Житие-бытие в байском доме

Житие-бытие в «байском» доме

Некоторое время тому назад, в одном из своих «повествований», я уже упоминал о том, что в начале 60-х годов я женился, мы с женой пару лет жили то у моих родителей, то у родителей Ани, мечтали о независимом существовании, но шансов на получение своей квартиры было невероятно мало, так как до землетрясения это было очень большой проблемой. Однажды в ташкентском проектном институте «Узгипротяжпром», в котором я работал, мне предложили выход из создавшегося положения — отдельное жилье.   

В профкоме института мне дали адрес, подсказали, как легче всего найти местоположение этого жилья, и вскоре после этого мы с женой отправились туда, чтобы увидеть его своими глазами. Оно располагалось в Старом городе в районе Сибзара. Наш путь пролегал по узбекской «махалля» (тогда так назывались кварталы города с преимущественно коренным населением), которая полностью сохранилась в том виде, который она имела в момент своего возникновения. 

Моя память услужливо возвратила меня во времена моего детства. Я родился в Ташкенте в 1938 году, причем в роддоме на Тахтапуле, то есть в непосредственной близости от того места, по которому мы сейчас шествовали с моей женой, а после своего рождения и до начала Великой Отечественной войны я жил тоже относительно недалеко по прямой от этого места — на площади Хадра, поэтому все вокруг меня было мне очень и очень знакомо и близко по духу.

В годы моего детства мне посчастливилось увидеть весьма много архаичного: булыжные мостовые, на обочинах которых всегда было много пыли, причем настолько много, что она доходила обычно до щиколоток наших мальчишеских ног. По улицам ездили арбы на высоких колесах, то и дело попадались вереницы верблюдов, навьюченных мешками, встречались конные повозки и верховые лошади, на которых восседали всадники, еще больше на улицах было небольших повозок с запряженными в них ишаками, да и людей, едущих верхом на ишаках, тоже было немало. 

Облик горожан также чрезвычайно сильно отличался от того, что можно было увидеть в описываемые мной шестидесятые годы. Перед войной все еще можно было увидеть местных женщин, облаченных в паранджу, мужчины были преимущественно одеты в чапаны (стеганые халаты), перетянутые в талии поясными платками. У них на боку обычно висел национальный нож — пичок, особенно прославленными были чустские ножи. На головах у мужчин были дуппи — тюбитейки, но некоторые пожилые узбеки тогда носили на голове чалму. На ногах у мужчин были, как правило, ичиги, мягкие кожаные сапоги на мягкой кожаной подошве, которые они носили вместе с каушами (калошами).

Представительницы женского пола носили платья из красивого хан-атласа. У девочек и незамужних девушек волосы обычно заплетали в виде сорока косичек, а после замужества молодые женщины носили уже две косы. Обо всем этом можно говорить бесконечно, поэтому я возвращаюсь к основнй теме моего «повествования».

Я и моя жена находились почти у цели своего похода, когда на нашем пути мы вдруг столкнулись с явлением, о котором мне до этого приходилось слышать, но с ним мне никогда до этого не довелось повстречаться. На узкой улице мы увидели небольшой продовольственный магазин, у его открытой двери образовались две очереди: слева от двери была мужская, а справа — женская. Оказалось, что в этот магазин завезли какой-то дефицитный продуктовый товар. Но самым удивительным для нас оказался фантастический порядок функционирования данных очередей. Никто не лез в магазин без очереди. Вовнутрь магазина люди заходили по одному человеку: женщина получала свою порцию товара в коричневом мешочке из бумаги, обычно применяемой при изготовлении крафт-мешков, выходила из магазина, после чего в этот продмаг заходил мужчина, получал свой мешочек, выходил, и затем туда заходила женщина. Все это происходило при абсолютном уважении обеих сторон друг к другу. Данное зрелище восхитило меня и мою жену, поэтому мы с ней прониклись огромным уважением к обитателям данной махалли.

Вслед за этим мы нашли нужный нам двор и предлагаемое жилье. Это была очень небольшая квартирка, состоявшая из двух комнатушек по 6 квадратных метров и застекленной веранды площадью 8 квадратных метров в глинобитном доме дореволюционной постройки, почему-то называемом «байским». Данная квартира абсолютно не имела никаких удобств (кроме электричества) и явно никогда не ремонтировалась. Двор, в котором нам предстояло в дальнейшем обосноваться, был довольно большим и многонациональным, в нем проживало немало семей. После осмотра квартиры, мы с женой приняли решение дать согласие на ее получение (и на это решение частично повлияло наше восхищение порядком при функционировании очереди у продуктового магазина), хотя до переезда в нее мне с женой предстояло выполнить массу ремонтных работ, естественно, за свой счет. Заняв деньги в кассе взаимопомощи нашего института, у родственников и друзей, мы почти сразу, с огромным энтузиазмом, принялись за дело.

В течение довольно длительного периода времени мы с Аней, после работы, а также в выходные дни, посвящали все свое свободное время решению поставленной перед собой чрезвычайно трудной задачи — ведению ремонтных работ с тем, чтобы довести внутренний облик этой «развалюхи» до более или менее приличного состояния. Мы с ней своими руками проштробили стены и проложили в них скрытую проводку. Затем пригласили мастеров, и те заново оштукатурили стены и потолки, после чего сделали меловую побелку. Затем другие мастера перестелили деревянные полы, заменив часть прогнивших досок. Мои друзья Вадим Акульшин, Юрий Москаев и Михаил Михайлянц вместе со мной провели в застекленную веранду, ставшую кухней, водопровод. Данное эпохальное событие мы тут же, сразу после чрезвычайно успешного окончания монтажных работ, лихо отпраздновали.

Некоторое время спустя, нам на кухне установили газовую плиту и баллон со сжиженным пропан-бутаном. В конце концов, мы своими руками покрасили полы стойкой к истиранию «авиационной» краской, покрасили эмалевой краской двери и окна, после чего я во всех комнатах смонтировал красивые ГДРовские светильники. Для «подписания акта о приемке проведенных нами работ», мы с Аней пригласили наших друзей. Высокое качество ремонта было подтверждено шампанским салютом и отличным ужином.   

Но соседи по двору относились к нашему ремонту и, особенно, к его результатам явно неодобрительно. Мы никак не могли понять, в чем тут дело. По мере того как мы с Аней начали налаживать с ними добрососедские отношения, выяснилось, что никто из обитателей этого двора никогда не делал такого рода ремонтов в своих квартирах за свой счет, и эти жилища находились в невероятно жалком состоянии. Но все семьи свято, стопроцентно, были уверены в том, что ремонные работы в их квартирах должно производить государство в лице ЖАКТа (позднее — ЖЭКа). По этой причине наше рвение, с которым мы принялись за ремонт своего семейного «гнезда», было дворовому коллективу абсолютно неприятно и воспринято как своего рода противопоставление коллективному мнению, хотя нам об этом никто не решился сказать открыто. ЖАКТ много лет кормил жителей этого двора «завтраками», отвечая на их многочисленные настоятельные письменные просьбы и требования о необходимости проведения ремонтных работ в их квартирах, что такого рода работы запланированы на более поздние сроки («завтра, завтра, не сегодня!»).

В одно прекрасное утро мой мотороллер, стоявший под окном кухни нашей квартиры, категорически отказался заводиться, и мне пришлось поехать на работу на общественном транспорте, что, естественно, привело к опозданию. Специалисты определили, что имела место своего рода диверсия: кто-то из соседей насыпал сахар в бензобак моего «железного коня». Мы с Аней были единственной семьей в нашем многолюдном дворе, имевшей свое (весьма примитивное даже по тем временам!) транспортное средство, и единственой семьей, не пожелавшей жить в хлеву. Нам этого не простили. Это была первая в моей жизни серьезная встреча с человеческой завистью и с ее последствиями. 

После этой «сахарной диверсии» я не раз встречался в своей жизни с различными проявлениями людской завистливости, а затем анализировал все происходящее вокруг меня. В результате, за многие годы такого рода наблюдений, пришел к чисто субъективному выводу о том, что люди делятся на три основные категории по степени завистливости (имеется, конечно, много других мелких разновидностей, но ими можно пренебречь):
а) абсолютно не завистливые люди, которые могут быть еще при их жизни причислены к своего рода «лику святых», естественно, не в религиозном смысле, а в чисто общечеловеческом, и обычно такие люди являются невероятно целеустремленными, почти не обращающими внимания на земные блага;
б) люди, девизом которых является фраза: «N живет хорошо, я живу плохо, но я хочу жить так же хорошо, как и N, и добьюсь такого положения своим трудом», и это очень неплохие люди с наличием «белой» зависти, нормальные, вменяемые, доброжелательные, не желающие другим людям зла, с ними можно прекрасно сосуществовать и нужно поддерживать с ними хорошие отношения;
в) чрезвычайно завистливые (с «черной» завистью!) люди, у которых вызывает ярость любой факт улучшения условий жизни у знакомых и даже совершенно незнакомых людей, и которые рассуждают примерно так: «мне живется плохо, N живется хорошо, но я хочу, чтобы ему жилось еще хуже, чем мне, и я добьюсь этого во что бы то ни стало!», и такие люди, по моему мнению, гораздо омерзительнее и опаснее воров и грабителей, так как уголовники, после отъема вашей собственности, потеряют к вам всякий интерес и перестанут быть опасными для вас, а люди с «черной» завистью будут стараться мстить вам всю жизнь за то, что вы когда-то «посмели» жить лучше, чем они; таких людей нужно сторониться, от них нужно держаться подальше и с ними никогда не следует контактировать.

В нашем дворе, быть может, жили и «святые», но я об этом так никогда и не узнал. Наверняка, в нем было немало людей, относящихся ко второй категории. Но то, что в нем имелись, к великому моему сожалению, и представители третьей категории, я прочувствовал на своей шкуре. С течением времени, я даже догадался, кто это был, но, как говорится, «не пойман — не вор!».

После окончания всех ремонтных работ и доведения своего «гнезда» до зеркального блеска, мы с Аней расплатились со всеми долгами, и у нас потекла весьма счастливая жизнь. В конце 1964 года Аня родила дочь. В общем, все шло как надо. Но ведь всем известно, что счастье не может продолжаться бесконечно долго.

25 апреля 1966 года мы решили навестить своих родителей. Аню с ребенком я отправил на такси к ее родителям на улицу Хамида Алимджана, а сам поехал на двухколесном «Росинанте» к своим родителям на улицу Жуковского, причем мы с Аней договорились о том, что каждый из нас проведет данную ночь у своих родных. А ночь эта оказалась совсем необычной: грянуло знаменитое ташкентское землетрясение. Квартиру моих родителей растрясло весьма серьезно, но никто из нас троих, к счастью, не пострадал.

Я тут же сел на «железного коня», поехал на квартиру родителей Ани. Там тоже никто не пострадал, да и повреждения квартиры были не столь значительными, по сравнению с квартирой моих родителей. Мы с женой сели на нашего «Росинанта» и поехали на Сибзар, в наше «семейное гнездо», чтобы выяснить, насколько сильно оно пострадало от воздействия мощных подземных толчков. 

Мы ехали по кратчайшему пути, через Алайский базар, а затем по улице Лахути, и именно на этой улице мы увидели чрезвычайно серьезные последствия землетрясения. Почти у всех одноэтажных домов, расположенных вдоль этой улицы, фронтальные стены обрушились на тротуар, идущий параллельно проезжей части, в результате чего было видно, как в разрезе, внутреннее убранство квартир, в то время как все насмерть перепуганные обитатели этих жилищ, в одном исподнем белье, сгрудились на проезжей части улицы. Это было совершенно жуткое зрелище, чувствовалось, что именно где-то рядом и находился эпицентр произошедшего землетрясения. 

Когда мы приехали, наконец, в наш двор, то, к огромному счастью, узнали о том, что жертв среди его жителей не было. С другой стороны, мы сразу поняли, что «байский» дом пострадал до такой чудовищной степени, что жить в нем нам уже не доведется никогда. Вскоре соответствующая комиссия подписала акт о том, что данный дом восстановлению не подлежит, всем семьям выдали «гарантийные письма», в которых было обещано получение в скором будущем новых квартир взамен утраченных в результате этого стихийного бедствия, и мы трое вновь переехали к Аниным родителям. Я с огромным скептицизмом отнесся к обещаниям «гарантийного письма» относительно получения в недалеком будущем нового жилья, вспоминая темпы строительства домов в предыдущее время.  

Однако, вскоре вся наша единая могучая страна пришла на помощь попавшим в беду ташкентцам. В наш город нескончаемым потоком стали прибывать поезда со всех концов Советского Союза со строителями, строительной техникой и строительными материалами. В разных частях города начали появляться  кварталы новых многоэтажных жилых домов, предназначенных для их заселения теми жителями города, которые лишились жилья в результате землетрясения. И я окончательно понял, что недалек тот счастливый день, когда и наша семья тоже «отоварит» свое гарантийное письмо, заселившись в новый дом. К великому нашему удовольствию, я не ошибся. Огромное спасибо за это нашей единой тогда стране!

Борис Пономарев