отставать от соседей, поэтому вставал рано и уезжал вместе со всеми в поле.  Никто не завтракал. Как только поднималось солнце, и прогревался воздух, в поле вереницей тянулись ребятишки с узелками: они несли завтрак своим отцам. Вместе с детворой, с узелком в руке шла и Арина, единственная женщина из взрослых. Приходила она к Семёну не только во время зав-трака, но и в обед. 

Закончились весенние работы. Дружно появились всходы. Посевы быстро поднимались, и поля покрывались зелёным одеялом. Весеннее солнце быстро высушивает почву. Но вскоре прошёл дождь, обрадовав крестьян. А после дождей наступила сухая погода. В некоторых местах посевы начали желтеть, закручивались в трубочку листья. Люди смотрели на небо в ожидании облаков, но их не было. Однако каждый день выезжали в поле на свои участки. Посевы даже утром, после ночной прохлады не радовали крестьян. Дело шло к засухе, значит, хлеба могут погореть. Это пугало, особенно бедных, которых было больше половины деревни: у них не имелось запаса хлеба. При засухе им не выжить. Но однажды, во второй половине дня, с западной стороны по-дул слабый ветерок, и появились небольшие облачка, а за ними потянулись густые облака. Крестьяне выходили с иконами и молились. Наконец подул сильный ветер. Надвигающиеся облака пришли в бурное движение, предвещая что-то недоброе. Дождя не было, но поднялся такой ураган, что срывал с крыш солому и разбрасывал по де-ревне. Женщины унесли свои иконы и бросились спасать кровлю. Семён взобрался на крышу дома, а Арину попросил подать ему небольшое бревно. От сильного порыва ве-тра Семён не удержал бревно, и оно упало вниз. Семён успел ухватиться за трубу и крикнуть жене – она отбежала в сторону.
 
Наконец ураган затих. Теперь надвигались чёрные тучи, обычно несущие град, кото-рый может все посевы смешать с землёй. Тогда наступит голод и для людей, и для скота. Без лошади и коровы крестьянину не прожить. Люди просили Бога отвести на-двигающуюся беду, но облака приближались к деревне. Вскоре началась гроза. Жен-щины молились и, крестясь после каждого удара грома, смотрели в сторону облаков. Вдруг огненный зигзаг молнии полыхнул по небу, рассекая огромную махину тучи на куски. Зловещая тишина ожидания заполнила всё пространство. Мгновения казались вечностью. Резкий раскат грома покатился туда, где пропал зигзаг молнии. Порыви-стый ветер пронёсся над землёй и скрылся за рощей. Редкие капли дождя глухо шлё-пали по дороге, листьям деревьев и траве.

Яркая вспышка снова высветила полнеба. Послышался нарастающий шум, и, приблизив-шись, опустился сплошной стеной ливневого дождя. Тучи приближались, ярче вспыхи-вали молнии, и сильнее раздавались грозовые раскаты. Потом послышался сильный шум. Казалось, облака остановились, и долгожданный дождь хлынул как из ведра. Мужчины и женщины становились на колени и молились, чтобы вместе с дождём не по-сыпался град. Казалось, тучи закрыли всё небо.

Прошедший дождь принес людям облегчение. Народ воспрянул духом. Через неделю посевы дружно пошли в рост. Незаметно наступила уборочная страда. Крестьяне выехали в поле. Первый день уборки выдался солнечным, тёплым, и люди радовались. Но всё делалось не по воле человека. Ночью пошёл дождь. Правда, со второй поло-вины дня разведрилось. Утром следующего дня, как только загорелась заря, кресть-яне двину-лись в поле: созревшие хлеба надо убрать вовремя. Работали целыми се-мьями, кроме стариков и малых детей. Однако после обеда появились облака, и вскоре пошёл дождь. Надвигающиеся тёмные тучи плыли на деревню Верхняя. Люди бо-ялись дождя с градом, но Бог смилостивился.
 
Наступила осень. Незаметно подошло время Покрова Пресвятой Богородицы. Это пре-стольный праздник для окрестных деревень. Отправив гостей, Давыдовы снова усе-лись на завалинку. К ним подошел сосед Иван Панин. Потолковали о погоде, о пра-зднике, и Семён с Иваном пошли к риге. Арина осталась одна.
– Смотрю, гостей проводила и сидишь, скучаешь, – сказала подошедшая Дарья. – Пришла сказать тебе новость. У меня тоже гость – тётя Агния. Мы все смотрели и смотрели на ваш сиротский дом и решили, что тебе нужен ребёнок. Тётя Агния жела-ет тебе помочь. Советую тебе поговорить с ней.
 
Арина нехотя поднялась с завалинки и пошла к тете Агнии, которая предложила ей взять ребёнка у женщины из соседней деревни, забеременевшей от случайных связей с мужчиной. Рожать она решила, но воспитывать его не желает, чтобы не прослыть распутной женщиной. Потому и искала через знакомых женщину, которая решит взять ребёнка. А родится ребёнок в середине мая. Во избежание неприятностей говорить об этом никому нельзя.
– Да, тётя Агния, я всё поняла, и буду делать так, как ты сказала. Дома, Арина поведала об этом мужу – он согласился. После встречи с Агнией Арина повеселела.

                НЕДОЛГОЕ СЧАСТЬЕ ДАВЫДОВЫХ

Время шло. Однажды в мае, перед закатом солнца, к Арине пришла Агния и сообщила, что женщина родила мальчика. Арина обрадовалась и решила немедленно ехать в бли-жайшую деревню. Летом сумерки наступают поздно, поэтому Семён не спешил запря-гать. Выезжать нужно, чтобы никто не видел и не спрашивал, куда и зачем, глядя на ночь, поехали Давыдовы. Семён погнал лошадь рысью. Арина с узелком для мла-денца сидела на середине телеги, вытянув ноги, как это делали обычно женщины. В присутствии единственной свидетельницы Дарьи Арина приняла младенца от роженицы. Вернулись домой ночью.
– Слава тебе господи, что послал нам сына, – обрадовалась Арина и перекрести-лась, глядя на образа.

Младенца в ту же ночь отвезли в Красиловку к сестре Евдокии, чтобы покормить грудным молоком: её мальчику уже полгода, но грудного молока у Евдокии хватит, как она говорила, на троих детей. Евдокия удивилась, увидев сестру, но взяла ре-бёнка и дала грудь. Малыш, прильнув к соску, сделал несколько глотков и… запла-кал. Через два часа Семён отправился в обратный путь.
– А где же Арина? – спрашивали любопытные соседки.
– Я отвез её к Евдокии в Красиловку. Сегодня ночью Бог послал нам мальчика, а детского белья мало. Вот жена решила там пошить.

Через месяц Семён привез жену с ребёнком домой. 12 мая 1909 года «родился» у Давыдовых сын, которого назвали Митей. Наконец-то в доме стало светлее, теплее, уютнее. Одна неприятность терзала Арину: грудного молока у неё нет. Женщины со-седки советовали мальчика подносить к корове и давать соску в рот. Арина выслу-шивала советы спокойно, не обижаясь, говорила, что корова ещё не отелилась. При-дётся пока приносить мальчика к соседке, которая кормит своего ребёнка. Она сама предложила Арине свою услугу. Тогда в сельской местности такое случалось.
   
Так началась жизнь младенца Мити. Пришло время, и корова отелилась. Коровье мо-локо Арина начала давать, когда ребёнку исполнилось девять  месяцев. Молоко раз-бавляла кипяченой водой. Всё складывалось благополучно: Митя питался таким моло-ком, не испытывая расстройства желудка. А ласки к нему было – хоть отбавляй. Се-мён входил в избу – и сразу к люльке. Не мог нарадоваться. Особенно, когда маль-чик начал ходить. В возрасте трёх лет Митя, услышав стук тележных колёс, бежал встречать отца. Семён брал сына на руки, вручал ему вожжи и учил, как ими упра-влять лошадью. Радости не было предела.
– Мать, скоро сын будет помогать, тогда и тебе будет легче, – с радостью говорил Семён.

Но недолго пришлось радоваться счастью Семёну. Однажды ему надо было съездить в соседнее село Ивановку в лавку. Возвращался Семен домой верхом на лошади.  Вне-запно выскочивший из-под куста выпрыгнул заяц - лошадь резко шарахнулась в сто-рону. Семён мгновенно свалился на край дороги и ударился об огромный камень пра-вым виском. А Арина с сыном ждали возвращения отца. Проезжавший по этой дороге односельчанин Фёдор Рассаднев увидел лежащего на дороге Семёна и остановился. Пощупав пульс, Фёдор понял, что Семён мёртв. Во всю прыть погнал свою лошадь, чтобы сообщить Арине о случившемся. Остановился около дома Семёна. Арина поняла: произошло что-то серьёзное. Фёдор предложил ей немедленно ехать к месту, где ле-жал труп  мужа.  Подошла ближе: это был Семён. Он лежал неподвижно. Арина опус-тилась возле бездыханного тела мужа и, обливаясь слезами, заголосила. Тёмные, красивые волосы Арины вдруг поднялись дыбом. Фёдор осторожно взял на руки безды-ханное тело Семёна и положил в повозку. Арина не находила себе места.

Так печально окончил путь Семён – добрейшей души человек, не увидев сына взрос-лым. Радостями и печалями Митя делился теперь с матерью и бабушкой. Много слёз пролила Арина. Митя часто видел её лицо, мокрое от слез, но не понимал, почему мать плачет. Арина брала сына на руки, утешая себя тем, что он подрастёт и будет ей помогать. Жить в крестьянском хозяйстве без мужа – значит быть всегда в нуж-де, перед каждым мужчиной кланяться, а в ответ видеть насмешливо – ехидные улы-бки. Однажды мимо её риги шёл Косухин Григорий. Арина в это время вывела лошадь и хотела запрячь ее в телегу. Эта работа для женщины не столько трудная, как не-удобная.
– Григорий, запряги, пожалуйста, лошадь, – попросила Арина. - Я и сама всё могу, кроме одного: женщине трудно затянуть супонь.
– Это можем сделать мигом, нам не привыкать. А вечерком можно к тебе прийти? – спросил Григорий, заводя лошадь в оглобли.
– Зачем? – испугалась Арина.– Зачем, зачем? Или не знаешь, зачем. Без мужа уже, небось, соскучилась?
– Уходи отсюда! – грозно цыкнула Арина.
– Ну и задирай ноги сама, может, разорвёшь свою ..., – сказал Григорий и, громко рассмеявшись, ушёл.
 
Арина привязала лошадь к телеге и разрыдалась.
– Что, молодица, убиваешься? Всё никак не забудешь Семёна? – спросил, проходив-ший мимо дедушка Назар.
– Как же не плакать, дедушка? Попросила Гришку запрячь лошадь, а он, подлец, поднял меня на смех и ушёл.
– Таких наглецов, как Гришка, немного в нашем селе. Так что ты не особенно рас-страивайся. Тебе, конечно, трудно без мужика, но что поделаешь. У меня, Арина, предложение есть: давай объединимся.
– Дедушка, и ты такой же? – слетело с языка женщины.
– Помилуй бог, Арина. Ты не поняла меня. У меня предложение деловое. Вот у тебя есть лошадь, а у меня её нет. У тебя один пай и у меня один. Вот давай спаримся и будем работать вместе. Я на твоей лошади буду обрабатывать твою землю и свою. Платить за лошадь я не буду, а ты не будешь платить мне за работу. Теперь ты поняла, что значит объединиться?
– Поняла, дедушка. Так я согласна.
– Вот и хорошо. Не будем кланяться каждому проходимцу. А если куда надобно пое-хать, позови меня, и я приду. Сейчас-то куда собралась ехать? – поинтересовался Назар.                – В кузницу, колесо перетянуть, а то всё разболталось, – виноватым голосом отве-тила Арина.
– Не женское это дело. Да и уже поздно, а завтра и поедем, – успокоил женщину дед Назар.
 
Наступила осень. Хрустальная свежесть висела над землёй. Осенний день короток. Багряно пламенели кусты черёмухи, акации и жимолости. В золотом наряде стояли осины и белоствольные берёзки. Тёплыми тонами покрылись кроны дубов, ясеней и клёнов; рябиновые листья впитали в себя все краски вечерней зари. Кругом пылал оранжево-алый пламень осенних костров уходящего лета. Уже убран, обмолочен и ссыпан в житницы хлеб, и улетели перелётные птицы. С неба срывался мокрый снег с дождём: под ногами – грязь и слякоть, но по утрам от лёгких морозцев земля тве-рдела, деревья покрывались кружевным нарядом инея, и воздух сразу становился ка-ким-то прозрачным и лёгким, что, вдохнув его в полную грудь, хотелось ещё и ещё вдыхать и долго, долго не выдыхать. Над крышами домов струились тонкие голубова-тые дымки – топили печи, варили пиво и хмельные меды к Рождественским свадьбам. В начале декабря ударили крепкие морозы, закрутили, завертели снежные метели. Земля лежала скованной, пруды спрятались подо льдом. Лес укутан снежной пеленой, всё вокруг стало белым-бело. Два дня мела метель. На третий день, к вечеру, рас-погодилось: небо разволокло и вызвездило, мороз заметно покрепчал.
 
Наконец зима прошла. Весной посеяли яровые культуры. Арина радовалась, что на-шёлся помощник. Правда, он работал не спеша, не как молодой, но всё делал об-стоятельно, по-хозяйски. Помог накосить травы корове и лошади на зиму, подправил в сараях стены и полы. Работы дедушке хватало и дома, но он понимал, что Арине помочь больше некому. Так день за днём прошло время. И вскоре началась уборка хлебов. Люди спешили скорее убрать зерновые культуры, чтобы не застал дождь. Но дождя не было, а вот страшная весть пришла: началась Первая мировая война. Люди всполошились, все завертелось. Косили весь световой день. Особенно те мужчины, которые знали, что их призовут в первую очередь, а жёны останутся с малыми де-тьми. Начали в деревне появляться всадники, извещающие о явке на призывной пункт мужчин, откуда домой никто не возвращался: всех отправляли на фронт. Дома оста-вались женщины, старики, подростки. У Арины некого брать на фронт. Она  с помо-щью дедушки убрала урожай. Теперь нужно приступать к вспашке зяби, а дедушка вдруг заболел и вскоре умер. И хотя он для неё был чужой, она очень переживала и немало пролила слёз. Пришлось самой пахать зябь. На пахоте зяби многие женщины пахали с сыновьями – подростками, или со стариками, которые сами уже не могли работать, но указывали, как нужно делать. У Арины помощников не было, и она всё делала сама. Молотили тогда цепами. С мужем она всё делала, а вот одной теперь тяжело. Митя ещё ребёнок, мать старая, а из родных в деревне никого нет. Вот и приходится тянуть эту лямку одной. Много слёз пролила Арина, немало насмешек пе-ренесла. А сколько мозолей натёрла на руках за вдовьи годы, но работа не спори-лась, как у мужчины. А тут вскоре умерла мать, которую оставляла дома, когда уезжала в поле. Сына теперь брала с собой.
   
А Первая мировая война продолжалась. В этой битве участвовали 59 независимых го-сударств, 17 стран объявили полный или частичный нейтралитет. Все крупнейшие страны были втянуты в военный конфликт. Война  длилась 4 года, 3 месяца и 10 дней (с 1.08.1914 по 11.11.1918). Ее итогом стали 10 млн. убитых, 20 млн. ране-ных (в том числе 3,5 млн. калек). Сеть траншей, вырытых для обороны в годы этой войны, растянулась на 40 тысяч километров. Впервые на фронтах появились, зенит-ные и противотанковые установки, огнемёты (первыми их начали применять герман-цы). В ходе этой войны впервые в истории были использованы газовые отравляющие вещества. С использованием этих газов связана история, получившая впоследствии название «атаки мертвецов». Кроме того, в России, как известно, произошли две революции – в феврале и в октябре. Октябрьская революция переросла в братоубий-ственную Гражданскую войну.

Стали приходить весточки с фронта: одни получали похоронки – и в доме раздава-лись душераздирающие вопли, другие – не получали никаких известий от своих ро-дных. Нерадостными были мысли и тех семей, которые получали письма из госпиталя. Бойцы писали, что ранены и скоро придут домой: кто без руки или ноги, а кто с ногами и руками, но уже не работоспособный. В каждой семье были свои беды. Полу-чила похоронку и сноха Дарья. Когда Арина узнала, что Пётр погиб, даже запла-кала. «Мне хотя бы раненого мужика принять, который мог работать в поле», – рас-суждала Арина. Друг отца Арины, дядя Ваня Дулин, прослышал, что в селе Березняки вернулся с фронта раненый Чернухин Роман Петрович. Пошёл к нему и рассказал про Арину.
– Пойдём вместе, а то она меня не знает и будет сомневаться, что я не имею ни жены, ни детей. Ты всё подтвердишь, – попросил Роман. Иван Дулин согласился.
– Ну, Арина, я привёл тебе в дом хозяина,  – сказал дядя Ваня, войдя в дом вме-сте с Романом Чернухиным.
– У этого хозяина семеро по лавкам бегают, и жена есть, а он ищет лёгкую жизнь…
– Арина, ты обижаешь меня. Ты же знаешь: мы с твоим отцом душа в душу жили. Раз-ве  пожелаю плохого его детям? Романа не могу хвалить: в душу к нему не загля-дывал. Как он будет жить с тобой, не могу знать. Смотри сама. Я только подтвер-ждаю, что у него нет ни жены, ни детей. Я хорошо знаком с его тестем, теперь с бывшим тестем, – пояснил дядя Ваня.
– Куда же делись жена и дети? – допытывалась Арина.
– Жил я у тестя. Детей у нас вообще не было. Жена умерла, когда воевал с герман-цами. Пришёл домой – мною не обрадовались. Для тестя и тёщи стал я чужим. Неделю прожил, и мне предложили уйти, не отблагодарив за работу. Вышел на улицу, посмо-трел на все четыре стороны, но ни одна не улыбнулась. Пошёл к брату. Он хоть и бедно живёт, но принял меня. Всё моё богатство на мне. Если примешь такого – ос-танусь, не примешь – пойду дальше. Работы я не боюсь.
 
Арина внимательно посмотрела на Романа, прикинула: мужчина почти её возраста, ранен в ногу и немного прихрамывает. Но сейчас, когда идёт война, даже раненый мужчина не будет сидеть дома. На Романе потёртая, измятая шинель, служившая одеждой и постелью не только на фронте, но и у бедного брата. Шапка тоже солдат-ская, видавшая виды. Гимнастёрка давно не стирана. Её и стирать-то опасно: может в клочья превратиться. А вот сапоги, хотя и поношенные, но крепкие. Если принять Романа, то кроме сапог, потребуется и одежда с обувью. С этой проблемой Арина справится легко: от мужа осталась одежда и обувь для каждого сезона. Роману всё подойдёт.
– Дядя Ваня, ну что мне делать? – растерялась Арина.
– Не знаю, Арина. То, что он рассказал, всё верно. Как ты решишь, так и будет. Я уговаривать не стану. Решай сама.
– Ну, что ж, пусть будет так: оставайся, Роман, –  решила Арина и начала собирать обед.

Разумеется, из спиртного у неё ничего не было, и у Романа не на что купить. Да никто этого и не требовал. Арина радовалась одному: если в доме есть мужчина и небольшое хозяйство, какое имеется у неё сейчас, то это и есть счастье. У Арины неплохая изба, надворные постройки, необходимые в хозяйстве. Есть корова, овцы, хорошая лошадь, которая ежегодно давала приплод. Осенью сосунка обычно продавали и делали кое-какие обороты. Нужны только мужские руки и расчетливый хозяин

                ВТОРОЕ ЗАМУЖЕСТВО АРИНЫ

И вот в доме Арины в 1916 году, когда ещё шла война с Германией, появился мужчи-на. Роман сразу принялся за хозяйство. Он ведь жил у богатого тестя, где прихо-дилось много работать. Роман хорошо знал, как нужно вести хозяйство. Вскоре вез-де навёл порядок. Арина радовалась: не ошиблась в новом муже.  Прогнали царя, а война продолжалась. Вскоре Романа призвали на медкомиссию, и Арина загоревала – опять останется одна. Но Роман оказался непригодным к военной службе.  Арина обрадовалась: Роман остаётся дома.

Вскоре дошёл слух, что прогнали царя. Правда, крестьяне ещё не понимали, хорошо это или плохо. Одно только знали: в стране должен быть хозяин. Даже в доме без хозяина тяжело, рассуждали мужики. Прибывшие с фронта раненые солдаты сообщили, что в стране сейчас двоевластие: Временное правительство и Совет рабочих и сол-датских депутатов, между которыми идёт борьба. Крестьяне не понимали происходя-щего. Они хотели одного – мирной жизни. Но война не прекращалась, и многие муж-чины ещё не вернулись с фронта. Наконец по всей стране разнеслась весть: Времен-ное правительство свергнуто, и власть перешла в руки Советов рабочих и солдат-ских депутатов. Дошла эта весть и в захолустные деревни. Крестьяне радовались: помещичья земля отойдёт им бесплатно. Но и эта новость не всех крестьян обрадо-вала. Земли станет больше, а кто её будет обрабатывать: война-то ещё продолжа-лась. Без  мужиков уже имеющаяся земля не вся засевалась, да и засеянная плохо  обрабатывалась, поэтому давала скудный урожай. Не хватало хлеба, промтоваров. Всему виной – война.
 
Арина с Романом сводили концы с концами: выручала корова. И земли стало больше. Завтрак и обед отчиму носил Митя. Он даже пытался бороновать и прикатывать зем-лю. Увидел бы Семён сынишку за работой – засиял от радости.

В трудное лихолетье недоставало ситца, и Митя надевал холщовую одежду. С обувью тоже были проблемы, поэтому сельские ребятишки ходили в верёвочных лаптях. Лыч-ные лапти носили только мужчины и женщины. А о кожаных товарах тогда и не меч-тали. Лапти – вид традиционной плетеной обуви, использовавшейся до середины ХХ века в повседневном быту. Плетеную из пеньковой веревки обувь называли также чуни, противопоставляя их лаптям, сплетенным из лыка.

У некоторых владельцев на территории подворий, открытых всем ветрам или огоро-женных нехитрой изгородью, вместе с хозяйскими постройками – сараями и погребами – соседствовали амбары. В них, в специально сделанных неподвижных деревянных ем-костях (закромах и сусеках) – хранили зерно и муку. Иногда амбары выносились на другую сторону деревенской улочки через узкую дорогу, покрытую густой муравой. Но у большинства жителей амбаров не было, и зерно находилось либо в сенях, либо в сарае. Там также устраивались закрома и сусеки. Кстати, в зимнюю пору, осо-бенно в сильные крещенские морозы, в сени, более теплые, чем сараи, переводили стельную корову – кормилицу семьи. А когда появлялся теленочек, так его вообще забирали в дом и держали в закутке возле печи до тёплых весенних дней.
В доме же, в плетушках, гусыни высиживали яйца.

Крестьянские семьи того периода отличались многодетностью. Женатые сыновья со своими детьми жили до тех пор, пока не отделялись. Главой семьи оставался  отец. В любом спорном вопросе решающее слово  всегда было его. И во время трапез он восседал в «красном углу», под иконами – самом почитаемом месте избы. Отдыхал на конике – лавке с ларем и подъемной крышкой. Ларь располагался возле двери в мужском углу. В этом месте хозяин занимался мужским рукодельем: чинил конскую сбрую, мастерил кузовок или плетушку. В этом ларе (сундуке) хранилось важное домашнее имущество, находящееся под присмотром хозяина.

По  традиции и вековым устоям, женщины в доме основное время проводили на прос-транстве, называемом печным кутом или печным углом. Здесь готовили пищу для се-мьи и пойло для скотины. В нижней части русской печи (подпечье) хранился кухон-ный инвентарь: ухваты, кочерёги, чапли. На загнетке (место перед устьем русской печи) –  посуда: чугунки, сковороды, горшки. На полу – бадья (ведро) с водой, рядом лохань (деревянная посуда в виде бочки для приготовления пойла с резкой (измельчённая солома) для коровы. Мужчины там появлялись только по необходимо-сти.

Если всеми в семье руководил «большак» – старший член семьи, то женщинами – его супруга. Ей безоговорочно подчинялись как невестки, так и дочери. Как ни тесны были крестьянские избы, но в зимнюю пору здесь в дополнение к прялкам еще устанавливался ткацкий станок, с помощью которого  готовились льняные, замашные (из нитей конопли) и шерстяные ткани для всех членов семьи и в качестве приданого дочерям. Ткацкий стан был разборным. Но когда он собирался, то представлял сооружение длиной 2 , шириной 1,5 и высотой около полутора метров. Вытканное полотнище получалось неширокое – 38-42 сантиметра. Под мерное жужжание прялок, торопливое снование челнока с разматывающейся со шпули ниткой утка, скрип ножных педалей, поднимающих и опускающих ремизки, стук гребня – берда могли проходить долгие неторопливые беседы о житье-бытье. Иногда беседы заменялись сказыванием бывальщин или небылиц для разнообразия однотонности занятия и разгона дремоты. Порой сказы сменялись тихими протяжными грустными песнями. Веселым песням – место на карагодах весной и летом, но не очень часто, ибо делу – время, а потехе – час. Все работы крестьяне старались выполнить днём: при коптящей и чадящей лучине много не наработаешь. Восковых же свечей не напасешься. А керосиновые лампы появились в обиходе позднее.

Радовалась Арина, что сын начал помогать по хозяйству: снопы подносил, а в коп-ны складывал отчим Роман. Всё шло хорошо, но неожиданно в дом пришла беда. И не по семейным делам, а по необдуманному поступку Романа. Если бы он, прежде чем рубить для своего брата деревья, поговорил с женой, убедил её, что нужно помочь брату, у которого не на что купить лес, Арина, возможно, согласилась дать несколько брёвен. Но Роман всё сделал по-своему, совершив  злодеяние. Услышав стук топора, Арина побежала в рощу. Роман уже срубил две сосны и хотел рубить третью, но помешала Арина. Защищая лес от порубки, она не думала, чем всё закончится. Роман сначала высказал накипевшее в душе, что он не батрак в доме Арины. Прожил с ней не один год и стал полноправным хозяином, поэтому имеет право распоряжаться лесом. Арина кричала, что это её лес и никому не позволит им распоряжаться. Такие слова задели самолюбие Романа. Он оторвал женщину от дерева, обхватил её за талию и, подняв как можно выше, с силой опустил на мёрзлую землю. Арина ойкнула, приземлившись копчиком, и замолкла. Прибежали женщины, привели Арину в сознание. Наконец Роман понял состояние Арины, поднял её, осторожно отнёс в избу и положил на кровать.

Вскоре эта весть разнеслась по окрестным деревням. На второй день приехал Иван Архипович Дулин. Прояснив ситуацию, он решил поговорить с Романом с глазу на глаз.– Не ожидал я от тебя, Роман Петрович такой подлости,– тихо, но хлёстко бранил Иван Архипович.
– Ты совершил преступление! А о дальнейшей судьбе мальчика ты подумал? Кому он теперь нужен? Я не знаю, как ты будешь жить дальше, но сироту ты не можешь оставить без призора. 

Долго ещё бранил Романа Иван Архипович, а тот, понимая свою вину, молчал. Арина мучилась долго. Здоровье её с каждым днём ухудшалось: она истощала, побледнела, на лице появились морщины, глаза запали. Силы покидали её. Она понимала, что не выздоровеет. Ей было жалко сына, который останется круглым сиротой. А Митя, находясь возле больной матери, надеялся на её выздоровление и на то, что в доме снова наступит уют и спокойствие. Арина, обливаясь слезами, не могла наглядеться на него. Митя замечал, что мать с каждым днём становится слабее, почти ничего не ест, кроме стакана молока в день. Лекарства ей никакого не давали, к врачам в уездную больницу не возили. Да она бы и не согласилась лечиться в больнице.

Роман спустя какое-то время понял, что натворил. Он сел на табуретку перед загнеткой, закурил, поглядывая в печку, где лежал на боку чугун с картошками. Вспомнил, как в их селе ещё до войны поймали двух конокрадов и как жестоко их наказали. Вывели воров на выгон к церкви, где собралось всё село. Стали обсуждать, что с ними делать.
– Бить палками до потери сознания! – крикнул один.
– Они забудут и опять будут воровать, – ответил другой. 
– Миряне, нужно не бить, а сделать так, чтобы они больше не воровали, – сказал плотный, богатырского телосложения с рыжей бородой дядя Никанор. 

Он говорил медленно, но каждое слово произносил твёрдо.
– Как это так – «не бить и чтобы они больше не воровали»? – не понимали присутствующие.

Конокрады сидели с привязанными руками к ногам и ждали окончательно-го приговора.
– А очень просто, – ответил дядя Никанор и подошёл к конокрадам.

Виновники думали, что этот рыжий дядя развяжет их и заставит перед всем народом дать клятву, что больше никогда не будут воровать лошадей. Но дядя Никанор взял одного, поднял на уровень своих плеч и с силой бросил его на твёрдую землю. Тот только ойкнул и повалился на бок. Так же поступил Никанор и со вторым.
– А теперь ещё два-три раза посадите на «перину», после этакого угощенья они никогда не будут воровать, – приказал молодым парням Никанор.   

Сильные ребята подскочили к конокрадам и по два человека начали виновников «нянчить». Конокрады кричали, просили прощения, что никогда не будут воровать. А молодым потеха.
– Теперь вы больше не пойдёте по чужим конюшням, – сделал вывод дядя Никанор.
– Хватит, развяжите! – приказал староста.

Оставив виновников на выгоне, люди разошлись. Как конокрады добрались до своего дома, неизвестно. Жили они в соседнем селе в трёх верстах от Таловки. Недели через две прошёл слух: оба конокрада отдали богу душу. «Значит, я тоже так убил свою жену. Неужели от одного удара мог отшибить всё нутро?» –  размышлял Роман и не мог себе простить случившегося. Погорячился он тогда. Несколько раз пытался подойти к жене и попросить прощения, но Арина со стоном отгоняла его от себя.
–  Мама, тебе что подать? – спросил Митя, стараясь хоть чем-то помочь матери.
– Мне ничего не нужно, сиротинушка ты мой. Кто тебя без меня приголубит, накормит, обмоет? – сквозь слёзы шептала она и, опустив голову на подушку, зарыдала.
– Мама, не плачь. Я вырасту, и всё буду делать. Ты только скажешь, что нужно сделать, я быстро всё выполню, – успокаивал мать, не понимавший происходящего Митя.

Услышав такие слова, Арина ещё больше расстроилась: ведь сын скоро не услышит её поучений и ласкового голоса.
– Иди, сынок, спать, а завтра я позову тебя,– тихо пообещала она и трижды слабой рукой перекрестила его.

Эти её последние слова Митя запомнил на всю жизнь. Роман ещё не ложился спать, а управлялся по дому. Зимний день короткий – всё сделать за день не успеешь. Приходилось прихватывать вечер. На этот раз он что – то долго задержался. Перед тем, как ложиться спать, решил подойти к жене и хоть пару слов сказать ей.
– Мать, мать! – тихо произнёс он, подойдя к её постели.

Роман очень хотел, чтобы жена повернулась к нему: он решил, стоя на коленях, попросить прощения. Он хотел сказать, что такое получилось случайно. Но в ответ на призыв Романа Арина не повернула к нему головы. «Недавно разговаривала с Митей, а сей-час молчит. Видно, не хочет со мной разговаривать или уснула», – решил муж. Но Арина уснула навсегда. Роман коснулся её руки: жена не шевельнулась. Взял руку и отвёл в сто-рону – рука повисла.
– Арина! Арина! – закричал он и начал тормошить жену, но она не подавала признаков жизни
– Митька! – ещё громче крикнул Роман.

Митя не отозвался: он спал. Роман не стал его больше тревожить и побежал к со-седке Агриппине. Та сразу пришла.
– Умерла, бедняжка, –  сказала она и заплакала.

Позвали соседок, убрали усопшую и положили перед иконами на лавку. Утром Митя сквозь сон услышал плач женщины. Он подумал, что плачет мать и зовёт его. Хотел вскочить и броситься к ней. Посмотрел на её постель, но матери не увидел.«Значит, мама выздоровела и готовит завтрак», – обрадовался Митя и решил помочь ей. Но увидел стол, накрытый новой скатертью, как в праздничные дни. Только почему-то перед иконами горела лампадка. Перед столом высокая горбоносая женщина смотрела в раскрытую книгу с пожелтевшими от времени листами и что-то невнятно бормотала. Митя понял только слова: "Господи помилуй". Он ещё не понимал происходящего. Тётя Гарпина стояла у лавки и молилась, а на лавке лежала мать. Митя спрыгнул с печки и подбежал к матери. Она лежала недвижима. Доли секунды Митя молчал, не понимая случившегося. Но когда увидел горящие свечи, понял, что мать умерла.
– Мама, мама, зачем ты умерла? – запричитал сын и впервые за свою короткую жизнь заплакал навзрыд. 

Он обнял её и начал целовать, обливаясь слезами. Никто из присутствующих, услышав причитания Мити, не мог сдержать слёз.
– Бедный мальчик, остался сиротой. Отца давно нет, и мать умерла. Кому он теперь ну-жен? – рассуждали люди.
– Успокойся, Митя. Она теперь не проснется, – сказала тётя Гарпина и прижала его к себе.

Только она знала о нём всё, поэтому и переживала за него. Митя твёрдо надеялся на выздоровление матери. Вечером она разговаривала с ним и о смерти не сказала ни слова. Когда умер отец, Митя был ещё маленький, поэтому не понимал, что значит уме-реть. Теперь всё понял: он лишился единственного близкого человека, и не знает, что будет делать без матери.
– Тётя, а может она крепко уснула? – спросил Митя у тёти Гарпины.
– Нет, детка, она не проснётся: она умерла, а мёртвые не воскресают, – ответила тётя и заплакала.

Плакала она о умершей и потому, что Митя остался дважды осиротевшим. Если бы, Агриппина, не оказала ей в своё время услугу, возможно, судьба мальчика сложилась бы по-другому. Поэтому часть вины за его судьбу Агриппина принимала на себя. К вечеру приехала сестра Арины, Евдокия, и снова начались причитания, сожаления.
– Евдокия, возьмите Митю к себе. Только вы ему самые близкие люди, –  советова-ли соседи.

Пока она не могла ничего ответить, но Митю к себе не взяла. Она знала, кто он и откуда появился, поэтому промолчала. Евдокия не хотела связывать себе руки чужим ребёнком, так как имела своих троих детей. Митя загоревал осознанно на второй день, увидев тело матери в гробу на лавке. Монашка читала молитвы, а все молились. Сын считал, что люди просят бога, чтобы мать проснулась. Но Митя видел мать последний раз. – Убил, изверг, бабу, – не сдержалась Лукерья.                – Зачем винить напрасно человека? Она сама захворала: от поясницы мучилась, – сказала тётя Варя.
– Я сама видела, как он взял её на руки, высоко поднял и сильно ударил о землю. Я подумала, заигрались, как молоденькие влюблённые. Не успела я и глазом моргнуть, слышу – Арина завыла не своим голосом. Нечаянно ли опустил, или с целью бросил, этого не знаю. Только тут я поняла, что плохая была «любовь». А за что он так её «угостил», не могу знать и врать не хочу. Она, бедняжка, лежала на мёрзлой земле, корчилась и не могла подняться. Тогда он взял её на руки и понёс, как маленького ребёнка, домой. Я, было, запамятовала про этот случай, а слышу, Арина лежит больная. И вот уже мёртвая, – рассказывала всем Лукерья.
– Отмучилась, бедняжка, и никому не говорила, от чего заболела. Я несколько раз приходила к ней, но она не пожаловалась, почему заболела, – добавила Агриппина.
Митя слышал всё, что рассказала тётя Лукерья. Теперь он понял, почему мать умерла, и возненавидел отчима.

Роман пошёл запрягать лошадь. Она лениво переступала порог своей закуты. Словно знала, что запрягают её не на гулянье, а везти в последний путь свою хозяйку, с которой пережила много горя. Бывало, Арина то дугу задом напе-рёд пристроит, то чересседельник не подтянет, отчего хомут лежал прямо на шее, то пло-хо затянет супонь, которая в дороге распустится и тянется по земле, а хозяйка этого не замечала. Иногда лошадь сама останавливалась, чтобы хозяйка навела поря-док. Роман вывел лошадь из сарая. Один из мужчин взялся её запрягать, а Роман вошёл в избу, опустился перед гробом на колени и впервые за всё время болезни жены горько заплакал.

День выдался тихим, изредка сыпался влажный снежок. Видно, природа так провожала Арину в последний путь. Люди собрались у дома усопшей. Кобыла Рыжуха медленно тронулась с места и повезла сани с гробом своей хозяйки. Митя сел в сани, облокотившись на гроб, и угрюмо смотрел на него. Люди шли следом. В конце деревни остановились. Сняли крышку гроба, и женщины подходили проститься с умершей односельчанкой, желая ей царствия небесного. Родные на трёх подводах поехали в церковь, где священник отслужил «отходную» за упокой души. Сторож ударил в большой колокол, известивший о том, что человек отдал богу душу, и гроб понесли на кладбище. А снег медленно падал, покрывая белым саваном гроб с телом Арины.

                КРУГЛЫЙ СИРОТА
                Так в 1922 году в 13 лет Митя остался жить с чужим человеком. В доме без матери стало тоскливо. Теперь он не знал, за что браться, с кем советоваться. После того, как узнал, что мать умерла по вине отчима, Митя не мог разговаривать с ним, как раньше. Вспоминал, как отчим нёс стонущую от боли мать, которая ничего не рассказала о случившемся. Отчим теперь стал чужим и недобрым человеком. Но до поры до времени с этим пришлось мириться. Митя ходил по избе, по двору, не зная, чем заняться, чтобы забыть свалившееся горе. Кончилось его счастливое детство. Он больше не привязывал коньки и не выходил на каток, где его товарищи продолжали весело проводить время. Утешала его только тётя Агриппина. «Муж без бабы – сирота», – гласит поговорка. Остались в доме старый да малый, чужие друг другу люди. Митя по молодости в хозяйственных делах опыта ещё не имел. Роман Пётрович  не охотник до женской работы, но с горем пополам готовил еду на загнетке, хотя печь топилась. Иногда варил пищу и в печи. Если варка на загнетке проходила без происшествий, то в русской печи часто случались  приключения. Начнёт ставить рогачом чугун в печь – и опрокинет его. После таких неудач пускал в ход матерные слова. Приходилось снова мыть картошку, наливать воду и ставить в печку. Боясь опять перевернуть чугун, сам лез в печь и ставил чугун не рогачом, а руками. Случалось и такое, когда опрокидывал чугун с готовой пищей. Тогда уже проклинал Бога и всех святых, будто они виноваты. После такого случая ели то, что оставалось. 
 
Не без приключений проходила и выпечка хлеба: то тесто уронит на землю, то ло-пата перевёрнётся, и тесто падает в золу на загнетке или в печке, то слишком поджарит хлеб, то с сырцом получится. Но это не все неприятности, которые допускались на кухне и во время болезни жены, и после её смерти. Стирка белья проходила спокойнее. Она заключалась в полоскании грязного белья в чистой воде или с незначительным намыливанием, чтобы не расходовать много мыла. Обычно, смену белья делали не чаще одного раза в месяц, а бывало и реже. Надоела Роману женская работа. Мучился, когда жена болела, но тогда нужно было терпеть, так как по его вине она болела. Теперь, когда жена умерла, лопнуло терпение. Он решил привести в дом хозяйку, не ожидая шести недель после смерти жены. Если бы он посоветовался с кем-либо, ему бы сказали: "Побойся бога, проводи сначала душу жены, чтобы она не видела, и тогда женись". Но он никого не спрашивал, а решил сам. Да и откладывать нельзя: подходил Великий пост. А после Пасхи начнутся полевые работы. И корова отелилась, нужно подоить, напоить теленка, молоком заполнить горшки. Сами питались тоже молочными продуктами. Но молоко оставалось, и Роман не знал, что с ним делать. Нужна была хозяйка, чтобы навести порядок. Когда отчим уедет в поле, Митя не может ничего делать.

Роман, не боясь людского суда, решил поступить так, как считал нужным. Время не терпело отлагательства. Не посоветовался и с Митей: он в этом деле ему не помощник. Мите тоже надоело выполнять женскую работу, надоело слушать ругательства отчима. Ведь при жене он никогда не позволял себе этого. Поэтому Мите тоже хотелось, чтобы в доме была женщина. Он не думал, что она может быть злой, неприветливой. Всех матерей он считал ласковыми, заботливыми, как его родная мать Арина. Он никогда не видел её сердитой, она никогда не кричала на него. Не видел он, чтобы у матери опрокидывались чугуны с приготовленной пищей, чтобы падало хлебное тесто на пол или в золу, чтобы хлеб подгорал или получался сырой, как у отчима. Надоело Мите всё это видеть и слышать. Если бы отчим и спросил у него согласия на женитьбу, то не получил бы отказа.

Время было уже за полдень. Отчим снял с себя грязную рубашку, умылся над лоханью, надел синюю ситцевую рубашку, причесал волосы, как делал в праздники или когда собирался в церковь к исповеди и причастию в Великий пост. В другие праздники он редко ходил в церковь, а отлеживался на печке зимой, летом в риге на соломе. «Разве сегодня праздник, что отец так принаряжается к вечеру?» – подумал Дмитрий, но спросить у отчима не решился. Роман Петрович оделся, помолился перед образами и сказал:
– Смотри, Митя, за скотиной, я скоро вернусь.

А куда он собрался ехать, не сказал. Вышел, запряг лошадь в сани и уехал. Что делать со скотиной, Митя знал, можно было не напоминать. Когда болела мать, он поил, давал корм корове и овцам. После смерти матери эта работа стала для него утешением. Появился молодняк, за которым требовался особый уход: на ночь ягнят приносил в избу, утром выносил к овцам. Лошадь на ночь не кормил – это дело отчима. Управившись по хозяйству, Митя зажёг лампу, сел за стол, взял старенькую книгу и стал рассматривать картинки о том, как живут на том свете в раю и как издеваются черти над грешниками. Это занятие ему не понравилось, и Митя закрыл книгу. В этот момент кто-то подъехал к дому. Отчим никогда не подъезжал, а распрягал лошадь возле сарая. Через некоторое время открылась избяная дверь – и в дом вместе с отчимом вошли женщина, девочка лет девяти и мальчик лет шести.

– Здравствуй, новый дом! Дай бог нам счастья в нём,  – сказала женщина и перекрестилась, глядя на образа.– Здравствуй, дитя, – обратилась она и к Мите.

Митя наклонил голову и не знал, что сказать этой незнакомой женщине. «Почему она просит бога, чтобы ей в этом доме было счастье? Неужели она приехала сюда жить?» – подумал он.

– Это будет твоя мать, это сестра Устинья, а это брат Фёдор, – указывая на каждого, сказал отчим, видя озабоченного пасынка.

Устинья и Фёдор прижались к матери и не отходили от неё: они не понимали, за-чем приехали в чужой дом, и смотрели по сторонам, изучая новую обстановку.
– Вместе будете играть и ходить на улицу, – сказала женщина. Митя стоял и не знал, что делать и что ответить. Он растерялся, увидев в доме сразу трёх незнакомых людей. Отчим и женщина, оставив ребятишек, вышли на улицу. Ребятишки тоже хотели идти за ними.
– Я сейчас приду, побудьте здесь,  –  сказала мать.

Они стояли у двери и ждали возвращения матери. Вскоре дверь открылась. Отчим с женщиной внесли в дом большой сундук с замком и поставили возле печки.  Женщина сняла полушубок. Дети последовали её примеру. Их мать по-хозяйски приступила к наведению порядка в новом доме.
– Это Степанида Павловна, – обращаясь к Мите, сказал Роман Петрович, – теперь ваша общая мать, – и вышел.

Он распряг лошадь, поставил её в конюшню, положил корм, вернулся в дом, взял подойник, чтобы подоить корову. Видно, в ночное время не хотел знакомить новую хозяйку со своим хозяйством. Митя ушёл вместе с отчимом и вскоре принёс двух ягнят, потом ещё двух. Устинья и Фёдор с удивлением смотрели на этих чёрненьких, забавных ягнят. Они сначала жалобно блеяли, скучая по матерям, потом начали бегать по избе друг за другом. И Фёдор бегал вместе с ними. Дом наполнился жильцами, где всего одна комната, а в ней пять человек, теленок и четыре ягнёнка. Кроватью для ребят служила русская печь, жесткая, но теплая постель. Роман подоил корову, управился по двору, а новая хозяйка навела порядок в избе.

Начали свадебный ужин. Все сели за стол. Хозяин нарезал хлеб, приказал ребятишкам крошить его мелкими кусочками и бросать в поставленную на стол большую глиняную миску. Степанида Павловна вылила кувшин молока, и все, взяв деревянные ложки, приступили к еде. Одного кувшина оказалось мало, пришлось добавлять и молоко, и хлеб. Теперь для ребят требовалось много и постельного белья. Оно состояло из двух дерюжек, вытканных из отходов конопли: одна для подстилки, другая – служила одеялом. Такое белье или совсем не стирали до полного износа, или стирали во время половодья, когда воды везде было много. Утром, когда ребятишки ещё спали, Степанида Павловна приготовила вареники, и завтрак прошёл дружно. Но так продолжалось недолго. Устинья и Фёдор быстро освоились и не опасались Митю, зная, что у них есть защита.

А Митя в своём доме не чувствовал себя хозяином: в то время он ещё не понимал, что значит быть хозяином собственного дома. Мачеха всегда находилась дома, а отчим – во дворе. Когда он был в избе, то больше покрикивал на Митю, хотя тот и не был виновен. Сирота всегда плохой мальчик – это всем давно известно. Задирался обычно Фёдор, а Устинья подтрунивала его. Для Романа все дети неродные, но Митя уже привык к нему, а новые дети опасались, хотя отчим не обижал их. Русская печь просторная, но детям стало тесно спать. Фёдор всё жаловался матери, что Митя мешает спать. Выходит, что ему на своей печке не оставалось места, особенно когда ложился спать последним. Но пока на улице было холодно, спал на печи. Потом решил спать на лавке, но там его рано будили, хотя никакой надобности не было. По этой причине, как только сошёл снег, но было ещё прохладно, Митя ушёл в ригу, где его никто не беспокоил. В ногах у него всегда спал кот и согревал своим теплом ноги хозяина. Никто не сказал ему, что в риге ещё холодно.

Митя понял: в семье он стал лишним, впору отправляться в работники. В его доме поселились чужие люди, и он стал чужим, обузой для мачехи, которая на него не обращала никакого внимания. Первые её ласковые речи не оправдались впоследствии. Соседи стали замечать несладкую жизнь сироты, хотя сам он не жаловался: не хотел выносить сор из избы. У тёти Агриппины был сын Михаил – ровесник Мити. К нему-то он и приходил. И тётя Агриппина всегда чем-либо угощала, посадив за стол вместе с сыном. Митя не отказывался. Агриппина постоянно проявляла материнскую заботу, как его покойная мать. Она помнила, что помогла Арине, поэтому и проявляла заботу о приёмном сыне. Об этом Митя ничего не знал и считал её просто заботливой тётей. Часто Михаил ходил к своей тёте Харитине и брал с собой Митю. Харитина угощала их яблоками, грушами и обедом, если приходили в обеденное время. Приходил Митя и один к Харитине, и та угощала его. Почему она так тепло относилась к нему, Митя не знал. Он считал её тоже доброй тётей, которая сочувствовала его сиротскому положению. Кто и чей он, Харитина не могла рассказать Мите. Всё хранила в глубокой тайне. Знали об этом только Харитина – сестра Мити и Агриппина, но те никогда не заводили на эту тему разговор. Они делали вид, будто ничего не слышали, ничего не знали.

Чем дольше жила мачеха в доме, тем отчаяннее показывала свою власть, тем труднее становилось Мите. Если он где-либо задерживался и приходил домой после обеда или ужина, то никто не спешил его покормить. И если на столе или на загнетке ничего не оставалось, то довольствовался куском ржаного хлеба, натёртого луком или чесноком с солью и холодной водой. Если был квас, то квасом. От такой горькой жизни Митя решил уйти на заработки. Добрые люди посоветовали идти в Масловку, где в годы НЭПа проживало много мелкого купечества. О своём намерении он сказал отчиму. Тот согласился: Митя ему не нужен, так как жена ежедневно твердила, что парня надо куда-нибудь пристроить на работу. Вторую весну встречал Митя после смерти матери. Времени прошло немного, но ему оно показалось вечностью. Если первое лето прошло относительно спокойно, то зима принесла много трудностей. Мите не всегда удавалось полежать на горячей печи, к которой так привык с малых лет. Всякую работу мачеха заставляла выполнять его, хотя многое могла сделать и Устинья. Земля ещё не прогрелась, а он уходил спать в холодную ригу, чтобы не быть на глазах мачехи. Наконец наступили тёплые дни. Весенний сев яровых культур закончился. Через неделю все вокруг зазеленело. «Теперь можно идти в люди, наниматься в работники»,– решил Митя. А какую работу искать, он не знал. Твёрдо надеялся, что найдёт работу, с которой справится.

                В ЛЮДЯХ

Проснулся рано, до восхода солнца. Ему в эту ночь не спалось: всё думал, как дойти до Масловки. Он не знал, в какой стороне это село находится. Вышел на улицу, сел на лежавшее возле риги толстое бревно и стал рассматривать свои верёвочные лап-ти. Они ещё новые – только недавно сплёл и к подошвам прикрепил деревянные колодки, чтобы дольше носились. Но одной пары лаптей на лето не хватит, поэтому Митя взял, как говорят, про запас лыковые лапти. Кругом тишина. Слышно лишь, как мачеха ополаскивает подойник. Видно, готовилась доить корову. «Эх, напиться бы на до-рожку парного молочка – и можно отправляться в путь. Но мачеха не даст парного, а достанет из погреба вчерашнее и подаст всю корчажку (глиняный кувшин). Хлебай подонки, а вершки отдаст Устинье и Фёдору. От такой бурды только в животе урчать будет. Нет, лучше пойду голодный, а то не буду успевать дорогой брюки снимать», – размышлял Митя.

В утренней тишине раздавались соловьиные трели то в одной, то в другой стороне лесной чащи. «У них, наверное, нет мачехи, поэтому так радостно поют? А может, узнали, что я ухожу из родной деревни в чужие края, потому и поют мне прощальную песню. Ведь я вернусь домой поздно осенью, когда соловьи улетят в тёплые края», – грустные мысли терзали душу парня. Босоногое детство закончилось. Не будет Митя бегать по лугу на Троицу, где в это время девушки наденут на головы венки из луговых трав и будут петь, танцевать, участвовать в разных играх, а мальчишки начнут купаться в пруду недалеко от луга.

Митя обулся, накинул на плечи пиджак из домотканого сукна, взял палку и пошёл, не сказав об этом никому. Да и не было необходимости такой: всё равно никто не выйдет провожать его, не положит воздушного креста вслед, не пожелает успехов в работе и не скажет, чтобы быстрее возвращался домой. Мачеха и отчим будут рады, если пасынок совсем не вернётся. Они даже не знают, куда Митя ушёл. Их радовало то, что его не будет дома.

Вышёл Митя за деревню, остановился на том месте, где люди прощались, провожая мать последний путь. Оглянулся, и грустно стало: на всё лето уходит. В это время над самым горизонтом всходило солнце. Ему показалось, что оно находится прямо за деревней, чуть ли не на самой пашне, где отчим сеял овёс, а Митя приносил ему завтрак и обед. Постоял, посмотрел на деревню и подумал: «Почему она называется Верхнее? Ведь стоит не на высоте, а внизу».  Но вопрос остался без ответа. Перекрестившись на все четыре стороны, Митя зашагал к селу Казачье. Туда дорогу он хорошо знал: не раз ходил с матерью в лавку.

Твёрдо шагая по дороге, Митя думал о заработке. Он задумал купить материи на брюки. Конечно, не шерстяной или суконной, а хлопчатобумажной. Хотелось надевать и белую рубашку в полоску, что было модно в то время, яловые сапоги и полушубок. В таком наряде пойдёт на вечеринки и будет выглядеть не хуже своих товарищей. Словом, ещё не поймал зайца, а уже снял шкурку, продал её и закупил всё, что ему было нужно. В селе Казачье, никого не встретив, чтобы спросить дорогу на Масловку, пошел к кладбищу, мимо которого проходили дороги в разные направления. Какая из них вела на Масловку, он не знал. Сел на обочину дороги и стал ожидать. Сзади показалась подвода. Митя встал.
– Дядя, по какой дороге идти в Масловку? – спросил он у подъехавшего на повозке незнакомого мужчины.
– Идёшь, а не знаешь, где она? Садись, вдвоём как-нибудь найдем Масловку.

Дмитрий сел, рассказал незнакомцу про свою горькую жизнь, что остался сиротой и теперь идёт в Масловку, чтобы устроиться на работу. За разговором время летит быстро.
– Вот и доехали до Масловки, – сказал незнакомец.

Он остановил лошадь напротив лавки бывшего крупного купца Алексеева. В это время купца уже не было, а в лавке торговали от кооперативного общества. Вдоль шоссейной дороги стояли несколько небольших ларьков мелких частных торговцев, которым в то время разрешали торговать. В ларьках продавали всякую мелочь, но больше было мясных ларьков, где можно купить свежее и варёное мясо.
– Иди к пятому ларьку, там торгует мясом большой мужчина. Он как-то спрашивал у меня, где найти мальчика пасти скот, – подсказал незнакомец.

Подойдя к ларьку и увидев хозяина, Митя поздоровался:
– Здравствуйте, дядя!
– Здравствуй, здравствуй, молодой человек, – улыбаясь, ответил хозяин ларька. – Тебе варёного или сырого мясца?
– Мне - никакого. Я ищу работу. Мне один дядя сказал, что вам нужен работник.
– Работник? А что ты умеешь делать? – заинтересовался мясник.
– Что прикажете, – ответил Митя.
– Корову можешь зарезать? – в упор задал вопрос торговец.
– Резать я и курицу боюсь, – виновато улыбнувшись, ответил Митя.
– Вот так работник. А есть мясо можешь? – теперь с усмешкой спросил хозяин.
– Это каждый умеет, – улыбнувшись, ответил Митя.
– Ну, вот что, торговаться не будем. Телят можешь пасти? – уже серьёзно спросил хозяин.
– С этим справлюсь, – бойко ответил Митя.
– Тогда пойдём ко мне домой.

Когда мужчина стоял в ларьке, Митя не обращал на него особого внимания, а на улице удивился: мужчина оказался саженного роста, богатырского телосложения, с рыжей бородой. Митя даже испугался: не дай бог провиниться – что-то будет? Хозя-ин спросил, откуда родом и почему пришёл без родителей. Митя рассказал всё. Так он стал пастухом скота у торговца мясными продуктами Емельянова Ивана Яковлевича, ко-торый скупал бычков, коров, забивал их впоследствии и торговал мясом. Правда, больше десяти голов никогда не держал. Однако и за ними нужен был глаз. Митя строго следил, чтобы ни одна корова не убежала. Хозяин каждое утро считал, сколько голов идёт в поле.

На базаре хозяин закупал не больше двух голов и только хорошо упитанных, чтобы резать без откорма. Купленный скот разбегался в разные стороны. За день пастух так набегается, что к вечеру еле тащит ноги. Но делать нечего: нанялся – продался. Позже научился, как надо пасти. В тайне от хозяина набирал с собой верёвок, приманивал убегавших коров хлебом и связывал им передние ноги, чтобы могли ходить, а не бегать. Вечером развязывал верёвки и оставлял в укромном месте. На следующий день всё повторял. Согласившись работать, Митя не спросил хозяина, сколько будет платить, считая, что хозяин знает цену. А хозяин, узнав, что парень – сирота и в деньгах ничего не смыслит, молчал. Мите нужен был приют, питание. Питание, по его мнению, было хорошее: каждый день забивали скот. Хорошего мяса ему не давали, а отходов хозяин не жалел: их не всегда разбирали покупатели и приходилось выбрасывать собакам. Дома Митя и такого не ел. Даже в праздники ему мало доставалось. О деньгах парень не думал, считая, что богатый хозяин за работу хорошо заплатит. А хозяин думал только о барышах, ждал окончания пастбищного срока, чтобы расплатиться с пастухом. С работой Митя справлялся, чему хозяин был доволен.

С наступлением морозов надобность в пастухе отпала. Однако хозяин не сразу рассчитался с ним, а брал с собой в Воронеж для охраны хозяйского товара. Мите никогда не приходилось сидеть сложа руки. Летом вставал рано, чтобы выгнать скот на луг, осенью тоже нашлись дела. Так что никогда не высыпался. Правда, летом в хорошую погоду можно было присесть, а во время дождя не сядешь на сырую землю. А хозяин в дождь не разрешал пригонять скот домой и не давал одежды, чтобы укрыться от дождя. Митя промокал до последней нитки. Вечером, пригнав скот, в мокрой одежде ложился спать, так как не было места, куда повесить одежду на ночь. От собственного тепла одежда не могла высохнуть, а утром снова в поле. Хорошо, если светило солнце: можно было согреться и просушить одежду. Лапти снимал, портянки сушил на ветках кустарника и ходил босым. Если погода стояла пасмурной, приходилось бегать по лугу.

Не обходилось без проверки пастуха на честность. Однажды прислуга позвала Митю в дом к хозяину, а сама осталась в коридоре. Когда проходил по коридору, на полу ничего не было. Возвращаясь из дома, увидел блестящую монету. Митя взял её и вернулся в комнату.
– Ты что вернулся? – спросил хозяин.
– Вот деньги в коридоре нашёл, – сказал Митя и подал хозяину пятирублёвую золотую монету царской чеканки.

Хозяин взял монету и положил себе в карман жилета, а ему приказал идти на своё место. Трудился Дмитрий честно, надеясь получить приличный расчёт. Этого дня дождался. Хозяин дал маленький чемоданчик, еду, хлопчатобумажные поношенные, не по росту, брюки, такую же рубашку, и старую фуражку. Весь этот хлам вместе с чемоданчиком можно выбросить на свалку, но хозяин нашёл ему сбыт, считая, что он честно расплатился с послушным, добросовестным пастухом. Правда, он все же дал немного денег. Дмитрий взял чемодан под мышку, деньги положил в карман и, не сказав «спасибо», обиженный нищенской зарплатой, вышел из дома. Но вскоре, услышав голос хозяина, Дмитрий остановился. Он подумал, что тот решил оставить работать его на зиму.
– Что случилось? – спросил Митя, войдя в дом.
– Мне показалось, что ты недоволен? – вопросом на вопрос ответил  хозяин.
– Да нет, я ничего не имею против, – заверил Митя.

Хозяин достал из кармана жилета блестящую монету, ту самую, которую Митя поднял в коридоре, и отдал хозяину.
– Возьми, это твои деньги, – заявил купец Алексеев, вручая пастуху монету.
– Нет, хозяин, это не мои, – засмущался Митя.
– Но ты их нашёл, теперь они принадлежат тебе. Дмитрий не стал отказываться.
– А теперь иди с богом. Весной обязательно приходи,– твёрдо сказал хозяин и проводил работника до двери.
 

Митя и на этот раз не поблагодарил своего «благодетеля». Он знал, что эти деньги не принимают ни в кооперативном магазине, ни в частном. Однако не выбросил на дорогу, так как пообещал прийти на следующий год. Митя понимал, что работал летом задаром и  больше к такому скряге никогда не придёт.

Полез в карман, вынул золотую монету, положил на ладонь и подумал: «Что мне делать с ней? Выбросить? Нет, зайду в харчевню, может, там возьмут?». Хозяин харчевни, вероятно, старый волк, знал цену золота. Как только незнакомец показал монету, сразу взял и стал рассматривать, не фальшивая ли она.
– Ты где взял её? – строго спросил хозяин.
– Хозяин дал.
– Какой такой щедрый хозяин нашёлся? – допытывался харчевник.
– Иван Яковлевич, мясник.
– А не врешь? Может, украл у него, а ко мне пришёл сдать? – насмешливо сказал хозяин.
– Пойдём, спросим. Он живёт близко, – обиделся Митя.
– Я знаю, что близко. Я приму, но на всю монету набирай еду, а сдачи советскими деньгами не дам, – сказал хозяин и опустил монету в карман.

Митя согласился. Он думал, что подадут две – три тарелки и всё. Но поставили на стол столько еды, что он не знал, за что браться. Митя поел самую малость, а остальные тарелки остались нетронутыми.
– Что же ты мало поел? – спросил хозяин.
– Больше не могу, – ответил Митя и вышел из харчевни. 
   
Дома его не ждали: никто не спросил, где работал и что делал, как жилось. Он за-шел в свой дом, остановился у порога, как нищий, и не знал, что делать дальше.
– Что же стоишь у порога и не проходишь в дом? – спросил отчим, даже не поздоровавшись.

Он взял чемодан, открыл и ужаснулся, увидев его содержимое:
– Да, сирота – везде человек беззащитный. Пойти бы к этому скряге и морду набить: всё лето парень отработал у него за тряпки.

Следующее лето Митя работал у другого хозяина и заработал приличную сумму денег, которые отчим сразу прикарманил, не выделив Мите ни гроша.

                МАЧЕХА СТАЛА ЛАСКОВЕЙ

– А у тебя, Степанида Ивановна, всё в одном доме: и жених, и невеста, – сказала одна женщина, пришедшая к колодцу за водой.  Кому приходилось наблюдать бабью болтов-ню у колодца, тот не мог не обратить внимания на такой факт. Женщины одновременно говорят все, но слышат, о чём идёт речь. Каждая старалась вставить в разговор свое словечко. Так было и в тот раз.
– В твоём доме хороший зятёк живёт, Степанида, – намекнула Аксинья.
– И невеста уже созрела, – добавила другая женщина.
– Неплохая пара получится, – подтвердила третья.

Вероятно, женщины вели разговор о невестах и женихах. «Что они хотят этим сказать? Может, не делая упрёка прямо, что она плохо относится к сироте, хотели сказать, чтобы переменила своё отношение к нему? А может, правду говорят, что их можно поженить, когда подрастут. Словом, мне дали понять, что нужно изменить отношение к пасынку», – рассуждала про себя Степанида, но соседкам ничего не ответила. Она набрала воды и поспешила уйти домой.

Люди знали, как Степанида относится к пасынку. Чтобы не слышать осуждения, она избегала подобных сборищ. Пришла Степанида Ивановна домой и задумалась. «Бабы правильно говорят: Митя и моя дочь Устинья – совершенно чужие люди. Никаких родственных связей у них нет. Вот подрастут и можно их поженить. Дмитрий – парень статный, рослый, физически крепкий, что и нужно в хозяйстве. Да и внешности он недурной. К тому же послушный. Его только приголубить, присмотреть за ним, надеть приличную одежду – и парень будет на загляденье. Устинья тоже растёт и округляется. В годах разница небольшая. Она и ростом взяла, и внешностью привлекательна. Все хозяйство будет на месте, всё будут видеть, за всем присматривать. Лучшего жениха для Устиньи, пожалуй, не найдёшь. Почему я раньше об этом не подумала? Ждала, когда люди подскажут?» – размышляла Степанида Ивановна, но ни с кем, даже с мужем, мыслями не поделилась. Долго терпел Митя грубости мачехи, а однажды утром не поверил своим ушам:
– Митя, вставай завтракать.

Ему показалось, что услышал голос родной матери. Потом ещё раз услышал эти же слова. Так мачеха никогда к нему не обращалась, за исключением первых дней после её приезда. Его не будили на завтрак, если срочно не требовался на работу. Его будили и торопили, чтобы быстрее ел и шёл на работу. Ел он, разумеется, остатки завтрака. Что случилось в это утро, Митя не мог понять. «Неужели предстоит срочная работа или нужно куда-нибудь ехать, что так рано разбудили завтракать?» – подумал Митя. За завтраком никакого разговора о работе не было, однако мачеха общалась с ним по-матерински.
– Вот что, Митя, хватит тебе ходить по людям и кормить вшей. Теперь ты никуда не пойдёшь, а будешь работать дома, – сказала мачеха.

Услышав такие слова от жены, Роман Петрович от удивления раскрыл рот, но ска-зать ничего не смог. «Неужели утром солнце с запада взошло? Нет, оно всходило на вос-токе. Тогда почему жена переменила к пасынку отношение?» – размышлял Роман, но у жены спросить не решился. Митя для него чужой, но они много прожили вместе и при-выкли друг к другу. Роман понимал: всё, что есть в хозяйстве, принадлежит Мите, а его пустили в люди. Со временем Митя поймёт это и попросит отчима и мачеху освободить его дом.

До нынешнего утра Роман Петрович напоминал жене, что нужно будить и Митю на завтрак, но она, якобы жалея его, просила не тревожить.
 - Пусть поспит подольше: от сна он крепче будет, –  отвечала жена. Однако своих детей всегда поднимала к завтраку, не беспокоясь, что они от недосыпания не вырастут и не окрепнут. На самом деле Степанида Ивановна хотела своих детей накормить. Теперь жена со всеми детьми вежливо обращается, и на душе Романа Петровича посветлело. Для него дети одинаковые. Обидно было за Митю: в своём доме он оказался лишним. Никто его не приголубит, никто не скажет ласкового слова.

Отчим в то утро радовался: жизнь в доме налаживается. Митя сидел за столом и ел вместе со всеми. Но когда брал еду, поглядывал по сторонам: не запретит ли мачеха это пиршество. Мачеха замечала это и предупреждала его, чтобы он не стеснялся и ел досыта. Ещё больше удивился Дмитрий, когда после завтрака мачеха поднесла ему чистые брюки и рубашку.
– Митя, снимай с себя грязное бельё и надевай чистое, – сказала она.

И он в чистой одежде пошёл к Михаилу. Шёл в таком настроении, словно заново родился. Бельё холщовое, но хорошо выстиранное, прокатанное рубелём, словно утюгом проглаженное. Крестьяне в то время не пользовались утюгом, а каталка и рубель все рубцы разглаживали. Раньше он надевал бельё, наспех выстиранное и совершенно не катанное (не прокатанное скалкой по рубелю). Мите казалось, что все на него смотрят и завидуют ему. Этот день стал отсчётом новой жизни.
– Кто это дал тебе такое бельё? – спросила тётя Агриппина.
– Мать. Она сказала, что теперь я на заработки никуда не пойду, буду работать дома.
 
Агриппина прослезилась, услышав эти слова: с души словно свалился камень. «Видно, разговор у колодца подействовал на Степаниду», – подумала она.
 
Митя так и не понял, почему мачеха вдруг изменила к нему отношение. Возможно, она в то утро проснулась в приподнятом настроении. Но мачеха и после стала по-матерински относиться к нему. Теперь она больше не говорила мужу, чтобы отправить его на заработки. Устинья Фёдор видя, что мать хорошо относится к Мите, стали тоже с ним жить дружнее. Если раньше Митя менял бельё один раз в три месяца, то теперь каждую неделю. Он почувствовал о себе заботу. Дмитрий вместе с Устиньей вечерами ходил на улицу, вместе возвращались домой. Постепенно росла привязанность друг к другу.
– Митя, смотри, чтобы на улице Устинью не обижали, – наставляла мать.
– Никто её не обидит, когда там буду я, – твёрдо отвечал пасынок.

                ВРЕМЯ УЧЁБЫ

Жизнь на селе изменилась. После провозглашения советской власти земли у крестьян прибавилось. Советская власть уделила внимание и организации в стране всеобщего образования. По распоряжению Наркомпроса от 22 сентября 1922 года Воронежский губисполком своим постановлением коллегию губнаробраза упразднил. Теперь для решения наиболее важных проблем созывались совещания ответственных работников отдела, а все текущие вопросы решал заведующий губернский отдел народного образования. Фактически советская школьная система оформилась к 1922 году. 19 июня 1920 года Совнарком РСФСР образовал Всероссийскую чрезвычайную комиссию по ликвидации безграмотности. Шло активное создание государственной системы образования для взрослых, представленной «ликвидационными пунктами» и школами ликвидации неграмотности (для людей 16-50 лет). В области начального образования главной проблемой в 1920-е годы оставалась ликвидация неграмотности. В 1923 году декретом Народного комиссариата просвещения было создано общество «Долой неграмотность».

Теперь у крестьян появился интерес к знаниям. Родители требовали открытия школы в деревне. Для школы требовалось помещение. Богатый крестьянин Шубин Фёдор, у которого два сына учились в Воронежском сельскохозяйственном институте, сдал в аренду свой большой дом, в котором время от времени принимал гостей. Этот дом считался гостиницей. К сожалению, гости не каждый день бывали, поэтому дом не приносил существенного дохода, и Фёдор решил сдать его в аренду для размещения в нем школы. Но крестьянам нечем было платить за помещение. Они решили выделить владельцу дома участок земли. Жители села будут пользоваться помещением, а Шубин будет засевать выделенную ему землю. Человек он расчётливый и подсчитал: выгода от аренды дома хорошая. Осенью в этом доме открылась начальная школа. Теперь по-другому Шубин стал относиться к своим сыновьям: они оказались дальновиднее, решив получить высшее образование.
  Летом 1924 года в соседнюю деревню Нижняя приехали учителя: Александра Евдокимова Ласминская, Евгения Дмитриевна Руднева, Тамара Тимофеевна Громова, Матрёна Спиридоновна Тормышова, и в школу потянулась детвора. Дмитрий – взрослый парень, но по совету братьев Шубиных решил учиться. Публика в классах – от 7 до 15 лет. Раньше не все могли учиться: школ не было. Помешали и войны – империалистическая и гражданская. Мешали голод, болезни, разруха. Не до учёбы было. С открытием школы из каждого двора по два-три человека пошли учиться. Дмитрия записали в 4-й класс.

Александра Евдокимовна разрешала детям постарше садиться рядом с малышами за одну парту. Чтобы ребята не стеснялись садиться с малышами, учительница убеждала их, что в учёбе нет стыда. Школу открыли, чтобы учились все желающие. Дмитрий не стыдился, и учительница уважала его за это. Раньше ему было не до школы: об этом узнала учительница.
– Митя, ходи в школу и хорошо учись, – давала наставление подобревшая мачеха.
 
Устинья тоже поступила в школу, но в первый класс. Дмитрий, 15-летний рослый парень в черной овчинной шубе, в яловых, до блеска начищенных сапогах, в ситце-вых брюках и рубашке сидел в одном классе с 9-летними мальчиками. Когда он вошёл в класс, учащиеся встали, приняв его за учителя. Но он сел не за учительский стол, а за последнюю свободную парту. Школьники решили, что приехал начальник. Через некоторые время дверь снова открылась, и в класс вошла пожилая женщина. Она остановилась около учительского стола и посмотрела на школьников. Её не удивило, что за партами взрослые парни и девушки. Во всём районе четвёртый класс впервые открылся только в селе Нижняя. Сюда пришли и из других сёл взрослые ученики. Когда учительница Евгения Дмитриевна Руднева начала переписывать учеников, выяснилось, что Дмитрий – тоже ученик. Долго смеялись мальчишки, приняв Митю за учителя.

Так Дмитрий Добрынин стал учеником четвёртого класса Нижненской школы. Вскоре он вступил в комсомол и стал первым комсомольцем в деревне. Его стыдили, смеялись над ним, но он на это не обращал внимания.
– Ты – сирота, побойся бога, а то он не даст тебе счастья. Вот пойдёшь ночью на собрание в Красиловку – тебя волки разорвут, – пугали женщины.

Мачеха и отчим этому не препятствовали. Ходить действительно приходилось в ночное время за пять километров, так как нигде ближе не было комсомольской ячейки. Но он оказался парнем не из трусливых. Окончив четвёртый класс, Митя два года помогал отчиму по хозяйству. Прослышав, что в городе Лиски есть для взрослых школа повышенного типа /ШВПТ/, куда принимали два раза в год – в сентябре и январе – Митя решил поступить в эту школу. Обучение проходило по семестрам. С января 1928 года начались занятия. По сравнению с учёбой в начальной школе здесь учиться было интереснее. Позднее эти школы переименовали в вечерние.

Во время учёбы в Лисках «родители» его не баловали деньгами. Но Дмитрий и не требовал, зная, что их негде было взять. В чём не было отказа – это в чёрных ржаных сухарях. Бывало, пройдёт месяц, сядет на товарный поезд и едет домой. Там уже сухари были готовы. Набив полный мешок, на товарном поезде возвращался в Лиски. На поездку он не тратил ни одного учебного дня и ни копейки денег. Хорошо было тем, что в Усмани почти все товарные поезда останавливались у водонапорной башни на "водопой", где Дмитрий упрашивал проводника взять его. Но проводникам не разрешали брать посторонних людей. Чаще всего приходилось садиться на свой риск на ходу, заранее облюбовав свободную тормозную площадку. Не менее рискованно было прыгать на ходу во время подхода поезда к станции. Сидеть и ждать полной остановки поезда нельзя: можно попасть на железнодорожную охрану, которая за незаконный проезд могла наказать. Из дома ему давали немного денег, которые он берёг для покупки книг, тетрадей и других учебных принадлежностей. Три рубля в месяц нужно было платить за завтраки и обеды в столовой. Ужинали, кто как сумеет. Большинство обходилось кипятком с сухарями и маленьким кусочком пилёного сахара. Пили кипяток с сухарями, а сахар употребляли не вприкуску, а только в «вприглядку», облизывая кусочек сахара. Так питались почти все проживающие в общежитии. А жили в общежитии ребята и девушки простых рабочих и крестьян. Они не имели возможности хорошо питаться. Занятия проходили только вечером. К приходу учащихся из школы дежурный всегда приготавливал кипяток в большом чайнике на печке-буржуйке, стоящей посредине большой комнаты, которая всё время топилась углём. Она же служила и для обогрева комнаты. 

                ДОБРЫЙ УЧАСТКОВЫЙ

У Романа Петровича лишних денег не было, чтобы купить землю. Подработать тоже нигде не мог. И решил он заняться самогоноварением, чтобы накопить деньжонок. Это "ремесло" преследовалось законом, поэтому делал всё тайно, чтобы никто не только из начальства, но и из соседей не знал. Продавал самогон любителям спиртного за деньги или за хлеб. Но у пьяниц деньги в карманах долго не держались. За хлеб купить самогон проще всего. Соберутся мужики на мельницу, наполнят мешки так, что чуть не лопнут. А муку насыпают в натруску, чтобы домой привезти столько мешков, сколько было зерна, да мешок лишний на продажу. Этот лишний мешок привозили Петру Романовичу или оставляли на мельнице, куда он сам приезжал и забирал. За этот хлеб платил самогоном. Так делали почти все любители спиртного. Но как ни старались мужики, а «шила в мешке не утаишь»: жёны всё же узнали про махинации мужей и предупредили Романа. Но поскольку уговоры и предупреждения не действовали, женщины сообщали милиционеру Кобзеву.

Однажды зимой Роман Петрович занялся заготовкой дров для очередного пуска своего "спиртзавода». Вдруг к дому подъехал на санках участковый Кобзев.
– Здесь живёт Чернухин Роман Петрович?
– Здесь, здесь, товарищ Кобзев, – ответил Роман.
– Не ждал гостей? – спросил участковый.
– Пошли бог гостей – и хозяин будет сыт, – ничего не подозревая, ответил Роман Пётрович.
– Пойдем, хозяин, – сказал Кобзев и в сенях остановился.
– Пойдём в дом, – пригласил Роман Петрович.
– Принеси-ка сюда соли, – предложил Кобзев, – да побольше, не скупись!
   
Хозяин забеспокоился, но готов был выполнить любую просьбу милиционера. В сенцах стояла десятиведерная кадка с закваской, уже готовой к перегонке. Для чего потребовалась Кобзеву соль, Роман Петрович догадался, но не выполнить «просьбу» участкового не мог. Роман принес полную деревянную солонку. Кобзев взял её, про-шёл в угол, где стояла накрытая дерюжкой и тулупом кадка с закваской. Видно, ему точно доложили, в каком месте стоит емкость с бражкой.
– Вот она, милая, где прячется. Тепло тебя хозяин укрыл, не замерзнешь, а вот посолить забыл, – сказал Кобзев и высыпал туда содержимое солонки.
   
Роман Петрович хорошо знал, что из соленой закваски самогона не получится.
– Нужно было бы эту бурду вылить на землю, но я крестьянин и знаю, что она пригодится для поливки резки (мелко порезанная солома). Корова и лошадь будут благодарить меня за это, хотя хозяин втихомолку будет поругивать. Но ты, Роман, больше этим делом не занимайся, а то оштрафую так, что не хватит твоей выручки, которую ты получил за всё время. Или будем судить, – сказал Кобзев.    Правда, протокола не составил и не сделал обыска на наличие самогона, который находился в сундуке у жены.
– Да я и выгнал всего раза два,– оправдывался самогонщик.
– Знаю, знаю. 3а два раза никто бы и не доложил мне. Ты моли бога, что я всё сделал втихомолку, не пригласил свидетелей, – строго сказал участковый.
– Ну, спасибо тебе, товарищ Кобзев, – обрадовался Чернухин.
– Корми скотину на здоровье и чтобы больше это не повторялось, – сказал Кобзев и уехал.

Жалко было Роману закваски, но он был доволен тем, что Кобзев не вылил её на землю, не стал искать самогон, не составил протокол, а только предупредил. Полакомились корова и лошадь. Никакого капитала он на этом "производстве" не нажил, а только создал себе хлопоты: пожёг напрасно дрова, которых хватило бы не на одну зиму. Так закончил свои "коммерческие" дела бедный крестьянин. После такого перепуга Роман Петрович не стал больше заниматься ремеслом, и любители спиртного забыли к нему дорогу.

Недалеко от деревни, на возвышенном месте, стоит одинокая шестикрылая ветряная мельница. Заметив взмахи крыльев, крестьяне спешат на подводах с мешками, наполненными зерном. Вокруг ни деревца, ни единого кустика: мельницы ставили на просторе. А в сотне шагов от мельницы – кузница Никифора Ивановича Сидорова, че-ловека опытного и мастерового. Без него редко кто обходился. Никифор Иванович ремонтировал тележные колёса, набивал обручи на ступицы, вставлял железные втулки в новые колёса, делал подреза под деревянные оси. Перетягивал Никифор Ивано-вич разболтавшиеся старые колёса, изготавливал новые и ремонтировал старые сохи и бороны. А когда наступал сезон ковки лошадиных копыт, кузнец работал весь световой день. Здесь родился  Дмитрий Добрынин. Пусть жить ему в этой деревушке довелось недолго, но память о нём сохранилась.

                ВТОРОЙ ВИЗИТ УЧАСТКОВОГО
 
Дело было весной, когда уже закончили сев яровых культур, отцвели сады, и все покрылось зеленью. День был тихий, безоблачный, но к вечеру с западной стороны показались облака и закрыли солнце. Сумерки наступили раньше обычного времени. Облака надвигались прямо на деревню. Вдали сверкали молнии и раздавались негромкие раскаты грома. Роман Петрович уже забыл о приезде к нему Кобзева, как вдруг, словно из-под земли, пожаловал незваный и нежданный гость. Он шел домой через деревню Верхняя. Видя надвигающиеся дождевые облака, милиционер решил переночевать в деревне. Облака шли прямо от села, где, возможно, идёт проливной дождь: принимать в вечернее время холодный душ неприятно. Кроме Чернухина Романа в Верхней у Кобзева знакомых не было, поэтому зашёл к нему.


«Ну, теперь ты не посолишь закваски», – подумал Роман Петрович, а у самого всё же дрогнуло сердце: не штрафовать ли явился милиционер?
– Роман Петрович, я опять к тебе с обыском пришёл. Что же ты не выполняешь моё указание? – сказал Кобзев и улыбнулся.
– Пожалуйста, товарищ Кобзев, но у меня сейчас ничего нет. Напраслину тебе наговорили, что я всё ещё занимаюсь этим делом. С той поры, как ты посолил, я прекратил самогоноварение и уже почти забыл, как заквашивать, – ответил Чернухин и пригласил Кобзева присесть на завалинку.

Облака, тёмные и тяжёлые, всё приближались к деревне.
– Это хорошо, что послушал меня. Я знал, что ты поймешь, поэтому и не стал составлять протокол. В нашем деле нужно распознавать людей: одним вежливо ска-зать – и они поймут, на других нужно строго наступать, а третьих сразу брать за рога. Но это шутки. Сейчас время ещё не позднее, но идти мне далеко, да и гроза надвигается, поэтому и пришёл я к тебе переночевать, если, конечно, можно.  – А почему же нельзя? У нас горницы нет, но место для тебя найдём.   

У крестьян, как только наступали тёплые весенние дни, девушки и парни, да и мо-лодожёны, которые не имели грудных детей, перебирались спать в амбары, сараи, риги, то есть туда, какая постройка была свободна и где было удобно. В таких помещениях спать спокойнее: не тревожили мухи, как в избе, где они в летнее время водились в изобилии. К тому же – чистый воздух. У Романа Петровича ни амбара, ни свободного сарая, ни хатки не было. Была рига, в которой к весне ничего не оставалось. Там можно разместить целую роту солдат. В риге два подмостка вдали друг от друга: на одном спал Дмитрий, на другом Устинья.
– Да мне, Роман, горницы не нужно, примости на вольном воздухе, по-солдатски.
– Тогда иди в ригу и ложись на первую постель. Там вдвоём с Дмитрием переспишь. Сейчас его нет, на улицу ушёл. Не испугался надвигающегося дождя. Постель его широкая, так что свободно поместитесь. Да он, возможно, к рассвету придёт, когда тебе нужно будет вставать.

Посидели они ещё на завалинке, поговорили кое о чём и пошли отдыхать. Тем временем облака всё приближались.
– Ну, спокойной ночи, товарищ Кобзев. Желаю увидеть хороший сон, – сказал Чернухин и пошёл в дом.
– Спасибо за пожелание. Да, Роман, не забудь меня разбудить, если я просплю.
– Не беспокойся. Спи спокойно. Утром разбужу.
 

В риге было темно, а спичек Кобзев, как некурящий, не имел, поэтому не мог сразу попасть на нужную постель. Постель Дмитрия находилась почти у ворот. Кобзев, не заметив её, пошёл дальше. Наткнулся на длинную скамейку, а за ней нащупал постель. Он подумал, что это и есть постель Дмитрия, на которой должен спать. Присел на скамейку, разделся как дома. Обмундирование по-военному положил на скамейку, а наган спрятал под подушку. В случае необходимости он должен быть под рукой. Прикоснувшись к подушке щекой, участковый почувствовал, что на этой постели кто-то лежит. Рукой нащупал длинные волосы. «Куда я попал? – задал себе вопрос Кобзев. – Здесь женщина лежит. Кто она? Наверно, это падчерица Романа». Кобзев собрался было уйти, так как не знал, в каком возрасте эта девушка. Но передумал: мужской инстинкт проснулся. Устинья подвинулась, давая место ночному гостю. И Кобзев лёг в постель.

Дмитрий пришёл с улицы поздно. Сквозь сон слышал, как кто-то выходил из риги. Участковый проснулся чуть свет, быстро оделся и тихо вышел из риги. Он торопился, чтобы никто из местных жителей его не увидел. Шёл и думал: «А вдруг слух об этом станет известным? Если с позором уволят с работы – это ещё полбеды. Хуже, если узнает жена». Всё обошлось тихо. Однако и у ночи глаза имеются: по деревне прошёл слух  ночном случае в риге. Правда, свидетелей не оказалось, и разговор вскоре об этом прекратился. А вот Дмитрий понял, что с Устиньей переночевал кто-то. Позднее выяснилось – кто, но Дмитрий держал язык за зубами.

Утром крестьяне выгнали своих коров, чтобы попасти их против риги Романа. Он тоже выгнал свою корову. Постояв немного, вспомнил, что нужно разбудить Кобзева, и пошел в ригу. Посмотрел на постель – на ней спал один Дмитрий. «Опередил меня участковый, ушёл, не попрощавшись», – недовольно решил Роман Петрович.

Днём начались обычные деревенские дела. Вечер выдался теплый, тихий. На небе ни облачка, ярко светили месяц и звёзды. В такой вечер молодёжь не усидит дома. Девчата уже собрались на постоянное место сбора и запели. Песня раздавалась эхом в лесу. Дмитрий начистил сапоги, привёл в порядок одежду. Теперь он не тот мальчишка, которым девушки брезговали, а рослый, физически крепкий, всеми уважаемый парень. Отношение мачехи к нему улучшилось, но он не хотел быть обузой для неё: возраст не позволял. Сам должен зарабатывать себе на пропитание. Правда, относительно хлеба упрёков не было: летом он вполне его отрабатывал.  Дмитрий решил тайно податься далеко-далеко и не сообщать адреса. Закончив учёбу в школе для взрослых, Дмитрий решил поступить на краткосрочные курсы в Дрязгинскую школу счетоводов, а по окончании их уехать. Но мачеха узнала об этом и обрадовалась:
– Митя, возьми с собой и Устинью, – предложила она. 
– Я не знаю, примут ли её, но пусть едет. Что будет зависеть от меня, помогу, – пообещал Дмитрий, а у самого кошки заскребли на душе.


На курсах был недобор, и Устинью приняли. Этого Дмитрий не ожидал. «Вот окончим курсы, разъедемся по разным местам, и все будет кончено», – твёрдо решил он. Окончив курсы и получив удостоверения, выпускники ждали направления на работу. Дмитрий решил взять из дома необходимые вещи, чтобы после окончания курсов сразу отправиться на место работы. Уезжая, он не предполагал, что в это время будут объявлены свободные места, и он не спешил возвращаться. А когда вернулся, Устинья «обрадовала» его:
– Митя, сегодня заведующий объявил, где требуются счетоводы: в Садовском районе в колхоз «Заря» требуются два счетовода. Я записала и себя, и тебя. Поедем вместе.
– А ты знаешь, где находится этот район? – спросил на всякий случай Дмитрий.
– Конечно, знаю: в Воронежской области, – ответила Устинья.
– Наша область велика. До этого района надо ехать с пересадками, – недовольно ответил Дмитрий.
 
Устинья свою область плохо знала, но для неё важнее было то, что едет она с  человеком, которого любила. Садовский район находился недалеко от Грязей. Село Садовое утопало в садах, но когда Дмитрий и Устинья приехали, они уже были в ярком осеннем убранстве, и листья устилали землю. Ветер перебрасывал их с места на место. Чувствовалась осень. Грачи и галки издавали такой галдеж, что мешали людям разговаривать.
 
Этот край славился своими замечательными садами. У каждого дома росли и при-носили хороший урожай яблони, вишни, сливы, груши. Где «сад», там и «Садовое». До 1928 года село Садовое территориально входило в состав Бобровского уезда Воронежской губернии. В 1929 году в Садовом шла агитация по созданию колхозов. Коллективизация продолжалась в 30-е годы и проходила, как и в других российских сёлах, с применением принудительных мер. Добираться до колхоза «Заря», находившегося в восьми километрах от районного центра, пришлось на попутной подводе. Дмитрия это не устраивало: ему хотелось работать ближе к железной дороге. Но выбор сделан, придётся работать в колхозе «Заря». После собеседования с председателем колхоза Тихоном Ивановичем Труновым Дмитрий и Устинья приступили к работе. Жить пришлось врозь на частных квартирах. Первое время в работе допускали ошибки, особенно Устинья, но опытный и добрый председатель колхоза помогал разобраться в непонятных вопросах. Дмитрий в этой должности поработал всего три месяца.

                НА СТРОЙКЕ ВЕКА

В конце января 1930 года Садовский райком комсомола созвал активистов на совещание.
– Товарищи, по призыву советского правительства, необходимо послать из нашего района на великую стройку первой пятилетки «Магнитогорский металлургический комбинат» пятнадцать человек. Поедут только желающие. Заранее  скажу: работа там предстоит нелёгкая. Тот, кто боится трудностей, пусть лучше не едет и не позорит наш район, –  предупредил секретарь райкома товарищ Васильев.
– Я поеду, – первым назвался Дмитрий.
– А ты всё обдумал? Там в конторе не придется сидеть, а физически работать, – пояснил Васильев.                – Я привык ко всякой работе. Краснеть за меня не придётся, – твёрдо заверил Дмитрий.
Для сбора давалось мало времени. Дмитрий взял расчёт, собрал свои вещи и был готов к отправке. Устинья – в слёзы, т. к. остаётся одна среди незнакомых людей.
– Я поеду с тобой, – заявила она.
– Куда ты поедешь, когда я не знаю, куда нас повезут и что нас там ждёт, – ответил Дмитрий, чтобы успокоить Устинью.  Дмитрий радовался, что, наконец, отвяжется от неё.
– Но как приедешь, напиши, и я приеду к тебе, – чуть не плача, попросила Устинья.
– Хорошо, напишу, – ответил Дмитрий, а про себя подумал: «Как бы не так». 
 
В назначенный день не все добровольцы прибыли. Кто сам заболел, у кого родители болели. А тут ещё погода подвела – начался сильный снегопад, который засыпал все дороги – пути. Из 15 комсомольцев – добровольцев 8 человек всё же приехали в Воронеж, а оттуда поехали в Москву. В специально сформированном в Москве поезде из восьми вагонов добровольцы отправились в Магнитогорск на строительство металлургического комбината. Ехать пришлось шесть суток, так как поезд шёл вне расписания, и его на узловых станциях загоняли в тупик в ожидании паровоза. В первую очередь отправляли поезда по расписанию. По этой причине дорога оказалась долгой, утомительной, и каждый доброволец с нетерпеньем ждал окончания пути. Когда выехали из Москвы, то по дороге встречались леса, и ландшафт казался привычным. Удалившись на восток, пассажиры увидели равнину, покрытую снегом. На многие километры не было видно селений. Встречались лишь небольшие домики, совершенно не похожие на дома родных мест. Потом стали появляться небольшие горы, на которых каким-то чудом закреплялись и росли одинокие ели. Всё это действовало на настроение угнетающе.

Люди истомились. Не хватало топлива для обогрева вагонов, и пассажиры во время остановок ходили на угольные склады. Не было горячего питания. Даже кипятка не всем доставалось. Люди задумались, но вернуться домой возможности не имели.
– Посмотрим, какие будут условия, какая работа, как будут платить. Не понравится – вернёмся домой, – говорил без всяких стеснений Иван Колганов.
– Стране нужен металл, чтобы поднять народное хозяйство. За этим нас и посылает правительство. Все мы едем не по принуждению, а по доброй воле. Разве тебе не говорили о предстоящих трудностях? И хныкать, товарищ Колганов, нечего, – по-взрослому одёрнул его Дмитрий.

Он, назначенный старшим в вагоне, видел все недостатки и старался их устранить.
– Нам предложили трудовой фронт не с оружием в руках, а со строительным инструментом, которым будем строить будущее страны, – говорил Дмитрий не только Колганову, но и ему сочувствующим. Из всех добровольцев никто «не нюхал пороха». Никто не испытал той тяжести, которая выпала их отцам, дедам и братьям. Они знали, что были войны, разруха, голод, болезни, но всё забыли. Большинство добровольцев из крестьянских семей, как и Дмитрий, не знали труда рабочего, а ехали только познавать его.
– Кто на работе будет разлагать дисциплину, того выгоним из бригады на другой день, – строго предупредил Дмитрий.
– Что, в начальники уже лезешь, не доехав до места? Хочешь ходить руки в брюки, а я за тебя буду вкалывать до десятого пота? Нет, дудки: эксплуататоров теперь нет! – язвил Колганов.
– Ты это слово хорошо запомнил? – оборвал его Дмитрий. – Но я эксплуатировать тебя не собираюсь, так как работать будешь не на меня, а на государство. А оно, к твоему сведению, не занимается эксплуатацией. За честный труд оплачивает сполна. И я в начальники не собираюсь, а честным работником обязательно буду, и тебя призову к порядку. А если будешь разлагать дисциплину, к чёртовой матери пошлём.
– Ты? – не спросил, а грубо «тыкнул» Колганов.
– Нет, мы! Я там буду работать не один, – пояснил Дмитрий.
– Ну, вали, вали. Может сейчас, пока не доехали до места, прогонишь? Только как бы сам не убежал раньше меня.
– Я не из трусов и нытиков. Я испытал всякую работу, – твёрдо ответил Дмитрий.

Добровольцы с нетерпеньем ждали окончания пути. Они надеялись, что приедут в настоящий город, получат квартиры, женятся и станут семейными. Мечтали о хорошей зарплате. А некоторые планировали вернуться домой к своим родным и возлюбленным, которые остались в деревне.
– Подъезжаем к Магнитогорску! – громко объявил проводник.

Все устремились к окнам. Но города не увидели.
– Где же город? – возмущались наиболее нетерпеливые добровольцы.
– Может, он невидимка, как платье короля, – шутили парни.  Поезд замедлил ход, издав слабый гудок, и остановился.                – Приехали! – с подчёркнутой торжественностью в голосе объявил проводник.
 
Юноши и девушки гурьбой высыпали из вагонов со своими сундучками, корзинками, мешками, но ничего похожего не только на город, но даже на маленький посёлок, не увидели. Грустно было смотреть на убогое здание, над входом которого красовалась небрежно намалёванная надпись: "Станция Магнитогорск».
– Вот так город, – возмущались добровольцы.
– Нас привезли сюда строить город, – пояснил кто-то, чтобы разрядить обстановку.

Эта местность в то время представляла собой степь, где рос ковыль, да бежа-ла, извиваясь, река Урал. Горы здесь не простые: они хранят в себе богатейшие запасы магнитной руды. Вот сюда то и приехал Дмитрий в составе добровольческого отряда мо-лодёжи 15 февраля 1930 года. Правда, не в качестве шахтёра по добыче руды, а на стройку первой пятилетки Магнитогорского металлургического комбината по переработке этой руды. Прибывшую молодёжь  встретили секретарь горкома комсомола Григорий Николаевич Петелин и Леночка – дежурная по горкому комсомола. Приехавших ожидали грузовые машины, которые повезли строителей – добровольцев дальше. А куда, никто не знал. В вагонах было уютно, а на открытых машинах через полчаса стали прижиматься друг к другу, защищаясь от холодного ветра. Ребята надеялись, что скоро попадут в тёплое помещение и отогреются. Но автомашины через полтора часа остановились возле больших бараков.
– Разгружайтесь и размещайтесь по баракам, – объявил Петелин.

Добровольцы задумались: зимой жить в бараках? Молодые люди считали, что их встретят натопленные помещения, где можно согреться. О том, что им придётся жить в бараках, не думали. Войдя вовнутрь, они обнаружили, что в окна дует ветер, сквозь толевую кровлю в безоблачную ночь виднелись звёзды, так как бараки строились в спешке без потолков. Натопить такой барак не представлялось возможным. Прямо на постели зимой сыпался снег. Приехали в феврале. Если в центральных областях Европейской части России бушевали метели, то на Урале свирепствовали злые бураны.
– Ну, Давыдов, не думаешь подмазывать пятки? – насмешливо спросил Колганов.
– Не собираюсь и никому не советую, – твёрдо заверил Дмитрий.
– Ты и не будешь собираться, а утром не досчитаются тебя, – съязвил Колганов.                – Нет, Колганов, я не дезертир. Отогреваться буду на работе, а не в бараке, – не растерявшись, уверенно ответил Дмитрий.
 
Действительно, в бараках было холодно, неуютно. Хорошо, что люди, придя с работы, могли согреться кипятком, который беспрерывно грели в большом титане. Некоторые не выдержали таких условий и вскоре покинули стройку века. Среди них, к великому стыду, оказались и комсомольцы. Никто их не уговаривал, не задерживал. Некоторые парни получили спецовки и увезли с собой, другие тут же поменяли их на спиртное. Трудностей было много, но абсолютное большинство приехавших не испугались, работали ударно, с огоньком. Особенно выделялся Дмитрий Давыдов. Прибыв на место назначения, он не пожалел; вместо конторской ручки получил лопату, костюм сменил на рабочую спецовку, ботинки отложил до лучших дней и обулся в лапти, с которыми был давно знаком, и приступил к работе. Для пуска комбината в первую очередь требовалась вода, поэтому всех приехавших поставили на рытьё траншеи для укладки водопроводных труб. Это была самая важная задача. На стройке техники не хватало, а имеющаяся плохо работала или совсем не действовала. Ремонтировать её было некому, поэтому земляные работы выполнялись вручную.
 
                СУРОВЫЙ БЫТ

1 октября 1930 года появилась газета «Магнитогорский комсомолец». Ее редактором был Евгений Колышев. Он принимал активное участие в работе литкружка «Буксир», образованного при газете в том же году благодаря поэту Василию Макарову. В группу входили молодые писатели и поэты, прославляющие рабочий класс: Борис Ручьев, Михаил Люгарин, Александр Ворошилов и другие сотрудники. Газета соответствовала духу времени. В ее заголовках слышны идейная целеустремленность, гражданский пафос, прославление нового, коммунистического отношения к труду: «Вперед большевистскими темпами!», «Комсомольский клуб должен быть образцовым!», «Крепить комсомольскую дисциплину». Идейные лозунги призваны были помочь жить и работать. В то время квалификация рабочих Магнитостроя была очень низкой.

Мешала неграмотность в  начале освоения металлургического производства, которое уже в то время было достаточно сложным. Отсутствие опыта работы на современной технике приводило к частым авариям и незапланированным остановкам производства. Рабочие трудно перестраивались в использовании технических новшеств, которые саботировали, как это было с механизмом для закрытия чугунной летки. Но со временем мастерство рабочих и инженеров Магнитки росло. На комбинате активно велось переобучение рабочих, что позволило отказаться от многих услуг иностранных специалистов.

В 1930 году произведена закладка первой доменной печи будущего гиганта черной металлургии. Начались земляные работы на плотине, которая должна была обеспечить завод водой. Это сооружение (без водослива) построили за 74 дня. Приближался день пуска первого металла. Дмитрий в то время перевыполнял дневную норму. В февральские морозы ему было жарко в фуфайке, и он снимал её. Ежедневно в конце рабочего дня проводились планерки для подведения итогов смены. Дмитрий в своих выступлениях критиковал лодырей.
– Я требую отчисления лодырей из бригады. Они только другим мешают, – сказал он однажды во время очередной планёрки.
– А кого ты имеешь в виду? – ехидно спросил Колганов.
– И ты можешь работать лучше, Колганов, а работаешь кое-как, отогреваешь руки. В ударной работе они не должны мерзнуть, – упрекнул его Дмитрий.
– Давай, давай, выжимай сок из всех, чтобы высунули языки от такой работы, – огрызнулся Колганов.
– По-моему, товарищ Колганов, сторонников себе мало найдёшь, хотя единицы за твоей спиной имеются, – настаивал на своём Дмитрий.
 
Заместитель начальника по строительству товарищ Ильин заметил, что Дмитрий Давыдов не только сам работает по-ударному, но и товарищей увлекает за собой.
– Товарищ Давыдов, назначаю тебя десятником в бригаду по укладке водопроводных труб, – объявил Ильин, когда рытьё траншеи подходило к концу.
– Я с этой работой, товарищ начальник, не справлюсь, – засмущался Дмитрий. – Я никогда не работал десятником и не знаю, что должен делать. Укладка труб – для меня совершенно новое дело, и я не справлюсь.
– Я знаю, кого назначаю. Если что будет непонятно, поможем, – пообещал начальник и поздравил Дмитрия с назначением на ответственную должность.
– У, гад, полез в начальники! Так он и работал до десятого пота, чтобы после за счёт чужого горба деньгу загребать, – со злостью выпалил Колганов. 
 
С порученной работой Дмитрий справился. В бригаде подобрались дружные, работоспособные ребята, и укладка труб была завершена досрочно. Ударная работа не осталась незамеченной со стороны начальства стройки. И когда ставился вопрос о посылке лучших комсомольцев на учёбу в город Верхнеуральск, где ФЗУ готовили кадры для Магнитогорского комбината, Дмитрий оказался в числе первых кандидатов вместе с такими товарищами-передовиками, как Бутов, Котляровский, Скороходов, Филатов, впоследствии назначенным директором Магнитогорского металлургического комбината. Герой Социалистического труда, лауреат Государственной премии, член ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР – так страна оценила его самоотверженный труд. Но после тяжелой болезни на 61-м году жизни его не стало. Дмитрий очень переживал, что ушёл из жизни замечательный работник, чуткий товарищ. Они вместе приехали на эту великую стройку из Воронежской области, вместе учились в Верхнеуральске, вместе вернулись на работу в Магнитогорск. Много было трудностей на их пути, но они выдержали испытания, побороли все невзгоды. Часто при встрече вспоминали трудные времена.
   
Во время учёбы в ФЗУ Дмитрий не попал в общежитие с вышеперечисленными товарищами, а оказался с молодёжью, приехавшей из окрестных селений. Среди них не все были честными, добросовестными. Некоторые воровали школьное имущество и личные вещи учащихся. Потом продавали их, а деньги пропивали. Дмитрию, как активному комсомольцу, поручили выявлять воров. Для этого приходилось тратить много времени в ущерб учёбе. Все воры были пойманы и выгнаны из школы.

                ДМИТРИЙ В РОДНОЙ ДЕРЕВНЕ

На летних каникулах во время  учебы в ФЗУ Дмитрий решил съездить на родину,  чтобы встретиться с товарищами, рассказать им, что учится в ФЗУ и через год будет квалифицированным работником крупного металлургического комбината в городе Магнитогорске. Устинья уже вернулась на родину и работала в своём колхозе счетоводом. Она обрадовалась приезду Дмитрия, надеясь, что он женится на ней и увезёт с собой.   

Но Дмитрий ходил с товарищами на улицу, не обращая никакого внимания на Устинью.
– Митя, ты забери с собой Устинью. Она там устроится работать, и вы будете вместе. Од-ному-то скучно среди чужих людей, – убеждала мачеха, надеясь на то, что если уедут вместе, то обязательно поженятся.
– Я не скучаю. У меня там много хороших товарищей, а за учёбой некогда скучать и думать о посторонних делах. К тому же, я ещё ученик и не знаю, куда пошлют меня после окончания ФЗУ. Когда закончу обучение и получу назначение на работу, тогда смогу сказать, где и какую работу можно подыскать Устинье, – ответил Дмитрий.

Но это была только отговорка. Он понимал, к чему мачеха клонит. Товарищи рассказали ему о недостойном поведении Устиньи, и теперь она его не интересова-ла. Жители деревни удивлялись тому, как изменился Дмитрий, и смотрели на него с завистью. Ведь все хорошо знали, кто он, сколько испытал всяких трудностей, живя с отчимом и мачехой. Ходил в лаптях, в непромытом холщовом белье. Теперь его увидели в начищенных до блеска полуботинках, в хорошем шерстяном, тёмно-синего цвета костюме, при галстуке, в модной фуражке. Он гордился, что всё, что на нём было, приобретено на честно заработанные деньги. 
 
                КВАРТИРАНТ ВЛЮБИЛСЯ

На второй год контингент учащихся ФЗУ увеличился. Всех поместить в общежитие не представлялось возможным. По этой причине часть учащихся пришлось разместить на частных квартирах. Это касалось старших учащихся. Дмитрий оказался в их числе. Он решил, что так будет спокойнее готовиться к сдаче государственных экзаменов. В ФЗУ в то время работала уборщицей Гусева Мария Ивановна. Она хорошо знала Дмитрия. Он никогда не проходил мимо, чтобы не поприветствовать и не поговорить с работниками училища, ко всем относился с уважением. Когда он обратился к М. И. Гусевой насчёт частной квартиры, она пообещала поговорить со своим отцом. Дом у Гусевых собственный, двухкомнатный, и хотя семья состояла из шести человек, решили принять его.
– Он не помешает нам, – сказал отец Марии Ивановны. – Если согласится, пусть приходит.

И Дмитрий оказался седьмым жильцом в их семье. Спал на одной постели с Василием и Николаем. На лучшее он не претендовал. Да и ставить для него отдельную койку было некуда. Удобную квартиру не стал искать. Был доволен тем, что на квартире никто не будет мешать готовиться к урокам, как в общежитии. О том, что у Гусевых была ещё дочь, работавшая вдали от дома, Дмитрий знал, но ещё не видел её. Он думал, что она живёт своей семьёй.
Однажды, придя домой, Дмитрий, как всегда, разделся, не обращая внимания на сидевшую за столом женщину. Он принял ее за Марию Ивановну, и всё делал молча. Когда подошёл к столу – растерялся, увидев незнакомую девушку.
– Извините, я подумал, это Мария Ивановна. Здравствуйте.
– Здравствуйте, – ответила девушка. – А вы кто будете?
– Квартирант, – ответил Дмитрий.                – А я хозяйка, Валентина Ивановна.
– Ничего не понимаю, – озадаченный ответом, сказал Дмитрий.

Дмитрий подумал, что девушка тоже квартирантка. Так они познакомились. Он сел за стол, за которым сидела Валя, и стал выполнять домашние задания, украдкой по-глядывая на девушку и мысленно оценивая её достоинства. Валя, как она пояснила, писала в отдел образования заявку на наглядные пособия для школы. Присмотревшись к рукавам костюма Дмитрия, засмеялась.
– Что это вам так смешно? – спросил Дмитрий.
– Интересно, кто это вам так разукрасил рукава? – поинтересовалась Валя.   Дмитрий берёг новый костюм и надевал его только в выходные дни, а в школу ходил в старом. Рукава в нем были короткие, поэтому удлинить их пришлось материалом другого цвета, от чего они выглядели смешно.
– Мария, – ответил Дмитрий.
– Не позорь ни себя, ни нас этим художеством. Как освобожусь, переделаю, только напомни, а то могу забыть, – предупредила Валя.

Дмитрий продолжил выполнение уроков, а сам украдкой следил за каждым движением девушки. Ему теперь хотелось не только исправить рукава, которые действительно выглядели смешно, но и лучше присмотреться к Вале. Она понравилась ему с первого взгляда. Валя без напоминания выполнила своё обещание. На другой день уехала. Дмитрий остался доволен работой, но был огорчён тем, что Валя уехала, не попрощавшись и не сказав, когда вернётся. Ему хотелось подружиться с ней, чтобы лучше узнать её. Но удалось лишь переброситься несколькими словами. К счастью, Валентина скоро вернулась. Отдел образования предложил ей, не имеющей соот-ветствующего образования, пройти переподготовку на месячных курсах учителей начальных классов. Курсы были тут же, в Верхнеуральске. Дмитрий обрадовался её приезду. Учиться на курсах и жить дома Валю устраивало. Занимаясь на курсах, она принимала активное участие в общественной работе: стала членом драматического и хорового кружков. С репетиции её обычно провожала группа девушек и парней, а иногда – один из парней. Они долго сидели возле её дома и о чём-то беседовали. Когда её провожали группой, Дмитрий не беспокоился. А когда провожал один парень и долго оставался с Валей наедине, Дмитрию было неприятно. И он решил после выполнения уроков каждый вечер выходить за калитку, прятаться в кустах соседского дома и ждать Валю, возвращающуюся домой.
 
                ДМИТРИЙ СДЕЛАЛ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Группа провожающих Валю никогда не подходила к дому, а оставляла её метров за сто. Дмитрий в это время выходил из укрытия и шёл по дороге, делая вид, что он тоже был в училище и тоже идёт домой. Валя пока не подозревала о намерениях квартиранта. Дмитрия тревожило, что кто-то опередит его и из-под носа уведёт девушку, которая ему нравится. Он ревновал её, хотя Валя никакого повода для ревности не поддавала. И он о своих чувствах не говорил. Наконец, терпение лопнуло: надоело играть в прятки.
– Валя, можно сегодня после занятий зайти за тобой? – несмело спросил он перед уходом в училище. Он стоял и ждал ответа, боясь отказа.
– Хорошо, заходи, – ответила Валя.

Услышав слово «заходи», Дмитрий обрадовался. Сегодня никто другой не будет провожать её. На уроках он ничего не слышал и не понимал. Все его мысли сосредоточены на одном: как он пойдет после окончания уроков в педтехникум, где учится Валя, как встретит её и пойдёт рядом с ней домой. Он мучительно ждал окончания занятий. Наконец, прозвенел последний звонок. Дмитрий вскочил с места, быстро направился к выходу и помчался к назначенному месту, не чувствуя под собой ног. На этот раз никто не опередил его. С тех пор он каждый день, уже не спрашивая разрешения, приходил к училищу, и они вместе возвращались домой. В выходной день решили пойти в клуб. Дмитрий наметил после окончания сеанса погулять, подышать свежим весенним воздухом. Они разговаривали о всяких пустяках и с каждой минутой чувствовали, что им вдвоём хорошо.
 
Однажды во время прогулки, когда Валя вдруг замолчала, будто ушла в себя, как-то склонив голову. Дмитрий прижал её к себе, поцеловал и шепнул ей заветные слова, при мысли, от которой робел, как мальчишка:
– Валя, я люблю тебя.

Этих слов он никогда в своей жизни не произносил. Встречался с девушками, но встречи те были мимолётные, на один-два вечера. Теперь слово «люблю» привело его в страх: боялся, что если Валя не скажет прямо, то покачает головой в знак отрицания. Но Валя ничего не сказала в ответ, только плотнее прижалась к нему. От услышанных слов её пронзила дрожь, хотя было тепло. Она ждала этих слов, но не в этот вечер, а когда он окончит школу и соберется уезжать в Магнитогорск на работу. Они будут писать друг другу письма, и если не разлюбят, то поженятся. В один из выходных дней, когда вся молодежь города пошла на Каменную сопку, заветное место гулянья, отправились туда и Дмитрий с Валей. Устав от хождения, молодежь выбирала себе удобные места и устраивалась  на отдых. Дмитрий и Валя выбрали место вдали от всех. И вот тут он сделал самое главное предложение:
– Валя, ты согласна стать моей женой?
Теперь этот вопрос не был для неё неожиданным. Девушка была уверена, что Дмитрий в ближайшее время обязательно задаст его, поэтому  приготовилась к ответу:
– Да, Митя, я согласна.

Услышав эти слова, Дмитрий чуть не подпрыгнул от радости. Он прижался к ней плотнее и впервые за время их дружбы поцеловал любимую девушку. Семья Гусевых простая, дружная. Дмитрия уважали за скромность и вежливость. Его считали хорошим семьянином. Дмитрий думал, что родители Вали с радостью примут его предложение о женитьбе. И он решил сказать об этом отцу, как мужчина мужчине.
– Иван Григорьевич, мы с Валей решили пожениться.
– Как это вы решили? Если у тебя нет родителей, то у Вали они есть. Нужно сначала спросить их согласия. А вы сами решили, не советуясь с родителями, – резко ответил Иван Григорьевич.
– Сейчас новые времена: сначала договариваются молодые, а потом уже говорят родителям, – решил прояснить ситуацию Дмитрий.
– Времена новые, а порядки у меня пока старые. Без моего согласия дочь не выйдет замуж не только за тебя, но и за кого-либо другого, – сказал, как отрубил Иван Григорьевич, давая понять, что дальше продолжать разговор об этом бесполезно.

Дмитрий остолбенел. Такого ответа он не ожидал.
 – Но мы любим друг друга, – несмело пояснил Дмитрий.
– Любите, говоришь? Волк овцу тоже любит. Ты куда повезёшь свою жену? Дом у тебя есть? Работа есть? Значит, женишься и уедешь, а жену оставишь нам? Умно ты обдумал, но ничего из твоей затеи не получится, – категорично заявил отец.
– После школы я уеду в Магнитогорск. Нам дадут квартиру, и мы будем там жить и рабо-тать, – продолжал убеждать Дмитрий.
– Дадут… Люди долго живут, а квартиры не добьются. Нет, этого не будет.
 
Иван Григорьевич стукнул по столу кулаком и ушёл в другую комнату. Отцу не хотелось иметь такого бедного зятя, ещё не ставшего крепко на ноги. То, что он вежлив и уважителен, ещё недостаточно для того, чтобы устроить надёжную жизнь для семьи. Словом, отец запретил дочери общаться с Дмитрием. Однако этот запрет не имел силы. Дмитрий и Валя не только продолжали совместные прогулки, но и твёрдо решили пожениться. Валя уже хорошо присмотрелась к Дмитрию и решила, что он будет хорошим мужем. Мать доложила отцу, что Валя решила выходить замуж за Дмитрия.
– Я категорически запрещаю говорить об этом! Где Валя? Зови её! – крикнул отец.– Ты что же без разрешения отца замуж собралась? – в голосе отца звучали стальные нотки. 
- А зачем разрешение? Мы любим друг друга, и больше нам ничего не нужно. Ты выдал сестру за нелюбимого человека, и жизни у них не получилось. Так думаешь и меня выдать? Нет, я сама выбрала себе жениха и выйду замуж только за Дмитрия, – смело ответила Валентина.

Родители стали уговаривать дочь, чтобы она дождалась возвращения из армии парня, с которым дружила раньше. Жена старшего брата, Шура, получала письма от сол-дата, но не отдавала Вале. Шуре нравился квартирант, и она хотела, чтобы Валя вышла замуж за Дмитрия.

Итак, против воли отца Валя решила стать женой Дмитрия, которому посчастливилось отмечать сразу две важные даты: окончание ФЗУ и женитьбу. Свадьба очень скромная, но состоялась, так как Дмитрий ещё не работал и не имел для этого средств. Отец Вали – человек старой закалки – считал, что вопрос о замужестве дочери должен решать только он и никто другой. Но поскольку всё решили без него, поэтому средства на свадьбу он выделять не хотел.

Молодожёны решили устроить комсомольскую свадьбу в школе. Этот факт заставил отца изменить свое решение, и он согласился играть свадьбу у себя дома. По всем правилам того времени. Однако считать себя побеждённым и униженным гордыня не позволила. Во время свадьбы, поднимая стакан водки, вместо поздравления произнёс слова, которых никто из присутствующих не ожидал:
– Я никогда не прощу дочь за самовольный поступок. За ослушание.

Обливаясь слезами, он поставил стакан на стол и, не выпив ни глотка, ушёл в амбар, где пребывал до конца торжества. Его бесил тот факт, что он оказался бессильным в выполнении своего решения. Ему никто и никогда в семье не перечил. А тут вдруг случилось такое. Выше всего для него  считалось своё «Я». Словом отец испортил важнейшее в жизни дочери событие.    

Получив аттестат в 1935 году, Дмитрий уехал в Магнитогорск один. Валя осталась дома до сообщения мужа о получении квартиры. Это встревожило родителей Гусевых.
– Полюбуйся теперь, дочка. Муженёк поднял хвост – и нет его, а ты думай, где он. Кто не слушает родителей, тому не будет счастья в жизни, – злорадствовал и сожалел отец.

Дмитрий, как и многие его товарищи, прибывшие из ФЗУ, не получил работу по специальности. Всем им вручили тачки для подвоза кирпича на стройку восьмой бата-реи коксохима. Здесь тоже царила, в основном, ручная работа, не хватало техники. Но люди трудились добросовестно. В такой горячий период некогда было решать квартирный вопрос. А тесть выходил из себя, строя различные предположения о зяте. Переживала и Валя. Наконец Дмитрий поговорил «по душам» с начальством комбината, и ему выделили небольшую квартиру во вновь построенном доме. Дмитрий сразу отправился на почту и отправил телеграмму Вале, чтобы срочно приезжала. Сам вернулся на работу и трудился с такой энергией, что вся бригада удивлялась. Через несколько дней жена приехала. Встреча была трогательной, со слезами на глазах, но радостной. Работы по специальности для Вали не оказалось, и она согласилась быть копировщицей по чертежам светокопий в управлении «Восток – кокс». Шло время. Через год Валя родила двойню – мальчика и девочку, имя которым дали Володя и Нина.
– Давыдов, после работы зайди к секретарю партячейки, – в конце рабочего дня сказал бригадир стройки 8-й батареи Дергунов Фёдор.
– А по какому  вопросу вызывает, не знаешь? – решил выяснить Дмитрий.            – Нет, не знаю, – ответил бригадир и удалился.
– Вы вызывали меня? – спросил Дмитрий, войдя в кабинет секретаря.
– Да-да, вызывал. Присядь. Мы решили направить тебя в отдел НКВД. Как ты на это смотришь, товарищ Давыдов? – озадачил секретарь Томилин.
– Когда я вступал в члены РКПб, то обещал честно выполнять любое поручение партии. Если бюро считает это необходимым, отказываться не могу, – твёрдо ответил Дмитрий, хотя на самом деле ему не очень хотелось уезжать далеко от жены. 
– Вот и хорошо. Значит, будем оформлять документы. Приходи завтра утром в отдел кадров, там и получишь их.
– А как же с работой? – решил уточнить Дмитрий.
– Это вопрос уже решён: на работу идти не надо, – пояснил секретарь партячейки Томилин и, попрощавшись, пожал руку Давыдова.

Домой Дмитрий пришёл радостный. Ещё бы не радоваться: партия доверяет ему такое ответственное поручение. Забыл от радости одну поговорку: добро и зло всегда идут рядом. Дома Валя сообщила, что мужу завтра следует явиться к 10 часам в ГПУ. 
– Валя, мне предложили работать в отделе НКВД, – в свою очередь обрадовал жену Дмитрий. – Видимо, по этому вопросу и вызывают в ГПУ.

Шёл Дмитрий и представлял, как встретит его начальник, поздравляя с назначением на ответственный пост. Затем проинструктирует по всем правилам, как следует действовать в случае подозрительного лица на территории комбината. С такими мыслями он подошёл к зданию НКВД. Постучав в дверь кабинета, Дмитрий услышал:                – Войдите.
 
Начальник вопросительно посмотрел в лицо приглашённого. Дмитрий достал из кармана повестку и подал начальнику. Тот, прочитав её, с подозрением посмотрел на незнакомца. Взмахом руки он указал на стул около стола. Дмитрий сел в ожидании знакомства и инструктажа, но подвергся допросу, чего никак не ожидал. Начальник достал из ящика стола лист бумаги. Из сейфа взял конверт и небрежно бросил на стол адресом вниз. Дмитрий по-прежнему ничего плохого не подозревал. Он подумал, что это письмо из партбюро с рекомендацией на работу в комендатуре. Начальник всё делал молча, и Дмитрий мучительно сидел, ожидая самого главного момента. Наконец письмо было извлечено из конверта.
– Так, значит, Давыдов Дмитрий Семёнович? Правильно я назвал? – в упор спросил начальник.
– Да, всё правильно, – ещё ни о чём не догадываясь, ответил Дмитрий.
– А ты уже знаешь, что нам сообщили? – строго спросил начальник.
– Сначала со мной разговаривали, а потом вам сообщили, – ответил Дмитрий. 
– Так-так, интересно. О чём же с тобой разговаривали? – поинтересовался начальник. 
– Что меня направляют работать в отдел НКВД, – ответил Дмитрий. 
– Вот как? А я об этом не знал, – с удивлением произнёс начальник, сверля глаза-ми собеседника.
Дмитрий не понимал, почему начальник так бесцеремонно к нему обращается.
– Кто твои родители? – последовал неожиданный для Дмитрия вопрос.
– У меня нет родителей – они давно умерли, – старался как можно мягче отвечать Дмитрий.
– Значит, заживо похоронил, да? – уже издевательски задал вопрос гэпэушник.
– Я что-то не понимаю, зачем меня сюда вызвали? – не вытерпел Дмитрий. 
– Затем и вызвали, чтобы разобраться, кто ты есть на самом деле! – чётко, по сло-гам, ответил ведущий допрос начальник.
– Я весь здесь, и никого у меня из родителей нет, – твёрдо отпарировал Дмитрий.
– А вот у нас другие сведения, – ответил гэпэушник. – Ты, оказывается, сын кулака, убийца колхозных активистов.
– Этого быть не могло, – опровергая обвинение в свой адрес, сказал Дмитрий. – Родители умерли, когда я был ещё маленьким.
– Твои родители – враги колхозов, а ты – убийца колхозных активистов, – настаивал начальник, время от времени заглядывая в текст письма. 
– Отец умер в 1913 году, а мать – в 1922 году, когда ещё колхозов не было. Напишите в наш сельсовет, и вам ответят, кто я такой. Я – сирота, батрак.
– Сиротой прикидываешься? У нас есть из вашего сельсовета письмо, в котором говорится, что ты – сын кулака, убийца колхозных активистов и скрываешься от пре-следования.
– Всё это неправда, необоснованно придуманная. По злобе кто-то написал, – волнуясь от неожиданных обвинений в свой адрес, ответил Дмитрий.
 
Не ожидал он такого удара. Его послали на гигантскую стройку первой пятилетки как добросовестного и честного человека, а получается, что считают врагом народа. «Значит, я недостоин быть не только в рядах РКП(б), но и участвовать в процессе строительства крупнейшего завода», – размышлял Дмитрий, находясь в кабинете начальника отдела НКВД. Он вспомнил о письме из родной деревни. Кулаки хотели убить председателя колхоза, но убили другого человека. Председатель ушёл домой в тот вечер раньше времени, о чем кулаки не знали. Они выстрелили в окно правления колхоза и убили сторожа, который в тот вечер сидел на председательском стуле. Дмитрий в то время учился в ФЗУ и никуда не выезжал. Автору клеветнического письма это было известно. После выстрела убийца вошёл в кабинет, достал из стола печать и воспользовался ею при написании анонимки.

Расчёт убийцы был прост: Дмитрия осудят, а его дом убийца приберёт к рукам. Разумеется, работники госбезопасности всё досконально проверят, чтобы сделать окончательные выводы. Тогда случалось такое, когда враги государства скрывали истинное лицо под чужими именами и фамилиями и вели подрывную работу. Дмитрий считал себя честным человеком, преданным партии. Его прошлое ничем не запачкано, поэтому сильно не переживал. Одно терзало душу: как отнесутся к такому событию его сослуживцы, жена и её родители. Далее началось самое неприятное. Надо было приходить на допросы в разное время суток и выслушивать одни и те же обвинительные вопросы. И оформление на прежнюю работу задерживалось. Партбюро коксохима тоже оказалось в тупике. Выручило одно обстоятельство: в горкоме партии нашёлся умный человек и сделал всё, чтобы до выяснения обстоятельств Дмитрия не арестовали.

Наступила передышка: НКВД его почему-то не тревожило, партбюро не оформляло на работу, и Дмитрий находился в неопределенности. Наконец вызвали в отдел НКВД.              – Ну, Валя, наверно меня посадят, – стараясь говорить мягче, сообщил перед уходом Дмитрий жене.
– Значит, виноват, а от меня скрывал, – огорчённо ответила Валя.
– Я никогда от тебя ничего не скрывал, поверь мне. А если осудят, значит, кто-то серьёзно зол на меня. Видимо, кому-то я перешёл дорогу или в чём-то помешал, – с дрожью в голосе произнёс Дмитрий. – Надеюсь, НКВД докопается до истины.

А Дмитрий переживал не столько за себя, сколько за жену и детей – Володю и Нину.  Окажись он виновным, его осудят по всей строгости законов того времени. Сколько лет проведёт он в местах не столь отдалённых, неизвестно. Главное, потеряет доверие товарищей по работе и в семейной жизни произойдёт разлом. 
 
И вот Дмитрий снова в кабинете НКВД. 
– Садись, товарищ Давыдов, – совершенно другим тоном пригласил начальник вошедшего «виновника» в кабинет.

«Раньше он так ко мне не обращался, – отметил Дмитрий. – Значит, что-то изменилось в ходе расследования». Начальник достал из сейфа конверт и сел. На конверте выделялись следы сургучной печати.
– Да, товарищ Давыдов, ты был прав. Мы получили из вашего райисполкома разъяснение. Они возмущены присланной ранее анонимкой и считают ее клеветой. А нас ты должен понять: мы делали это не по своей воле, а по официальному доносу. Скажу одно только: за клевету можешь предъявить иск, – отчитался начальник.
– Нет, я не желаю марать своё честное имя о подлеца и тратить на это время, – зая-вил Дмитрий.
– Ну, желаю успехов в работе и строго следить за подлецами, – сказал в заключение начальник и дружески пожал руку бывшему обвиняемому, проводив его до двери кабинета.

Близнецы – Вова и Нина – подрастали. Родители несказанно радовались. Дмитрий работал с удвоенной энергией. Каждое свободное время уделял семье, помогая Вале в домашних делах. А через пять лет в жизни страны всё изменилось.

                НОВОЕ ИСПЫТАНИЕ

В солнечный, воскресный день 22 июня 1941 года люди услышали по радио заявление Молотова о вероломном нападении Германии на Советский Союз. Началась Великая Отечественная война. По Указу Верховного Совета СССР и приказу народного комиссариата чёрной металлурги, нужно было откомандировать из Магнитогорского комбината рабочих разных специальностей на Петровск-Забайкальский металлургический завод Читинской области, куда эвакуирован завод из западных областей нашей страны, но кадров не хватало. Начальникам цехов было поручено подобрать хороших специалистов. Вот тут Трубников вспомнил свою обиду на Давыдова за критическую заметку в заводской газете и включил его в список.
– Пусть понюхает сибирские морозы, чтобы знал, как критиковать своё начальство, – злорадствовал Трубников.

Трубников Михаил в то время работал в должности начальника стана 250-1. С ра-бочими обращался грубо. За такое отношение рабочие его не любили, были озлоблены, план не выполнялся. А автором заметки был другой человек. Сказалось ещё и то, что во время большого пожара в Магнитогорске Дмитрий принимал активное участие в его тушении и утерял партийный билет. За халатное отношение к партийному документу Давыдова исключили из партии. Но Дмитрий работал добросовестно, желая показать, что исключение из партии не повод для обиды. Многие пытались остаться на месте. Шли в партком, завком, к директору, чтобы их оставили в Магнитогорске. Дмитрий никуда не ходил и не просил, а разговаривать с Трубниковым, чтобы вычеркнул его из списка для отправки, считал унизительным.
– Красноармейцы сражаются с немецкими фашистами, а мы должны ковать победу в тылу, – говорил Дмитрий жене, когда она посылала его в завком или директору с просьбой оставить семью в Магнитогорске.

22 июля 1941 года двенадцать семей были отправлены из Магнитогорска в Забайкалье. Путь дальний – ехать не один день. Красота Сибирской природы: широкие просторы степей, большие массивы дремучих лесов, множество горных цепей – не интересовали людей. Если бы это была экскурсия в мирное время, они бы  любовались необычным ландшафтом. Но сейчас они едут не по доброй воле, а по приказу Родины в далёкий край, где неизвестно, как придётся жить и трудиться. На каждой остановке пассажиры спешили найти книжный киоск, чтобы купить газету с последним сообщением о положении на фронте. Люди не теряли надежды, что наши войска остановят наступление немецких войск и тогда появится возможность вернуться домой. Но газетные новости не радовали: наши войска продолжали отходить от своих рубежей, фашисты наступали, сокрушая всё на своём пути.

                НЕПРЕДВИДЕННЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

В один из выходных дней, когда всё было устроено с хозяйственными делами, Дмитрий и Валя решили пойти в лес за кедровыми орехами. Они никогда не были в кедровом лесу. Их поразили могучие деревья с величественной кроной, на которой висели золотистые смолистые шишки с вкусными орешками. Они вошли в эту чащу и сразу ощутили стойкий аромат хвои и остановились, размышляя, как нарвать шишек. Правда, с первых великанов им не удалось сорвать ни одной шишки. Пошли в глубь леса, надеясь, что там деревья ниже и можно будет нарвать шишек. Действительно, деревья были могучие, и ветки на них были ниже. Притягивая к себе их палками, начали срывать шишки. Если взобраться по толстому стволу на дерево, можно с одного дерева наполнить не один мешок. Но этого сделать они не могли, поэтому шли вглубь леса в поисках низких веток.

Наполнив мешки до половины, решили возвращаться домой. И только теперь спохватились – куда же идти? Шли, не оглядываясь и не запоминая дорогу. Кто жил вблизи леса, тот умел ориентироваться в нем. Дмитрий и Валя лесной азбуки не знали и заблудились. Долго петляли по лесу. Не рады и орехам: хоть бросай их. Но возвращаться с пустыми руками неудобно. Пошли наугад и, к счастью, попали на дорогу. Домой вернулись поздно, усталые и измученные. Володя, не дождавшись родителей, уснул, а Нина сидела около него и поглядывала на дверь. Когда щелкнул замок входной двери, она вскочила с места и побежала встречать родителей. Валя и Дмитрий бросили мешки на пол и облегчённо вздохнули: наконец-то, они дома, и с детьми все в порядке.

Вскоре после этой прогулки Дмитрий попал в больницу. Диагноз серьёзный – двухстороннее воспаление лёгких. Врачи применяли необходимые средства для излече-ния, но улучшения длительное время не наблюдалось. Валя работала в больнице заве-дующей вещевым складом и постоянно находилась около больного, оставляя дома детей. Правда, соседка, Татьяна Петровна Клюева, после проведённых уроков в школе навещала их не только в этот раз, но и в другие дни, когда родители задерживались на работе. Иногда Вова с Ниной сами приходили к матери на работу. Валя отдавала им свой паёк, а сама усталая, полуголодная, не отходила от больного мужа, засыпая на ходу. В выходные дни Валя вместе с коллективом больницы уезжала в окрестные сёла на заготовку продуктов. Заодно брала свои вещи, чтобы поменять их на продукты.

Наконец Дмитрию стало легче, и его выписали из больницы. Но хирург Медведев Николай Петрович не оставил его: он ежедневно приходил к Дмитрию на дом и делал всё необходимое, чтобы продолжить лечение. Валя, не считаясь со временем, ухаживала за мужем, не зная отдыха ни днём, ни ночью. Ко всему этому, забот добавило решение черствого, бездушного человека – начальника снабжения Ермоленко: он  лишил больного человека пайка, что вызвало дополнительное затруднение с питанием. И только благодаря вмешательству директора завода  Харитонова Владимира Марковича, Дмитрий снова стал получать паек. Помощь жены и внимательное отношение хирурга, сделали своё дело: Дмитрий пошел на поправку. Но на работу вышел через месяц. Его назначили диспетчером Забайкальского металлургического завода и преподавателем элек-тротехники в ремесленном училище.

А война продолжалась. В семьи почтальон приносил печальные известия о гибели отца или брата. Наконец перелом наступил: красноармейцы в кровопролитной Сталинградской битве остановили фашистское нашествие и перешли в наступление.
 
Наступил долгожданный День Победы. Началось восстановление разрушенных фабрик и заводов. Первого февраля 1945 года из Народного комиссариата чёрной металлургии пришло в заводскую администрацию указание: откомандировать специалиста на восстановление Таганрогского завода имени Андреева на должность мастера – электрика литейного цеха. Посовещавшись, начальники предложили кандидатуру Дмитрия Давыдова и ещё двоих. Документы (пропуск и билет для проезда в поезде) выписали только Дмитрию. То ли не знали в наркомате, что у него есть семья, то ли не хотели посылать специалистов с семьями, зная, что в разрушенном городе невозможно семейных обеспечить жильем. Дмитрий не хотел оставлять семью в Забайкалье.  Но пропуска на жену не дали, а без пропуска проезд запрещался. И вот Валя, солидная женщина, до Москвы ехала, как это принято называть, «зайцем».

К счастью, проводник оказался добрым: знал, что в вагоне женщина едет не только без пропуска, но и без билета, и всегда сообщал о ревизорах. Помогало и то, что их купе находилось в середине вагона. Пока они проверяли билеты в других купе, Валя успевала залезть под нижнее сидение, а пассажиры заставляли её своими вещами. Железнодорожные ревизоры проверяли проездные билеты. А военных ревизоров интересовали пропуска, соответствие их с личными документами, поэтому проверка затягивалась. Так что Вале приходилось лежать долго. Пока не проверят весь вагон, не высунешь нос. За время нахождения в таком укрытии ей становилось так душно, что пот ручьем тёк. Дети, Володя и Нина, тоже переживали за мать: а вдруг эти серьёзные ревизоры обнаружат её, что тогда будет? Могут под суд отдать. Когда ревизоры уходили из купе, пассажиры немного раздвигали вещи, чтобы под сиденье проходил воздух. Валя взлохмаченная, вспотевшая, выглядывала в просвет. Выбравшись из укрытия, вытирала пот с лица и тяжело дышала.

Женщины помахивали своими платками, чтобы охладить её голову. Было над чем посмеяться: такая солидная женщина пряталась, как ребёнок при игре в прятки. Так было несколько раз, пока доехали до Москвы. Иногда пассажиры в шутку сообщали: "Ревизор идёт»! Кому шутка, а Вале лишнее волнение. Выйдя на перрон в Москве, легко вздохнула, поблагодарила проводника за оказанную помощь. Хорошо, что обошлось без разоблачения «зайца». Давыдовы, довольные благополучным исходом, пошли в город. Получив в Наркомате пропуск, они спокойно поехали в Таганрог. С жильём в Таганроге было катастрофически плохо. В сильно разрушенном городе даже частную квартиру трудно найти, тем более для семейных. О государственной квартире и говорить не приходилось.

Валя сумела уговорить одинокую женщину, у которой был собственный дом с одной большой комнатой, пустить их на квартиру. Жили хозяйка и квартиранты дружно, как одна семья. Дмитрия направили мастером в литейный цех и преподавателем по повышению квалификации крановщиков и электриков.
Однако не пришлось долго задерживаться не только на квартире, но и в Таганроге вообще: в начале октября Валя заболела. Врачи дали заключение: влажный климат ей противопоказан. Значит, нужно поменять место жительства. Ведь она жила на Урале среди гор в местности с сухим климатом.
– Ну, куда теперь поедем? – спросил Дмитрий.                – Тебе уральский климат противопоказан? – спросила в свою очередь Валя.
– Я ничего не ощущал. Как чувствовал у себя дома, так и на Урале, – успокоил же-ну Дмитрий.
– Тогда поедем в мои родные края. Тем более, тебя в Магнитогорске многие знают, и опять будешь работать, – сказала Валя.

Так снова семья Давыдовых появилась в Магнитогорске, где Дмитрий занял своё законное место в цехе стана 250-1 электриком и проработал там до ухода на пен-сию. Однажды в обеденный перерыв в столовую вошёл секретарь парткома и попросил Дмитрия зайти к нему после работы для беседы. Дмитрий пришёл.
– Мы обратились в горком партии с просьбой о восстановлении тебя в члены КПСС, –  начал секретарь, – горком дал согласие. Что ты на это скажешь товарищ Давыдов?
– А разве такое возможно? – удивился Дмитрий.
– Возможно, но не для всех, – ответил секретарь. – Только для самых активных и добро-совестных рабочих. Так что можешь писать заявление.
– Заявление написать нетрудно, но как к этому событию отнесутся мои товарищи по работе? – давая понять секретарю о своём нежелании, ответил Дмитрий.
– Главное, у тебя будут товарищи по партии, а партия всегда поможет в любом вопросе, – убеждал секретарь парткома.
– Мне необходимо посоветоваться кое с кем, – сказал Дмитрий и встал со стула.
– Хорошо, посоветуйся. Как надумаешь, приходи, – сказал секретарь, пожав ру-ку Дмитрия.
 
По дороге домой Давыдов вспоминал, как его терзали допросами в ГПУ, как исключали из партии за утерю партбилета. Однако партия палец о палец не ударила, чтобы разобраться во всём досконально. «Спасибо партии за оказанную помощь», – сделал вывод Дмитрий. С женой этот вопрос он обсуждать не решился. За два года до пенсии (а металлурги относились и тогда к категории «горячей сетки») Дмитрий наметил съездить на родину. Валя тоже решила поехать с мужем: ей хотелось посмотреть, как там живут люди.

Редко какие тайны рано или поздно остаются нераскрытыми. Так Валентина подобрала ключик к одной тайне. Вернее, ей открыли ларчик, в котором так долго хранилась тайна. А оказалось, что он пятьдесят пять лет скрывался от правосудия за преступ-ления, «совершённые» ещё в младенческом возрасте. Об этих «преступлениях» он не знал. Кроме одной, из-за которой его вызывали в ГПУ. Теперь в вину ему вменялось то, что он присвоил чужую собственность, за что должен понести наказание. Не подозревал он, что рано или поздно всё будет раскрыто: народ расскажет про эту тайну. Одного только не понимал Дмитрий, почему люди так долго молчали и ничего ему не говорили? Для чего теперь, когда нет в живых тех, кто мог быть свидетелем его «преступлений», когда ему два года осталось до пенсии, знать об этой клевете. Если бы не поехала с ним Валя, то ничего бы не знал, кто он и чей. Жил бы спокойно, изредка вспоминая своих родителей.

Время отпуска провели в деревне в доме двоюродной сестры Марфуши. Володе и Нине понравилась деревенская природа Чернозёмного Подстепья. Они готовы были согласиться жить здесь. Только вот тут ни завода, ни больницы нет. И школа только начальная. Впечатления от этой поездки остались у них на всю жизнь. Погостив в родной деревне, Давыдовы вернулись на Урал. На второй день Дмитрий вышел на старое место работы. За два года он подготовил не один десяток новых специалистов, нужных заводу. Не помнит Дмитрий, по какому случаю получилась ссора с Валентиной. Что он ей сказал, тоже не помнит. Разве можно запомнить всё, что происходит в семье? Однако во время перебранки она высказала всё, что накипело в её душе. Видимо, Валя ждала такого момента и старалась вызвать мужа на спор.
– Подкидыш ты! – со злостью сказала Валентина.
– Интересно, откуда ты выкопала это слово? – удивился Дмитрий.
– Знаю – откуда. Твоя тётя мне сказала, – пояснила жена.
– Ты серьёзно говоришь или шутишь, Валя? – решил уточнить Дмитрий.
– Нет, не шучу, а говорю, что слышала, – твёрдо ответила жена.
– Что, к тебе меня подкинули? – спросил Дмитрий.
– Да, да, ты – подкидыш! Твоя тётя сказала, что ты ей никто. Она для тебя совершенно чужая женщина. Скажи ей спасибо, что принимает за родного и приглашает ещё приезжать.
– Я впервые слышу это слово и только от тебя. Никто другой, да и тётя Евдокия, не говорили мне об этом. До этого дня ни сверстники, ни взрослые не называли меня «подкидышем». Если бы об этом знали, то забыли бы моё настоящее имя, а произносили только это. «Вон подкидыш идёт»! – кричал бы один. «Куда идёшь, подкидыш»? – спросил бы другой. Словом, никто бы не называл меня собственным именем, а все звали только этой кличкой. Да и я сам, наверно, тоже забыл бы своё крещёное имя, – убеждал жену Дмитрий.
 
Незабываемым для Дмитрия был вечер 14 мая 1964 года. Сотни рабочих, мастера, инженеры и техники проволочного цеха собрались в этот вечер в левобережном Дворце культуры металлургов. Центральное месте за празднично накрытым столом заняли "виновники" торжества: электрик Д. С. Давыдов, мастер Подзоров, кузнец Ведерников, работница Булгакова, слесарь Груздев, сварщик нагревательных печей Жерняков, машинист электрокрана Стегленко. Каждый из них  –  достойный представитель старшего поколения магнитогорцев, которому выпала честь трудиться и жить в славном городе с первых дней его стройки. В этот вечер товарищи по труду провожали их на заслуженный отдых. Они стали пенсионерами. Тепло говорили о трудовых заслугах ветеранов их товарищи и ученики. Им вручили памятные подарки.

В профкоме комбината имелась «горящая» путёвка в Ессентуки, которую предложили Дмитрию. Он согласился и  через два дня выехал. Кавказский воздух, минеральная вода и различные процедуры помогли Дмитрию восстановить здоровье. На обратном пути он заехал в родные места. В своём доме застал одну Устинью, а остальные члены семьи уехали на Украину, распродав имущество и не выделив ему положенной доли. Устинья жила у подруги и собралась ехать к семье. Дмитрий решил дом продать, иначе он без присмотра долго не простоит. Возвращаться сюда он не собирался, т. к. в Магнитогорске имел благоустроенную квартиру. Устинья обрадовалась, увидев Дмитрия. Она настоятельно убеждала жениться на ней – сводной сестре.
– Митя, ты же прекрасно знаешь, что я очень люблю тебя. Поверь, я буду верной женой и заботливой матерью, – чуть не плача, уговаривала Устинья.

Дмитрий поморщился от таких слов. Ему захотелось напомнить Устинье о случае в риге, но, подумав, ответил, что он любит свою жену и у них растут сын и дочь, поэтому разговора о создании новой семьи быть не может.
– Я завтра уезжаю в Луганск к своим, – сказала Устинья. – Будь добр, проводи меня на станцию и помоги сесть в вагон, а то у меня много вещей.
– Хорошо, я провожу тебя, – пообещал Дмитрий, хотя ему не хотелось. – Я приду зав-тра утром.
– Митя, оставайся ночевать у меня, – как можно вежливее просила она.
– Нет, Устинья, ночевать я не останусь, – твёрдо ответил Дмитрий и вышел.
 
Дмитрий проводил Устинью как родную сестру, пожелав ей доброго пути, и ввернулся в деревню. Он решил навестить своего школьного друга и учительницу. Этот приезд он считал последним в родные края, так как никого из родных здесь не осталось. Правда, в деревне по-прежнему жили его двоюродная сестра Марфуша и тётя Евдокия – сестра матери. И вот от них – то и узнал Дмитрий то, чего не подозревал. Оказывается, он не родной сын тех, кого считал родителями. И тётя Евдокия ему никто – просто чужая добрая женщина. Решил прояснить ситуацию в беседе с Марфушей.

По дороге к ней догнал старушку с какой-то ношей на плече. Поздоровался, так принято общаться в деревне с людьми. Решил помочь ей.
 – Ох, спасибо, мил человек, не знаю, как звать тебя, – протяжным старческим голосом поблагодарила старушка. – Бывало, в молодости, и мешки не в тягость бы-ли, а теперь и фунт лишний тянет к земле.
– Что было, того не вернуть, бабушка, – как можно мягче ответил Дмитрий, взяв под мышку её ношу.
– Да, молодость не вернётся. А ты, я вижу, не наш будешь? – как бы нехотя спросила старушка.
– Да, бабушка, я издалека: из Магнитогорска. Есть такой город на Урале, – пояснил Дмит-рий.
– А тут-то к кому идёшь? – спросила старушка.
– Иду к тёте Евдокии.
– Стало быть, недавно приехал, а никаких вещей у тебя нет? – допытывалась бабушка.
– Я, бабушка, остановился у Марфуши, – пояснил Дмитрий.
– Евдоху я знаю, – сказала бабушка. – А почему ты её считаешь родной тетей? – настойчиво добивалась старушка.
– Она сестра моей матери Арины, – пояснил Дмитрий.
– Арина тебе не родная мать, – сделала заключение старушка. – Ну, сынок, спасибо за помощь. Я уже дошла до своего дома.
Задумавшись над услышанным ответом старушки, Дмитрий быстро отправился к дому тёти Евдокии.
– Тётя, я сейчас шёл с одной бабушкой, кумой Марфуше приходится. Вот она сказала, что Арина не моя мать. Это правда?
– Да, Арина – моя родная сестра. Она тебя не рожала, – призналась Евдокия.
– А тогда я с космоса свалился? – не выдержал Дмитрий.
– А это что такое сосмос? – вопросом на вопрос ответила Евдокия.
– Не сосмос, а космос, тётя, – поправил Дмитрий.
– Ну, пусть так, я по-вашему не умею.
– Ну, с неба я свалился? – допытывался Дмитрий.
– Это не наше дело разбирать прошлое. То, что было давно, нечего вспоминать, – ответила Евдокия.

Видно, ей, богобоязненной женщине, был неприятен такой разговор. Дмитрий понял, что тётя не желает говорить на эту тему: она не хотела вспоминать давно забытое, далёкое прошлое. И Дмитрий не стал настаивать, поняв то, что «мать» ни разу не забеременела. «Значит, она действительно мне неродная мать. Тогда кто же моя мать? Кто отец? Может, я и правда – сын кулака или купца»? – размышлял Дмитрий. Он жалел, что не узнал у старушки подробно, кто его родная мать. «А может, она не виновата? Знаю теперь одно, что я действительно «подкидыш». Может быть, меня добровольно усыновили, а не нашли возле дома», – терялся в догадках Дмитрий. Погостив у тёти Евдокии и сестры Марфуши в Красиловке, Дмитрий поехал в свою деревню Верхнее, где провёл своё несладкое детство.   

Выйдя из автобуса в деревне Плоское, направился в Верхнее. Туда идти не больше километра от остановки автобуса. Теперь там никого из родных не было. Да и родные ли они: ведь жил с чужими людьми, которых считал родными. Но теперь и их нет… Шёл к своему другу Хохлову Михаилу. Тётя Агния, которая так заботливо к нему относилась, давно умерла. Не прошёл он от остановки и тридцати метров, как его остановил незнакомый мужчина.
– Митя, зайди ко мне.

Дмитрий не мог понять, почему незнакомый человек называет его по имени и приглашает к себе в дом. Отказаться Дмитрий не посмел.
– Ты знаешь, Татьяна, кого я привёл? – спросил хозяин жену.
– Откуда мне знать всех твоих знакомых, – недовольно ответила жена и принялась за свою работу.
– Это Дмитрий – сын бабушки Матрёны, – сказал хозяин.
 
Дмитрий удивился, что этот мужчина знает его. Заинтересовался и именем «бабушки Матрёны». «Значит, меня действительно родила Матрёна, а не Арина», – сделал вывод Дмитрий, но решил выяснить подробнее.
 – Я не понимаю, к кому зашёл и про какую Матрёну вы говорите? – спросил Дмитрий, обращаясь к хозяину.
– Сейчас всё расскажу. Твоя родная мать жила через три дома от нас. Дом её и сейчас цел. В нём живёт её сноха, жена твоего брата Архипа. Твоя мать умерла незадолго до начала Великой Отечественной войны.
– Но моя мать умерла в двадцать втором году, и её звали Арина.
– Это твоя приёмная мать. Были у тебя братья – Архип и Яков. А Иван Гаврилович Миро-ненко – племянник жены твоего брата Архипа.
– Вот теперь понимаю, что зашёл не к чужим людям, а к своим, хотя и дальним родственникам. Значит, мы с вами родные? – решил уточнить Дмитрий.
– Выходит так, – ответил хозяин.– Мать, ради дорогого гостя накрывай стол, – обратился Иван Гаврилович к жене.
– За мной дело не станет – у меня всё готово, – голос хозяйки потеплел, и она улыбнулась.
– У тебя есть ещё сестра Харитина, – продолжил Иван Гаврилович. Она жива и здорова. Живёт в деревне Нижней. Мужа её звали Назар. Он давно умер, а она ещё крепкая.
– Я хорошо знаю и Харитину, и Назара, только никто мне не говорил, что Харитина – моя сестра. Я часто ходил к ним с Михаилом Хохловым. Она всегда хорошо нас встречала.
– Об этом стали потихоньку говорить только после смерти бабушки Матрёны, – ответил Михаил.
– Ну, хорошо, что хоть к концу жизни находятся родные, а то я считал себя совсем безродным, – сказал Дмитрий. – И не в войну растерял их, как многие, нет! Они давно знали меня и оттолкнули от себя. Я никого не искал ни в то время, когда было мне трудно, ни после, так как не знал, что они есть, – не скрывая волнения, говорил Дмитрий. – Это люди напоминают мне, что я имею родных. Ты тоже подтверждаешь. Я рад. А кто-то из местных решил, что я далеко уехал и ничего не узнаю о своём рождении. Однако судьба привела меня в родные края, и всё прояснилось. Если родившая меня мать была жива, я бы обязательно зашёл к ней, но назвать её мамой не смог. Я признаю ту мать, которая вырастила меня, не досыпая ночи ради моего благополучия. Такой я считаю Арину Александровну. Она возрастила меня до тринадцати лет. Но умерла раньше времени, не дождавшись моего совершеннолетия. А эта! – указывая рукой в ту сторону, где, по словам Ивана, жила его родная мать, – не мать: она не дала мне ни глотка материнского молока. Я бы простил ей, если бы сделать такое заставила нужда. Но такой нужды, судя по твоему рассказу, не было. Что может быть выше, дороже, роднее, ближе родной матери! Воины на фронте защищали Родину-мать. В церквях на иконах изображена Божья мать. А ведь родившая меня мать веровала в бога. Перед Божьей матерью становилась на колени и просила прощения, защиты. Но моя мать совершила тяжкий грех! Она никогда не пригласила меня в гости, хотя знала о моих трудностях. Значит, у неё чёрствое сердце. Повезло мне, что я попал к надёжным людям, ставшим моими родителями. Благодаря им пошёл по правильному пути и стал честным человеком. Так что я не обижаюсь на свою судьбу, – высказался Дмитрий.

Поблагодарив за гостеприимство, за то, что признали родным, за новость, которую узнал, Дмитрий отправился в Верхнее. Теперь там не было той ветряной мельницы, которая стояла у дороги. Ее давно сломали, а место, где она стояла, распахали. Новую кузницу Дмитрий увидел издали. Вокруг кузницы рядами видны отремонтированные и сломанные телеги, плуги, бороны, культиваторы. Проходя мимо кузницы, Дмитрий не мог не остановиться и не повидаться со стоявшими там мужиками. Многие из них не узнали его, да и он многих уже забыл. Но  Андрей Шубин сразу узнал своего друга детства.

– Митя, ты зайди к своей родной сестре Харитине,– сказал Андрей. Вот и здесь ему напоминают, что у него есть сестра Харитина. Значит, люди знают, потому и говорят. Видно, кто-то кому-то сказал по секрету, и пошёл слух гулять по всей деревне. Дмитрий пошёл к Михаилу, который встретил его по-братски.
– Ты знаешь, Митя, мы с тобой родные! – обрадовал он Дмитрия.
– Сукин ты сын! Почему не сказал  раньше, если знал об этом? – упрекнул его  Дмитрий.               
– Я сам недавно узнал. Когда мать лежала в постели и чувствовала близкую смерть, она  позвала меня и сказала: «Миша, я уже не увижу Митю. А ты, возможно, встретишься с ним. Скажи ему, что Арина не его мать. Она воспитала его, но не рожала. Любить – любила, как родного, никогда не обижала. Никто не знал, что он ей неродной. Я и Харитина знали, но мы не могли говорить. Отцу твоему тоже не сказали: он был слаб на язык». Перед смертью Арина сама хотела тебе поведать, но не смогла. Она просила меня рассказать тебе, когда будешь взрослым. Но у меня не было такого случая до сегодняшнего дня. Вот и сообщаю, что твоя родная мать – Мироненко Матрёна Васильевна, сестра Харитина, братья Яков и Архип. А до этого я ничего не знал.
– Извини, Михаил, я беру свои слова обратно, – сказал Дмитрий.
– Слово не воробей, – ответил Михаил.
– Но ты теперь свой и не обидишься на меня.
– Обижаться не за что, Михаил, – улыбнувшись, ответил Дмитрий.
– К Харитине пойдем? – спросил Михаил. – Обязательно, но только завтра, а то я устал,– ответил Дмитрий. 
 
Харитина приняла гостей с радостью. Ей не нужно было объяснять, кто пришёл. Она сама лучше знала, чем кто-либо из гостей. На этот раз всё прошло без вопросов и расспросов. Разошлись, не напоминая друг другу о родственных отношениях. Харитина думала, что Дмитрий ничего не знает о своём происхождении, поэтому не стала поднимать давно заплесневелый архив, теперь уже не имеющий никакого значения, кроме раскрытия родственной связи. Поэтому никто не насмелился начать такой разговор, который в равной степени тревожил обеих. Подходило время отъезда в Магнитогорск. Дмитрий собирался на прощание навестить Харитину и спросить ее, правильно ли люди говорят, что она его родная сестра?

Но Харитина опередила его. Узнав о дне отъезда Дмитрия и не надеясь, что он сам навестит её (ей почему-то хотелось ещё раз увидеть его), прислала посыльного за ним и Михаилом.  В доме Харитины, когда пришли Дмитрий и Михаил, были уже и ещё гости. Одних она приглашала, некоторые сами пришли. Но все они были желанными гостями. Обед проходил с бесконечным поднятием бокалов и каждый раз за здравие кого-либо. Казалось, что уже не за кого произносить тост, а вина было ещё много.
 
Дмитрий всё ждал, что Харитина встанет и торжественно, во всеуслышание объявит, что среди сидящих мужчин, находится её родной брат. Дмитрий горел желанием услышать из её уст это именно сегодня. Ведь он на следующий день собирается уезжать. Встретятся ли они ещё когда-либо, неизвестно. Возможно, это последняя встреча, и он не узнает главного. Поэтому именно сегодня он должен узнать. Михаил поглядывал то на Дмитрия, то на Харитину. Он знал, что кто-то из них должен сказать то, чего ещё никто не говорил. Харитина молчала. И Дмитрий решил сам высказать.
– Родные, друзья, товарищи! Я хочу произнести тост, – встав у стола, начал он. Харитина, вероятно, поняла, что Дмитрий хочет сказать, и изменилась в лице. Внимание присутствующих было обращено в сторону Дмитрия. Никто, кроме Харитины и Михаила, не мог знать, в честь кого он хочет провозгласить тост. Видно было, что Дмитрий волновался. Значит, собирался сказать что-то важное. Харитина в напряжённой позе стояла и ждала, что скажет Дмитрий.
– Друзья, я прожил уже немало лет, но до недавнего времени не знал, кто я и чей я. Вернее, я не знал правды. Не я обманывал людей, а люди обманывали меня, да и сидящие здесь тоже не знали подробностей обо мне.

Харитина предполагала, о чём брат хочет сказать. Она сжала губы, напряглась, чтобы не разрыдаться раньше времени.
– На самом деле я не тот, за кого меня все принимают. Оказывается, я – подкидыш.

Все в недоумении смотрели на него и думали, что он выпил лишнее и теперь говорит чепуху.
– Но за подкидыша не хочу пить. Это слово позорное. Моя мать, родная мать, жила недалеко, и почти все, присутствующие здесь, хорошо знали ее. Но и за нее, за упокой её души, тоже не хочу поднимать бокал: она этого не заслужила. А вот среди нас сидит моя родная сестра. 3а нее, за здоровье сестры Харитины выпью.

Он поднял бокал, выпил его до дна и сел, наклонив голову. Слёзы горечи потекли по его щекам, как не случалось в самые трудные минуты его жизни. Тогда он был твёрд на слёзы и знал, что они ему не помогут. Теперь ему стало обидно за всё пережитое, за все несчастья, поэтому не смог сдержать слёз. Харитина с горя и стыда за свою мать не находила себе места за столом. Все смотрели в недоумении то на Дмитрия, то на Харитину, ожидая, что она скажет в ответ. Они ещё никогда не слышали таких слов и не знали, для чего и почему Дмитрий их произнес. Это всё для них осталось загадкой и темой дальнейших разговоров. Харитина только пригубила свой стакан и поставила на стол. Она долго не могла вымолвить слова, ее губы дрожали. Наконец, успокоившись, подняла голову.
– Что было давно, того не вернёшь. Бог всему судья, – сказала она, и, прислонив концы головного платка к глазам, заплакала.

Ей не хотелось позорить родную мать в присутствии своих детей, которые ничего не знали. Сама Харитина знала, что Дмитрий – её родной брат, но никогда никому не рассказывала. Теперь жалела, что не сказала ему сама, когда он был у неё первый раз с Михаилом. Тогда бы никто не слышал того, что услышали теперь. Одно  утешало, что свалился с её плеч тяжёлый груз, который много лет носила. Дмитрию всё же хотелось знать, как это могло случиться, что его родная мать отдала ребёнка чужой женщине. Он хотел, чтобы сама Харитина рассказала, но она ничего не говорила.

                А ДЕЛО БЫЛО ТАК

 Жил в селе Фоновка Иван Миронов. Крепкие, работоспособные были у него сыновья – Василий и Емельян – ребята на загляденье. Каждый родитель не прочь выдать свою дочь за таких молодцов, особенно за старшего, Василия, на которого с завистью поглядывали девки. В то время многие родители сами выбирали для своих сыновей невест, не считаясь с их согласием. Василия не неволили родители, а дали свободу самому выбирать себе невесту. В одном селе молодёжь собиралась, и днём и вечером, в нескольких местах, где можно постоять  и посидеть в летнее время, а зимой выкупали у кого-нибудь избу и там собирались. Конечно, в избе много не уместится молодежи, поэтому их по селу было больше летних сборищ. Девушки всегда оставались в одном месте, а ребята переходили из одного места в  другое в поисках невесты. Когда найдёт парень девушку по душе, туда всегда и ходит, если другой парень не станет ему поперек. В таких случаях спешат засылать сватов. Кому невеста и родители отдадут предпочтение, тот парень становится счастливчиком. Особенно богатый выбор невест бывает в праздничные дни в церковной ограде. В церковь приходят не только из одного села, но и из окрестных деревень. Молодёжь, как правило, не заходит в храм, а остается в ограде, где бывает большой выбор невест. Даже во время вечерней службы молодёжь не заходила в храм, хотя он не был переполнен. Вот в это время Василию Мироненко и  приглянулась рослая, плотная красивая девушка. Раньше он никогда не видел ее. Чья она и откуда, он не знал.
– Чья это девушка? –  спросил Василий одного парня.
– Дочь Белкина Василия, с Кутка, – ответил парень.
– А почему я никогда её не видел?
– Да она ещё молодая. Это она за зиму так вымахала, а ей только шестнадцать лет.
– Не похожа  на шестнадцатилетнюю. Ей можно дать все двадцать, – не согласился Василий.

Не стал больше расспрашивать про неё, а себе на ус намотал. Её отца Василий хо-рошо знал: вместе ездили в лес, где помогал дяде Васе грузить на телегу брёвна. Василий ждал осени: ведь у крестьян свадьбы большей частью бывают осенью.
– Батя, я решил жениться, – заявил Василий отцу.
– Что ж, время подошло. А невесту подобрал? – поинтересовался отец.– Подобрать-то подобрал, да не знаю, отдадут ли. Она ещё молода, – неуверенно ответил Василий.
– А старой-то что делать? Из молодой и старая будет. Может, она цыплок?
– Да нет, она любой курице не уступит, – заверил Василий.
– Где же нашёл её? – допытывался отец.
– Василия Фёдоровича дочь, Матрёна, – пояснил Василий.
– О-о, с этим, думаю, договоримся, – обрадовался отец.

Как отцы договаривались, неизвестно, но Василия с Матрёной повенчали, и со-стоялась богатая свадьба. По душе Матрёна была не только Василию, но и его родителям. Сноха физически крепкая, проворная. Не обидел её бог и красотой. Отец, недолго думая, выделил им пай – участок земли по другую сторону дороги, против своего дома.

Дружно зажила молодая семья. В семнадцать лет Матрена родила сына Якова, а к двадцати годам у неё родился сын Архип и дочь Харитина. Больше по каким-то причинам не рожала. В двенадцать лет Яков уже умел управлять сохой. Чувствуя, что в хозяйстве появляются помощники, Василий, как только закончит сев яровых, стал заниматься закупкой яиц. К этому времени у него было уже две лошади. Когда уезжал на одной лошади, другая оставалась дома, и Яков ухаживал за ней. А тут и Архип стал помогать. Дети вышли крепкие, трудолюбивые, послушные. 
Матрена Васильевна была в доме главной. Её слушались все дети, да и муж не всегда мог сопротивляться.

Занимаясь скупкой яиц и птиц у крестьян, Василий Иванович часто отлучался из дома, поэтому не мог руководить всем в доме. Иногда он отлучался из дома на целую неделю: то ездил по сёлам закупать яйца, то отвозил их в Козлов. А иногда, чтобы дороже продать, отвозил в город Воронеж. Занимаясь этим делом, начал принимать спиртное. Сначала немножко, а потом норму всё увеличивал и увеличивал. Наконец, стал пить запоем, не отрезвляясь по неделе, а то и больше. Вернее, пока истратит все вырученные деньги, если Матрёна не успевала их отобрать. Но если запивал в Усмани, то Матрёна успевала вовремя отобрать деньги, а если в Воронеже, то в кармане мужа находила оставшиеся гроши. Иногда приедет в Козлов, а он в здравом смысле и заверяет, что больше не будет пить, так что напрасно беспокоилась с приездом. 

В воспитании своих детей Василий не принимал никакого участия. Ему некогда было заниматься этим. К великому счастью, Матрёна, хотя и молодая вышла замуж, сама отлично справлялась с этим делом, и дети помогали. Никто не мог сказать про них плохого слова. Сама она работала, не чувствуя усталости, и дети следовали её примеру. С женитьбой ребят не мешкали. Как только исполнялось восемнадцать лет, женили, чтобы не болтались по улицам. Не задержалась дома и Харитина.

Приглянулась она Назару Косухину из деревни Высокая. Он всегда ходил из церкви мимо их дома и видел Харитину, как она работала около дома, если не была в церкви. А когда была в церкви, то они шли вместе до дома Харитины. Так что Матрёна Васильевна рано стала свекровью и тёщей. Жёны Якова и Архипа немало пролили слёз от свекрови. И только отделившись, жена Якова просушила глаза. А вот Архиповой жене, Аксинье, досталось вдвойне, но изменить что-то к лучшему не удавалось: вся власть была в основном в руках свекрови. И Архип не мог от них отделиться: он их последний сын. Да и не было возможности выделить ему пай, а уйти без пая, значило пуститься с сумой по миру. Так и остались жить с родителями и занимались сельским хозяйством. Дома теперь был молодой энергичный хозяин, и Василий Иванович все домашние работы свалил на него, а сам не бросал собирать яйца и птиц. И ещё сильнее стал запивать.

В одной из своих поездок в город Козлов он особенно долго задержался и не появлялся домой. Однако это не особенно тревожило жену и детей. Домашняя работа е позволяла Матрёне Васильевне поехать в Козлов раньше, чтобы не дать возможности мужу засесть в кабаке и пропить вырученные деньги. Да и никто не думал, что с ним мо-жет что – либо случиться плохое. Если пропьёт деньги, то это не считали непоправимым событием. Он и раньше подолгу не приезжал домой, и всё обходилось без приключений. Матрена Васильевна не особенно переживала. А вот на этот раз забеспокоилась: сердце предчувствовало неприятное.
– Архип, подкорми лошадь. Завтра утром отвезёшь меня в Грязи, поеду за отцом и больше никогда не пущу его в Козлов. Пусть здесь сдаёт дешевле, зато каждый день будет дома, – сказала Матрена Васильевна.

Спала Матрёна в эту ночь неспокойно, вернее, почти не спала. Летние ночи короткие, но ей эта ночь показалась очень длинной. Она никак не могла дождаться рассвета: вставала и ходила по огороду, чтобы укоротить ночь. Ей казалось, что она что-то утеряла и при рассвете найдёт. Ничего она не теряла и не искала, шла на постель и ложилась, но не спала. Наконец, перед самым восходом солнца уснула.
– Мама, я иду запрягать, ты готова? – сказал Архип.
– Ой, неужели я заснула? Запрягай, я сейчас выйду. Она быстро поднялась с постели и пошла к колодцу, чтобы освежиться холодной водой. Дорогой они почти не разговаривали.
– Мама, обязательно приезжай с отцом, не оставляй его одного, а то опять там запьет, – сказал Архип на прощание, когда мать отошла от телеги, и повернул лошадь обратно.
– Нет-нет, без него не приеду. Если меня долго не будет, значит, я еду с ним, и вы не беспокойтесь.

Матрёна надеялась, что муж часто ездит по окрестным сёлам и обязательно вернётся с большей выручкой. А бывали случаи, когда после хорошей выручки  пропивал все до копейки. Разумеется, пил он не один. Вокруг него собиралась «тёплая» компания, и пили до потери сознания. А наиболее ловкие проверяли в это время карманы и исчезали. Спасали от такой компании такие же сборщики: увидят подозрительных людей около отключившегося пьяницы и уведут из кабака. Но иногда приезжал домой гол как сокол, пропив все деньги. Приезжал с опущенной головой. В таких случаях Матрена не спрашивала у него деньги, зная, что их у него нет. Конечно, журила мужа, но изменить положение не могла.

В Козлов Матрёна Васильевна приехала рано и пошла на постоялый двор, где всегда останавливались все сборщики. Она надеялась застать мужа там. Но, обведя глазами вокруг, свою телегу не обнаружила.
– Николай, а Василия не видел?
– Нет. Ты спроси у Максима. Вон он в углу чистит лошадь.
– Максим, а Василий не знаешь где?
– А разве его дома нет?
– Четыре недели уже не появляется домой, – жаловалась Матрёна.
– Четыре недели..., – тихо повторил Максим и задумался. 
 
Максим бросил чистить лошадь и подошёл к Матрёне Васильевне.
– Так говоришь, его нет дома уже четыре недели?– спросил Максим.
– Да, – тихо ответила женщина.
– Вот дела. Я тоже видел его недели четыре тому назад. Помню, это было во вторник. Захожу в кабак – вижу его сильно пьяным. Я взял его за руку и хотел вывести из кабака, но он упёрся и ни в какую. Наших ребят никого не было, а один я не мог с ним справиться. Да жена меня торопила. Ну, я и оставил его. Его окружала какая-то незнакомая братва, чтобы выпить за чужой счёт. После, по рассказам ребят, нагрянули цыгане. Василий продал им лошадь со всей упряжью и ещё сильнее запил. Куда он после делся, никто не видел. Через две недели приехал, услышал разговор, что за линией железной дороги нашли убитого человека. Кто это был, никто не знал. Ты сходи в полицию и узнай, может, это и был Василий.

Матрёна Васильевна слушала рассказ Максима, а у самой слёзы ручьём лились. Да, человек действительно был обнаружен за линией железной дороги. Лежал он навзничь и вороны сделали своё дело, что на лицевой стороне остались одни кости, и опознать труп было совершенно невозможно. Да и обнаружен он был не сразу после смерти. А летом труп быстро разложился, и его решили зарыть на месте обнаружения. Правда, поставили крест. Ведь православный человек был. Документов при нём никаких не было, и сообщить родным полиция не могла. Сообщили в уездные управления, а те в волостные, но ни от кого не получили известия о пропавшем человеке. Начальник вызвал полицейского и приказал ему:
– Покажите пиджак, снятый с убитого.

Матрёна Васильевна увидела пиджак – и обмерла. Она взяла и положила его на стаявшую телегу. Облокотившись на него, так разрыдалась, что все полицейские выбежали во двор. Они стали успокаивать несчастную. Наконец, она успокоилась. Ей указали место  захоронения мужа. Матрёна легко нашла холмик с крестом. Он был единственный в этом месте. Переносить на кладбище она не могла, так как был зарыт без гроба и от трупа остались одни кости. Матрёна стала на колени, подложив пиджак, и  зарыдала. Долго  она плакала, пока не вылились все слёзы. Потом поднялась, помолилась, поцеловала крест и пошла на вокзал.

В Грязях её никто не встречал, так как не знали, когда она приедет, а если приедет, то вместе с мужем. Так что дома ждали её вместе с отцом, а в какой день должны приехать, не знали. Приехала она на попутной подводе с мужчиной из сосед-ней деревни.
–  Ну, молодуха, не убивайся сильно, этим мужа не вернёшь. Видно, так богу угодно, –  сказал мужчина на прощанье. 

Матрёна Васильевна поблагодарила его и пошла домой. Первый встретил её Архип.
– Приехали?– спросил он, не посмотрев, где лошадь.
– Приехала, – почти шёпотом ответила мать и запричитала.
– Что случилось, мама? – спросил он.
– Отца нет, его убили, – и снова зарыдала .
 
Услышав плач, сноха Арина выбежала из избы. Узнав, в чём дело, она заголосила. Прибежал Емельян со всей его семьёй, соседи. Все спрашивали, что случилось, но Матрёна не могла вымолвить слова. Наконец, успокоилась и рассказала. Все слушали Матрёну и плакали. Матрена привезла только полусгнивший пиджак мужа. Он хранился до приезда Матрены Васильевны в Козловской полиции. Так погиб Василий Иванович Мироненко. Никто, кроме Матрены, не знал, где его могила. И осталась Матрёна в расцвете лет вдовой. Очень убивалась по мужу, хотя тот часто огорчал её своим поведением. Теперь была бы рада видеть его около себя хоть таким.
– Ты уж, Матрена, не очень убивайся, а то ему на том свете будет плохо: всё время придётся лежать в твоих слезах, – говорили ей соседи.
– Видно, он потребовался богу, что так рано взял его к себе, – успокаивали её родные и знакомые.

Так, день за днём всё дальше уходило случившееся событие, и Матрёна меньше стала плакать, зная, что этим не поможешь своему горю.

                ПРИСЛУГА – ЛЮБОВНИЦА ХОЗЯИНА

Чтобы быстрее забыть горе, Матрена решила уйти из дома, где каждая вещь мужа напоминала о нем. Сноха Аксинья радовалась, что свекровь собирается уходить куда-нибудь в работники. Ей хотелось просушить свои глаза. Правда, после гибели свёкра, ей реже приходилось плакать от свекрови. Когда уйдет, наступит покой в доме. Матрёна, статная, привлекательная женщина, могла выйти замуж, но об этом не думала. Она решила уйти на железнодорожную станцию в Усмань, где проживало много купечества. Ей хотелось погрузиться в работу и не думать о замужестве. Зашла в дом крупного торговца Алексеева Ивана Фёдоровича.
– Вам нужна работница? – спросила Матрена хозяина, который стоял около дома.

Алексееву была нужна прислуга. Старая просилась отпустить её, так ей стало работать тяжело. Хозяйка согласилась при условии, как найдётся другая женщина.«Недурная бабёнка, – увидев Матрёну, подумал хозяин. – Она вполне по-дойдёт в прислуги». Но сам решить этот вопрос не мог.
– Пойдём к хозяйке, – сказал Алексеев.

Хозяйка, осмотрев незнакомку и поговорив с ней, дала согласие принять Матрёну в прислуги. Хозяйка рассказала, какие обязанности возлагаются на прислугу. Работы возлагалось много, но Матрёна – женщина не из белоручек. Хозяин назначил цену – два рубля пятьдесят копеек. Матрёна просила три рубля, однако хозяин не прибавил.
– У нас все прислуги получали столько, – заявил он.
– Нет, я не согласна за такое жалованье служить, – твёрдо ответила Матрёна, – Работы выполнять надо много.

Она собралась уходить. Возможно, в другом доме цену назначат другую. Но хозяйке Матрёна понравилась с первого взгляда, но добавить деньгами не могла.
– Я дам Вам платье, – сказала она и вынула из гардероба платье.

К счастью, по комплекции хозяйка и Матрёна оказались одинаковыми. И Матрёна решила остаться.– Хорошая должна быть прислуга, – сказала хозяйка мужу.
– Да, не стыдно будет показать её гостям, – согласился муж. – Только вот  неповоротливая, всегда придётся её понукать.

Оставшись в доме Алексеева, Матрёна принялась за работу. Опасения хозяина не сбылись: Матрёна двигалась, как молодая, в руках у неё всё горело, двигалась как девчонка. Никто не верил, что у неё два женатых сына и замужняя дочь: так уж молодо она выглядела. Не успеет хозяйка что-либо приказать, как она сделает быстро и аккуратно. Ознакомившись с распорядком в доме, Матрёна не ожидала приказания хозяйки, как прежняя прислуга, а делала всё сама. Хотя в доме Алексеева не бросали зря копейки, все же хозяйка, по согласованию с мужем, за добросовестную работу решила из своего гардероба, вместо обещанного поношенного платья, дать Матрёне почти новенькое. Может быть, хозяин и не разрешил дать такое платье, но он уже втайне от жены поглядывал на неё и покручивал усы, когда прислуга проходила мимо него. Надев хозяйкино платье, она стала ещё привлекательнее. В этом платье он мог и ущипнуть её за бока и в своё оправдание сказать, что обознался, думал, что жена. Так что он не возражал против подарка жены. После того, как убедились в её честности, стали доверять кладовые с продуктами. Она всё расходовала аккуратно, с расчётом.

Не показывая вида, Иван Фёдорович стал следить за прислугой. Когда она проходила мимо, покачивая крутыми бёдрами аршинной ширины, хозяин пощёлкивал языком. Он ждал момента, когда можно застать её одну. Однако долго не удавалось. Бывало, застанет одну в кладовой, только хочет подойти к ней – тут чёрт поднесёт конюха или приказчика. Прогнать их нельзя: могут заподозрить, и тогда пойдёт разговор по всей деревне. Дойдёт слух до её родных. Так что он всё предусматривал и не бросался, как кот на мышь. Убедившись в надёжности прислуги, Евдокия Константиновна, жена Ивана Федоровича, решила все заботы по дому оставить на прислугу, а сама решила съездить в Липецк к родственникам и заодно сходить в Христорождественский собор, чтобы поставить свечку.
– Дуняша, не забудь там и от меня поставить свечку святому чудотворцу и попросить прощения за все грехи наши прошлые и будущие, – сказал Иван Фёдорович жене, снаряжая её в путь-дорогу.

Никогда Иван Фёдорович не провожал свою жену так, как в этот раз. Бывало, собе-рётся она уезжать, несколько раз скажет, чтобы быстрее приезжала. На этот раз не торопил приезжать, а просил проведать всех родных. Жена это поняла по-своему: то-гда он был молодой и не хотел, чтобы она была долго в отлучке. Теперь постарел и мо-жет пожить без нее. А он не постарел, а присмотрелся к прислуге. Момент выпал хоро-ший. Ведь в доме они остаются вдвоем, и никто не помешает. Жена, конечно, не могла подумать, что муж задумал. Она даже не предполагала, что муж позволит делать что-либо непозволительное с прислугой. Но для мужчины не имеет значения, какое положе-ние занимает женщина. Главное, имелось бы при ней всё при всём. А при Матрене было все, что требовалось для мужчины. Сомневался Иван  Фёдорович в одном, сумеет ли склонить прислугу на это дело. «А вдруг она расскажет жене? Нет, этого она не сделает. Жена тотчас же прогонит её с позором. А это Матрёне невыгодно: слава пройдёт по всей округе, и никто не примет на работу с такой репутацией. Значит, нужно смело действовать, а не упрашивать. Женщины не любят, когда мужчины несмело действуют», – рассуждал Иван Фёдорович. Хотя до вокзала недалеко, Иван Фёдорович приказал конюху заложить лошадь в фаэтон и отвезти жену на вокзал, чтобы не испачкала обувь.

Проводив жену, сам поспешил домой. Ждать вечера – не в его характере, поэтому решил выполнить задуманное немедленно. Пока в комнате никого нет. Матрёна убирала спальню, поэтому не услышала, как вошёл хозяин. Она не ожидала, что он сразу с вокзала зайдёт в дом. Обыкновенно он долго задерживался в лавке, рассматривая товары. На этот раз у него были другие планы. Закрыв за собой двери на замок и положив ключи в карман, вошел в дом. Увидев разрумяненную, полную, красивую прислугу, он ещё больше вошёл в азарт. Приблизившись к ней, схватил её в охапку и начал целовать в шею, щёки, не брезгуя, что прислуга – крестьянка. Матрёна не ожидала этого. Она не думала, что хозяин уже успел вернуться с вокзала. Решила, что в дом зашёл кто-то из работников прилавка и хочет пошутить с ней. А когда оглянулась – узнала хозяина.
– Что вы делаете, барин? – сказала она и начала вырываться из его объятия.
 
Но вырваться было не просто, хотя и сама была с силёнкой. Хозяин это учёл и сразу сковал её так, что трудно было вырваться.
– Пустите! Не нужно, барыня услышит, – шепотом говорила она, хотя знала, что в доме не было ни барыни, ни кого-либо другого, и можно говорить громко, если не кричать.
 
Конечно, кричать она не могла, так как этим могла навести на подозрение, если кто услышит. Тогда убегай заранее.
– Барыни нет, не шуми. Она уже уехала и ничего не узнает. Я дам тебе золотой, – уговаривал хозяин прислугу.
– Пустите, я пойду закрою двери, – сказала Матрена.         
 
Она хотела вырваться из его объятия и убежать.
– Не беспокойтесь, двери все закрыты на замок, и никто не зайдёт, – ответил хозяин, сильнее прижимая Матрёну к себе.
– Пустите, пустите, не нужно, – теперь уже шептала она.
 
Хозяин вынул из кармана жилета заранее приготовленную золотую монету и сунул ей в руку.
– На, бери и прячь. Здесь пять рублей.
 
Матрёна знала достоинство каждой монеты, о чём можно было не напоминать. «Когда принимал на работу, не мог добавить и десяти копеек, а тут расщедрился и золо-того не жалко», – подумала Матрёна. Пять рублей! За них нужно работать два месяца, а тут мгновение и пятёрка в кармане. Не устояла Матрёна от соблазна. Не устояла потому, что малейшее прикосновение мужской руки к её телу приводило в дрожь. Ведь ей только сорок четыре года. В такую пору выходят замуж, а она с горя ушла из дома, чтобы никто не соблазнил. А соблазн, оказалось, везде есть. «Эх, была не была! Ведь я – живой человек, и всё нутро ещё горит и жаждет мужской ласки», – сдалась Матрёна.

И хозяин овладел ею. Говорят, дорого начало, а там пойдёт карусель кружиться. При малейшем удобном случае хозяин не упускал его, хотя жена была дома. Теперь не приходилось долго уговаривать: помогали золотые и серебряные рублики. В присутствии жены был всегда строг к прислуге. Жена даже упрекала мужа, что Матрёна не заслуживает грубого с ней обращения.

– Нечего с ними быть ласковыми, а то и мышей не будут ловить, – отвечал хозяин. Матрёна не обижалась на хозяина. Она знала, что он так грубо обращается с прислугой, чтобы жена не могла заподозрить их в интимных делах. Не думала Матрёна, что в таком возрасте может получиться неприятное. Ведь сколько прожила с мужем после рождения Харитины, но больше не забеременела. А тут, спустя некоторое время, почувствовала, что стала полнеть.
– Смотри, как наша прислуга стала полнеть, – сказала хозяйка мужу.
– Да, я тоже замечаю. Значит, ко двору пришлась, – ответил муж.

Он теперь думал, как поступить? Сейчас жена считает, что это от питания. Прислуга питалась хотя не за одним столом с хозяевами, а ела всё, что ели они. Правда, ела после всех, но аппетит у неё хороший, поэтому могла полнеть от питания. Хозяйка не догадывалась, что прислуга тайно встречается с её мужем. «Как быть? Проводить её, но какая причина? Жена довольна её работой. Да и прислуга расскажет жене, за что я увольняю. Нет, пусть пока живёт, а там будет видно. Семь бед –  один ответ», – решил хозяин и продолжал встречаться с прислугой. Матрёна тоже стала думать, как избавиться от предстоящего позора. Алексеев понимал, что со временем жена разгадает причину полноты. Плохо будет, если узнает, что прислуга связалась с её мужем.
– Мне нужно сходить домой. У нас послезавтра престольный праздник, хочет-ся повидаться с родными, – сказала Матрёна хозяйке.

Ей нужно было поговорить с дочерью. Может, она что подскажет. Дочь погоревала, но ничем не могла помочь. Тогда пошла к племяннице Агриппине. Матрёна рассказала и ей про своё горе.
– Тётя, хозяйку не бойся. Когда заметит, что ты тяжёлая, скажи, что схватила, когда была дома. Соблазнил сосед, когда увидел румяную красавицу.
– А вот как быть дальше, не знаю, – разведя руки в стороны, призналась Матрёна.
– Постой, вспомнила... В соседней деревне у одной пары нет детей, а им хочется иметь. Они давно поговаривали о приёме сиротки, но пока не нашли. Им хочется, чтобы ребёнок не знал своих родителей. Но как это сделать? Не вынешь из себя и не вложишь ей. Нужно сделать, чтобы никто ничего не знал. Ты, Агриппина, позови её,  вместе что-нибудь придумаем.

Теперь Матрёна стала меньше переживать. А чтобы хозяйка не заметила, при-шлось утягивать живот. Это неприятно, но нужно терпеть. Лучше будет, если хозяйка не узнает.  Хозяин опасался, что прислуга не вернётся, а она после Покрова дня пришла. Чем ближе подходило время родов, тем туже приходилось утягиваться. Это неприятно было и самой, и плоду. Благо, что Матрёна – женщина просторная. Она и в бытность беременности при муже не особенно выпячивала свой живот, как другие женщины. Соседи удивлялись: не было заметно живота, а уже родила. Теперь она ещё солиднее стала, поэтому её беременность оставалась незаметной. Работала, как и всегда, поэтому никакого подозрения со стороны хозяйки не наблюдалось. За два месяца до родов решила уйти с работы: тайна должна остаться нераскрытой. Подошло прекрасное время – май.

Уже наступили тёплые дни, зазеленели поля и луга, забелели сады. Матрёна пришла к своей племяннице Агриппине и ждала родов. Она готовилась передать этот маленький кусочек своего сердца совершенно чужому человеку. К счастью Матрёны, на этот раз не было дома мужа Агриппины: лишний человек не должен знать их затею. Не ровен час, если кто-то мог болтнуть кому-нибудь об этом на ушко, а то и во всеуслышание: разговор будет известен всей деревне. Не обошлась бы и Матрёна без славы. Агриппина знала слабость своего мужа, поэтому никогда ничего ему не рассказывала. Он на этот раз уехал в извоз в город Воронеж за товаром для торговца Охотникова Данилы Ивановича. Туда поездка требовала не один день, а уехал муж сегодня утром. Значит, вернётся не скоро. Матрёна успокоилась. Она, опытная женщина, чувствовала, что роды должны быть скоро. Агриппина прибежала к Дарье. Бабку-повитуху привезли из соседней деревни. Были  в деревне Верхней и свои бабки, но они могли растрезвонить. А бабка из другого села приняла роды, получила благодарность за работу – и уехала. Её не интересовало, кто родил. И вот ночью 12 мая 1909 -го года Матрёна родила сына.

Передав ребёнка для Арины, Матрёна с лёгким вздохом освободилась от этой тя-жести. Не чувствуя послеродового недомогания, ушла в ту же ночь к дочери Харитине. Интересно, как у женщины, родившей не одного ребёнка, познавшей материнское чувство, не дрогнуло сердце отдать своего ребёнка другой женщине. Но Матрена думала о другом: не было свидетелей, кроме Дарьи. Значит, не будет повода для осуждения её поступка. 

Падение нравов, когда мать отказывается от своего ребёнка, означает одно: нация находится у критической черты. Дальше – пропасть. Было ли подобное на Руси? Увы, было. С одной только разницей – смерть младенца считалась страшным грехом. Поэтому в тяжких обстоятельствах мать-кукушка не покушалась на жизнь дитя, а старалась «дать шанс» на выживание: подбрасывала его к чужому порогу. Как только Семён отвёз бабку, он и Дарья, не ожидая рассвета, уехали в Красиловку к сестре Арины Евдокии. Через месяц Семён привез жену с ребёнком домой. Соседи пришли посмотреть, на кого похож мальчик.
– Не свой ребёнок, а вылитый Семён, – говорили многие.

Семён поглядывал то на жену, то на Арину и улыбался.
Эта тайна хранилась пятьдесят пять лет. Знали немногие и молчали. Харитина не могла говорить про свою мать, а Дарья – про тётю. Конечно, преступления они не совершили, ребёнка не уничтожили. Но всё равно, это не по-матерински. Позор, что родила без мужа. Позор, что отдала другой женщине. Это не честь родившей матери. К счастью, ребенок попал в хорошие руки. Его любили, за ним ухаживали, о нём заботились. А вот после смерти приёмной матери он оказался в таких условиях, что приходилось уходить из собственного дома. И это благодаря поступку родной матери. Матрёна знала, что ребёнок живёт у чужих людей в тяжёлых условиях, но не подала руку помощи, никогда не пригласила к себе, хотя бы не как родного сына, а как сироту. Значит, у неё не сердце в груди, а камень.   

Умерла Матрёна, когда Дмитрий вышел в люди и обзавелся семьёй. Он  не нуждался ни в какой помощи. Да он и не просил о помощи. 
– Да, Михаил, теперь мне всё понятно, как оказался я подкидышем.
 
Уезжая домой в Магнитогорск, Дмитрий вышел за деревню, остановился на месте, где по рассказу матери, её наряжали в свадебный венок, где остановились люди для прощания с покойной матерью, когда её провожали в последний путь; где останавливался он, когда впервые пошёл в Масловку на заработки. Тогда он останавливался и молился. Теперь он остановился не для того, чтобы помолиться, а в последний раз посмотреть на свою деревню: больше он не собирался сюда приезжать. Харитина хотя официально признала его за своего брата, но обиделась: он распустил слух о недостойном поведении матери. Прощаясь, она не приглашала приезжать ещё.

                ЭПИЛОГ

 История эта не выдумана, а случилась с конкретным человеком. Места событий, персонажи названы своими именами, за исключением некоторых, не имеющих особого значения в этой истории.
 Давыдов Дмитрий Семёнович жил в городе Магнитогорске. Уйдя на пенсию, он не замкнулся в своей скорлупе на своей даче, а поступил работать в баню сантехником. Эта работа не отнимала у него много времени, поэтому принимал он самое активное участие в общественной работе: председатель домового комитета 12-го домоуправления ММК ЖКО – 1, заседатель товарищеского суда и штаба. Дмитрий награждён медалями, многими грамотами. Он ветеран труда, ветеран города Магнитогорска.
 Валентина Ивановна по своему здоровью в общественной работе не участвовала, а выращивала овощи на своей даче. Все шло у них хорошо. Уже распикировала рассаду помидоров для посадки в парники, но ещё не пересадила.
 Дети выросли, получили высшее образование: Володя стал офицером после окончания военного училища, а затем академии. Успешно шло продвижение по службе: впо-следствии дослужился до звания «полковник» инженерных войск. Нина окончила сначала медицинское училище, затем медицинский институт, получив специальность «врача-кардиолога». У Володи и у Нины родились по двое сыновей. Но это уже другая история.
 28 марта 1980 года, когда Дмитрий был на работе, Валентина Ивановна умерла. Так в пятьдесят пять лет он оказался вдовцом. Умер в возрасте 80 лет.